Чапаевская бурка развевается, точно накрывая страницы, испещрённые письменами истории.
Советская навязчивая пропаганда не позволяла трезво оценивать «Чапаева» Фурманова, возводя его в ранг безоговорочной классики.
Рухнувшая империя и логичная ностальгия по ней заставляют иначе взглянуть на многое: в том числе на яркие и яростные страницы сильного и мужественного человека и писателя Дмитрия Фурманова, сделавшего текст, совместивший пласты художественности и исторической документалистики.
Чапаев очевиден – как участник чрезвычайного движения народной плазмы, или сплошного вектора; Чапаев, столь любимый бойцами, не воспринимается фигурой особенной, скорее – одним из бойцов: но – избранным орудием истории.
Редко кому дано столкнуться с ней.
Все живут внутри неё, попадая в разные пласты, и, если они сдвинутся, попадание будет трагичным.
С трагедией мы и сталкиваемся в романе Фурманова; с трагедией, льющей кровь равнодушнее мясника.
Но Чапаев, уходящий – уплывающий точнее - в легенду, знал историю в лицо, хоть смотреть в него было – как глянуть в бездну.
Сильно идут крепко данные, жёстко поставленные друг к другу фразы.
Сочно даются образы – героев, забытых ныне.
Но документ из истории не изъять.
Тем более литературный.
