Пасхальная поездка в глубинку

В Пасхальную ночь приходской десант из нашего храма высадился в заброшенном храме села Пинагощи. 9 человек на ночной службе мирянским чином – это успех. Через пару дней «вторая волна» уже во главе со мной. По пути традиционная остановка в придорожном кафе («cafe-bar») в посёлке Эммаус. Быстрое обслуживание, вкусная пища. Но зачем этот дегенеративный музыкальный фон – мусор? Бьюсь об заклад, что едва один из тысячи посетителей хоть что-то понимает в немудрёной текстовке. Подумал: как было бы хорошо для духовного и патриотического воспитания, если бы звучала национальная музыка с краткими текстами на исторические темы – может быть, тогда было бы меньше тех, кто на вопрос репортёра, как он относится к репрессиям Сталина в отношении Суворова, не стал бы сокрушаться по поводу зверств тирана в отношении нашего великого полководца.

Первый храм, который мы посетили – Казанский в селе Медное. Название на слуху – здесь одно из захоронений расстрелянных в годы войны поляков. Точка в этом вопросе далеко не поставлена. Очень много фактов, свидетельствующих о том, что расстреляны они были всё-таки фашистами. Храм под руководством о. Игоря успешно восстанавливается – мы видели потрясающую роспись в каноническом стиле, мраморный пол, позолоту иконостаса. Местный архиерей любит служить здесь – приезжает несколько раз в году.

О. Игорь опекает около десятка заброшенных церквей в округе. Одна из них в честь св. вмч. Димитрия Солунского в с. Дмитровское на нашем пути. Строительство каменной церкви на Дмитровском погосте было начато в 1780 году на средства майора И. П. Рожнова. Ранее на месте существующей ныне церкви стоял одноименный деревянный храм, построенный в 1652 году (последний год перед началом раскола). В 1787 г. строительство было завершено. Церковь стояла на берегу реки Роська, на северо-восточной окраине села. В том же году при капитане Н. И. Рожнове, сыне храмоздатель, в трапезной состоялось освящение придела Димитрия Солунского. В 1794 году был освящён главный престол. Спустя десятилетие, в 1805 году в трапезной по прошению надворной советницы Н. Е. Игнатовой устроили второй придел, освящённый в честь св. Николы Чудотворца. Вспомнил, как в прошлом году я служил здесь первую со времени закрытия храма в 30-е годы Литургию. В храме почти никого не было, сильно сифонило изо всех щелей. В конце службы через разбитое окно на горнем месте в алтарь вдруг впрыгнул большой рыжий кот. Было радостно, что мое одиночество скрасило присутствие живого существа. Вспомнил рассказ приснопамятного о. Димитрия Смирнова о том, как он пришел к кому-то освящать квартиру, а хозяева его спросили: «Можно мы не будем присутствовать на этой церемонии?» Батюшка ответил: «Да, конечно». С грустью разложил все принадлежности, собираясь совершать священнодействие в одиночестве. Вдруг в комнату входит котенок. «Ну, заходи, дружок. Люди не пришли, давай хоть с тобой помолимся».

Следующее село, которое мы посетили – Михайлова гора. Здесь два храма – огромный каменный в честь Преображения Господня и небольшой деревянный Никольский, построенный в 90-е годы по инициативе местного священнослужителя игумена Афанасия. Как и следовало ожидать, несмотря на объявление, вывешенное на автобусной остановке, никого из местных жителей на службе не было. Глубоко этим опечаленный, я попросил водителя подъехать к двухэтажному дому, чтобы лично убедиться – живёт ли там кто-нибудь. Рядом с домом молодой парень ножовкой отпиливал ветки упавшего дерева. На вопрос моего помощника: почему люди не ходят на службы – ведь висит объявление, он ответил: «А для меня настоятель о. Афанасий, и я хожу только на его службы» - «Но ведь он здесь почти не бывает» - «Был в январе» (!). Мой помощник снова: «Но разве плохо, что приезжают и другие священники, службы чаще бывают?» В ответ он, как зомбированный, твердил одно и то же: «Для меня настоятель – отец Афанасий». Я с горечью подумал: «Наверное, придётся расставаться с этим местом». Первоначальный всплеск сменился полным затуханием. Успешная мармеладная фабрика, располагавшаяся напротив храмов, переехала в райцентр. Эпидемия добила зачатки приходской деятельности – полтора десятка Литургий прошли без местных жителей. Возникла ассоциация с Чернобылем – жилые дома в целости и сохранности, а людей нет. Благоустроенный деревянный храмик у дороги, колокольный звон, крестные ходы – и никакой реакции на всё это. А ведь когда начинали, в списке у меня было аж 17 человек местных. Жизнь утекает, как вода сквозь пальцы ... Рядом огромный пятиглавый трёхпрестольный Преображенский храм, закрытый в хрущёвское время. Ирина, директор фабрики и её муж, крещёный татарин Виктор мечтали его восстановить. Мы подвигли их на конкретные шаги – установку лесов на части храма, настил полов в правом приделе. Главный купол стал всё сильнее наклоняться. Чтобы спасти положение, нужна была большая вышка и немалые деньги. В какой-то момент «фабриканты» поняли, что решение возникших проблем им не по силам и сошли с дистанции. В самом деле, спасение такого храма – общее дело – и местных жителей, и церковных инстанций, доброхотов со стороны, а главное - местных губернских властей. Но, увы, на всех этих уровнях – полный «швах». Со слезами на глазах, сжав кулаки, вглядываюсь в гибнущий храм и осознаю своё полное бессилие. Это напоминало картину гибнущего на середине озера ребёнка, а на берегу мечется не умеющий плавать отец при отсутствии любых плавательных средств.

В большом храме, в прошлом году на Преображение я совершил первую Литургию. На ней было только 3 человека местных … Встаёт вопрос: а для кого восстанавливать храм, кто будет в нём молиться? Есть ещё одно недоумение: а местным властям будет приятно, если со дня на день главный купол храма рухнет, и в 10 км от райцентра появится огромная куча битого кирпича? А ведь можно было бы спасти храм ещё сегодня, если не ссылаться на отсутствие статьи бюджета на восстановление руинированных храмов, а срочно приступить к спасательным работам. И ещё: почему бы Центру не застолбить в местных бюджетах выделение 1–1,5 % на восстановление таких храмов – тысячи их гибнут, особенно, в Ярославской, Тверской и Костромской губерниях. Прочитанное накануне просто убило – глава Сбербанка Герман Греф решил сменить название «Банк России» просто на «Сбер» - на эти цели ушло 3,5 миллиарда рублей – за эти деньги можно было бы законсервировать тысячи гибнущих церквей России!

Следующий день – четверг Светлой седмицы был особенно напряжённым: часы, обедница, крестный ход в Покровской церкви села Пинагощи; пение пасхальных стихер на святом источнике у руин часовни в честь праздника Первого Спаса деревни Поторочкино; молебен Пасхальный и св. вмч. Георгию с водоосвящением в деревне Ананкино (здесь Престольный праздник); вечерня в Казанской часовне деревни Иваньково и утреня у поклонного креста в деревне Райки – всё это с 8 утра до 8 вечера. В Райках, рядом с поклонным крестом (он был нами первым установлен в этом регионе - в 2005 году на месте разрушенной Тихвинской часовни), восстановление часовни в самом разгаре. Были большие колебания – ехать ли сюда: усталость, сильный ветер, периодически шёл дождь. Пришло сообщение, что в доме, где мы проживаем, отключили свет – возникла угроза остаться без ужина. Нужно было срочно топить печь, так как перестала работать система отопления. Мы были поставлены перед выбором: как поступить? Решили всё-таки заехать в Райки, чтобы, как минимум, пропеть здесь Пасхальные стихеры. Совершили, однако, утреню, причём, с крестным ходом по деревне. Интересно, что круг завершился в аккурат вместе с окончанием пения Пасхального канона. И, как часто бывает, когда во главу угла положено духовное делание, приехав домой, в два счёта решились все проблемы (оказалось, свет был включён сразу после нашего прибытия). Да, слова Христа: «Ищите прежде Царствия Божия, а всё остальное приложится вам», - непреложный закон.

На следующий день была запланирована служба в деревне Прудово. Двоим нашим спутникам нужно было очень рано сесть здесь на автобус, чтобы вернуться в Москву. После нагрузки предыдущего дня я был, что называется, «без задних ног». Совсем недавно у меня была операция по удалению вены на левой ноге. После неё прошёл уже месяц, а рана никак не заживает. Я был не в состоянии ехать. Мои помощники рассказывали, что, когда по пути в Прудово они свернули с дороги, чтобы заехать к поклонному кресту деревни Черняево, то передком машины уткнулись в огромную лужу, из которой выбрались с большим трудом.

Учась в пединституте, мне приходилось заучивать огромное количество цифр – на сколько процентов в такой-то пятилетке планировалось увеличение добычи угля и газа, сколько кубометров нефти было добыто в таком-то году и пр. Много цифр в том объёме информации, которую я «проглатываю» каждый день. Но ничто не сравнится с личными наблюдениями и, особенно, с многочасовыми застольными беседами о житье-бытье с жителями вымирающих деревень. Особое внимание на сей раз обратил на то, как резко увеличился объём вырубки деревьев в регионе – отсюда большие залысины у дорог, заболачивание местности, сильные ветры и перемена климата. Звери стали выходить на дороги. Был случай, когда лось бросился под колеса машины – погиб и он и водитель.

На вечернюю службу поехали в село Залазино. Сначала ехать не хотелось – из-за споров члена нашей общины, финансирующей работы в храме и старостой храма. Причём, по словам нашей прихожанки, из уст старосты звучал даже мат. Спорили по поводу очерёдности работ, начинающихся после Радоницы. Я недоумевал: забыто известное правило – кто платит, тот и заказывает музыку. Не боится ли староста из-за своей твердолобости и грубости лишиться источника финансирования и остаться «на бобах»? Попросил своих помощников поговорить с нею – убедить её в опасности такого поведения. Решили ехать. Только выехали, как зарядил очень плотный дождь с градом – какая-то сюреалистическая картина. Крестный ход по селу проводить по такой погоде, конечно, нереально. Град вскоре прекратился, и в начале утрени, после великой ектеньи, запев начало первого ирмоса пасхального канона «Воскресения день» крестным ходом мы двинулись по центральной улице села – из конца в конец. Удивительно, что, как и в Райках, по окончании крестного хода, мы вошли в храм с пением заключительной катавасии пасхального канона «Светися, светися». Только вошли в храм, как опять пошёл дождь, но уже без града. Таким образом, нам было «выделено» время – ровно столько, сколько нужно для проведения крестного хода. Первый час решили пропеть у поклонного креста в деревне Долганово, чтобы охватить ещё одну «точку» отблеском пасхального торжества. Въехав в деревню, удивились большому количеству огромных машин для вырубки леса. Оказалось, что в этой деревне базируется своеобразная мастерская для ремонта лесоуничтожающих механизмов. Это уже второй поклонный крест здесь – он установлен на месте разрушенной Скорбященской часовни. Первый крест освящал я, второй – благочинный. На трезвон подошёл местный житель, карел – высокий мужчина лет 60. До начала пасхальной молитвы мы мирно побеседовали, вручили ему номер нашего приходского издания «Берсеневские страницы». Запомнилось, как на вопрос одного из моих помощников, заданный с моей подачи: «А что достанется нашим детям и внукам после такой интенсивной вырубки леса?» Он ответил: «Пустыня Гоби, где я был, служа в армии». После молитвы его настроение вдруг резко изменилось, он стал раздражительным и агрессивным – вернул нам «Берсеневские страницы», стал предъявлять нелепые упрёки. Окончательно меня расстроило, прозвучавшая из его уст абракадабра о том, что якобы от кого-то мы получили астрономическую сумму денег на восстановление колокольни в одном храме, и присвоили её себе. Я подумал: за многие десятилетия оторванности от церковной жизни, таинств исповеди и причащения, при жутком пьянстве, у людей стало проявляться явная забесовлённость. Да, трудна жизнь сельского священника – жить среди людей в пьяном, забесовлённом состоянии которых будет мерещиться всё, что угодно. Людей, которые будут предъявлять претензии в связи с тем, что не отпел самоубийцу, не допустил до причащения явного блудника, вставил в своём доме новое окно с красивым наличником и т. д. и т. п. Я уже не говорю о стуках глубокой ночью с просьбой: «Батя, дай взаймы, на выпивку не хватает». Или: «Батя, на душе плохо, не с кем поговорить, некому излить душу», - и всё это вперемешку с матом. Давно замечено, что от крепких напитков, которые продаются в магазинах в последние десятилетия, люди дуреют, становятся злыми и агрессивными. Какой контраст с тем, что я наблюдал среди русских старообрядцев-липован, живущих в Румынии. После возлияний хорошего домашнего вина они становятся добродушными, весёлыми, стараются угодить друг другу. С ужасом я представил себя на сельском приходе. Заводить собаку? – при моей чуткости на шумы я обречён на бессонные ночи. Приобретать ружьё, чтобы отпугивать злоумышленников? А где же тогда у священника надежда на помощь Божию?

Несколько десятилетий я нахожусь в гуще событий церковной и общественной жизни. В последнее время всё больше ощущаю тягу к уединению. Вот и сейчас, идя по деревенской дорожке, увидев встречный автомобиль, я завернул на угол, чтобы ни мне никого не видеть, ни меня не видели. Вошёл в дом – звенящая тишина; глядя в окно, любуюсь на красивые деревья. Только бы никто не позвонил, не нарушил тишину, не взбудоражил сообщением об очередных проблемах на приходе, информацией о том, что кто-то приходил и что-то требовал и т. п. С горечью подумал: за 20 лет наших приездов в этот регион, я, по сути, ни с кем не сблизился. И вообще, если смотреть правде в глаза, особо никому и не нужен, всё-таки я «сухарь». Надо бы с людьми быть помягче и потеплее. Вот только что прочитал из одной книги: «Если можешь сделать доброе дело - сделай, если не можешь - скажи слово доброе, если же сказать не можешь, то хотя бы улыбнись человеку». Святые отцы говорят: «Монах, вышедший из кельи в мир, обратно таким же не вернётся в неё». Сколько искушений и соблазнов подстерегает его на пути! Помню, лечу однажды в самолёте и случился казус, напоминающий где-то услышанное. Капитан воздушного судна, как обычно, объявляет о параметрах полёта: расстояние до пункта прибытия, время прибытия и т. п. Потом, забыв отключить микрофон, обращается к экипажу: «Ну, всё, пьём чай, тискаем стюардесс и стартуем». Я сначала подумал, что ослышался, но стоявшая неподалёку стюардесса, поняв ошибку капитана, покрылась краской и ринулась в рубку. Сидящая рядом старушка добродушно заметила: «Милая, да не спеши ты – они ещё чай не выпили». Слыша и видя всё это, я невольно обхватил голову руками и, покачав ею, подумал: «Это только начало – а сколько ещё искушений будет впереди».

Утром, на Литургию, как и предполагала староста, пришло всего трое местных. Приехали рабочие – после Радоницы должны начаться реставрационные работы. В связи с этим я на сугубой ектенье произнёс сугубые прошения о помощи в предстоящих трудах. В аварийном состоянии правая и левая стороны главного придела храма: с правой стороны – две огромные дыры в крыше; с левой не сегодня - завтра рухнет крыша. Если рассуждать с сугубо рациональной точки зрения, то мы сделали невероятно глупые вещи – настелили пол в главном алтаре, установили там престол и жертвенник. Летом изготовим иконостас, и где- то ближе к Успению планируем совершить первую Литургию. Ещё в начале 90-х годов храм был приговорён, как не подлежащий восстановлению. Службы прекратились лет 10 назад, особенно после того, как храм ограбили, разрушив при этом маленький алтарь. Мы не смогли смириться с этим приговором, и взялись за, казалось, обречённое на неудачу дело. И вот уже в течение ряда лет в храме, в двух приделах в трапезной его части, регулярно проходят службы. Мы верим, неоднократно в этом убеждались, что на «дрожжах» молитвы дом Божий будет восстановлен.

Вечерню в субботу совершили в деревянной церкви в честь Новомучеников и исповедников Российских в селе Назарово. Храм был построен в 90-е годы рядом с каменной Петропавловской церковью местным уроженцем, большим подвижником игуменом Афанасием. В течение многих лет он практически ежедневно совершает Литургии во многих руинированных и вновь построенных небольших церквях региона. После того, как прочитали малую павечерницу у поклонного креста на месте разрушенной Ильинской часовни в деревне Колмодворки, направились на утреню в большое село Микшино – родину известного подвижника благочестия XX века игумена Никона (Воробьёва). Огромный Троицкий храм здесь стоит заброшенный. Рядом Сретенская церковь – её начали реставрировать в нулевые годы. В 2011 году были освящены и подняты кресты на купола храма, а в 2014 году совершено первое богослужение. Последние 4 года старостой храма является раба Божия Елена, приехавшая с Дальнего Востока (ей далеко за 40, но выглядит она совсем юной). Иконостас ещё не завершён – непривычно было служить в отсутствии Царских врат. В 12 часов, рядом с храмами, у нескольких стел с именами погибших воинов, по случаю Дня Победы, началось праздничное мероприятие. Всё было как обычно: приветственные слова представителей администрации, возложение цветов и венка, выпускание шаров, речёвки детей. После возглашения «вечной памяти» выступил я. Старался обойтись без общих слов. Привёл, в частности, такой пример, свидетельствующий о жертвенном служении священнослужителей даже на оккупированной врагом территории. Священника пригласили на кладбище отпевать убитого партизанами молодого полицая. Он выразил соболезнование родителям, но заметил, что убиенный достоин не «вечной памяти», а анафемы. Эти слова встряхнули соратников убиенного – они задумались о своей неправоте. В местном ДК прошёл праздничный концерт – особенно активны на нём были юные артисты. Местный хореографический коллектив исполнял песни военных лет. К сожалению, никого из ветеранов не было на концерте – были показаны на экране только их фотографии. Побывали на праздничном мероприятии и в соседней деревне Доманиха (она была основана в 1545 году). Недавно местные жители установили здесь памятник павшим воинам в виде конструкций из рельс, в центре которых газовый баллон в качестве своеобразного колокола памяти. Особенностью праздничного мероприятия в Доманихе было следующее: староста деревни и её помощница громко произносили имена погибших, после чего ударяли в баллон. Здесь тоже прозвучала заупокойная молитва. В своём слове я вспомнил священнослужителей, прошедших войну (патриарх Пимен, Тверской митрополит Алексий (Коноплёв) и др.) и верующих полководцев (Шапошников, Говоров, Чуйков и др.). В Доманихе нас ждал сюрприз – бывшая барская усадьба с часовней в честь святого мученика Трифона (здесь мы пропели стихеры Пасхи и величание мученику). Нашему взору открылся парк объёмом в 5 гектаров, гостевые домики, плодовые деревья и кусты смородины. Сейчас всем этим владеет раба Божия Наталья – невысокая женщина в джинсах с короткой стрижкой, в кепке (один из моих спутников заметил, что она была похожа на персонаж знаменитого фильма «Собачье сердце» по роману М. Булгакова – одну из дам в кожанке, распевавших революционные песни). Наталье принадлежит ещё 15 га земли, которая засевается зерновыми культурами. Нас она потчевала вкусными пирожками с капустой и отличным домашним вином из чёрной смородины. Спрашиваю благообразного мужчину с белой бородой, дачника из Москвы: «А какой храм в столице Вы посещали?» Он: «Который напротив храма Христа Спасителя, рядом с фабрикой «Красный Октябрь» - там мужчины стоят справа, а женщины слева и при нём собиралась патриотическая общественность». «Вот это да! – невольно вырвалось у меня – так я же настоятель этого храма!»

Вечерней в часовне св. вмч. Пантелеимона в деревне Житниково, и краткой поминальной молитвой у поклонного креста в селе Змеёво завершился этот напряжённый, но очень радостный для нас день. Рядом с часовней в Житниково рекламный щит с информацией о карельском празднике – текст почему-то был на латинице. На оградке вокруг поклонного креста в Змеёво, наряду с гербом России висел ещё и флаг. Но что это? Огромный медведь с жутким оскалом и большими когтями держит его. И, о Боже! Здесь же подпись – призыв: «Россия, вперёд!» Зачем это? Зачем давать повод ищущим повода?! Кому вперёд, куда вперёд? Вымирающие деревни, спивающиеся мужчины, на сотни метров штабеля срубленных деревьев (в преддверии закона, резко ограничивающего вырубки леса). России нужно сосредоточиться, навести порядок в собственном доме, устранить позор в виде печальных картин разрушающихся храмов.

Программа нашего пребывания в глубинке была очень насыщенной. Мы преодолевали многие десятки километров в день по разбитым дорогам и огромным лужам (по словам водителя, «намотали» больше тысячи км). Мне вспомнилась езда на бешеной скорости по кочкам на БТР во время лагерных сборов в годы учёбы в пединституте. Наш водитель заметил: после таких поездок для него нужно полмесяца для того, чтобы прийти в себя. Я, как всегда, мягко настаивал на том, чтобы всё, что намечено по программе, было бы исполнено. Он смиренно соглашался, но в глазах его была усталость и страдание. Вспомнилась картина из детства – зимой около клуба нашего шахтёрского посёлка поскользнулась и упала лошадь. Неопытный возница стал наяривать бедное животное кнутом. Лошадь и рада была бы встать на 4 копыта, но безуспешно – скользя, она только барахталась. Один из очевидцев этого ЧП организовал мужиков – они стали тянуть телегу на себя, что помогло лошади встать во весь рост. Нечто похожее сделал и я, предоставив нашему уже немолодому водителю, два дня отдыха, пока мы совершали службы на Радоницу в храме близ его дома. На службах он находился обычно за крылосом у столика с просфорами, записками и пр. Мне постоянно была нужна его помощь как пономаря. Для того чтобы он откликнулся, ему нужно было пройти полхрама – из-за этого возникали задержки и паузы. Говорю ему: «Выйди-ка, братец из храма, сделай 35 поклонов, а потом со всем своим хозяйством располагайся в непосредственной близости от алтаря». Перед началом Литургии зову его в алтарь, чтобы вместе петь «Христос Воскресе!» Он в стихаре входит в алтарь и становится сбоку престола. Я направляю его ближе к Горнему месту. Возглашаю: «Благословенно Царство …» - а он тянет за мной – так понял моё приглашение петь вместе со мной … Очень часто в действиях помощников не хватает чёткости и ответственности. Помню, проводил я ревизию различных приходских послушаний. Дошёл до фонотеки. Ответственным был Н. – молодой человек, беженец с Украины, обладавший явной хваткой, но не без авантюризма. Ситуация была накалённой. На послушаниях выявилось множество недочётов – я рвал и метал. Начитаю задавать Н. вопросы: «Итак, Вы ответственный за фонотеку?» Он, чувствуя приближение расплаты за упущения, отвечает: «Ну, допустим я, но это ещё как сказать». Вытаращив на него глаза, я повторяю вопрос – в ответ опять что-то невразумительное. На другие вопросы ответы в таком же стиле: «Я не я и хата не моя». Побагровев и окончательно очумев из-за тщетности своих попыток чего-то конкретного от него добиться, размеренным голосом с угрожающими нотками решительно ему заявляю: «Ровно через 15 минут жду чёткие и ясные ответы на все вопросы по Вашему послушанию». Впоследствии этот молодой человек уехал во Францию, причём в качестве причины переезда назвал политическую дискриминацию со стороны правящего режима России. Подобные несостыковки с помощниками часто встречаются, особенно в поездках. «Н., Вы же уставщик – почему Вы не взяли псалтырь на всенощную – Вы же ответственный?» - «Я, но не совсем. Вообще-то за это отвечает другой» и т. д. Один мой знакомый священник говорил: «Самое трудное на приходе – это работа с людьми: ему говоришь - иди направо, а он идёт налево, просишь принести топор, а он приносит молоток и т. д. Лучше самому всё сделать, но не хватает рук».

В воскресный день 9 мая, на который пришёлся День Победы, я особенно почувствовал востребованность священника в глубинке. Упомяну ещё о проблеме, которая возникла у нас в селе Первитино. Огромный Троицкий храм здесь, расположенный на усадьбе, по четырём концам которой башенки, в 90-е годы был более менее законсервирован трудами одной интеллигентной женщины – москвички, живущей в райцентре. Эпизодические приезды священников её не устраивали, и она вдруг заявила: пока не будет храм полностью отреставрирован и не будет постоянного священника, нет никакого смысла в проведении служб. Мы, правда, провели в левом приделе храма первую Литургию и молебен под колокольней перед чтимым списком Почаевской иконы Богородицы. Все же последующие наши попытки помолиться в храме наталкивались на её твердокаменное отрицательное отношение. Обустроенное нами помещение под колокольней пришло в полный упадок. Несколько раз мы молились в одной из башен около храма, но вскоре поняли - это мало что даёт. Поразительно, что на неё не действовали никакие аргументы и даже распоряжения благочинного. Отчаявшись что-либо добиться, мы, в последний день нашего пребывания решили ещё раз позвонить ей. И, о чудо! Она дрогнула – то ли из-за навалившихся болезней, то ли еще по какой-то причине – согласилась передать нам ключ. Люди в постсоветское время пришедшие к Церкви в духовном плане не очень зрелые. Такие вещи как, например, послушание им мало понятны. Вспомнилось, что рассказывал известный священнослужитель Петербурга о. Иоанн Миронов: «Слово старшего в семье почитали. Утром спрашивали: «Бабушка, что благословишь сегодня делать?» И выполняли – и всё было хорошо, мирно и дружно. А теперь десять раз нужно сказать: «Аня, помой посуду». А потом всё равно бабушке самой приходится мыть».

На следующий день у меня начались сильные головные боли – не помогали никакие таблетки. Помимо переутомления сказывалось поспешность в подготовке поездки – думал – май, тёплое время года, не взял тёплую скуфью. Погода, однако, была дождливой и холодной, много времени провёл на открытом воздухе и в холодных храмах. Вечером под Радоницу буквально вполз в храм на службу. После вечерни согласно Уставу служилась панихида, затем утреня. Пожилые супруги, живущие в моём домике в деревне, поехали на машине оповещать о службе местных жителей. По первости это делалось несколько топорно – эмоциональные прихожанки вечером стучали в окна деревенских домов и радостно – настойчиво призывали: «На молитву!» Представляю реакцию местных жителей деревни - карелов – охотников и рыболовов. Для них десант необычных людей в косоворотках и сарафанах воспринимался, наверное, как высадка инопланетян. Возникла ещё такая ассоциация: талибы, придя к власти в Афганистане, население, отвыкшее от регулярной молитвы, по пятницам палками сгоняли в мечети.

Я не раз задумывался: какова цель, искомый результат наших регулярных поездок в глубинку? Я мечтаю о том, чтобы рано или поздно во всех 26 деревнях, которые мы посещаем – в руинированных храмах, часовнях, молитвенных домах, у поклонных крестов в воскресные и праздничные дни и в кануны их, где-то по призыву колокола, а где-то через удары в рельсу, собирались бы люди на общую молитву и тем самым не были бы оторваны от соборной молитвы всего нашего народа.

Последний день нашей поездки был единственным тёплым днём. После Литургии на пути в Москву посетили благочинного – как всегда приветливый и благостный, он благодарил нас за понесённые труды. Радостно поведал о том, что за воскресной Литургией в Фомино воскресенье в его храме было аж 45 человек. Поделился перипетиями в подготовке строительства второго храма в городе. Последняя «точка», которую мы посетили – деревня Сергиевское. Местный храм во имя прп. Сергия Радонежского здесь особенно руинирован : полностью разрушен алтарь, рухнула трапезная часть, с купола свисал поверженный крест.

После заупокойной литии в храме с пением пасхального тропаря прошли по кладбищу. На нескольких могилах совершили краткую заупокойную молитву. Возвращаясь с кладбища, обратил внимание, что храм, несмотря на серьёзные раны, как-то «расправил плечи» - благодаря серьёзной расчистке от зарослей и мусора вокруг него. В областном центре, перед тем как сесть в электричку, зашёл на вечерню в Александро-Невский собор. Несмотря на то, что все пропевалось и прочитывалось (конечно, кроме кафизмы), служба пролетела за 15 минут. В храме были единицы. Разобрать, что поёт мужское трио с хоров, кроме таких неизменных частей как «Свете Тихий», «Сподоби Господи» и «Ныне отпущаеши» было совершенно невозможно. Подумал: было бы лучше, если стихеры до «славы» не пели, а громко и выразительно читали, как это делается в храмах на моей малой Родине в Донбассе.

Ожидая электричку, мы заново проживали эти несколько счастливых, духовно наполненных светлых пасхальных дней, проведенных, несомненно, с огромной пользой для всех и воспоминаниями о которых будем жить еще очень долго. Счастье – это то, что незыблемо перед лицом смерти. То, что не боится уничтожения, то, что живёт после смерти.