На одной из конференций, посвящённых памяти генерал-фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко, проходившей в 2019 году в его родовой усадьбе Сахарово, в Твери, я случайно услышала, как один из участников, обращаясь к хранителю музея и настоятелю храма Св. Иосифа Волоцкого, где захоронен фельдмаршал с супругой, - протоиерею Геннадию Ульяничу, сказал: «Давно пора поднять вопрос, чтобы причислить Гурко к лику местночтимых святых»…

Я тогда немногое знала о жизни Иосифа Владимировича, в основном, только о его военных подвигах во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, но эта мимолётом сказанная фраза запала мне в сердце. И после, когда стала исследовать материалы о Гурко, его переписку, приказы, рапорты, репортажи и сообщения прессы, свидетельства самовидцев, разбросанные в разных дореволюционных периодических изданиях, то каждый раз спрашивала себя: «Действительно ли заслужил своей жизнью и своими деяниями Иосиф Гурко такой великой чести, чтобы быть причисленным к лику местночтимых святых? Достоин ли?»… И в душе отвечала себе: «Достоин...». О том свидетельствует его нерушимая вера в Бога, исповедание её в любых условиях, и те его свершения, что, по мнению современников, были не по силам человеческим. А чудесную помощь Божию генерал-фельдмаршал Гурко ощущал явственно, о чём не раз говорил он в своих речах и письмах.

Приведу небольшой отрывок из репортажа князя Л.В. Шаховского из Филиппополя, от 9 января 1878 г. (по старому стилю):

«С прибытием в Филиппополь отряд Гурко вступил уже в соединение с остальными силами русской армии, перешедшими Балканы на Шипке. В связи с ними Гурко будет двигаться далее к Адрианополю. Болгары, граждане Филиппополя, предложили вчера обед генералу Гурко, на котором было провозглашено здоровье Государя Императора, Великого Князя Главнокомандующего, и затем один из граждан предложил тост за генерала Гурко. Граф Шувалов произнес после этого тоста короткую речь, в которой сказал, что без энергии и настойчивости Гурко мы не сделали бы того, что завершили ныне, и быть может, с другим начальником стояли бы и по сию минуту перед твердынями Араба-Конака.

• Проходя мысленно все, что преодолела русская армия, - прибавил Шувалов, обращаясь к Гурко, - я говорю прямо, что она преодолела невозможное, но я глубоко и искренно убежден, что преодолела она все трудности и препятствия только благодаря вашему высокопревосходительству, вашей настойчивой энергии, благодаря тому, что для вас не существовало слова «невозможно». Позвольте же офицерам, имевшим счастье быть руководимыми вами на славные подвиги, поднять тост за ваше высокопревосходительство.

Гурко ответил на это словами:

- Вы привели меня в смущение. Я ли виновник всего, что достигнуто нами? Слушая вас, я подумал было, что в самом деле я имею такое значение. Но я обратился к своей совести, и совесть моя говорит мне, что во всем этом я - ничтожество. Я - только счастливая случайность. Бог помог нам. Бог был моей защитой в течение всего прошлого года; да, скажу по праву, Бог был моей защитой. Я же - только счастливая случайность. Мне выпала на долю высокая честь - командовать русской армией, и всякий на моем месте достиг бы того же, что достигнуто теперь нами. С другой армией ни я, никто не были бы здесь. Но с русскими солдатами я намечал только путь; все делали богатыри-солдаты. Да здравствуют русские солдаты!» [1].

Из писем И.В. Гурко к своему начальнику штаба и верному соратнику Дмитрию Станиславовичу Нагловскому:

«С. Сахарово (Тверской губ.). 14 декабря 1878 г.

<…> Я с чистою совестью говорю себе: я исполнил долг свой по мере сил моих и моего разумения; исполняя его, я был чист от всяких грязных, честолюбивых помыслов. Не награды и прославление себя подвигали меня на это дело, а единственно слава России и желание доставить ей честный и славный мир. Припоминая подробности этих страшно тяжелых и поистине славных дней, я вспоминаю, сколько в их счастливом исходе Россия Вам обязана. Прежде чем история Вам воздаст должное, дозвольте мне, еще раз и от чистого сердца, благодарить Вас за Ваше мудрое содействие».

«Сахарово. 16 января 1879 г.

<…> Еще раз, перед годовщиной окончания кампании, от всей души и от искренного сердца благодарю вас за ваше всегда спокойное, в высшей степени разумное содействие. От души желаю вам в будущем широкого поля действий. Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сходятся; так и мы с вами; может быть когда-нибудь и сойдемся. Дай Бог, чтобы и тогда наша совместная деятельность была бы так же славна и плодотворна, как минувшая, и да будет и тогда над нами та же, видимая во всем, помощь Господа Бога Нашего»[1] [2].

О высоких нравственных качествах Иосифа Владимировича свидетельствуют его дела и поступки, и откровенные слова его писем, например, к Великому Князю Главнокомандующему Николаю Николаевичу Старшему (см. ниже).

В Евангелии сказано: «Блаженны миротворцы…». О миротворческой деятельности И.В. Гурко свидетельствуют, например, его донесения Государю из Самарской губернии после обнародования Манифеста 19 февраля 1861 года, когда стараниями тогда ещё флигель-адъютанта Гурко было предотвращено введение «военной силы для усмирения будто бы вспыхнувшего в имении помещика бунта, а для чего на самом деле было достаточно одного приезда исправника для разъяснения недоразумения» [3], сообщения прессы из Одессы и из Варшавы, где он был генерал-губернатором и командующим военным округом соответственно в период 1882-1883 и 1883-1894 гг. В Одессе благодаря своевременно принятым охранительным мерам были предотвращены еврейские погромы [4, 5, 6]. Что же касается деятельности И.В. Гурко в период его управления Привислинским краем, приведем небольшую цитату из воспоминаний Пётра Дмитриевича Паренсова (1843 - 1914):

«Поляки радовались уходу генерала Гурко, радовались и не скрывали этого настроения, совершенно забывая, что за одиннадцать лет управления краем, несмотря на массу отдельных эпизодов и демонстраций политического свойства, генерал Гурко не пользовался своими обширными полномочиями и даже отказался от распространения на польские губернии усиленной охраны. Насколько снисходительно относился г. Гурко к разным выходкам, можно судить по тому, что когда за несколько лет до его ухода из Варшавы предполагалось увольнение из университета группы студентов за устроенную ими манифестацию в столетнюю годовщину конституции 3-го мая, то генерал Гурко сам явился ходатаем перед учебным ведомством относительно оставления манифестантов в университете. Враги генерала Гурко называли его mangeur des polonaise (пожиратель поляков), что совершенно не соответствовало истине. Этот «пожиратель» долго и упорно воевал с министерством народного просвещения (!), которое желало отнять у ксендзов право преподавания Закона Божия католикам, ученикам школ, передав его учителям-чиновникам. Этот «пожиратель» выдвигал на первый план негуманность подобной меры и тогда, когда этот аргумент не одолел, выдвинул другой, доказывая непрактичность задуманной меры и поясняя, что она приведет только к одному: к тайному преподаванию, всегда нежелательному, по невозможности контроля» [7].

Одно из последних великих деяний фельдмаршала Гурко - начало строительства нового величественного православного собора в Варшаве в 1893 году. Благодаря его пламенным воззваниям со всей России в Варшаву потекли пожертвования, и за короткий срок была собрана значительная сумма денег; сам Иосиф Владимирович из своих скудных средств внёс три тысячи рублей (Гурко получал только казённое жалованье, других доходов у него не было).

Обращаясь к соотечественникам, И.В. Гурко доказывал необходимость постройки большого, вместительного храма Божия, чтобы все православные жители Варшавы имели возможность посещать богослужения.

Вот первое Воззвание Гурко, напечатанное во многих газетах и журналах Российской Империи в 1893 году:

«ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, в Своей постоянной отеческой заботливости и попечении об удовлетворении истинных нужд своих верноподданных, по всеподданнейшему докладу Министра Внутренних Дел, последовавшему вследствие моего ходатайства, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ соизволил на открытие по всей Империи сбора добровольных пожертвований на сооружение нового православного соборного храма в Варшаве, во имя Святого Благоверного Князя Александра Невского.

Такое мое ходатайство было вызвано тем печальным и безвыходным положением, в каком находятся ныне православные русские люди в Варшаве, громаднее большинство коих лишено возможности удовлетворять свои религиозно-духовные потребности в храмах Божиих, вследствие крайнего недостатка их в сем городе.

Недостаток этот так велик, что во всех Варшавских приходских, домовых и временных военных православных церквах, по точному измерению их внутренних размеров, может поместиться молящихся всего лишь от 5-ти до 7-ми тысяч душ, между тем как русского православного населения в Варшаве, состоящего по преимуществу из служащих здесь военных и гражданских лиц с их семействами, числится 43 тысячи. Таким образом в праздничные дни и вообще при каждом церковном Богослужении от 36 до 38 тысяч проживающих в Варшаве православных русских лишены возможности присутствовать и возносить свои молитвы в храмах Божиих.

Но и существующие в Варшаве православные приходские церкви (всего 4) таковы, что, за исключением одной на предместье города Праге, имеющей наружный вид православного храма, видеть их обидно и больно для религиозного и национального чувства русского человека. Нынешний собор переделан из упраздненного католического монастырского здания и спрятан между жилых домов в прямую линию улицы, а остальные две, устроенные в домах, внутри дворов, тесные, темные, убогие и бедные церковною обстановкою, не имеют даже никаких наружных признаков церквей, тогда как рядом с ними красуются громадные и старые и новые католические костелы и лютеранские кирхи.

Можно поэтому судить - каково здесь положение родителей, желающих воспитать детей своих в духе и обрядах своей родной Православной веры, и как тяжело вообще для верующего русского человека на этой окраине, вдали от родины, не только лишение нравственного успокоения и утешения в Божественной службе и в церковной молитве, но обидное чувство принижения господствующей в Русском Государстве православной религии перед другими иноверными исповеданиями этим крайним недостатком и этим убожеством православных церквей в сем центральном городе здешнего края.

Такова насущная, настоятельная нужда в сооружении нового православного соборного храма в Варшаве, и я глубоко верю и твердо уповаю, что Православная Россия поможет мне создать здесь новый соборный храм, достойный величия и могущества русского народа, к настоящему воззванию сочувственно отзовутся и принесут свои посильные пожертвования все истинно русские люди - и православное духовенство, и благородное дворянство, и именитое купечество, и люди ученые и образованные и простой русский народ, всегда отзывчивый на всякое доброе дело и общее благо, все и каждый по мере своих средств и возможности.

Денежные пожертвования могут быть высылаемы или непосредственно на мое имя в Варшаву, или вносимы во все местные губернские и уездные казначейства, или же препровождаемы в те редакции столичных и провинциальных газет, которые изъявят на то согласие и опубликуют о сем печатно; пожертвования же вещами для внутреннего украшения храма и предметами, необходимыми для церковных Богослужений, как то: иконы, лампады, Евангелия, напрестольные кресты, чаши, церковные облачения и тому подобные, должны быть пересылаемы исключительно на мое имя.

Отчет о поступивших пожертвованиях будет публиковаться во всеобщее сведение в Варшавском Дневнике и наиболее распространенных столичных газетах два раза в год, в Январе и Июле.

Покорнейше прошу Редакции всех русских газет столичных и провинциальных перепечатать настоящее воззвание и не отказать в своем содействии к наиболее широкому оглашению его и распространению среди читателей и подписчиков.

От имени всех православных русских в Варшаве,

Варшавский Генерал-Губернатор,

Генерал-Адъютант ГУРКО» [8].

Ко всем иерархам Русской Православной Церкви И.В. Гурко обратился с личным письмом, где высказывал просьбу оказать содействие в сборе пожертвований. Многие губернские «Епархиальные Ведомости» опубликовали на своих страницах это обращение.

За неполных два года (1893 - 1894), когда И.В. Гурко возглавлял Высочайше утвержденный Комитет по постройке собора, «в распоряжение строительного Комитета поступило 432.263 рубля 53 копейки», при этом «стоимость сооружения без стенной живописи, а равно церковной утвари и облачений, исчислена по первоначальной смете в 1.500.000 рублей» [9]. То есть, Комитету под руководством Гурко за столь малый срок удалось собрать без малого треть (!) необходимой суммы! Строительство собора во имя Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского было начато уже в 1894 году: 2-го июня состоялось торжественное освящение места постройки, и одновременно Высокопреосвященным Флавианом (Городецким) была освящена временная часовня во имя того же Святого, построенная по проекту инженер-капитана Людерса. «По внешнему виду она соответствует характеру старинных русских деревянных церковных сооружений и в плане имеет форму квадрата, по четыре аршина в стороне по внешнему обводу. Снаружи часовня обшита досками в рустик, а по цоколю и карнизу украшена вырезками из русских мотивов; перекрыта часовня шатровою крышей, переходящею в 8-ми-гранный барабан, в свою очередь перекрытый 8-ми-скатною пирамидальною крышей, заканчивающеюся шейкой и луковичною главкой, над которою высится вызолоченный восьмиконечный православный крест. Вся часовня окрашена мягким и теплым тоном разных оттенков, при основном полевом цвете; главка синяя бархатистая, крыша зеленая. Внутренняя обшивка часовни выкрашена в перловый цвет. Главная святыня часовни - образ Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского, занимающий всю заднюю стену ее, - пожертвован Московским купцом Саввою Ильичем Морозовым» [10].

30 августа 1894 г., в день Тезоименитства Императора Александра III, в Варшаве был заложен новый соборный храм. Первый мраморный кирпич в основание собора заложил архиепископ Холмский и Варшавский Флавиан, второй именной мраморный кирпич - Главный начальник Привислинского края И.В. Гурко, следующий кирпич из белого песчаника положил епископ Люблинский Гедеон, далее - о. Иоанн Сергиев (Кронштадтский) и члены Строительного Комитета [11].

На посланную генерал-адъютантом Гурко телеграмму о совершившейся закладке соборного храма, Император Александр III ответил следующей телеграммой: «Сердечно радуюсь, что положено начало к осуществлению Моего желания соорудить новый соборный храм для православного населения Варшавы. АЛЕКСАНДР» [12].

В тот же день Иосиф Владимирович составил новое «Воззвание»:

«С Божиею помощью, 30-го сего августа положен первый камень Варшавского православного собора. Исторический характер и государственное значение воздвигаемого сооружения были выяснены в предыдущих воззваниях, не оставшихся, как и следовало ожидать, без ответа. Добровольные пожертвования, стекавшиеся из близких местностей и дальних окраин России и сопутствуемые самыми искренними благопожеланиями, дали возможность приступить к закладке храма, но, к сожалению, не обеспечили еще собою доведения до конца начатой постройки. Нужно, чтобы это всенародное русское дело двигалось без замедления и помехи; необходимы дальнейшие пожертвования! Православные русские люди! К вам обращен этот призыв. Отзовитесь! Откликнитесь!» [13].

6 декабря 1894 года Высочайшим указом И.В. Гурко был уволен «согласно прошению, по расстроенному здоровью, от должности Варшавского Генерал-Губернатора и Командующего Войсками Варшавского военного округа, с оставлением Членом Государственного Совета и в звании Генерал-Адъютанта», с производством в генерал-фельдмаршалы [14]. Но и уходя в отставку, фельдмаршал Гурко не забыл о своём «детище» - Соборе, он публикует ещё одно «Воззвание»:

«По Всемилостивейшем увольнении меня по расстроенному здоровью от службы в Привислинском крае, покидая дорогое сердцу моему Государево русское дело в здешней окраине, не могу не обратиться в последний раз к православным людям с призывом к новым и новым жертвам на обще-русское дело - сооружение православного собора в Варшаве.

Неоднократно выяснял я значение этого храма для православного населения Варшавы, столь бедной церквами русскими, для населения, выдающуюся часть которого составляет цвет русского народа в лице его многочисленных ратников, грозным оплотом охраняющих наше великое Отечество по его западной границе.

И русские люди внимали моим просьбам: пожертвования в изобилии притекали со всех концов земли нашей, слагаясь преимущественно из даяний людей недостаточных; в последнее же время к ним присоединилось и несколько крупных пожертвований, среди коих крупнейшее от Александра Григорьевича Кузнецова. Пример его, я твердо уповаю, не останется без последователей: уверен, что крупные жертвователи воздерживались от приношений, желая дать первенство более скромным лептам. Новые же пожертвования необходимы для сооружения достойного величия России храма Божия, долженствующего видимым образом запечатлеть в крае Русское владычество.

Не преминут православные люди споспешествовать скорейшему осуществлению священного завета в Бозе почивающего Императора Александра Третьего, повелевшего соорудить сей храм. Заложенный под Державою Блаженныя Памяти Государя, да осенится он златоверхим куполом в ближайшие годы Царствования нашего возлюбленного Молодого Монарха, - да вознесется в нем горячая молитва Царю Царствующих об упокоении души Державного его Основателя и здравии и благоденствии руководящего судьбами России Помазанника Божия.

Генерал-фельдмаршал Гурко» [15].

Слёзы наворачиваются на глаза, когда читаешь сообщения о присланных в Варшаву пожертвованиях и благопожеланиях русских людей,. Статью из «Холмско-Варшавского Епархиального Вестника» 1896 года публикуем целиком:

«ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА НОВОСТОЯЩИЙСЯ СОБОР В ВАРШАВЕ

25-го Февраля 1893 года состоялось Высочайшее соизволение на повсеместный сбор добровольных пожертвований. Разосланные подписные листы, облетев из конца в конец русскую землю, возвращаются покрытые сотнями тысяч подписей, сопутствуемые бесчисленными благопожеланиями задуманному делу. «Говорить ли, как принято Ваше приглашение, - пишет один из жертвователей. - Слезы благодарности катились у всех при чтении воззвания, Да благословит Бог Ваше доброе начинание». Священник села Усах, Орловской губернии, присылает 23 рубля и пишет: «Молю Вас благосклонно принять сию малую жертву. Не подумайте, что мы недостаточно усердны к благому делу. Нет, бедность причта и прихожан причиною этому. Прихожане исключительно крестьяне, едва ли десятая часть которых проходит своим хлебом, но с каким усердием они, особенно женщины, несли свои последние копейки и, крестясь, подавали». В письме священника той же губернии, села Дарьина, читаем: «Извините за столь легкое пожертвование (7 рублей 7 копеек), чем богаты, тем и рады. Население моего прихода состоит из одних только крестьян, имеющих, вследствие пережитых голодных годов, одно только насущное питание. Принесенные ими копейки прошу принять, как лепту евангельской женщины». Священник села Судилкова, Волынской губернии, присылая 6 рублей, извиняется за незначительность жертвы, объясняя, что у них сгорела церковь, и крестьяне, отстраивая новую, «кругом задолжали». Священник села Никольского, Нижегородской губернии, сообщает, что он, понимая всю важность этого дела, лично ходил по домам, и «труд мой, - пишет он, - увенчался успехом; из копеек и грошей составилась сумма в десять рублей, которую и посылаю и прошу принять этот малый дар, как плод ревности и благочестия моих прихожан».

Предводитель дворянства Астраханского и Красноярского уездов также выражает сожаление, что итог собранных им денег составляет «всего лишь только 360 рублей, вследствие малочисленности дворян-христиан, так как о дворянах-мусульманах здесь не может быть и речи». Крестьянин Тульской губернии, Белевского уезда, Василий Андреев присылает 10 рублей. «Да поможет Вам Бог в этом деле столь великом и благом». Люблинской губернии, Томашевского уезда, тоже крестьянин, Григорий Бугай пишет: «И я, недостойный, посылаю и прошу принять мою маленькую жертву (5 рублей), яко вдовицы последнее от моего содержания». - «Ваше Высокопревосходительство, - читаем в другом месте, - позвольте вам доложить: в журнале «Чтение для солдат» объявлено, что в Варшаве строится храм Господень, жертвуем на это три рубля. Писаря штаба 10-го армейского корпуса». Священник села Казанки, Самарской губернии, скорбит, что «посылает на такое большое дело весьма малую сумму (2 рубля); у нас седьмой год неурожай, нужда весьма большая». «В моем приходе, - пишет священник села Межецкого, Олонецкой губернии, - второй год сряду неурожай: жители бедствуют, с радостью готовы были бы помочь, но не могут», и тем не менее собрано 2 р. 40 к.

Таких примеров можно привести тысячи. Где не было денег, там жертвовали кто чем мог: зерном, мукой, хлебом, холстом, пшеницею, и вырученные от продажи всего этого деньги присылались с теми же благопожеланиями и извинениями за скудость лепты.

Псаломщик села Кашенешт, Кишиневской епархии, прислал 16 рублей. «Я взял на себя труд, - пишет он, - идти на дом каждого поселянина; жертвы были собраны и деньгами, и хлебом, и птицею и иными». По приходу села Черк-Мурза, Бессарабской губернии, собрано зерновым хлебом 4 рубля. Священник погоста Чудца, Костромской губернии, собрал 32 пуда ржи, 4 меры овса и 8 мер ячменя.

Наряду с этими истинно евангельскими лептами поступают и пожертвования крупные. Отец Иоанн Сергиев разновременными взносами пожертвовал свыше 20.000 рублей; по слову его потомственный почетный гражданин А.Г. Кузнецов, пожертвовавший тотчас по опубликовании воззвания 2.000 р. сделал еще вклад в 25.000 р. Барон Ф.Р. Штейнгейль и Н.А. Терещенко внесли по 5.000 руб., генерал-фельдмаршал И.В. Гурко и неизвестная жертвовательница из Москвы - по три тысячи. Затем можно насчитать многочисленные пожертвования в тысячу и более рублей. Бывают случаи получения денег по духовным завещаниям и мировым сделкам.

Несомненно, что вся земля русская с редким единодушием откликнулась на обращенный к ней призыв. Нет того общества, сословия, учреждения, которое бы не вложило своей лепты в собираемый фонд, созданный по преимуществу медными грошами крестьянского малоимущего люда, взносы которого составляют едва ли не половину всей пожертвованной суммы. Смело можно сказать, что деньги присылаются со всех концов света. Не говоря о наших далеких окраинах: Якутске, Хабаровске, Верном - попадаются почтовые штемпеля: Франции, Италии, Швейцарии. Были пожертвования из Иерусалима и Северо-Американских Штатов.

Все это говорит само за себя, и прибавлять что-либо было бы излишним.

Таким образом в настоящее время собрано около 400.000 р., и пожертвования не прекращаются; так, в минувшем мае получено свыше трех тысяч рублей.

Говоря о новостроящемся у нас, в Варшаве, Кафедральном Соборе, мы считаем не лишним сообщить и следующее известие.

5-го сего июня, в одной из мастерских Императорской академии художеств были выставлены окончательные чертежи православного собора, строящегося в Варшаве по плану под общим наблюдением профессора Л.Н. Бенуа. Вновь сооружаемый собор будет в стиле русских церквей XII века, в него ведут пять входов, украшенных мозаикой, причем при входе весь храм, с иконостасом во всю стену, представляет открытый, легкий и величественный вид. Цоколь собора из гранита, который доставляется из Ганге; стены будут воздвигнуты из кирпича. Пять куполов будут покоиться на четырех пилонах из полированного гранита, верхние части будут из тесанного гранита, облицованного мозаикой. О грандиозности сооружения (собор рассчитан на 8.000 молящихся) можно судить по тому, что каждый пилон весит 19000 пудов. В соборе будет устроено водяное отопление, причем верхние части (купола) будут так же отапливаться паром. Центральная станция водяного отопления будет помещаться вне собора: с помощью туннеля будут проведены трубы в собор. Постройка должна быть окончена вчерне в 1899 году [20].

К 1-му июля 1896 г. в Комитет по постройке соборного храма поступила сумма в размере 620.264 р. 21 к., включая субсидию от государственного казначейства и пособие от Св. Синода. Капитальные стены были выведены до уровня крыш папертей; приступили к установке цоколя наружных стен [16].

20 августа 1897 г. прибывшие в Варшаву Император Николай II и Императрица Александра Феодоровна в сопровождении Великих Князей Владимира Александровича и Павла Александровича посетили новостроящийся Варшавский собор и молились в часовне Св. Александра Невского [17].

По промыслу Божию, Иосифу Владимировичу Гурко суждено было дожить до освящения и возведения крестов на Варшавском соборном храме, совершившегося 9 (22) ноября 1900 года.

Вот как описывали это событие «Варшавский Дневник» и «Холмско-Варшавский Епархиальный вестник»:

«9 ноября с.г. [1900 г.], в 12 часов дня, состоялось торжество освящения крестов и поднятия главного креста на средний купол строящегося православного собора на Саксонской площади. Молебствие и чин освящения крестов совершены были Высокопреосвященным Иеронимом, архиепископом Холмским и Варшавским, в присутствии Главного Начальника края Генерал-адъютанта Светлейшего Князя А.К. Имеретинского, высших представителей военного и гражданского управления, членов соборного строительного комитета, приехавшего из Петербурга строителя собора, профессора архитектуры Л.Н. Бенуа, а также некоторых приглашенных лиц, поместившихся внутри соборной ограды, близ павильона, временно воздвигнутого для богослужения. Остальная часть публики, желавшей быть очевидцами этого знаменательного момента в жизни русского населения г. Варшавы, разместилась с наружной стороны ограды, преимущественно между зданиями окружного штаба. По окончании молебствия, Владыка окропил кресты св. водою, а затем в 12 ч. 15 мин. начались приготовления к поднятию главного креста; его обвернули полотном, чтобы не терлась позолота, и прикрепили к двум канатам, длина коих 56 саженей; эта процедура продолжалась 30 минут, и затем в 12 ч. 45 м. начался подъем. Крест, тяжестью в 66 пудов, плавно начал подниматься ввысь и через 5 минут достиг места своего назначения, после чего началась работа по водворению концов креста в гнездо и прикреплению его; к 2 часам дня вся эта процедура была окончена, полотно снято и крест засиял на высоте 32-х саженей от земли, являясь в настоящее время самой высшей точкой из всех варшавских сооружений. Форма креста - четырехконечная. Все кресты ажурные, изящной работы, прекрасно позолоченные. Работа их производилась в Варшаве, московской фирмой «Товар. Хлебниковых». Стоимость всех семи крестов - 11.100 руб. Вес крестов, предназначенных для боковых глав собора, - 40 пудов каждый. В субботу были подняты и остальные кресты. Все подготовительные работы по поднятию крестов производились под наблюдением помощника профессора Бенуа, архитектора П.А. Феддерса, постоянно проживающего в Варшаве и непосредственно заведывающего, при участии технической комиссии, строительными работами.

О наступлении важного момента в истории сооружения Варшавского православного собора Главный Начальник края Светлейший Князь А.К. Имеретинский[2] сообщил генерал-фельдмаршалу И.В. Гурко, при котором, 30 августа 1894 г., совершено было торжество закладки собора. В ответ на означенное сообщение князем Имеретинским получена от генерал-фельдмаршала Гурко следующая телеграмма:

«Приобщаясь мысленно к духовной радости православных жителей Привислинского края при виде воздвижения креста Господня над куполами Варшавского собора, от полноты сердца желаю всем им обрести под сению сих крестов «на земле мир в человецех благоволение». Искренно признательный вашей светлости за сообщение мне о сем радостном событии, прошу принять мои поздравления в высшей степени успешным ходом работ по возведению сего храма, в заложении которого я потрудился по мере сил моих и разумения. Фельдмаршал Гурко».

Об освящении и поднятии крестов были также посланы сообщения о. Иоанну Сергиеву (Кронштадтскому), экзарху Грузии высокопреосвященному Флавиану и генерал-лейтенанту А.П. Вернандеру; последнему - как организовавшему дело технического надзора» [18].

Скончался генерал-фельдмаршал Гурко спустя два месяца после этого, столь радостного для него события, - 15 января следующего, 1901 года.

Полностью строительство собора было завершено в 1912 году при генерал-губернаторе Георгии Антоновиче Скалоне (1847 - 1914), участнике второго Забалканского похода под предводительством И.В. Гурко.

19 мая 1912 г. обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Карлович Саблер отправил Государю Императору Николаю II телеграмму:

«Имею счастие доложить Вашему Императорскому Величеству, что варшавское церковное торжество началось величественным крестным ходом при участии многочисленного духовенства, властей, Евфросиниевского союза, студентов-академистов и учащихся. На улицах толпы народа. Порядок образцовый. Собор дивной красоты. Бенуа, Васнецов, Харламов с сотрудниками создали один из лучших храмов на Руси. От него веет священною стариною. По отеческой милости Вашего Величества православное население Варшавы дождалось собора и радуется, любуясь его благолепием».

Царь-мученик отвечал:

«Искренно радуюсь со всеми русскими людьми освящению величественного православного храма в Варшаве. НИКОЛАЙ».

20 мая 1912 г. Варшавский генерал-губернатор Г.А. Скалон телеграфировал Государю:

«Сегодня в Варшаве митрополитом Киевским и Галицким Флавианом, в сослужении архиепископа Варшавского и Привислинского Николая и архиепископа Холмского Евлогия, в присутствии почетных гостей, во главе с обер-прокурором Св. Синода действительным тайным советником Саблером и представителем министра внутренних дел, товарищем его, гофмейстером Харузиным, а также местных властей и многолюдных представителей местного русского населения, торжественно освящен новый православный собор во имя Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского, заложенный в 1894 году с Высочайшего соизволения в Бозе Почившего Императора Александра III. Обильные и щедрые лепты всего русского народа, откликнувшегося на мощный призыв бывшего варшавского генерал-губернатора, генерал-фельдмаршала Гурко, положили первое крепкое основание созданию этого алтаря православия на западном рубеже обширной Российской Державы. Особливо милостивое попечение Вашего Императорского Величества о близких любвеобильному сердцу Вашему судьбах воздвигавшегося собора властно завершило это святое и широко задуманное дело. Ныне православное население города Варшавы с гордостью и радостью взирает на стройный, красивый, благолепно и богато убранный храм, который, удовлетворяя давно назревшей религиозной потребности верных сынов православной церкви, вместе с тем являет собою величественный и вековечный памятник родного искусства, запечатленный вдохновенным творчеством лучших русских художественных сил. В сей высокознаменательный день, под златоверхою сенью новоосвященного собора, в единодушной горячей молитве за своего Царя слились сердца русских варшавян. Вместе с удостоившими своим посещением торжество иерархами и почетными гостями, они просят меня повергнуть к стопам Вашего Императорского Величества глубоко одушевляющие их чувства верноподданнической преданности, любви и беспредельной благодарности».

Ответная телеграмма Императора Николая II:

«С чувством глубокого удовлетворения получил ваше известие о совершенном сегодня торжественном освящении нового православного собора в Варшаве; сожалею, что не мог присутствовать лично. Прошу передать всем молившимся в первый раз в храме и строительному комитету Мою благодарность и Мою радость по поводу завершившегося заветного желания истинно русских людей. НИКОЛАЙ». [19].

Итак, новый Варшавский соборный храм был построен и освящён! И это было настоящее чудо - воплощённая мечта фельдмаршала Гурко и миллионов православных людей, приславших свои пожертвования и потрудившихся при строительстве.

Более подробный материал о строительстве нового Варшавского собора будет представлен отдельно.

А сейчас мне хотелось бы опубликовать некоторые собранные сведения и обратить внимание читателей на факты из жизни фельдмаршала Гурко, свидетельствующие о его глубокой и несокрушимой вере в Бога и исповедании её, о его высоких человеческих качествах, о его гуманности и человеколюбии, в том числе по отношению к врагам.

Приведу несколько отрывков из воспоминаний очевидцев событий времён Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и один из многочисленных некрологов памяти Иосифа Владимировича Гурко.

*

Иван Андреевич БАТАЛИН:

«Я живо помню отъезд Гурко в дунайскую армию.

Это было летом. Я зашел в переплетную на Морской купить альбом. Тотчас же, вслед за мною, вошел в магазин генерал и спросил: готовы ли его книги, потому что завтра он уезжает.

- Готовы-с. Прикажете на дом послать или прямо на вокзал?

- На вокзал.

То был генерал Гурко, который, хотя и командовал гвардейскою дивизиею, но не был особенно известен.

- Завтра уезжает в армию, - заявил для чего-то переплетчик, - и заказал к отъезду переплести вот эти книги, чтобы читать по дороге.

Любопытно было взглянуть на материал для чтения генерала, отправлявшегося в бой. К общему нашему изумлению, это были не военные сочинения, а философские и одна даже книга Эрнеста Навиля на французском языке о жизни Иисуса Христа.

На другой день я был на вокзале, желая видеть проводы Гурко.

Открыты были царские комнаты. Там собралась масса гвардейских офицеров. Пили шампанское и говорили пророческие речи о том, что Гурко возвратится героем. Дамы поднесли ему букет.

А когда генерал вышел на платформу и занял место в вагоне, весь дебаркадер покрыт был сплошною толпою, которая, обнажив шляпы, запела: «Спаси, Господи, люди Твоя!».

После проводов сербских добровольцев, это был единственный случай, когда провожали воинский поезд с пением тропаря.

Меньше, чем через месяц имя Гурко, наряду с именем Скобелева, повсюду уже гремело…» [21].

*

Дмитрий Станиславович НАГЛОВСКИЙ (1838 - 1890), начальник штаба Передового отряда:

«…24-го июня, во время движения главных сил отряда из деревни Акчаира в Батак прибыл к отряду генерал Гурко, только что приехавший из Петербурга, и тотчас же вступил в командование отрядом. <…>

Так как Тырнов составлял ключ ко всем проходам через Балканы, то ясно, что взятие его было необходимо. Для атаки же города необходимо было иметь более точные сведения как о числе неприятельских сил, его занимающих, так и о силе и свойствах возведенных укреплений. Вследствие этого генерал Гурко решил произвести 25-го и 26-го июня усиленные рекогносцировки города. <….> Ни 25-го, ни 26-го июня атаковать Тырново не предполагалось. И действительно, атаковать укрепленный город такими слабыми силами, до выяснения обстановки, было бы делом до крайности неблагоразумным.

25-го июня, рано утром, в 3 часа, генерал Гурко со своим штабом и с конвоем одного взвода казаков выехал из деревни Батак. <….> Во всех деревнях, мимо которых проходили наши войска, болгаре устраивали самую радушную встречу. Всюду били в колокола, а жители выбегали на встречу войск, вынося большие сосуды с холодным вином и водою. День был в высшей степени знойный, так что вода и вино были истинным благодеянием. В дер. Михальцы генерал со всем штабом зашел в бедную деревенскую церковь к общему восторгу жителей. Помолившись в церкви, генерал поехал дальше. <….> Вскоре от разъездов было получено донесение, что вблизи открыт довольно большой отряд неприятельской кавалерии…».

Как развивались события дальше, подробно описано в очерке: «Действия передового отряда генерала Гурко в 1877 году», напечатанного полностью в журнале «Военный Сборник» (1900 г.). Результат смелых и стремительных действий Передового отряда под командованием Гурко был таков, что в тот же день, 25 июня 1877 г., древняя столица Болгарии Велико Тырново была освобождена от османов. Слово Дмитрию Станиславовичу Нагловскому:

«Невозможно описать того восторга, того взрыва радости, с которыми был встречен вход наших войск в Тырнов. Весь город выбежал к нам навстречу. Мужчины и женщины целовали руки, ноги и даже лошадей генерала Гурко и его свиты. Букеты и цветы сыпались со всех сторон. Всюду раздавались крики: «Да живе Россия»; «Да живе Император Александр»; «Вы наши спасители, турки высосали всю нашу кровь». Аплодисментам с криками «ура» не было конца. Словом, всякое описание этого взрыва общего восторга будет несравненно слабее действительности. Все духовенство вышло навстречу с хоругвями и образами. Генерал Гурко направился прямо в собор, куда набралась громаднейшая толпа народа. В соборе был отслужен благодарственный молебен и провозглашено многолетие Государю Императору и всему Царствующему дому и Русскому воинству…» [22].

*

А вот запись о взятии Тырнова из дневника Михаила Михайловича ЧИЧАГОВА (1854 - 1900):

«25 июня 1877 г.

… Тырновские жители, стоявшие на крышах домов и у окраины города, с самого нашего появления посылали нам возгласы радости и махали платками. Видя же, что турки не выдержали и стали отходить к кладбищу и далее на восток, болгары ударили в колокола. Момент настал чудный. Гул выстрелов, колоколов, возгласы радости - все это слилось в один общий, славный шум…

Ген. Гурко с Герцогом Лейхтенбергским и с гвардейскими эскадроном торжественно въехали в город. Восторгу болгар не было пределов: одни бросались целовать нас, другие кричали «ура» и «живио Царь Александр», аплодировали; женщины забросали нас из окон цветами!

Мы проехали прямо в собор, если можно так назвать простой дом с крестом на крыше. Архимандрит служил благодарственный молебен. Молебен прошел очень шумно, так как взволнованные радостью болгары, не будучи в состоянии прийти в себя, беспрестанно входили и выходили из церкви, подпевали дьячку и громко разговаривали. Из собора мы проехали в конак, присутственное место, где болгары приготовили нам угощение. <…>

Вообще взятие Тырнова важно потому, что этот город есть гнездо интеллигенции Болгарии.

Один только гвардейский полуэскадрон расположился в самом городе. Наша же бригада стала за городом на Осман-базарской дороге. Ген. Гурко остановился у архимандрита…» [23].

*

После взятия Тырнова Передовой отряд продолжает активно действовать, в начале июля - жаркий бой при деревушке Уфлани, это сражение, по словам Д.С. Нагловского, «решило участь Казанлыка и Шипки».

«Тотчас после окончания боя, - продолжает свой рассказ начальник штаба Передового отряда Д.С. НАГЛОВСКИЙ, - генерал Гурко посетил все перевязочные пункты и поручил своему помощнику генералу Рауху озаботиться о перевозке их в город Казанлык. <…>

5 июля. Бой кончился во втором часу дня. Поручив преследование бегущих кавалерии, генерал Гурко остановил пехоту для отдыха и сам въехал в город - Казанлык. Как и в Тырнове, встреча, оказанная генералу, была самая восторженная. Духовенство в полном облачении с хоругвями и образами встретило его при входе в болгарскую часть города. Но еще раньше, при входе в мусульманский квартал, который расположен в восточной части города, генерал Гурко был встречен почти всем мусульманским населением. Он сказал им речь, сущность которой состояла в том, что они никем не будут обижаемы и что генерал берет их под свое покровительство, но только при том условии, если они выдадут все оружие и сами не будут обижать христиан. При этом он объявил, что если из какого-либо дома в городе будет выстрел, или если где-либо будет найдено спрятанное оружие, то виновные будут немедленно казнены. Поручив исполнение его приказаний относительно выдачи оружия муллам и более влиятельным гражданам из магометан, генерал Гурко проехал через турецкий квартал и въехал в болгарский. Проехав через весь город, он остановился в женском монастыре, расположенном на западной окраине города. Отслушав благодарственный молебен в церкви, генерал Гурко вышел на двор монастыря и, сев в тени, обратился к игуменье с просьбою о принятии к себе наших раненых. Игуменья и все монахини были в восторге, приняли всех раненых и впоследствии оказывали им самый старательный, самый усердный уход. <…>

Пробыв в монастыре несколько более получаса и приказав генералу Цвецинскому в 4 часа пополудни двинуться к деревне Шипке, генерал Гурко со всею свитою поехал на рысях к кавалерии. Он догнал кавалерию, пройдя уже деревню Хаскиой, и около 5-ти часов вечера прибыл с нею к подножию Шипкинского перевала. На другой день утром генерал Раух был командирован в город для устройства раненых, городского управления и для распоряжений по снабжению отряда печеным хлебом...» [24].

*

Иван Семёнович ИВАНОВ:

«На биваке у г. Казанлыка:

…10-го числа [июля 1877 г.], к 11-ти часами утра, на площади у монастыря были собраны к молебствию взводы от всех частей войск. Здесь были герцоги Лейхтенбергские, Николай и Евгений Максимилиановичи, принц Батенбергский Александр (впоследствии князь Болгарии), князь Витгенштейн, генералы Цвецинский и Столетов, командиры стрелковых батальонов: 14-го - полковник Бежанов, 15-го - полковник Беклемишев и 16-го - полковник Лео, и прочие начальники частей, а также штаб и обер-офицеры отряда и врачи.

Генерал Гурко благодарил отряд за «молодецкую службу», сообщив притом, что «ягодки еще впереди» и что Великому Князю Главнокомандующему было приятно слышать о совершенных передовым отрядом делах.

- Его Высочество снимает шапку пред такими молодцами, - так закончил генерал Гурко свою краткую речь, обращаясь к офицерам и сняв свою шапку.

В письме к Гурко Великий Князь, 8-го июля, между прочим писал: «Передай молодцам стрелкам и всем вообще царское спасибо, которое он им через меня приказал передать, и от меня тоже всем, от генерала до последнего солдата, мое большое спасибо. Горжусь иметь таких молодцов под своей командой. Да хранит вас всех Господь» ^[3].

В это время приехал курьер от Государя с аксельбантами для Гурко, пожалованного званием генерал-адъютанта и награжденного орденом Георгия 3-й степени, а также и с генеральскими погонами для герцога Евгения Максимилиановича. Гурко обратился тогда к офицерам Астраханского драгунского полка с следующими словами:

- Вам я обязан за этот знак монаршей милости ко мне.

Благодарил он также генерала Цвецинского и просил передать его благодарность подчиненным ему войскам передового отряда.

Затем горнист сыграл «на молитву» и совершилось молебствие с водосвятием и многолетием…» [25].

*

Какой бы болгарский город ни освобождали русские войска, первым делом их предводителя, генерала Гурко, было - участвовать в благодарственном богослужении, вместе с подчинёнными.

Вот отрывок из «Воспоминаний об Этропольских Балканах» (Из походных записок армейца)», подписанных криптонимом «В.», скорее всего, под ним скрывается генерал Николай Николаевич ВЕЛЬЯМИНОВ (1822 - 1892), участвовавший во втором Забалканском походе под предводительством Гурко:

«13-го ноября было отслужено торжественное молебствие в главном христианском храме Этрополя. Ген.-адъютант Гурко и граф Шувалов, командовавший тогда 2 гвардейской дивизией, присутствовали на нем, со своими штабами, ординарцами и иностранными агентами, последовавшими за нашими войсками из-под Плевны. В первый раз, в продолжение кампании, нам случилось присутствовать при богослужении, в обществе множества тех же лиц, с которыми приходилось встречаться на выходах и торжественных молебствиях в Петербурге. Разница была резкая, не только в обстановке, но и в самых лицах. Церковь была темненькая; все были одеты в простой, боевой форме, самой пригодной и удобной для военного человека. Вместо эполет, золотого шитья и звезд, цветных лацканов и лампасов, виднелись в полумраке поношенные, полинявшие от солнца и дождя сюртуки и погоны, бурки, высокие смазные сапоги... Отпущенные бороды давали всем знакомым, хотя и сильно загоревшим лицам, настоящий свой собственный вид, у которого ничто не было похищено, или подделано, ни бритвой, ни парикмахером, - и физиономию, не лишенную новизны и глубокого интереса... Иные переменились к лучшему; другие - к худшему... Но на всех лежала печать тех ощущений, которые были неизбежным следствием начала успехов отряда генерал-адъютанта Гурко, и вызывались предстоящими событиями...

Салонных разговоров в церкви не было слышно. Все были сосредоточены, крестились усердно; на иных лицах было заметно, что думы их уносились куда-то вдаль..., на иных глазах безотчетно навертывались слезы...

Французского языка, который в двух случаях странно слышать в Петербурге - в церкви и перед фронтом (последнее до сих пор еще не вывелось), - о ужас! совсем не было слышно. Попытки некоторых записных подражателей парижских вивёров и petits-crevés, - пощеголять картавым выговором дешевеньких острот, и развязными французскими манерами, - вдруг обрывались в самом начале, и ничего не выходило... После краткой молитвы, за павших в бою, - все вышли молча. Русское чувство сказалось в каждом, - даже и в тех, которые в обыденное время стараются заглушить его в себе, или исказить... Солдаты молились как всегда и везде - кладя свои медные гроши на свечи...

Однако я уже слышу: «Позвольте, где же тут - занятие перевала, приготовления к переходу через Балканы?».

Вот в чем дело, господа. Из всех приготовлений, планов, соображений, предначертаний, расчетов, - словом «комбинаций», говоря штабным языком, - это приготовительное действие, на котором я остановился, было главным, и основою прочих. Не исполнились многие распоряжения, не удались многие комбинации, ошибочными оказались некоторые расчеты, планы и соображения, как этому и надлежало быть в трудном и сложном деле, нам предстоявшем. Но осталась та душевная сила, которой набирается русский человек в тихие минуты молитвы, - и она-то дала, а не «комбинации», ту решимость, с которою войска полезли на перевал, ту настойчивость, с которою долезли до него, и то терпение, с которым простояли на нем целый месяц...» [26].

*

О событиях в Этрополе рассказывает и военный корреспондент князь Лев Владимирович ШАХОВСКОЙ (1849–1897):

«У входа в Этрополь генерал Гурко был встречен болгарами, вышедшими к нему навстречу с хоругвями, крестом и хлебом-солью. Поздоровавшись с ними, Гурко проехал прямо в церковь Святого Михаила, чтоб отслужить там благодарственный молебен за дарование победы над врагом.

Небольшая, но чисто и хорошо отделанная церковь наполнилась вся свитой генерала и толпой болгар; иконостас церкви был изукрашен красивой резьбой по дереву, образа на иконостасе блестели еще свежими красками; на всем лежала печать заботливости и чествования храма Божия. Генерал приложился к образам и стал в ожидании появления священника. Но священника не было. На вопрос Гурко, где же священнослужитель, оказалось, что турки, уходя вчера из города, увели с собой силой всех болгарских священников, числом четырех, увели 15 лучших и богатейших граждан и нескольких из наиболее красивых женщин и девушек. Болгары стояли в церкви, понурив головы и печально посматривая на иконостас, иные усиленно крестились. Генерал Гурко велел передать им через своего переводчика Хранова, что русский царь избавил их ныне от притеснителей веры и врагов и что завтра русский священник отслужит им здесь божественную литургию. Болгары одобрительным шепотом отвечали на это, но вид их был до того жалок, и эта церковь, лишенная священника, словно тело без души, производила на всех такое грустное впечатление, что у многих навернулись слезы. Гурко был видимо взволнован и, усиливаясь не выказать волнения, обратился к болгарам со словами: «Молитесь Богу о даровании побед русскому оружию!».

- Никто, как Бог! - прибавил он как-то торжественно в утешение болгарам и быстрыми шагами вышел из церкви.

Сегодня была отслужена в церкви Святого Михаила божественная литургия с хором певчих-солдат и в присутствии начальников частей генерала Гурко, графа Шувалова, принца Ольденбургского, генералов Рауха, Дандевиля и других. Литургия заключилась благодарственным молебном и молитвой «Тебя Бога хвалим!».

P. S. Один из уведенных из Этрополя турками священников воротился сегодня из плена, успев спастись от турок бегством…» [27].

В осиротелую болгарскую церковь вернулся священник! Это ли не чудо? Нет сомнения, что общая молитва болгар и русских в Этропольском храме, и в их числе молитва генерала Гурко, была услышана…

*

В репортаже Князя Л.В. ШАХОВСКОГО «Телиш» обратим внимание на фразы: 1) «Генерал Гурко, озабоченный тем, чтобы … наивозможно более щадить русскую кровь», 2) «Нам с генералом Гурко такое уж счастье - всегда попадать первыми под огонь неприятеля. Турецкие снаряды стали ложиться впереди, позади нас, сбоку, врывались в землю, лопались, и осколки их со звоном разлетались во все стороны. По тому же понятному счастью, что и в деле 12 октября, в штабе генерала не было раненых или убитых…», и 3) слова И.В. Гурко: «Во избежание бесполезного кровопролития предлагаю вам положить оружие». Вот этот рассказ с большими сокращениями:

«Телиш

Заняв с боя 12 октября турецкие позиции у Горнего Дубника и укрепившись в них, генерал Гурко решил завладеть Телишем, лежащим в семи верстах от Горнего Дубника на юг по Софийскому шоссе. <…> На этот раз генерал Гурко, озабоченный тем, чтобы при взятии Телишских укреплений наивозможно более щадить русскую кровь, решил для взятии Телиша предоставить главную роль гвардейской артиллерии и прибегнуть к атаке только в последнюю минуту как к последнему, решающему удару. <…>

Между тем батареи въехали на позиции и расположились широким полукругом в виду главного турецкого редута, помещавшегося на самом шоссе. Генерал Гурко со своей свитой остановился вблизи одной из батарей нашего центра. Генерал сидел на складном стуле и принимал беспрестанно со всех концов привозимые к нему донесения. Мы все полулежали вокруг генерала на траве, уже сухой и порыжевшей от холодов. Ровно в 11 часов утра раздался на батарее левого фланга первый пушечный выстрел, и первая наша граната, взвизгнув при вылете из орудия, зарокотала в воздухе по направлению к турецкому редуту. Генерал снял шапку, и мы все перекрестились. «Снова битва! - думалось каждому. - Снова неизвестность, чем кончится день!» Снова застукало и защемило сердце, и кровь взволновалась. Первая минута боя - тяжелая минута! Скоро привыкаешь к шуму и реву сражения, но в начале его словно стоишь перед чем-то неизвестным, безотчетно страшным, которое готово обрушиться, подавить вас, уничтожить. А тут, под Телишем, невольно приходил на ум целый день, недавно пережитый под Горним Дубником, день 12 октября, когда и здесь под Телишем целый полк Егерский геройски осаждал Телишские укрепления и не в силах был одолеть того редута, куда, как вызов, понеслась сейчас наша первая граната. За нашим первым выстрелом зазвучал второй, третий, и вот весь полукруг, занятый нашими батареями, заревел, задымился, застонал от пушечной пальбы. Турки принялись было энергично отвечать нам из редута и направили свои первые снаряды на наши центральные позиции.

Нам с генералом Гурко такое уж счастье - всегда попадать первыми под огонь неприятеля. Турецкие снаряды стали ложиться впереди, позади нас, сбоку, врывались в землю, лопались, и осколки их со звоном разлетались во все стороны. По тому же понятному счастью, что и в деле 12 октября, в штабе генерала не было раненых или убитых. Но турки недолго угощали нас своими снарядами, через час канонады и выстрелы их начали становиться все реже, а наши орудия все усиливали, все учащали огонь: <…>

• Мы теперь пристрелялись, - говорил нам один из артиллеристов. - Мы попадаем теперь без промаха в намеченную точку.
• Не завидую я туркам! - высказал кто-то громко общую нашу мысль.

Мысль эта, вероятно, пришла и в голову генералу Гурко. После двух с половиной часов непрерывного артиллерийского огня из 72 орудий генерал Гурко задумал попробовать с турками новое средство, а именно - послать к ним парламентера с предложением сдаться. Немедля привели пять человек пленных, захваченных ранее в деле 12 октября под Горним Дубником, и передали им подписанное самим Гурко письмо к паше, начальнику турецких войск под Телишем, следующего содержания: «Вы окружены со всех сторон русскими войсками; 100 орудий направлены на вас и уничтожат ваши окопы со всеми их гарнизонами. Во избежание бесполезного кровопролития предлагаю вам положить оружие». Вручив пленным туркам это письмо, генерал Гурко приказал трубить по всей линии отбой, и через несколько минут после оглушительного грохота пушек внезапно водворилась тишина по всей линии. Отвести парламентеров к турецким укреплениям генерал Гурко поручил своему ординарцу хорунжему князю Церетелеву. <…>

Князь Церетелев, завидя турецкого парламентера, поскакал к нему навстречу, а наши войска, Московский и Гренадерский полки, лежавшие впереди наших батарей и ожидавшие той минуты, когда их двинут в атаку редута - в огонь и на смерть, полки эти, завидя вышедшего из редута парламентера, вскочили на ноги и, бросив шапки кверху, закричали «ура!». На батареях это «ура!» подхватила артиллерия, и «ура!» пронеслось из конца в конец по всей нашей боевой линии. «Неужели сдача? Неужели конец? - думалось нам. - Неужели бескровная победа?» Как-то боялись мы поверить в это. <…>

Колонны положивших оружие турок проходили мимо генерала Гурко побатальонно. Всего было семь батальонов неполного состава. <…> Пленный паша и на генерала Гурко произвел, по-видимому, невыгодное впечатление. Генерал сухо поклонился паше и сейчас же поручил своему ординарцу улану Сухомлинову отвести пашу в Горний Дубник и озаботиться отысканием ему помещения. Пропустив мимо себя весь положивший оружие гарнизон турецкого войска, генерал Гурко поехал в редут и отдал строжайшее приказание собрать все имущество турок и возвратить его собственникам, вместе с тем велел немедля положить турецких раненых на носилки и нашим солдатам нести их в русский ближайший перевязочный пункт. Приказание было исполнено тут же, и вереницы носилок потянулись по шоссе.

• Тяжелые какие! - говорили солдаты про раненых турок, которых несли.
• Благодарите Бога, что своих-то не пришлось таскать, - замечали на это проезжавшие офицеры.
• Своего-то не в пример тяжелее нести, - отвечали солдаты» [42].

*

Вот ещё одна из корреспонденций князя ШАХОВСКОГО о событиях 23 октября 1877 г., спустя несколько дней после кровопролитных сражений, позволивших замкнуть наконец кольцо блокады вокруг Плевны, где полегло много русских солдат и офицеров:

«Сегодня в 8 часов утра генерал Гурко приказал собраться к нему всем ординарцам и объявил им, что сегодня день воскресный и что поэтому надлежало бы, пользуясь свободными часами, помолиться Богу или, по русскому выражению, «лоб перекрестить». В самом деле, мы давно не были на молитве, и с боевой жизнью, жизнью минуты, забыли даже всякий счет дням; некоторые удивились, узнав, что сегодня воскресенье, и один из ординарцев поспешил заявить, что по его расчетам сегодня пятница, но никак не воскресенье. Все за генералом сели на коней и двинулись к нашим передовым укреплениям в Егерский полк, где генерал Гурко предполагал отслушать обедню. У одной из батарей, глядевшей своими восемью орудиями на турецкий редут, красовавшийся за рекой Вид на возвышенности, стояли уже в ожидании генерала Гурко в каре два полка - Егерский и Измайловский. Внутри этого четырехугольника, образованного выстроившимися полками, был воздвигнут аналой из пяти барабанов, а перед аналоем стоял в синеньких ризах священник, окруженный двадцатью певчими солдатами. Генерал Гурко, поздоровавшись с полками и поздравив новых георгиевских кавалеров, скомандовал музыке играть «На молитву»; солдаты сняли шапки, и обедня началась. Мы молились в самой боевой обстановке: и справа, и слева от нас почва была изрыта рвами, усеяна насыпями, возле нас безмолвно, но выразительно глядели вперед восемь орудий, еще правее виднелась батарея, а невдалеке, за рекой Вид, поднимались первые крутые возвышенности Плевны - одна из них углом выдалась к реке, к самому мосту через Вид, на ее вершине очерчивались ясно четырехугольные земляные стены турецкого редута. Мы молились в сфере огня этого редута, и зловещий шип гранаты мог ежеминутно смутить наше мирное настроение. Но турки оставили нас в покое. Зато в течение всей обедни не умолкала ни на минуту близко от нас расположенная румынская батарея, то и дело она с грохотом бросала снаряды на каменный мост через Вид в надежде разрушить его, а в аккомпанемент к ней гремели вдалеке залпы наших осадных орудий у Гривицы. Турки, заметив из редута нашу большую группу, собравшуюся тесно на небольшом пространстве, высыпали из редута и усеяли собой возвышенность, словно сотнями маленьких черных точек. Но высланная к ним откуда-то справа от нас - откуда именно, не сумею сказать, - граната разорвалась в самой середине этой кучки любопытных, и во мгновение ока турки исчезли с возвышенности, запрятавшись снова в свою земляную нору. Между тем солдаты-певчие пели обедню. Солдаты усердно крестились и клали земные поклоны. Генерал Гурко и позади него его многочисленная свита стояли в почтительных позах. Серое небо расстилалось над этой группой; грохот орудий и отдаленный гул залпов ярко напоминали собой действительность. Солдаты то и дело подходили к лежавшей подле алтаря шапке, заменявшей кружку, и клали туда свои гроши - в течение обедни набралось три полные шапки солдатских приношений. Едва кончилась обедня и разобрали барабаны, служившие аналоем, генерал Гурко, сев на коня, выехал на середину каре и обратился к солдатам. Отчетливо и громко зазвучали его слова: «Еще раз спасибо вам, молодцы! А теперь одного бы нам надо: чтоб Осман-паша с голода да на нас бы полез; тогда он разобьется о ваши груди вдребезги как о каменные стены...». Громкие крики солдат покрыли слова генерала. Генерал Гурко выехал из каре в сторону. Музыка заиграла марш, Егерский и Измайловский полки прошли перед генералом церемониальным маршем. Все мы затем повернули своих коней к Дольнему Дубнику и потянулись по шоссе домой, в свои неприглядные и полуразрушенные конуры…

Начавшись для нас молитвой, день закончился радостным событием. Вернувшись от обедни в Дольний Дубник, мы узнали там, что в 12 часов дня изволит прибыть к нам из Медована Государь Император. При этом известии каждый поспешил наскоро приодеться по возможности, пообчиститься, каждый вытащил из чемодана запасное белье, запасное платье, что у кого было поновее. Но надо было спешить: генерал Гурко в 11 часов сел уже на коня, чтоб ехать навстречу Его Величеству. Свита генерала потянулась за ним в том же виде, в том же порядке, в каком еще недавно выезжала она под Горним Дубником, под Телишем на поле брани, и ехали мы мимо тех редутов, где всего три дня тому назад сидели турки, трещали ружейные выстрелы, разрывались снаряды, и на этот раз мы ехали снова все вместе, в нашем обыкновенном боевом виде, но не под шипение пуль или гудение гранат, а в ожидании симпатичного доброго взгляда, ласкового ободряющего слова. Мы проехали мимо полков гвардии, стройно стоявших в ротных и батальонных колоннах в ожидании прибытия Государя, проехали еще с версту вперед и остановились, не слезая с лошадей.

Вскоре показалась вдали стройная группа конвойных казаков, словно стелющаяся по земле огромных размеров птица с лохматой головой. За казаками в некотором отдалении неслись уланы; сейчас за ними быстро двигалась большая коляска государя, ровно покачиваясь по проселочной дороге. За коляской скакали красные лейб-гусары, а там далее тянулись вереницей верховые и экипажи - свита. Генерал Гурко медленным шагом один выехал вперед; коляска остановилась, и около нее через минуту на гнедой лошади появился император. Генерал Гурко приблизился к его величеству, снял шапку и припал головой на грудь Императора. Государь Император обнял генерала. Приветливо затем поздоровавшись с нами, Государь галопом проскакал к гвардии, ожидавшей его приближения. За большой группой свиты не слышно было того, что сказал Государь стрелкам, к которым он прежде подъехал, но «ура!» грянуло в воздухе, и сквозь густые, не умолкавшие крики звучали аккорды народного гимна. От стрелков государь поехал к Павловскому полку, затем к гренадерам. Государь ехал от полка к полку, объезжал батальоны, объезжал каждую роту: останавливался, благодарил солдат, обращал ласковое слово к офицерам, иных командиров обнимал. Государь был видимо взволнован, тронут, он снова был с гвардией, с теми, кого привык часто видеть дома, в Петербурге. Но здесь Государь видел их на неостывшем еще поле битвы, вышедшими из огня героями. Многих привычных и знакомых лиц недоставало в строе, были тут иные с повязанными головами, с подвязанными руками. Государь помнил всех. Его Величество в каждом полку называл имена убитых командиров, припоминал хорошие черты из жизни каждого; Государь рассказывал громко о раненых, которых успел ранее посетить, о ходе их ран, о надеждах на выздоровление. В Измайловском полку Государь поцеловал в лоб рядового Ивана Овчинникова, отбившего в деле 12 октября турецкое знамя. В Егерском полку государь слушал благодарственное молебствие, и когда священнослужитель провозгласил в конце молебствия «вечную память убиенных на поле брани за веру, Царя и Отечество», Государь стал на колени и, все время пока пели молитву, стоял на коленях, опустив голову; обильные слезы текли по лицу Императора, и со слезами он подошел приложиться ко кресту. Солдаты проводили Его Величество восторженными криками. Оглушающий гул стоял в воздухе. Солдаты оценили посещение их Государем. Они доселе привыкли встречать Его Величество в Петербурге в парадной и мирной обстановке, а теперь увидели его снова посреди себя на поле боя, в трудные минуты, вдалеке от родины, на свежем еще поле битвы; они увидели Государя, приехавшего обласкать их, утешить, ободрить словом участия и любви. В четыре часа дня Его Величество, простившись с гвардией, возвратился в Медован» [28].

*

О событиях этого же дня рассказывает в своём дневнике Михаил Михайлович ЧИЧАГОВ, родной брат св. Митрополита Серафима (Чичагова):

«24-го октября, понедельник.

Вчера Государь Император объезжал войска гвардейского корпуса и благодарил их за славные дела 12-го и 16-го октября. Обрадованный монарх ехал от одного полка к другому, объезжал батальоны, благодарил каждую часть отдельно, ласково разговаривал с офицерами, сообщал новости о раненых, которых он уже посетил...

Восторг войска был сумасшедший! Многие плакали от умиления видеть в такие серьёзные минуты войны между ними того, имя которого произносится с благоговением, слово которого пронизывает насквозь душу всякого истинно-русского человека.

Благодарственное молебствие служилось л.-гв. в Егерском полку. При произнесении вечной памяти убитым за Веру, Царя и Отечество воинам, Государь Император стал на колени, а за ним и все присутствовавшие. Минута была трогательная, славная! Слезы обильными каплями текли по лицу любящего и страдающего за своих подданных Царя Освободителя, и падали на только что орошенную храброю русскою кровью землю.

Так молился русский Государь за своих верноподданных, положивших свою жизнь во имя Бога, во имя любви к своему народному Государю и на славу своего Отечества!

Всякий это понимал и старался в восторженных криках, оглашавших воздух при отъезде Государя Императора, передать ему свою преданность и неподдельную любовь!

- Вот бы теперь на штурм Плевны пойти, - заметил один офицер, под влиянием расходившихся патриотических чувств, - так бы, кажется, все бы раздавили.

Эти слова искренние, благородные много значат. Они выражают настроение, которому поддались все, с момента приезда Государя Императора и служат отголоском той могучей и святой связи, которая существует веками между Русским Царем и его подданными. Эта связь есть причина могучести, силы, славы и величия России.

Генерал Гурко за обложение Плевны и утверждение на Софийском шоссе получил бриллиантовую саблю…» [29].

*

Да и сам Святитель Серафим (в миру Леонид Михайлович ЧИЧАГОВ; 1856 - 1937), участвовавший в кровопролитных боях на Шипкинском перевале, во взятии Телиша и Плевны, посвятил генералу Гурко пламенные строки в своём сборнике «Примеры из прошлой войны. Рассказы о подвигах офицеров», выдержавшем несколько изданий:

«Бой гвардии под Горными Дубняком, генерал Гурко

Кто не знает генерала Гурко? Сколько раз уже в этой книжке я упомянул имя храбрейшего из храбрых генералов!

До войны генерал Гурко командовал четырьмя гвардейскими кавалерийскими полками (дивизией). Ценя доблести его, Государь Император, еще до выступления гвардии на войну, вызвал знаменитого генерала из Петербурга и назначил его начальником первого отряда, направленного во внутрь неприятельской страны. Столица Болгарии г. Тырнов был взят с боя генералом Гурко; он первый перешел через Балканские горы и захватил Шипку; города Ески-Загра и Ени-Загра сдались ему же. Генерал Гурко начал войну с Турциею и в продолжение полутора года одерживал, со славой, над врагом беспрестанные победы. Россия гордится этим генералом! Не успел он вернуться из первого похода за Балканы, как старая гвардия Царя вступила в пределы Болгарии; в то время мы никак не могли побороть многочисленного врага, засевшего в Плевне. На долю гвардии выпало закончить обложение упомянутой, заколдованной местности, Государь Император поручил эту трудную задачу генералу Гурко и назначил его начальником не только гвардии, но и всех войск, вошедших в состав отряда.

Для того, чтобы окружить Плевну со всех сторон, необходимо было взять с боя большое укрепление, называемое Горным Дубняком, и завладеть главной, шоссейной дорогой, шедшей от Плевны к городу Софии. По шоссе туркам подвозили провиант, снаряды и всякие другие вещи, без которых она не могла бы существовать. Так как силой нам не удалось взять Плевну, то Его Высочество Великий Князь Главнокомандующий решил обложить город, укрепленные позиции и голодом заставить турок сдаться.

Получив новое назначение, генерал Гурко расположился в деревне Иени-Баркач, откуда ездил каждый день осматривать Горный Дубняк и Телиш. Часто турки открывали по нем пальбу, но храбрый генерал не обращал внимания на опасности и продолжал делать свои наблюдения.

7-го октября генерал Гурко, объезжая прибывшие войска, обратился к офицерам со следующей речью:

«Господа! Я должен вам сказать, что люблю страстно военное дело; на мою долю выпала такал честь и такое счастье, о котором я никогда и не смел мечтать - вести гвардию, это отборное войско, в бой. Для военного человека не может быть большего счастья, как вести в бой войско с уверенностью в победе, а гвардия по своему составу, по обучению, можно сказать, лучшее войско в мире. Помните, господа, вам придется вступить в бой и на вас будет смотреть не только вся Россия, но весь свет, и от успехов ваших будет зависеть исход дела. Бой, при правильном обучении, не представляет ничего особенного; - это то же, что учение с боевыми патронами, только требует еще большего спокойствия, еще большего порядка. Влейте, если можно так сказать, в солдата, что его священная обязанность беречь в бою патрон, а сухарь на биваке, - и помните, что вы ведете в бой русского солдата, который никогда от своего офицера не отставал!».

Подъехав к солдатам, генерал Гурко сказать: «Помните, ребята, что вы - гвардия Русского Царя, и что на вас смотрит весь крещеный мир. Турки стреляют издалека и стреляют много, - это их дело; а вы стреляйте, как вас учили: умною пулей, редко, но метко, а когда придется до дела в штыки, то продырявь его. Нашего «ура!» враг не выносит. О вас, гвардейцы, заботятся больше, чем об остальной армии: у вас лучшие казармы, вы лучше одеты, накормлены, обучены, - вот вам минута доказать, что вы достойны этих забот!».

11-го октября вечером был прочитан войскам следующий приказ генерала Гурко:

«Войска вверенного мне отряда!

Завтра, 12-го октября, вы перейдете на Плевно-Софийскую дорогу, с целью запереть турецкие войска в Плевне и не дать выйти оттуда ни одному турку.

Царь и Россия надеются на вас и уверены, что вы с честью и славою исполните возложенную на вас задачу. Уповая на Бога и полагаясь на вашу доблесть, я уверен, что мы не посрамимся и оправдаем надежды, на нас возлагаемые. Докажите всему миру, что дух Суворовских и Румянцевских войск в вас не умер; что вы такие же богатыри, какими были ваши предки, - и что турок пред вами побежит так же, как он бежал пред Суворовскими и Румянцевскими чудо-богатырями.

Итак, с Богом вперед!.. и потрудимся за Царя и матушку святую Русь!».

Для атаки Горного Дубняка генерал Гурко назначил три отряда или колонны, которые должны были подойти к укреплению в одно время, но с трех различных сторон. Начальником так называемой правой колонны был - генерал Эллис 1-й; начальником средней колонны - генерал Зедделер; начальником левой колонны - генерал Розенбах. Четвертая колонна предназначалась для атаки Телиша, и ею командовал полковник Челищев. Пятая колонна направлялась к деревне Дольный Дубняк, лежащей еще ближе в Плевне, чем Горный Дубняк, чтобы, в случае вылазки войск Османа-паши, дать им отпор.

Особым приказом предписывалось сварить накануне выступления по три фунта мяса на человека, с тем, чтобы полтора фунта было взято людьми с собою на 12-е октября. Словом, генерал Гурко все подготовил для успеха сражения и никто не сомневался в победе. Этим я не заканчиваю мои повествования о генерале Гурко; повсюду в нижеследующих главах будет еще говориться о нем» [30].

*

Каждая из побед, одержанных русскими войсками под предводительством Гурко, достойна восхищения. Но вряд ли какая из них сравнится по трудности и напряжению всех физических и нравственных сил с зимним переходом русского войска через Балканский хребет - по скользким, неприступным ледяным тропам перешла горы не только пехота, но и кавалерия, и артиллерия. Благодаря этому невозможному, невероятному, неожиданному для иностранных военачальников переходу и последующему стремительному наступлению русской армии, победа в этой войне была решена за считанные недели. Поднять до такой неизмеримой высоты дух русского войска, чтобы оно смогло совершить переход через горы на пределе человеческих возможностей, мог только человек высочайшего духа, человек, в которого солдаты верили безгранично, и который личным примером каждодневно утверждал и укреплял эту веру. Недаром Иосифа Гурко сравнивают с Александром Суворовым, а зимний переход через Балканы - с зимним переходом суворовских войск через Альпы. В успех этого Забалканского похода, в первую очередь, верил сам Гурко и его непосредственный начальник Великий Князь Главнокомандующий Николай Николаевич Старший (1831 - 1891), также незаслуженно «забытый» соотечественниками фельдмаршал.

Вот несколько выдержек из сообщений князя Л.В. ШАХОВСКОГО, лично участвовавшего в этом походе, где в общих чертах раскрывается замысел русских генералов:

«Переход генерала Гурко за Балканы в долину Софии есть лишь заключительный акт длинного ряда маневров, предпринятых с самого момента нашего вступления в Балканы. Этот переход есть только развитие или окончательное исполнение плана военных операций в Балканах, плана, заранее выработанного генералами Гурко и Нагловским и ныне блистательно завершенного. <…>

Основная мысль всех военных действий, предпринятых нами против турецких укреплений в горах, заключалась в постоянном обходе турецких позиций в тыл и в угрозах туркам отрезать им пути отступления. Таким способом мы оттеснили постепенно турок с первых отрогов Балкан до самых возвышенных пунктов хребта, то есть до перевалов, где турки засели в заранее приготовленных ими укреплениях, известных под именем линии Шандорник - Араба-Конак. Кроме того, турки удержались еще в Лютиково и сосредоточили часть своих сил в Златице, так что линия турецких позиций, оберегающая перевалы через хребет Балкан, оказалась до того растянутой и сильно укрепленной, что решиться на новый обход ее с находившимися в распоряжении генерала Гурко войсками представлялось делом слишком рискованным, и мы поэтому принуждены были в ожидании развязки дел под Плевной остановиться у перевалов в виду неприятеля и занять оборонительное положение. <…>

12 декабря подтянулись наконец к Орхание столь давно ожидаемые войска со всей артиллерией и обозами, и в распоряжении генерала Гурко оказались налицо достаточные силы для последнего маневра на Балканах - перевала за Балканы. На 13 декабря предписано было начать рано утром движение в горы. <…>

Стратегический план, лежащий в основании всего предстоящего движения через Балканы, выработанный генералами Гурко и Нагловским, заключается в том, чтобы сильными демонстрациями с наших позиций против Араба-Конака и Шандорника, а также и на нашем левом фланге (то есть на Златицком перевале), и колонной Дандевиля сосредоточить там все внимание неприятеля, а также заставить его предположить, что мы собираемся перейти Балканы всеми силами через гору Баба на Буново и Мирково; между тем направить через Балканы главные силы на нашем правом фланге и втихомолку от турок перевалить на Чурияк, Потоп и Елесницу и через Умургач на Жиляву.

План этот очевидно требует двух непременных условий для успешного исполнения: быстроты движения колонн, переходящих Балканы, и соблюдения строжайшей тайны, ибо, узнай турки, что мы собираемся выйти главными силами на Чурияк, Елесницу и Жиляву, они укрепят эти выходы, настроят редутов на господствующих высотах, и переход через Балканы будет приостановлен, затруднен на неопределенное время, придется открытой силой пробиваться тогда в долину Софии, брать штурмом редуты и положить на месте Бог знает сколько человек наших солдат. Но «от судьбы своей никуда не уйдешь», выразился генерал Гурко накануне перехода через Балканы. «С нашей стороны сделано все возможное для успеха; в остальном поможет Бог». 13 декабря рано утром колонны двинулись в горы».

А вот что рассказывает князь ШАХОВСКОЙ о действиях генерала Гурко во время этого похода, а заодно делает интересное замечание о том, как сама природа отмечала дни битв полководца, прозванного современниками «генералом Вперёд!» (даём лишь краткие выдержки):

«В 9 часов утра 13 декабря генерал Гурко вышел из своего маленького домика в Орхание и, перекрестившись, сел на коня. Ординарцы, конвой, выстроившиеся полукругом у домика генерала, двинулись за генералом по улицам Орхание. <…>

День наступил между тем солнечный, ясный и нехолодный, и это считалось хорошим предзнаменованием в отряде. Замечательно, что все дни битв генерала Гурко с неприятелем сопровождались ясным солнечным блеском и теплотой. Так это было в первом за-Балканском походе, так было и под Горним Дубняком, Телишем и, наконец, у Правицы и Этрополя. Сегодня, после ряда морозных дней и вьюги, природа подарила нам снова солнечный, нехолодный день, ослепительным блеском озаривший кругом снежные высокие горы. <…>

[На следующий день] Генерал Гурко проснулся раньше, чем показалась заря на небе, потребовал сейчас же лошадь и поехал на вчерашнюю тропинку следить лично за подъемом орудий. До вечера целый день мы не видали генерала. Но дело в этот день шло гораздо успешнее. <…>

Генерал Гурко вернулся к вечеру на казачий пост, где провел предыдущую ночь, вернулся усталый, измученный: целый день он не сходил с лошади. Целый день ничего не ел. Объявив во всеуслышание, что «дело, благодаря Бога, кажется, подвигается», генерал лег у костра, растянулся и закрыл глаза. Лицо его было худое, бледное, истомленное. Через полчаса он приказал седлать свежую лошадь и собрался ехать на позицию графа Шувалова для личных с ним переговоров.

- Вас не манит туда, полковник? - обратился он к близ стоящему офицеру, садясь на лошадь и указывая рукой на синевшую за последним гребнем гор широкую даль, - туда, в долину, - прибавил он. - До свиданья, с Богом! - обратился он к нам, исчезая за деревьями в сопровождении двух ординарцев. <…>

Было темно. Ветер завывал и крутил мелкий падавший снег. Вьюга долетала и била в лицо этим снегом. Мы падали ежеминутно. Лошади, скользя, наезжали на людей, падали; люди валились за ними. Но вьюга придавала только бодрости. На душе было как-то весело. В сущности, мы были уже за Балканами. То был вечер или, скорее, ночь с 14 на 15 декабря…» [31].

*

Вот две телеграммы: в одной генерал И.В. ГУРКО докладывает Главнокомандующему о совершившемся переходе через Балканы, вторая - ответная телеграмма Главнокомандующего Великого Князя НИКОЛАЯ НИКОАЛЕВИЧА СТАРШЕГО:

Телеграмма г.-ад. Гурко Главнокомандующему, 17 декабря 1877 г., 2 ч. 20 м. пополудни, из Осиковицы в Богот:

«Выход в долину Софии открыт. Я занимаю теперь Негошево, Елешницу и Желяву. Моя главная квартира в Чурьяке. Три батальона стоят над Даушкиоем. Кавказская казачья бригада и Астраханский драгунский полк занимают шоссе между Стольником и Бугаровым.

Овладение выходами в долину сопровождалось небольшим делом, причем мы потеряли 5 нижних чинов ранеными, из них 2 в Преображенском полку и 3 в Кавказской бригаде.

Колонна ген. Дандевиля заняла Баба-гору и выходит в тыл Шиндарнику. Екатеринославский драгунский полк с 2 сотнями казаков должны были занять Буново - Мирково. Ген. Брок опять занял Челопец. Движение войск встречает невообразимые трудности; подъем орудий на перевалы представляет гигантскую работу. Колонны соберутся не ранее 17 декабря вечером, так что окончательный выход в долину последует не ранее 18 декабря.

Турки были захвачены врасплох; Кавказская бригада отбила 2 транспорта на Софийском шоссе с ячменем, сеном и боевыми припасами.

Командир л.-гв. Измайловского полка г.-м. Эллис прибыл к полку. Д. Чурьяк, 16 декабря, в 6 ч. вечера. Г.-ад. Гурко».

Телеграмма Главнокомандующего г.-ад. Гурко, 17 декабря 1877 г., 6 ч. 55 м. пополудни, из Богота в Осиковицу:

«Благодарю Бога, что Господь помог тебе совершить гигантское дело. Спасибо тебе от души, молодец! Скажи моим молодцам-воинам, что они чудо-молодцы, богатыри от первого до последнего. Молю Бога, чтобы благословил вперед. Сообщай по возможности чаще о ходе дела. Николай». [32]

*

Ближайшей целью после перехода через горы была столица Болгарии - София. И разве не чудо, что этот сильно укреплённый город был сдан русским войскам без боя в канун православного Рождества!

Вот отрывок из очерка «Поход Лейб-гвардии 1-го Стрелкового Его Величества батальона», подписанного криптонимом «А.Р.»:

«…Очистив далеко на запад Софийскую долину, мы стояли теперь почти в окрестностях древней столицы Болгарии и намеревались овладеть ею. <…>

Конечно, об укреплении города нечего было и говорить; он был так укреплен, как только возможно и как вообще умеют укреплять турки. Правда, позиция была слишком растянута и, по слухам, оборонялась сравнительно слабо; но все же нам предстояло подобие Горного Дубняка, и для овладения позиции было недостаточно тех войск, которые были у нас к вечеру 22-го. В ожидании прибытия подкреплений, генерал Гурко лично произвел рекогносцировку позиции и решил атаковать город Софию 24-го декабря.
С этою целью, простояв в деревне Враждебная на дневке все 22-е число, гвардейская стрелковая бригада двинулась в 8 ч. вечера в деревню Куманица, к северу от Враждебной; откуда уже в составе отряда генерала Вельяминова должна была атаковать город Софию с северо-восточной стороны. <…>

В то время, как мы приготовлялись к атаке, по деревне вдруг разнесся слух, что София очищена неприятелем, поспешно отступившим в ночь с 22-го на 23-е. Первоначально весть эта была принесена какой-то торговкой, пришедшей из города и, конечно, требовала подтверждения; но вскоре правдоподобность известия обнаружилась путем официального донесения. Вместе с тем нам было приказано немедленно двигаться к Софии.

В 3 часа выступили, а в 6 час. вечера были уже у самого города. Пока пришло разрешение от генерала Гурко войти в город, пока отводили квартиры, - прошло часа полтора, и при полной темноте мы вошли в узкие, кривые улицы Софии. Наши войска, стоявшие на шоссе, уже давно разместились по квартирам и отдыхали от трудов и тех оваций, с которыми были встречены они обывателями. Нам пришлось отдыхать только от усталости, ибо жители города спали уже мертвым сном под охраной русского войска и спали, вероятно, так, как давно им не спалось под турецким владычеством. <…>

Канун Рождества мы провели в обозревании города. Мало интереса представляли его пустые улицы, заваленные нередко массой всякого хлама, выброшенного из разбитых магазинов. Единственно на чем можно было остановиться с любопытством - это на храме и госпитале, помещенном в конаке. Внутренность храма замечательна тем, что там место наших золотых украшений заменено резными, деревянными украшениями. От этого на нас, привыкших поражаться блестящей внутренностью храмов, Софийский храм произвел какое-то странное впечатление.

Что касается госпиталя, то он в огромных размерах напоминал госпиталь в Ташкисене, и только по приказанию генерала Гурко начал очищаться от трупов. <…>

В первый день Рождества Христова мы слушали обедню в Софийском соборе. Мог ли кто-либо из нас предполагать это две недели тому назад, во Врачеши, когда перед нами непреодолимой преградой протянулся Балканский хребет и целая армия неприятеля гнездились на его оледеневших вершинах? А между тем это так, это действительность, а не сон. Неприятельская армия рассеяна. Балканы остались далеко позади. Сколько трудов и лишений перенесли наши войска в эти две недели! Какие разнообразные ощущения не привелось испытать!.. В конце же концов мы все те же, даже здоровье не расстроилось. Одни воспоминания глубоко врезались в нашу память, воспоминания живые, полные приятных и неприятных впечатлений; но как всегда в прошлом, первые берут перевес над последними, и общее впечатление - впечатление приятного.

Достойным памятником протекших событий может служить приказ генерал-адъютанта Гурко, отданный в городе Софии в первый день Рождества. В нем справедливо подведены итоги всем действиям нашего отряда в период от Горнего-Дубняка до Софии, благодарность генерала не миновала никого и была лучшей наградой войскам, добросовестно исполнившим свой долг.

Привожу подлинное содержание приказа:

«ПРИКАЗ № 76 по отряду генерал-адъютанта ГУРКО, 25 декабря 1877 г., София

Войска вверенного мне отряда! Разбив турок 12 октября под Горным Дубняком и 16 октября под Телишем, вы окружили армию Османа-паши в Плевне, пересекли ей все пути сообщения, замкнули железный круг, окружавший Плевну, и с тех пор падение ее и уничтожение всей армии Османа-паши сделались вопросом времени. Вскоре, а именно 28 октября, лихим кавалерийским налетом вы взяли г. Врацу.

Передав затем завоеванные вашею кровью позиции вновь прибывшим войскам гренадерского корпуса, я повел вас 5 ноября против другой армии Мегмета-Али, собиравшейся в окрестностях Орхание и шедшей на выручку армии Османа-паши. Разбив турок 11 ноября под Правцем и 12 ноября под Этрополем, овладев после блестящего дела высотами Вратешки 16 ноября и, наконец, разбив турок 21 ноября на высотах Баба-канака, вы овладели почти всеми Балканскими горами, вытеснили турок из многих чрезвычайно сильных позиций и прижали неприятеля к самому краю Балканского хребта. В это же время вы с бою овладели Златицким перевалом и стали твердою ногою на южном склоне Балканских гор.

Тут началось продолжительное стояние ваше на высоких горах, сначала в страшной невылазной грязи, а потом среди сильных морозов, метелей, глубокого снега и непроглядного постоянного тумана. Нельзя представить себе всех тех лишений, трудов и тяжелых испытаний, которые выпали на вашу долю. Вы все перенесли с поистине геройскою, русскою стойкостью и твердостью.

Вы втащили на горы, в заоблачные страны, по едва доступным тропинкам и невообразимым кручам, тяжелые орудия. Вы укрепили ваши позиции и ровно месяц грозною и твердою стопою стояли на угрюмых высотах Балкан.
Наконец пришел час перехода через Балканы. Дорог для движения не было; кругом вас были крутые, высокие и едва доступные горы, покрытые глубоким снегом. Но это не задержало вас. Вы с неимоверными трудами проделали себе дороги, и на высотах Умургача, Черного верха и Бабы-горы заблестели русские штыки и русские тяжелые орудия, которые вы на своих плечах втащили на эти высоты. Стойкость ваша, твердость в перенесении трудов и лишений, и поразительные труды и терпение составят удивление всех, кто взглянет на эти дикие горы.

19 декабря вы спустились в долину Софии, причем завидная доля первому спуститься с Балканских гор выпала старейшему в нашей армии Петровскому Преображенскому полку, шедшему в голове авангарда Рауха. В тот же день вы мужественно атаковали сильную Ташкисенскую позицию, штурмом завладели турецкими редутами и труднодоступными горами, заставили армию Шакира бежать в течение ночи с крепкой Араба-канакской позиции и открыли прямой путь сообщения по Орханийскому шоссе.

Оставив 3-ю гв. пех. дивизию и большую часть IX корпуса под начальством барона Криденера для преследования бежавших турок, я с остальною частью отряда двинулся 21 декабря против Софии, этой древней славянской столицы Сербского царства.

В то время, когда большая часть отряда дралась с главною армиею Шакира, меньшая часть, а именно 5 батальонов IX корпуса под начальством Вельяминова, имела блистательное дело при Горном Бугарове, где небольшая горсть наших храбрецов отбила атаки в три раза сильнейшего неприятеля.

Завладев с боя 21 декабря мостом через р. Искер у д. Враждебна, вы подошли к Софии, и один вид ваш навел такой страх на турецкие войска, что они, будучи в составе 25 батальонов, не решились защищать твердыни Софии и бежали в страшнейшем беспорядке в ночь с 22 на 23 декабря, бросив тысячи раненых и больных без всякого призрения и помощи.

Занятием Софии окончился этот блестящий период настоящей кампании - переход через Балканы, в котором не знаешь чему более удивляться: храбрости ли и мужеству вашему в боях с неприятелем или же стойкости и терпению в перенесении тяжелых трудов в борьбе с горами, морозами и глубокими снегами.

Пройдут года, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: «Здесь прошли русские войска и воскресили славу Суворовских и Румянцевских чудо-богатырей!».

Спасибо вам, молодцы, за вашу геройскую службу, спасибо вам за то, что вы порадовали Царя и Россию и поднесли им столь блестящий подарок к празднику Рождества Христова.

Считаю приятным долгом засвидетельствовать о трудах и заслугах командира IX корпуса г.-л. барона Криденера.

Пользуюсь сим приказом, чтобы выразить мою душевную и сердечную признательность начальнику штаба моего отряда г.-м. Нагловскому. Его мудрым советам и поразительному хладнокровию отряд во многом обязан добытым нами блестящим результатам.

С чувством особого удовольствия сердечно благодарю командующего 2-ю гв. пех. дивизиею г.-ад. гр. Шувалова 2-го, начальника артиллерии отряда Свиты Е. В. г.-м. Бреверна, командира 2-й бригады 3-й пех. дивизии г.-м. Дандевиля, командующего 1-ю гв. пех. дивизиею г.-м. Рауха, начальника 31-й пех. дивизии г.-л. Вельяминова, командира стрелковой бригады Свиты Е. В. г.-м. Эллиса 1-го, командира 1-й бригады 1-й гв. пех. дивизии Его Высочество Принца Ольденбургского, командира 1-й бригады 2-й гв. пех. дивизии Свиты Е. В. г.-м. Брока, начальника штаба IX корпуса ген. штаба г.-м. Липинского, командиров полков: л.-гв. Московского - фл.-ад. полк. Грипенберга, С.-Петербургского гренадерского Короля Прусского - г.-м. Курлова, л.-гв. Волынского - г.-м. Мирковича, л.-гв. Гренадерского - фл.-ад. полк. Любовицкого, л.-гв. Финляндского - полк. Шмидта, л.-гв. Преображенского - фл.-ад. полк. кн. Оболенского и 10-го Новоингерманландского - полк. Комаровского, командира л.-гв. Саперного батальона фл.-ад. полк. Скалона, - командиров стрелковых батальонов: 1-го Его Величества - полк. Васмунда и 4-го Императорской Фамилии - фл.-ад. полк. Клейнмихеля и командующих полками: 11-м Псковским - подполк. Кобордо и 12-м Великолуцким - майора Беатера, генер. штаба полк. Сухотина, подполковников: Ставровского и Пузыревского и шт.-кап. Протопопова и всех командиров пехотных полков, начальников штабов дивизий, командиров батальонов, батарей и рот и всех офицеров генерального штаба.

Благодарю также командующего 2-ю гв. кав. дивизиею Свиты Е. В. г.-м. барона Клота, начальника штаба этой дивизии полк. Бунакова, командиров полков: л.-гв. Конно-Гренадерского - Свиты Е. В. г.-м. гр. Ламсдорфа, л.-гв. Уланского - Свиты Е. В. г.-м. Эттера, л.-гв. Гусарского Его Величества - фл.-ад. полк. барона Мейендорфа, командующего л.-гв. Драгунским полком полк. Ковалевского, командира 3-й бригады 2-й гв. кав. дивизии Свиты Е. В. г.-м. гр. де-Бальмена, командиров полков: л.-гв. Уланского Его Величества - фл.-ад. полк. барона Притвица и л.-гв. Гродненского гусарского - Его Высочество Принца Саксен-Альтенбургского, командира сводно-драгунской бригады г.-м. Краснова, командира 4-го драг. Екатеринославского полка полк. Ребиндера, командира сводно-казачьей бригады г.-м. Курнакова и всех командиров кавалерийских полков, командиров дивизионов, эскадронов, сотен и командиров конных батарей, генер. штаба кап. Храповицкого и всех вообще офицеров пехоты, артиллерии и кавалерии. Сих последних в особенности за молодецкие и лихие разведки. Благодарю также штаб и обер-офицеров всех штабов и офицеров, состоящих при мне ординарцами. Благодарю полк. Доманевского, благодаря трудам и распорядительности которого весь отряд никогда не нуждался в предметах продовольствия. Благодарю за неутомимые и полезные труды по санитарной части отрядного врача ст. сов. доктора медицины Энкгофа, уполномоченного при летучих отрядах для гвардейского корпуса и этапе от Государыни Цесаревны кол. сов. Петлина и всех врачей, состоящих при дивизионных лазаретах, при частях войск и в санитарном отряде Государыни Императрицы.

Приказ этот прочесть во всех ротах, эскадронах и батареях. (С копии, - подлинный подписал: начальник отряда г.-ад. Гурко; скрепил: г.-м. Нагловский)» [33].

*

Приказ генерала Гурко, данный в Софии 25 декабря, произвёл неизгладимое впечатление на всех, кто его слышал или читал. Недаром многие участники похода в своих дневниках и воспоминаниях цитируют его, или дают текст полностью. Вот запись 25 декабря 1877 года «Из дневника лейб-гвардии сапёрного батальона» (1877 - 1878):

«25-го декабря, по случаю праздника Рождества Христова, в Софийском соборе была отслужена Божественная литургия и молебствие, на котором присутствовали, в числе прочих, офицеры и нижние чины батальона. По окончании литургии генерал-адъютант Гурко, выйдя из собора, объявил окружавшим его офицерам и войскам, что Государь Император за примерные труды и лишения, понесенные войсками при переходе через Балканы, изволил пожаловать в каждую часть по три Георгиевских креста на каждую роту.

В этот же день объявлен был по войскам нижеследующий приказ генерал-адъютанта Гурко: [дан текст вышеприведенного приказа И.В. Гурко]» [34].

*

О вступлении самого генерала Гурко в Софию рассказывает князь Л.В. ШАХОВСКОЙ:

«Вступление в Софию

Услыхав об очищении Софии неприятелем, генерал Гурко в минуту сидел уже на коне и мчался в галоп по шоссе к городу. Густыми колоннами шли по шоссе войска в освобожденный город. Солдатская песня гремела вдоль по всему шоссе, повсюду, где только были войска. После неприступных и диких гор, вьюги, метелей, невыносимого утомления и ряда лишений в борьбе с суровой природой, София всем казалась каким-то Ханааном. Ее минареты уже высились перед нами; кучи домов развертывались широко по долине. Солдатская песня между тем гремела густо с удальским напевом:

- Ах вы сени, мои сени, - раздавалось в одном месте.

- Где мы с вечера резвились! - хором выводили солдаты впереди.

- Здорово, стрелки! здорово, измайловцы! - прерывал на секунду песню мчавшийся мимо войск генерал Гурко. - Спасибо вам за службу!

- В хороводах веселились! - звучало сейчас же за промчавшимся генералом.

У ворот Софии уже стояли толпы народа, духовенство с хоругвями и образами в ожидании Гурко. Народ кричал, хлопал в ладоши. Процессия двинулась к церкви Святого Стефана. По дороге из окон домов женщины, девушки и дети сыпали руками ветки и зимой неувядающего мирта на голову генерала. В церкви Святого Стефана было отслужено болгарскими священниками молебствие, после которого один болгарин произнес длинную речь. На эту речь Гурко ответил коротко:

• С Божьей помощью, - сказал он, - я вступаю ныне во второй город Болгарии, первый был некогда вашей древней столицей - Тырново. Второй сегодня - София. Бог поможет нам освободить силой русского оружия и остальную часть Болгарии!
• Аминь! - кричала и гудела в ответ на это толпа, собравшаяся в церкви.

Турецкие военные госпитали в Софии

<…> Мы, войдя в город, нашли только две или три тысячи больных и раненых турок, остальные (до пяти тысяч) ушли при нашем приближении вместе с бежавшим из Софии турецким войском. <…>

Генерал Гурко, вступив в Софию, посетил на другой же день турецкие и английские госпитали города. Вид турецких госпиталей ужасен. Я не берусь описывать открывшегося нам зрелища, когда мы вошли в конак, служивший у турок самым обширным помещением для раненых. Но я думаю, что все когда-либо написанные картины, изображающие мучения грешников в аду, слабы и ничтожны в сравнении с действительностью подобного турецкого военного госпиталя. Например, в коридорах госпиталя мы видели валявшиеся на полу гниющие и вовсе сгнившие трупы рядом с живыми еще ранеными, корчившимися в предсмертных судорогах. На полу липкая грязь от гноя и кучи нечистот. Запах невыносимый. <…> Генерал Гурко обошел все палаты, все закоулки больницы и приказал сейчас же вынести мертвых, госпиталь вычистить, перевязать и накормить раненых и организовать правильную заботу о них.

<…> В Софии мы нашли несколько отделов частных обществ попечения о больных и раненых воинах Турции, отдел общества Стаффорт-Хаус (Staffort-House), общества Красной Луны и частный госпиталь леди Странгфорд. <…> Средним числом у каждого из обществ на попечении находится по 150 раненых, и следовательно, у всех вместе около 500 человек. Остальные же тысячи обречены умирать медленной смертью в военных госпиталях.

По нашем завладении Софией все сказанные госпитали частных обществ, равно как и военные, поступили в ведение летучего отряда Красного Креста, сформированного Государыней Императрицей. Общий надзор над ними предоставлен был двум врачам при летучем отряде Медико-хирургической академии - Гауссману и Янковскому. Леди Странгфорд пожелала остаться в Софии и продолжать свое дело. Большинство врачей Стаффорд-Хауса и Красной Луны выразили желание возвратиться к турецкой армии и свои больницы передать нам, на что и последовало согласие генерала Гурко [35].

*

А вот как генерал от инфантерии Павел Дмитриевич ЗОТОВ (1824 - 1879) отозвался о действиях генерала Гурко в Софии в своём «Дневнике»:

«26 декабря.

<…> И зачем это Гурко ездил в Софию? Его дело было безостановочно преследовать разбитого неприятеля, так как в этом был главный военный интерес. София была бы очищена пред Вельяминовым и сербами. Неужели целью личного участия Гурка в овладении Софией была необходимость отслужить в соборе торжественное молебствие?» [36].

*

После вступления в Софию русские войска преследовали турок, беспорядочно отступавших на Филиппополь. Тем временем наступил Новый, 1878 год. Как отмечал день новолетия генерал Гурко, рассказывает князь Лев Владимирович ШАХОВСКОЙ:

«Новый год мы встретили в Ветренове, прибыв на ночлег поздним вечером, утомленные длинным путем от Ихтимана до Ветренова. Генерал отслужил всенощную в избе, в которой остановился ночевать, причем хор певчих, за неимением других, составили ординарцы Гурко. На другой день, 1 января 1878 года, мы спустились с гор в равнину Марицы и на этот раз окончательно распрощались с горами...» [37].

*

Телеграмма «Daily News» сообщала читателям газеты «Русский Мир» о входе русских войск в Филиппополь:

«Утром, 4 (16) числа [января], когда мы выехали на левый берег Марицы, напротив города, целый армейский корпус стоял там у сожженного моста, а на другом берегу собралась громадная толпа болгар, кричавших и жестикулировавших, что река слишком глубока в этом месте, чтобы переправиться чрез нее в брод. Мост был совсем разрушен, и никому, по-видимому, не приходила в голову мысль поискать броду или устроить паром. Князь Церетелев переехал на маленькой лодке тотчас после прибытия генерала Гурко, и в несколько минут был устроен паром из бревен. Несколько человек из местных жителей были перевезены для указания бродов, и чрез час генерал Гурко с своим штабом вступил в город [Филиппополь]. Не происходило никакой церемонии встречи, а только был отслужен молебен в церкви. Генерал Гурко поместился в русском консульстве» [38].

*

А. Паскин. «Из походных записок строевого офицера (лейб-гвардии Московского полка)»:

«Среди филиппопольских зданий я не мог не заметить православного собора и, узнав, что один из наших священников будет служить в нем всенощную, пошел заранее, чтобы не опоздать к началу и иметь возможность стоять ближе к алтарю. Но, несмотря на то, что ко времени моего прихода, служба еще не началась, собор был переполнен офицерами и солдатами, стоявшими даже на паперти.

Красивая обстановка собора производила приятное впечатление; но когда началась служба и раздалось стройное, церковное пение хора любителей: офицеров и солдат, - невольная дрожь пробегала по телу, от неизъяснимо сладкого чувства молитвы в храме, после нескольких месяцев, проведенных вдали от родины и среди опасностей войны, во время которой мы не имели еще случая быть в церкви. Нравственная необходимость в ней сказывалась ясно, лично испытанными ощущениями и тем благоговением, с которым стояли все присутствующее, начиная от высшего начальства и кончая последним солдатом.

Не было слышно обычных разговоров, и не заметил я праздно или лениво стоявших в церкви. Все молились, и молились горячо и искренно, со слезами на глазах, обращенных к ликам святых икон, широко осеняя себя крестным знамением.

Всенощная 7-го января была торжеством; но не победителей, пришедших с поля брани, а торжеством веры в Всемогущего Бога и нашей религии с ее обрядностями общей молитвы в храме, заставлявшими прочувствовать и испытать то, что редко дается и долго не забывается. <…>

Переговоры о перемирии, как говорили, принимали более определенную форму, и занятый ими Великий Князь Главнокомандующий назначил генерал-адъютанта Гурко временно исправлять Свою должность» [39].

*

Приведём одно из многочисленных писем генерала И.В. ГУРКО Великому Князю Николаю Николаевичу Старшему, написанных в период Балканской войны, и обратим внимание на то, как важно было для Иосифа Владимировича сохранить свое честное имя и чистую совесть, подчеркнём его слова: «…оберегая имя свое (мое единственное достояние)…».

Г.-ад. Гурко Главнокомандующему (рапорт и письмо), 8 января 1878 г., г. Филиппополь:

«От 12 ч. дня. Ваше Императорское Высочество. Новая высокая Монаршая милость преисполнила сердце мое глубочайшею благодарностью к особе Вашего Высочества, зная, что ею я обязан Вашему ходатайству.

Теперь, как и всегда, единственная моя забота быть достойным сего высокого чина и продолжать быть полезным деятелем для славы своей страны. Ныне приступаем мы, можно надеяться, к последнему действию этой продолжительной кровавой войны, и глубоко я озабочен тем, чтобы действие это, насколько то во власти моей, было бы исполнено не только быстро, но и безошибочно верно, дабы явиться с пятью остающимися под моим начальством дивизиями в тылу Адрианополя со всеми шансами на полный успех. Теперь, менее чем когда-либо, можно решиться на мало-мальски рискованное предприятие. Самонадеянно задуманная и отбитая атака на Адрианополь может поставить все к верху дном.

Армия Сулеймана-паши, хотя и потеряла по всем вероятиям всю свою артиллерию [в делах под Марковым, Карагачем и Филиппополем не 49, а 57 орудий и отбитых 30-м Донским казачьим полком 40 орудий - всего 97 орудий, часть коих новейшей конструкции с медными поясками на снарядах, вместо свинцовой облицовки], тем не менее оставила, в наших руках не более 3.000 пленных и отступила в довольно хорошем порядке.

По сие время нет вполне достоверных сведений, куда отступила главная часть его разбитых сил, ибо кавалерия всюду натыкается на отступающую пехоту. Приходится довольствоваться сбивчивыми показаниями перебегающих к нам болгар, если верить которым, выходит, что Сулейман-паша отступил из Станимаки, где он сам лично оставался до рассвета 6 января, на Хаскиой в Тахтали, что и подтвердилось показаниями двух артиллерийских офицеров, взятых в плен с орудиями в Карджиларе.

Поэтому не могу сообщить Вашему Высочеству вполне верных, безошибочных сведений о пути отступления, избранном моим противником. Предполагаю, что он мог выбрать для этого только два пути: 1) прямо на юг на Исмилан и оттуда долиною р. Арды к Адрианополю, или 2) на восток, обходя горными дорогами Хаскиой, также в долину Арды, в тот же Адрианополь. Первый путь страшно кружен; второй, хотя и прямее, но в первой своей части, т.е. до выхода в долину Арды, так затруднителен, что потребует почти столько же времени и имеет еще то громадное неудобство, что, следуя по нем, разбитая армия все время будет подвержена фланговым нападениям: в начале своего движения, - кавалерии ген. Скобелева, а потом - гвардейской кавалерии. Исходя из этого, я почти уверен, что Сулейман-паша направился прямо на юг, следовательно, ожидать скорого прибытия его дезорганизованной армии, лишившейся всей своей артиллерии, к Адрианополю немыслимо, и поэтому нет такой настоятельной надобности бежать туда, очертя голову. Я, будьте Ваше Высочество в том уверены, ни одним днем, ни одним часом не промедлю, у меня земля горит под ногами, но ранее 10-го мне нет никакой возможности начать свое движение.

Прибежав сюда из Софии в пять суток, я, очень понятно, растерял по пути все свои парки, а в трехдневном бою под Филиппополем мы расстреляли все патроны и снаряды. Ранее 9-го парки подтянуться не в силах, к тому же пути от Хаскиой в обход Адрианополя на Демотику еще совершенно не обследованы. Австрийская карта, к которой мы питаем гораздо более доверия, чем к Артамоновской, до Демотики не доходит и никакого пути от Хаскиоя на Демотику не указывает. Пути, хотя горные, да должны быть, но тем не менее их надо предварительно серьезно обследовать, прежде чем решиться втягивать в них столь значительный отряд. Работу эту, т.е. исследование путей, уже поручено исполнить гвардейской кавалерии, но ранее 5-6 дней мне не могут быть известны результаты этих разведок.

Но все эти препятствия ничто перед самым существенным - недостатком продовольствия. Я подтягиваю к себе все свои последние транспорты, и благодаря им, а главное тому, что с 4 января мы вновь живем отбитыми у турок в последние три дня боя галетами и благодаря, впрочем очень незначительным, запасам, найденным в Филиппополе (самые большие были турками сожжены), я могу снабдить свой отряд сухарями по 19-е включительно, но затем я ничего не имею в виду. И это, к стыду нашему, когда я нахожусь всего в 160 верстах от места густо населенного и в котором лежит более 200.000 пудов муки, с боя взятой.

Болгарин Пашев еще ничем не проявил своей деятельности; до меня дошли слухи, что он недоволен тем, что явился в Софию не как поставщик, а как хлебопек русской армии.

Я уже более месяца как умоляю Ваше Высочество прислать мне толкового интенданта; мой же интендант, попав на это место из эскадронных командиров и смотрителей магазина, к творческой интендантской деятельности не пригоден; к тому же он прикован к своему казначейству, которое где-то тянется сзади.

Здесь, в Филиппополе, отбоя нет от лиц, являющихся с предложениями на поставку галет, но не имею при себе решительно никого, кому поручить заключить с ними контракты, а сам лично, не желая их совершать по совершенному незнанию сего дела, а главное, оберегая имя свое (мое единственное достояние) от возможности какого бы то ни было нарекания по денежным делам, я поневоле говорю этим людям: «Подождите, приедет чиновник нашего интендантства и заключит с вами контракт». Между тем время бежит, а я должен бежать вперед.

Посылаю сейчас приказание ген. Арнольди, оставленному мною в Софии, выслать мне сколько возможно более рису взамен хлеба, но на одном рисе без хлеба русскому богатырю прожить трудно.

Еще раз почтительнейше прошу прислать доверенное лицо, на этот раз прямо в Филиппополь, для устройства продовольственного базиса.

Глубоко признателен Вашему Высочеству за ходатайство Ваше о моих новых кавалерах, в особенности за гр. Шувалова. Генерал этот стоит выше всех похвал; его энергии, его решимости в отряде моем, да и, полагаю, во всей армии, нет подобной.

Сию минуту прибыл ординарец Вашего Высочества поруч. Рыдзевский. Спешу уведомить Ваше Высочество, что ранее 12 января я не могу собрать всего своего отряда в Хаскиой. Здесь я оставляю одну бригаду 5-й дивизии при Киевском гусарском полку.

Мне грустно, что я не могу прийти под Адрианополь скоро, как бы я того желал, но я утешаю себя тем, что результат, добытый моим отрядом под Филибе [Филиппополем], т.е. отбитие у армии Сулеймана-паши всей его артиллерии, есть аргумент, который будет иметь свой вес и свое значение при заключении нового мира. Вашего Высочества вернопреданный И. Гурко» [40].

*

В заключение приведём один из наиболее ярких некрологов памяти фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко, напечатанный в газете «Московские Ведомости» и подписанный псевдонимом: «АЛ-НДР Н-ОВ» («Словарь псевдонимов…» И.Ф. Масанова этот псевдоним не раскрывает). Этот автор, который, как сам пишет, «одиннадцать лет служил при Гурко в Варшаве», уже в год кончины фельдмаршала даёт достойную оценку его деяниям и человеческим качествам и высказывает надежду, что «История, беспристрастная, правдивая, далекая, скажет свое веское слово». В январе 2021 года исполнится 120 лет со дня кончины Иосифа Владимировича. Неужели не пришло ещё время сказать это слово?..

АЛ-НДР Н-ОВ

ПАМЯТИ И.В. ГУРКО

(К 20-му дню его кончины)

«В самом начале наступившего века угас один из самых крупных и славных русских деятелей века отошедшего. 15 января не стало Иосифа Владимировича Гурко.

Последние годы были проведены им в деревенском уединении, вдали от государственной и военной деятельности, которой он так горячо жаждал, и для которой сохранились его умственные и нравственные силы до последней минуты его жизни.

Это уединение, вероятно, может несколько объяснить то, что в печати как бы не в достаточной степени сознано и определено, какой крупной, колоссальной силы лишилась в нем наша родина, какой в нем скончался слуга Царю и России.

То был деятель, по делам и подвигам, им совершенным, каких ныне не остается более, и дай Бог, чтобы на Руси вновь когда-нибудь появился другой такой, ему равный.

Безжалостная, жестокая смерть сокрушила истинную твердыню разума, воли и высочайших нравственных качеств. Тяжелая, незаменимая утрата!

История, беспристрастная, правдивая, далекая, скажет свое веское слово. Тогда сделается несомненно и ясно, какую часть всех тягот этой славной, трудной эпопеи вынес Гурко на своих плечах. Станет видно, что, если успех и слава достигнуты были с тяжелыми жертвами, сколь неизмеримо больше было бы этих жертв, и со сколь меньшею уверенностью в успехе, если бы ход дел был не тот, который давался почившим полководцем, и не исполнены были бы его предположения.

Не место и не время здесь пререкаться: бесспорно, несомненно, неопровержимо, что с войны в 1878 году Гурко явился народным героем.

Он вернулся в сиянии подвигов первого лихого забалканского похода, с Эски-Загрою и Казанлыком, сделавшего его сразу грозой Турок, он вернулся со славой вождя, сковавшего железное кольцо кругом Плевны, замкнув его Горным Дубняком и Телишем. Кровавый, но успешный день 12 октября еще более прославил славную нашу гвардию и, по громадности достигнутого успеха, приобрел огромное значение.

Наконец, в ту же кампанию он, Балканский Орел, впереди своих Суворовских и Румянцевских чудо-богатырей, совершил свой второй, беспримерный, зимний переход через Балканы, который величайшим военным авторитетом, фельдмаршалом Мольтке, знавшим Балканы не по теории, а изучившим их лично в бытность на службе султана, - признавался совершенно невозможным. Как грозная лавина ринулся он на полчища Сулеймана. Карагач, переход Марицы, Филиппополь - новые лавры его венца. Все это бесспорно, незыблемо. Заслуги эти признаны единогласно. Его непреклонная решимость, личная беззаветная храбрость, обаяние над подчиненными войсками, которые воодушевлялись в самые тяжелые, трудные минуты при одном его появлении, также оспариваемы быть не могут. Не искусственно какою-нибудь рекламой они зачислены за ним, а гласом войска и народа (войско - тот же народ).

Когда станут известны все документы, свидетельствующие о том, что говорил и делал Гурко, после окончания этих подвигов, в Сан-Стефано, то число его военных заслуг за эту войну, конечно, еще прибавится, а не убавится.
Но разве военные его заслуги ограничиваются этим славным блестящим историческим периодом? Далеко нет.

Сначала в Одессе, а потом 11 лет неустанно в Варшаве работал он над боевою подготовкой вверенных ему армий. Прочный оплот ковал он для России на самой важной, самой уязвимой ее границе. Вот уж можно смело сказать и прямо - «не щадя жизни своей радел он о службе Царской». Признавая необходимым лично обозреть и проверить все, что было сделано в десятилетний период, он осень 1893 года посвятил смотрам и полевым действиям войск, которые были трудны, но, однако, выносимы для каждой отдельной части войск, но не могли быть вынесены командующим этими войсками. Было бы это сверх сил даже и более молодому человеку, а ему было тогда 65 лет. С этого времени, с этих маневров и взял над ним силу тот недуг, который теперь свел его в могилу. Службе, делу, долгу жертвою сошел он в нее.

Деятельность его спокойная, ровная, неустанная, конечно, не осталась без плодов. Знающие и посвященные люди ясно видят и теперь, что сделано для Варшавского округа, его войск, их боевой стойкой подготовки, почившим фельдмаршалом. Заложенные им начала служат и очень долго вперед будут служить основой нашей безопасности и военной мощи на Западе, где, одушевленная духом Гурко грозная русская сила, стоя спокойно, никому не угрожая, послушная самым миролюбивым велениям своего Верховного Вождя, не может, однако, самым своим бытием не заставить призадуматься всякого, кто захотел бы предпринять что-либо такое, что могло бы вызвать с подобною силой открытое столкновение.

То - подвиги героя, полководца богатыря! Но перед нами в нем же стоит муж совета, деятель государственный, правитель края, наиболее трудно управляемого. И что же мы видим? Мудро, прозорливо поставил Иосифа Владимировича управлять Привислинским краем наш незабвенный Царь-Миротворец, Великий Русский Царь-Самодержец Александр III. Свято, преданно, мудро и твердо блюл Гурко на своем посту заветы, преподанные ему Державным Повелителем.

И сколько за эти годы на этом поприще достигнуто! Сколько сделано для государственной пользы России, управляемого края и подчиненного ему населения!

Программа твердая, неизменная была положена в основу всей деятельности главного начальника края и его ближайших сотрудников. Программа эта вытекала из долголетнего опыта. Она - совершенно чужда ненависти, с одной стороны, и бесполезного, а стало быть с государственной точки зрения крайне вредного сентиментализма, с другой. Для окраины России, навсегда и безраздельно с нею связанной, делалось все время то, что приносило и должно принести пользу прежде всего всему обширному Отечеству, в широком смысле этого слова, потом все то, что приносило пользу этой окраине, не нанося вреда прочим частям России. Вражды: национальной, религиозной, сословной, - никогда в этой программе не было. Но проводилась она неуклонно, с тою несокрушимою силой воли, которая свойственна была ее руководителю. Тот кто ей противился - бывал сокрушен и сброшен с дороги, без злобы и злорадства, но спокойно и неизбежно.

Такова и должна быть деятельность государственная. Только так действующие люди и могут быть признаны мужами государственными.

Надеюсь и я в свое время и в своем месте передать те факты, которых довелось быть свидетелем и которые пришлось узнать за одиннадцатилетнюю службу при Гурко в Варшаве.

Это была ШКОЛА УПРАВЛЕНИЯ, и как бы ни повернулась судьба к тому, кто эту школу прошел, но я считаю, что он может и должен ею гордиться.
Здесь я хочу теперь сказать лишь вообще, что не отдельные мероприятия, как бы они важны ни были, составляли значение и силу управления Гурко. Конечно, и закладка величественного православного собора в Варшаве, и церковно-строительство в поуниатских местностях, и сооружение памятника Царю-Освободителю на Ясной Горе, и меры, сдерживающие католическую иезуитскую пропаганду или развитие социализма, и ограничение наплыва Немцев в край, и поддержание землевладения крестьян, самого устойчивого и надежного, с нашей точки зрения, элемента в крае, и настойчивость в распространении русского языка, как официального, и заботы о русской мужской и женской средней и низшей школе, и постепенное замещение всех должностей на государственной службе людьми надежными с точки зрения преданности интересам коренной России, и развитие русского театра, и меры ко внешнему благоустройству Варшавы и других городов в крае, и энергичная, плодотворная борьба с холерой и другими эпидемиями, и благоустройство дорог, и обеспечение благосостояния поставленных в край охранителей мощи и чести России, наших войск, нашего скромного, серого, солдата и его скромного же начальника, армейского офицера, - все это такие мероприятия, которые, успешно проведенные, полны заслуг, каждое само по себе, для проведшего его администратора.

Но не только в каждом из них, или даже во всей их совокупности, - заслуга И.В. Гурко, как Варшавского Генерал-Губернатора. Она именно в этой последовательности, в этой программе, про которую говорилось выше, в том, что все время его управления представляет собой нечто целокупное, носит на себе его особую печать, - печать, скажу прямо, его правительственного гения. Нельзя, конечно тут же опять не упомянуть, что силен он был воодушевлявшим его доверием Мудрого Монарха, который ему вверил край.

Все его доблести как полководца, вся его деятельность как правителя меркнет пред его качествами как человека.

Что это была за благородная, рыцарски-честная, прямая, бескорыстная личность, какою добротой, несмотря на всю свою внешнюю суровость, отличался он не только в последние годы, когда с годами утратилась и самая эта суровость, но и в самое горячее деятельное время его жизни. Какой деликатности был он преисполнен ко всем и всегда. Глубоко религиозный, до самозабвения преданный Государю и Родине, Иосиф Владимирович был примерный, а по нынешним временам, увы, почти беспримерный семьянин, как сын, как брат, как муж, отец и дед.

С какою заботливостью, с какою прямо нежностью относился он ко своим семейным. Деликатность его поразительна. Утонченно-вежливый со всеми в частных отношениях, он, предъявляя суровые служебные требования, всегда имел в виду впереди всех подчинение им одного человека - себя самого. Он, не обинуясь, всегда, когда было нужно, применял строгость, но именно с тем, чтобы посредством нее достигнуть цели с наименьшим количеством жертв. К лицам, которые по службе стояли непосредственно к нему близко подчиненными, ему строгим пришлось быть крайне редко. Он знал и чувствовал, что для этих лиц, ему беззаветно преданных, сознать, что тем или другим своим поступком они его расстроили или огорчили, было тяжелее и больнее, чем перенести какую бы то ни было официальную кару. Сам он всегда служил и работал только делу. Никогда - лицам.

Сдается мне, что, по самой природе своей, Иосиф Владимирович не мог бы задаться целью в деле, которое он сознал бы мало-мальски важным, пойти по пути личного угождения. Самое дело его настолько бы захватило, что он сейчас же бы упустил из виду личный элемент. Ясный ум его, разносторонняя и обширная образованность, главным образом достигнутая им не через школу, а личным трудом, способствовала тому, что круг таких дел был весьма обширен. Личных искательств он был совершенно чужд. Он это доказал неоднократно. Факты его биографии на это указывают. Он не задумывался ни на минуту ставить сам первый вопрос о своем удалении, раз только для сохранения своей должности или места нужно было поступить не так, как того требовали правда, честь и польза дела. В таком положении пришлось ему быть и в генеральских чинах, но таков же был он и гораздо раньше, когда служил в полку, когда флигель-адъютантом ездил с Высочайшими поручениями в начале шестидесятых годов в губернии: Самарскую, Вятскую, Калужскую. Его прямой, беспристрастный, хотя строгий и настойчивый, образ действия заткнул рот клевете, и даже все и всех в то время бранившей Герцен вынужден был в Колоколе признать, что аксельбанты флигель-адъютанта Гурко - символ доблести и чести, а ничто иное.

Мне известно, что когда он, после одной из упомянутых здесь поездок, сообщил, безо всякой утайки, все факты и обстоятельства, виденные им на месте, что имело огромное государственное значение, и когда, вследствие этого, в следующую его поездку, одно, весьма могущественное тогда, ведомство имело в виду возложить на него дополнительные обязанности, исполнение коих он, быть может, и считал необходимым, но не его чистыми, рыцарскими руками, - он поставил прямо вопрос о дальнейшей возможности ему нести службу, и, несмотря на тогдашнюю скромность своего служебного положения, был удовлетворен.

*

Много венков сложено было на могилу доблестного и славного фельдмаршала в тихом, уединенном Сахаровском парке. Есть - золотые, есть серебряные, высокохудожественные, есть скромные, есть из живых цветов, есть из дуба, есть из лавра. Надписи на них гласят и о признательности целого Болгарского народа, и о том, что он был начальник властный и снисходительный, вождь победитель, принесли венки войска, которые он в бой водил, его, дорогой ему, 14-й стрелковый полк, части, которыми он командовал, где служил, которые подготовлял. Все надписи на венках только в слабой степени передают его доблести и достоинства. Достоин он венков полководца, венка государственного деятеля, но главнее всего, прежде всего, подобает ему один венец - венец, как совершенству по доблестям человека, насколько совершенство может быть и достижимо на земле» [41].

Использованная литература:

1. Шаховской Л.В. С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. «Кучково поле». 1878. (Серия: Военные мемуары»). С. 139 - 140.

2. П.Д. Паренсов. Из прошлого // Русская Старина. 1907. № 10. С. 27 - 44.

3. Марта 19. Рапорт № 2 флигель-адъютанта И. В. Гурко Александру II из Самары о спокойствии крестьян после обнародования Манифеста 19 февраля // Крестьянское движение в 1861 году после отмены крепостного права. Части I и II. Донесения свитских генералов и флигель-адъютантов, губернских прокуроров и уездных стряпчих. М.-Л. 1949. (АН СССР. Институт Истории). Отд. XXVIII. Самарская губерния. С. 194 - 202.

4. [Прощальный] Обед г. генерал-губернатору // Одесский Вестник. 1883. № 133 (18 июня/ 30 июня). С. 1- 2. [«…А.М. Бродский упомянул о чувстве признательности еврейского населения г. Одессы к г. генерал-губернатору, во все время пребывания которого в нашем городе ни разу не имели место прискорбные беспорядки, направленные против одной части городского населения. Гласный Перельман, от имени миллионов евреев благодарил г. генерал-губернатора за его деятельность, за заботы о спокойствии еврейского населения. Г. Потоцкий приветствовал И.В. Гурко как деревенский житель, приехавший в город, чтобы присутствовать на обеде. В каждой деревенской избушке, сказал г. Потоцкий, находится портрет славного военного деятеля, г. генерал-губернатора. Там, в деревне, Балканы и И.В. Гурко сделались синонимами!..»].

5. Во время праздников Пасхи // Одесский Вестник. 1882. № 69 (1/13 апреля). С. 1.

6. Пасхальная неделя в Одессе // Одесский Вестник. 1882. № 73 (6/18 апреля). С. 1 - 2. [«Пасхальная неделя в Одессе прошла весьма тихо. Благодаря принятым администрацией мерам по охране порядка в городе, еврейское население Одессы, несмотря на разнесшиеся сенсационные слухи о готовившихся против него беспорядках, было гарантировано от возможности повторения прошлогоднего погрома; усиленные патрули постоянно расхаживали по городу, зорко следя за всеми сборщиками на улицах…»].

7. П.Д. Паренсов. Из прошлого // Русская Старина. 1907. № 6 (июнь). С. 571 - 575).

8. И.В. Гурко. Воззвание // Московские Церковные Ведомости. 1893. № 24 (25 июля). С. 80 – 81. (То же: Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1893. № 11 (1/13 июня). С. 169 - 170. И мн. др.).

9. [От Высочайше утвержденного Комитета по постройке собора] // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1895. № 1 (1/13 января). С. 1- 2.

10. К истории православного собора в Варшаве - освящение часовни // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1894. № 13 (1/13 июля). С. 199 - 200.

11. Закладка нового православного соборного храма в Варшаве 30 августа 1894 года // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1894. № 17 (1/13 сентября). С. 277 - 281.

12. Ответ Государя Императора Главному начальнику Привислинского края И.В. Гурко // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1894. № 17 (1/13 сентября). С. 276.

13. И.В. Гурко. Воззвание // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1894. № 17 (1/13 сентября). С. 276.

14. Именной Высочайший указ, данный Правительствующему Сенату 1894 года декабря 6 // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1895. № 1 (1/13 января). С. 2.

15. Варшавский Дневник. 1894. № 316 (11/23 декабря). С. 1. (То же: Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1895. № 1 (1/13 января). С. 1- 2).

16. К истории постройки православного собора в Варшаве // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1896. № 18 (15/27 сентября). С. 328.

17. Пребывание Их Императорских Величеств в Варшаве // Холмско-Варшавские Епархиальные Ведомости. 1897. № 17 (1/13 сентября). С. 309.

18. Освящение и поднятие креста на православном соборе во имя Св. Александра Невского, в г. Варшаве // Холмско-Варшавский Епархиальный вестник. 1900. № 47 (19 ноября). С. 580 - 581.

19. Высочайшие и верноподданнические телеграммы по случаю освящения нового собора // Варшавский Епархиальный Листок. 1912. № 11 (1 июня). С. 153 - 155.

20. Пожертвования на новостроящийся собор в Варшаве // Холмско-Варшавский Епархиальный Вестник. 1896. № 12 (15/27 июня). С. 224 - 225.

21. [Баталин И.А.]. Гурко и Скобелев // Петербургская Газета. 1901. № 16 (17 января). С. 1. Подпись: Руслан.

22. Д.С. Нагловский. Действия передового отряда генерала Гурко в 1877 году // Военный Сборник. 1900. №№ 7 - 10.

23. [Михаил Чичагов]. Дневник офицера // Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878. Т. 1. СПб.: Издание Кн. В. Мещерского. 1878. С. 21 - 104. Подпись: М.Ч. (См. также: М. Чичагов. Передовой отряд (Воспоминания о походе) // Военный Сборник. 1878. № 8. С. 258 - 280; № 9. С. 172 - 189; № 10. С. 325 - 356).

24. Д.С. Нагловский. Действия передового отряда генерала Гурко в 1877 году // Военный Сборник. 1900. №№ 7 - 10.

25. И.С. Иванов. 14-ый Стрелковый Батальон «Железной бригады» в передовом отряде генерала Гурко. Эпизод из истории освободительной войны 1877-1878 гг. СПб. 1910. С. 8 - 10, 16 - 19, 24 - 26, 28 - 29, 56 - 58, 66 - 69, 110 - 111,115 - 117).

26. [Н.Н. Вельяминов?]. Воспоминания об Этропольских Балканах. (Из походных записок армейца) // Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877 - 1878. Т. 3. СПб.: Изд. Кн. В. Мещерского. 1879. С. 389 - 401. Подпись: В.

27. Л.В. Шаховской. Занятие Этрополя // Л.В. Шаховской. С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. «Кучково поле». 1878. (Серия: Военные мемуары»). С. 83 - 87.

28. Л.В. Шаховской Обедня в лейб-гвардии Измайловском полку. Посещение гвардии Государем Императором // Л.В. Шаховской. С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. «Кучково поле». 1878. (Серия: Военные мемуары»). С. 69 - 72.

29. [М.М. Чичагов]. Зимний поход. (Дневник офицера-артиллериста) // Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878. Т. 3. СПб.: Издание Кн. В. Мещерского. 1879. С. 102 - 139. Подпись: М.Ч.

30. Примеры из прошлой войны. Рассказы о подвигах офицеров. Составил Л.М. Чичагов. СПб.: В. Березовский. 1898. Изд. 3-е. Серия «Доблести русских воинов». Выпуск II. Гл. VI. С. 35 - 38.

31. Шаховской Л.В. Стратегический план перехода через Балканы. Маневры в горах. Диспозиция перехода. - Перевал через хребет авангардной колонны. Гурко и штаб на перевале // Шаховской Л.В. С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. «Кучково поле». 1878. (Серия: Военные мемуары»). С. 108 - 116.

32. Сборник материалов по Русско-турецкой войне 1877-78 г.г. на Балканском полуострове. Вып. 62. Действия отряда г.-ад. Гурко с 16 по 31 декабря 1877 г. включительно. Изд. Военно-Исторической Коммисии Главного Управления Генерального Штаба. СПб.: Тип. Штаба войск гвардии и Петербургского военного округа. 1908. С. 22 - 23. № 41; С. 23. № 42.

33. Поход Лейб-гвардии 1-го Стрелкового Его Величества батальона. 1877-1878. Часть вторая // Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878. Том 6. СПб.: Издание Кн. В. Мещерского. 1879. С. 214 - 227.

34. Из дневника лейб-гвардии сапёрного батальона (1877 - 1878) // Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878. Т. 4. СПб.: Издание Кн. В. Мещерского. 1879. С. 455 - 482.

35. Шаховской Л.В. Вступление в Софию. - Турецкие военные госпитали // Шаховской Л.В. С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. «Кучково поле». 1878. (Серия: Военные мемуары). С. 124 - 126.

36. П.Д. Зотов. Дневник // Русский орел на Балканах: Русско-турецкое война 1877-1878 гг. глазами ее участников. Записки и воспоминания. М.: 2001. С. 122.

37. Шаховской Л.В. От Софии до Филиппополя… // Шаховской Л.В. С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. «Кучково поле». 1878. (Серия: Военные мемуары). С. 129.

38. Действия генерала Гурко. Филиппополь, 6 (18) января. (Телеграмма «Daily News») // Русский Мир. 1878. Январь. № 21.

39. А. Паскин. Из походных записок строевого офицера (лейб-гвардии Московского полка) // Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878. Т. 6. СПб.: Издание Кн. В. Мещерского. 1879. С. 448 - 450, 481 - 483, 532 - 536.

40. Сборник материалов по Русско-турецкой войне 1877-78 г.г. на Балканском полуострове. Вып. 69. Действия отряда г.-ад. Гурко с 1 по 9 января 1878 г. включительно. Изд. Военно-Исторической Коммисии Главного Управления Генерального Штаба. СПб.: Тип. Штаба войск гвардии и Петербургского военного округа. 1908. С. 287 - 291. № 323.

41. Ал-ндр Н-ов. ПАМЯТИ И.В. ГУРКО. (К 20-му дню его кончины) // Московские Ведомости. 1901. № 34 (3 февраля). С. 2.

42. Л.В. Шаховской. Телиш // Л.В. Шаховской. С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы. «Кучково поле». 1878. (Серия: Военные мемуары»). С. 60 - 63.