Предисловие ко второму изданию
Дорогой читатель!
Фрагменты книги, представленной Вашему вниманию, были написаны ещё в 2000 году, почти сразу же после того, как я вернулся из Югославии. Мне довелось прожить там полгода: 4,5 месяца я был на оккупированной территории автономного края Косово и Метохия, а также по нескольку недель в Черногории и в Белграде.
Очевидно, русский читатель ожидал от книги живописаний зверств НАТОвцев. Но такого там не было. Ни в Боснии, ни на Косово. Простые НАТОвские солдаты (в особенности это касается испанцев, португальцев, итальянцев и, разумеется, греков) относились к сербам по большей части дружелюбно. Другое дело, что их руками, подчас довольно чистыми, творились и творятся (и, увы, будут твориться) достаточно грязные дела.
(В этом смысле меня особенно возмутил испанский фильм «Guerreros», 2002. Там, по сюжету, испанские КФОР-овцы едва ли не братаются с «хорошими» бойцами УЧК, ибо те, якобы, «так же, как и весь цивилизованный мир любят «Реал-Мадрид»». Это глупость. Испанские офицеры ясно отдавали себе отчет в том, что скоро и им придётся бороться с вооружённым сепаратизмом. Да тех же самых басков. Те испанские офицеры, с которыми мне доводилось общаться тет-а-тет, воспринимали службу в Косово как полигон для отработки борьбы с сепаратизмом. Думаю, что некоторые из них понимали и то, что мировая закулиса использовала и их в войне против Сербии).
Один из редакторов рекомендовал мне сделать особый акцент на том, как воспринимают сербы Коштуницу. Да, Коштуница действительно пользовался поддержкой у части населения, но, положа руку на сердце, тогда, в 2000, я не мог сказать, что с его именем связаны надежды на крутые и реальные перемены к лучшему. Вообще, в русской патриотической среде существует масса заблуждений относительно реальной общественно-политической ситуации в Сербии. Для многих из нас Сербия была символом, своего рода «фигой в физиономию реформаторам». И чем ядовитее демСМИ обливали грязью Сербию, тем ярче и ярче в нашем сознании формировалась иллюзия. Быть может, спасительная.
По крайней мере, нам, молодым патриотам, неокрепшим ещё в православной вере, тогда, в конце 90-х, казалось, что уже не на что надеяться. И вера в то, что где-то ещё кто-то сопротивляется, позволила нам собраться с силами и стряхнуть с себя смертоносное оцепенение депрессии.
Мы не имеем права забывать об этом. И пусть в прессе «мода на Сербию» уже прошла, мы, как христиане должны не только памятовать об уроках избиения наших единоверных, единокровных и единоязычных братьях, но и молиться об укреплении страждущего народа сербского.
Новозыбков, ноябрь 2006.
Предисловие к настоящей публикации
Уважаемый читатель, тексты, представленные Вашему вниманию, были написаны 20 лет назад. С тех пор книга выходила на бумаге 3 раза, один раз у нас и два раза в Сербии. После начала войны в Новороссии я стал стесняться своего текста, поскольку на фоне подлинных примеров героизма и страданий, выпавших на долю нашим современникам, мои приключения выглядят достаточно блекло.
Но по прошествии времени, я всё-таки решил вернуться к этой книге, полагая, что она будет небезынтересна как тем, кто интересуется сербской историей, так и тем, кому интересна будет реконструкция внутреннего мира неофита образца конца 90-х годов ушедшего столетия.
Новозыбков, день памяти свв.Царственных Страстотерпцев, 17 июля 2020.
***
Зона Умолчания
***
Книгу посвящаю своей маме
***
Господи, стели под ноги нить
Я иду с повязкой на глазах…
(Олег Паламарчук)
***
Пролог
***
Первое письмо из сербского гетто
Печь Патриаршая. Как ни странно, в первую очередь мне бросились в глаза разнообразные таблички, выглядывающие из цветочных клумб. Таблички предупреждают о разном.
"В неподходящих костюмах просьба не заходить" – и нарисованы мужчина и женщина в купальном.
А в купальном сейчас сюда и не заходят. Впрочем, не заходят и в нарядном. На тех, кого можно увидеть в монастырском дворе либо тщательно подогнанное военное облачение, либо то, что первое попалось под руку при спасении от "Освободительной Армии Косово".
Но больше всего, безусловно, черных одежд. В черном – сестры-монахини Печи Патриаршей и те, кто носит траур.
По бледно-розовым каменным плитам бегают ящерицы. Их кожа чем-то напоминает камуфляж НАТОвцев. В расщелинах притаились скорпионы. Летают пчелы. Пасека расположена рядом с монастырским кладбищем. Кладбище у самых стен.
Пятиметровая стена, которая окаймляет монастырь, является первым поясом, отделяющим сербское гетто от остального мира. Между нами и хаосом "освобожденного Косова" стена из камней.
Когда человека окружают горы, он и сам становится как горы. Душа его делается свободной от грязи, ибо грязь не задерживается на скалистых вершинах. Грязь всегда устремляется вниз. Поэтому на вершинах всегда чисто. А еще на горах растут сосны и кустарники купины (по-нашему – ежевики). Сосны тянутся к небу, а души людей, которые среди сосен живут, тянутся к Богу.
Ежевику можно есть, но для неделикатной руки куст купины становится настоящей армией, ощетинившейся маленькими шпагами своих шипов.
Вот, что окружает человека, живущего среди гор. Вот, из чего сделано его сердце.
Совсем иное дело город. Особенно если в этом городе обитают кочевники. Нетрудно представить, во что превращается душа человека, окольцованного отходами "цифилизованного общества". И неважно, что именно будет отражаться в наших зеркалах: баррикады бытового мусора или же реклама презервативов.
Ещё хуже, когда рекламный щит затворяет от беглого взора отбросы. Тогда может показаться, что всё нормально. К тому же картинка не передаёт запаха. Вот и привыкают люди вместо жизни воспринимать мультфильмы о "якобы жизни".
***
В том, что мы прибыли в Печь Патриаршию сумерками, я вижу Промысел Господний. Работать с камерой было невозможно, и я смог спокойно прикоснуться уже прохладными и терпеливыми ладонями к неторопливым фрескам.
Мне довольно сложно подобрать верный эпитет для описания фресок средневекового монастыря. Дело в том, что чаще всего бывает так: остаётся человек наедине с чем-то большим, а видеть-то ничего и не видит. Быть может оттого, что мысли в эти мгновения заняты подбором восторженных фраз, которые мы просто обязаны будем чуть позже выплеснуть на своих знакомых. И проблема уж вовсе не в гордыне: коль скоро мне предстоит делиться впечатлениями, то эти впечатления нужно как-то зафиксировать. Или спровоцировать. Вот и загоняем себя в прокрустов рюкзак туристических буклетов.
А можно ведь и по-другому.
Электричества не было. И вечернюю служили при свечах. Как и 700 лет назад. На Балканах традиционные в нашем понимании подсвечники – редкость. Свечи тут втыкают в песок, насыпанный в гигантские чаши. Благодаря этому свечи иногда сгорают полностью. Удивительное зрелище – от песка буквально отрывается струйка дыма.
Как будто обрывается ниточка.
***
За монастырской стеной – итальянские солдаты. Среди них немало симпатичных людей, сохранивших христианские понятия. Их глаза еще не разучились отличать жизнь от мультфильмов CNN.
Они охраняют древнесербскую престолицу, в которой живет сейчас пара десятков сербов. Кто-то ждет оказии, чтобы уехать к родным, кому-то некуда ехать.
Особенно тяжело старикам – на дворе время сбора урожая. Но урожай собирать не придется. По крайней мере, в этом году. Выходить в шиптарский пояс смертельно опасно.
От серба может остаться лишь отрубленная голова. Или ничего не остаться. Но встречаются исключения. То есть тела убитых.
Тогда их хоронят на монастырском кладбище. На днях мы кое-как оборудовали свежие могилки, но имена просто нацарапаны на деревянных крестах – не нашлось краски. Впрочем, дойдет время и до памятников. Сербы помнят, что со времени Косовской битвы 1389 года, земли КосМета. неоднократно переходили из рук в руки. «Это – как в футболе. Сейчас ничья 1:1. Но матч еще не окончен. И поле – наше».
Кем войдет в историю этой войны мой народ? Запоздалым, но, все же соратником? Тайным помощником? Болельщиком, на худой конец? Или же позевывающим у экрана зрителем, чья душа слеплена профессиональными сказочниками с телевидения?
Уже в который раз сербы окружены тройным кольцом. И третья, самая страшная зона – это зона умолчания. Ибо человек даже в принципе не может размышлять о том, о чем он не имеет никакого представления.
Кукловоды полагают, что тот, кто контролирует информацию, может контролировать мышление и желания. Тот, кто контролирует мышление и желания, может контролировать смыслы. Тот, кто контролирует смыслы, может контролировать всё.
***
Однако, не стоит отчаиваться.
Мы с вами можем запросто одолеть эти чары и перехитрить Кукловодов. Для этого достаточно научиться различать за "общечеловеческой" ширмой банальный мусор, а за пеленой в голодных глазах - горы, поросшие соснами.
Из окна гостиничного номера я вижу горы. По ночам со стороны гор слышны небольшие перестрелки. Это – мафиозные разборки местных албанцев.
Но оружие есть не только у шиптарей или НАТОвцев.
Поэтому всякий раз, ложась спать, я продумываю четкую последовательность действий на случай начала чего-то серьезного.
День Крестовоздвижения, 27.09.1999 н.ст., Печь Патриаршия, Сербия.
Часть первая. Среди путей
АВТОБУС
Откровенно говоря, водитель этот мне совсем не нравился. Совершенно по-другому я воображал представителя героической Сербии. Водитель был огромного роста, жирным и небритым. Небритость была, очевидно, деталью «имиджа». Он постоянно поглощал куски пористого сыра, который тут, в Венгрии, можно было купить на каждом углу. Смуглые курчавые руки водителя были увешаны дешевыми часами из яркоокрашенной пластмассы. Типичный «китч». На одной из остановок я спросил у него:
- А зачем у Вас столько часов? Они показывают время в разных часовых поясах?
- Опростите, господине. Нисам розумеjу Руски, - и отвернулся дожевывать хлеб с сыром.
К нам подошел хозяин автобуса, носивший чудное для русского уха имя – Синиша. Синиша полюбопытствовал: «В чем дело?» Я повторил свой вопрос.
Граждане Югославии перебросились репликами и рассмеялись. Смеялись они по-разному: Синиша хихикал, а водитель втянул голову в плечи, запрокинул ее слегка назад, проглотил кусок сыра и, приосанившись, буквально просиял изнутри от ощущения своей «крутизны» и оригинальности.
Надо сказать, что салон у этого оригинала был оформлен вовсе неоригинально: повсюду были нагромождены пластиковые, резиновые и пушистые безделушки самых невообразимых расцветок. Впрочем, расцветки-то вообразить не составит труда: салон микроавтобуса, следующего по маршруту Чоп – Нови Сад – Белград, напоминал среднестатистический киоск, набитый дешевой чепухой. Все это было рассредоточено среди приклеенных советов, рекомендаций и предупреждений. Наклейки лишний раз напоминали о вреде никотина и пользе секса. Но всех советчиков перекрикивала огромная, на длину переборки, наклейка с рекламой фирмы-секты Гербалайф.
Странно. Разве Сербия не является последним бастионом Православия в этом мире резиновых и пушистых безделушек?
Еще перед украино-венгерской границей я предложил хозяину автобуса поставить на приборную панель репродукцию иконы Богородицы Владимирской, которую я старался брать с собою в путешествия. В сербском автобусе не было ни традиционного для православных водителей Николы-Угодника, ни какого бы то ни было иного лика вообще. Я попытался пошутить, дабы хозяин не воспринял предложение как упрек.
- У нас принято иконы устанавливать даже на танки. Например, Богородица Казанская была на танке, который объезжал в 41-м вокруг Москвы. Будем и мы – как танк. Прорываться сквозь таможни.
Синиша не засмеялся, но икону попросил поставить. Водитель пристроил лик между стеклом и игрушечным марсианином, служившим вазочкой для всякой всячины.
Кроме водителя и хозяина было еще восемь пассажиров. Точнее, сразу нас было семеро, а потом Синиша пристроил еще одного парня, так что на трехместном сидении мы ехали вчетвером.
Петар – так звали молодого парня – сел по правую руку от меня. По левую руку сидела одесситка Рита со своим шестилетним сыном. Они возвращались домой, в Белград, после того, как переждали в Одессе бомбардировку.
Во время одной из приграничных автомобильных пробок Синиша пытался развеселить мальчика, приговаривая заклинание торговцев:
- Колико jе косе, толико – паре.
Что означало - «сколько есть волос, пусть столько будет денег». При этом Синиша поглаживал себя по голове, а заканчивал фразу характерным потиранием пальцев. Мальчик реагировал вяло. Наши извозчики решили, что мальчик позабыл сербский язык.
- Заборавио jе Српски jезик , - вполголоса произнёс водитель. И добавил с наигранной угрозой:
- Шта нису причаш Српски?
Рита уверила своих новых сограждан в том, что никто ничего не забыл, просто они переждали бомбардировку в Одессе, где её сын сдружился с малышами и быстро освоил полуродной для себя русский язык.
Рита Самарджич была первым беженцем из Югославии, скрывшейся на просторах Украины от ракет «милосердного ангела NATO». Получив «Удостоверение беженца» за №1, она очутилась в редакции одесской газеты и стала героиней двух полос. Потом о ней забыли. Кое-как растянув небольшие сбережения на несколько месяцев, белградцы возвращались из Украины, которой особого дела до жителей Югославии не было.
На первом сидении ехали наши русские, благодаря чему я смог более-менее расспросить их о том, что же такое Югославия и как в ней живут. В общем-то, я практически ничего не узнал, за исключением того, что сербы все еще считают нас своими братьями и имеют соответствующую поговорку: «Нас и русов – двести миллионов. А без русов – четыре камиона!» Камион – это грузовик. Кроме того, Рита объяснила мне, что, чокаясь ракийей, нужно смотреть сотрапезнику в глаза, а приходить в гости следует со стограммовым пакетиком молотого кофе. Еще меня запугали тем, что телефонные разговоры оплачиваются «поимпульсно». Я так и не понял механизма перерасчета импульсов в минуты, но зато запомнил, что с телефоном в Белграде нужно быть осторожнее, иначе кошелёк быстро опустеет.
Мне было непонятно: о каких деньгах вообще могла идти речь, если похоже на то, что начинается Последняя Битва? Какой смысл цепляться за нарисованное на бумаге золото, если всё вокруг теряет вообще какой бы то ни было смысл?
А ведь цепляюсь. На украино-венгерской границе нужно было купить липовое приглашение, но я так и не смог оторвать от себя несчастные 20 гривен, которые сделали бы меня обладателем бумажки, свидетельствующей о том, что я являюсь желанным гостём Югославии. Моё нежелание думать о бумажках отрыгнулось недоразумением на венгеро-югославской границе. Разумеется, на югославской стороне.
Ночная Венгрия встретила нас равнодушием ночных фонарей. Красные фонари были далеко отсюда – в беснующемся Будапеште, а тут, в провинции, уже после десяти вечера всё вымирало. Труженики, начинающие рабочий день засветло, ложатся отдыхать рано.
Мы подъехали к бензоколонке. Павильон, освещённый мертвенным светом, был островком ночной жизни крестьянского края. Вошли. Петар потащил меня к автомату «чай-кофе-капучино» и попросил денег. Скрепя сердце, я протянул ему форинты.
До недавнего времени я не имел постоянного источника доходов, перебиваясь с «халтуры» на «шабашку». Случалось работать по 18 часов в сутки, случалось сидеть без дела месяцами. Этот режим приучил меня к экономному расходованию наличности. В результате о многих излишествах типа пива и шоколада я давно позабыл. Кроме того, удалось, с Божьей помощью, избавится от табачной зависимости.
Дело не в том, что можно «больше зарабатывать», вместо того, чтобы «меньше тратить». Но раз уж мы готовимся к схватке со Зверем, то разве позволительно расслабляться?
Автобус достиг границы.
Мадьярские таможенники поразили своим равнодушием. Вяло глянули на сумки, сличили физиономии, проштамповали паспорта – и готово. Такой не станет опускаться до мелкого вымогательства – иначе можно и места лишиться.
Мы подъехали к Югославскому кордону.
Из окошка я заметил, что Синиша поднялся в «дежурку» с пакетами, наполненными подарками, купленными через дорогу – в Венгрии. Наверное, это входило в стоимость наших билетов.
Проверив наши бумаги, югославский чиновник попросил меня выгрузиться. Краем уха я услышал: «Нема шанса…»
Синиша суетился, приговаривая: «Нема шанса. Нема шанса». Потом он подошел ко мне и сказал:
- Павел, есть проблема. По твоим бумагам ты не можешь войти в нашу землю. Надо было купить на границе «ваучер» за 20 гривень. Где номер телефона того отеля, в котором тебя ждут?
Я продиктовал номер. Машина въехала в Югославию. Синиша побежал дозваниваться, а я остался стоять напротив заставы, содрогаясь от предрассветной сырости.
Где-то далеко, на самой окраине сознания, прошмыгнула мысль о том, что всё это похоже на Последнее Предупреждение, что я и так сделал всё, что мог. Даже добрался до самой границы…
Другая мысль оказалась более настойчивой. И связана она была не с отвлечёнными категориями, но со сферой практической деятельности. Что делать дальше? Пробираться через границу нелегально? Так ведь «повяжут». Сейчас война, и граница на замке. Что я буду рассказывать туземной «конторе»? Что я – друг Сербии, но бюрократы не впустили меня по той бумажке, которую мне дали в Киеве представители югославской оппозиции? Оппозиции, которая открыто борется против той системы, которой служит «контора».
Ведь вот что получается: я ушёл из проамериканской организации для того, чтобы бороться со слугами Зверя, выстраивающими Новый Мировой Порядок, но попасть на передовую пытаюсь при помощи тех, кто работает против Милошевича, а значит, косвенно помогает Зверю. Нет, о связи с югославскими социал-демократами лучше помалкивать. Тем более, что мне самому они несимпатичны.
Отбросив идею нелегального перехода границы, я вспомнил о том, что нахожусь в Венгрии. И что теперь мне предстоит морочить себе голову проблемой возвращения домой.
Подбежал озабоченный Синиша.
- Так, Павел, - и он толково, без лишних слов, объяснил мне ситуацию, - твое приглашение не подошло. В отеле «Лозовичка Чесма», где ты должен поселиться, ничего не знают о приезде гостя. Дежурный просил связаться с хозяином. Но сейчас, в предутренний час, никто не берет трубку.
Синиша продолжал:
- Но есть выход. Ты можешь заплатить 50 долларов за один день в гостинице «Метрополь» в Белграде, а там, на месте, разберемся. Тем более, что мы дадим тебе бланки квитанций, по которым твоя фирма тебе компенсирует расходы.
Да, - думаю, - фирма. Нет никакой фирмы, а есть 200 долларов на всё – про всё.
- Иначе нет шанса войти в нашу землю.
Синиша меня не торопил, поскольку был человеком опытным и видел, что я все равно поступлю так, как он посоветует.
- А на бланке мы можем даже завышенную сумму указать. Так что будет у тебя маленький бизнес!
Нашему проводнику так понравилась своя идея насчет того, что этот инцидент – счастливый случай заработать деньги на пустом месте! Похоже, он уже и сам в это поверил.
- Все равно ведь нет другого шанса войти в нашу землю. Времена сейчас нешуточные. А документ твой не годится.
Я сам прекрасно знал, что бумажка «липовая». Что же делать? Сделать вид, что я не знал, будто порох отсырел? И умыть руки с этой самой Сербией? В конце концов, я сделал все, что мог, даже доехал до границы. А вот как раз Сербия меня и не впускает.
Но поскольку предрассветная сырость не располагает к долгим размышлениям, то я согласился с предложением Синиши и вернулся в автобус.
В салоне было тепло. Рита почувствовала мое состояние и пыталась успокоить торопливыми фразами.
- Ты не должен делать поспешных выводов. В Сербии много хорошего. Гораздо больше, чем плохого. Не торопись их осуждать.
- Понятно это. Только что я буду делать в стране, где я никого не знаю, а те, кто меня должен, по идее, встречать, понятия не имеют о том, что кого-то нужно встречать?
- Как-то образуется.
Сам себе я ответил по-другому: «Знал, на что шёл».
Вскоре мы подъехали к городу Нови Сад. Проезжая по новому мосту, который срочно возвели вместо трёх разбомбленных, Синиша пошутил:
- Глядите, какой краской покрашен этот мост, что нам Черномырдин подарил. - Мост был собран из металлических конструкций и покрыт ярко-оранжевой антикоррозийной краской. - Это чтобы NATO-вцам в другой раз было легче прицеливаться.
Все посмеялись. Рита вполголоса начала сетовать на жизнь и на тесноту в квартире, а также на тяжёлый характер свекрови, живущей с ними на одной площади. Я намёк понял. Впрочем, сейчас мне было всё равно. Как будет – так будет.
ПЕРВЫЙ СОН В ЮГОСЛАВИИ.
Отворяю дверь.
Какое пространство!! Сказать, что предо мною красота, значит, не сказать ничего, кроме пошлой банальности. Не вхожу. Стою и смотрю. Откуда-то из-за спины появляется карлик. Глядит на меня. И ничего не говорит. Что-то не нравится мне его лицо. Не знаю почему, но он мне неприятен.
Входит в дверь. Берет ключ. Вставляет в свою спину, накручивает, будто заводит пружину механической игрушки, и…, подпрыгивая, задвигает огромный тяжёлый люк.
Остаюсь один.
Игра .
БЕОГРАД
- Београд! Стигли смо, - услыхал я сквозь дрёму.
Мы достигли Белграда.
Синиша сделал небольшую экскурсию, показав наиболее впечатляющие руины, а затем направил автобус к гостинице «Метрополь».
- Ух ты! – Подивилась чему-то Рита. - Автобусная карта не подорожала! Цена осталась довоенной – 3 динара.
Я же обратил внимание на троллейбусы. Они были точно такие же, как и у нас. Это почему-то придало бодрости. Окончательно же я воспрял духом после того, как стеснявший нас во время путешествия черногорец Петар вызвался курировать меня до тех пор, пока я не свяжусь с теми, кто должен был меня встречать. Петару некуда было торопиться: их дом разбомбили, а со своею роднею он был в натянутых взаимоотношениях. Главное – он говорил по-русски.
Добрый наивный и вспыльчивый юноша приехал на Украину и был взят «в оборот» точно так же, как и я. С него точно так же содрали 50 долларов.
Вполне вероятно, что в стоимость номера входит оплата труда таможенника. Может, и нет. Может быть просто европейский стандарт. В общем, этот стандарт разорил Петара точно так же, как и меня. Это заставило его искать приюта в стенах Церкви. В монастыре Киево-Печерская Лавра путешествующего черногорца успокоили, накормили и приютили. Еще и собирались дать с собою в дорогу торбу с провиантом. По дурости своей Петар отказался.
На Украину Петара привели дела сердечные. Его возлюбленная проживала в Днепропетровске. Они познакомились в Югославии несколько лет тому назад, но потом наша соотечественница вышла замуж за албанца. Можно себе представить реакцию молодого горячего черногорца: мало того, что…, да еще и с кем? С шиптаром!
Петар к тому времени был студентом духовной семинарии. Но потом он не поладил со своим архиереем, поскольку с жаром ушел в зилотство , а епископ придерживался умеренно-экуменических убеждений. Не исключено, что это было вовсе не причиной конфликта, а всего лишь поводом, но, так или иначе, семинария осталась за бортом.
Впрочем, не исключено и то, что после того, как в дом угодила ракета, а в руки – письмо из Днепропетровска, то никакая сила уже не могла удержать Петара за партой. Разве может мудрое епископское увещевание подействовать на того, кто получил весточку, свидетельствующую о том, что с албанцем покончено?
Теперь черногорец вернулся домой, твердо решив идти служить в армию. А потом, когда все уляжется, можно будет подумать и о женитьбе.
Архиерей строго напомнил семинаристу, что по канонам будущему попу строго воспрещается жениться на разведённой.
Это действовало. Петар вырос в набожной семье, его мать даже совершила хадж , поэтому гласу канонов он внимал. Юноша рассуждал так: если это не страсть, а любовь, то они поженятся. Раз они поженятся, то попом он уже стать не сможет. Коли так, то и семинария ни к чему. Зачем же тогда протирать штаны? С другой стороны, если это не любовь, а страсть, то страсть пройдет со временем.
Но, чтобы не пускать дела «на самотек», Петар съездил на Украину и все сие растолковал своей пассии. Кроме того, полтора года воинской службы будут хорошим карантином.
Теперь, по возвращению на Родину, бывший семинарист ожидал призыва в армию и старательно, не торопясь, завершал все свои дела. К чему торопиться? Как может родиться хоть что-то путное в суете? Когда человек суетится, то он и души своей не ощущает. А раз так, то как же он может вложить в дело то, чего он не ощущает? Если человек не может во что-то вложить свою душу, то к чему же затевать такое дело?
Потому-то черногорцы все делают не торопясь. Даже говор их отличается от сербиянского . Говорят-то на одном языке, на сербском, а вот темп речи и интонации разнятся.
Торопиться юному черногорцу было некуда, и он вызвался помочь мне.
Автобус остановился у гостиницы. Мы попрощались с пассажирами, а Рита даже оставила свой телефон. Синиша взял мой паспорт, деньги и пошел договариваться с администрацией.
- Ну, все. Не забудь поставить «прияву» в полиции и скажи коллегам, чтобы оплатили «неустойку». А я тебе пришлю бланк. Даже напишу завышенную сумму! Вот это бизнес! Да?! На праздном4 месте! А ты как надумаешь ехать назад, то звони нам на фирму. Ну, Петар тебе все поможет. Чао!
Мы с Петаром поднялись в номер. Обычный номер – с удобствами и «ящиком». Я включил телевизор, чтобы скорее погрузиться в языковую среду. Выглянул в окно.
- Петар, что это за собор?
Он вышел из ванной.
- Собор Св. Марка. Там рядом еще русская церковь.
- Немедленно идем! – я об этом думал еще на границе.
- Пола-ако , - протянул Петар. - Успеем. Вон, есть купатило , а сапуна нет. Нужно вызвать прислугу.
Я несколько смутился, но Петар сказал, что раз уж с меня содрали столько денег, то они обязаны обслуживать. Подозвав коридорную, он высказал ей обо всем, чего у нас нет; и еще потребовал, чтобы она принесла карту Белграда. Говорил властно.
- Никуда эта церковь не денется. Бомбить-то уже перестали. Нужно в первую очередь выкупаться с дороги: как-никак третья страна за одни сутки.
Выкупаться не удалось, поскольку не было горячей воды. Пока мой куратор выяснял причины сего безобразия, я решил посмотреть телевизор. Транслировалась детская передача в духе тех, что у нас были до перестройки. Дети в этой передаче играли в пилотов, и что-то у них не ладилось. Тогда им на помощь пришел настоящий летчик. В конце передачи была вмонтирована реклама кассеты с записями песен на военно-патриотическую тематику. В целом, передача меня порадовала, правда ощущалось, что что-то не то. Складывалось такое впечатление, будто гость программы понимает, что ему уже никто не внимает. Что слова его летят в пустоту, что связь уже прервана. Не чувствовалось в ведущем воодушевления проповедника, в глазах было впечатано другое: сила исполнить свой долг до конца.
Глаза офицера говорили о том, что он отдает себе отчет в том, сколько же душ реально откликнется на его слова. Поэтому он рационально расходовал огонь своего сердца. Метать бисер? Лить драгоценное вино мимо чаши?
Наспех вымывшись мы вышли в город. Город проснулся. Первое, что меня поразило на улицах Белграда, – это столпотворение припаркованных автомобилей. За рубежом привычные для нас гаражи-сараи – явление редкое, поэтому автомобили хранятся чаще всего прямо перед домом. А еще меня удивляли книжные магазины.
На полках было столько литературы, посвященной масонству, антиглобализму и православной эсхатологии, что было непонятно: да как же после всего этого кому-то может быть что-то непонятным? В витринах было так же непривычно много икон.
Но больше всего меня поразил собор Св.Марка. Нет, не величественностью и убранством. Поразили стены, истерзанные надписями-граффити. На стенах одного из крупнейших соборов Белграда было написано: «Punks not dead! Metallica – kill’em all!» И еще много всего. Вплоть до сатанинской символики. И все сие – огромными литерами. Написаны граффити черной краской. Я указал на это Петару.
- Да. Вижу. Потому-то Господь и попустил тому, что шиптари наше Косово разорили. Что можно спрашивать с кого-то, когда мы сами – богоотступники?
Ничего себе! Такого даже у нас нет. Куда же я попал? Я же ехал на Остров Православия. На последний остров, сопротивляющийся адской магме Нового Мирового Порядка! А тут такое.
Вначале автобус с рекламой фирмы-секты. Потом таможенники, содравшие четверть всей моей наличности. Теперь граффити. Ну, ладно, сейчас придем в русскую церковь и разберемся.
Мы подошли к церковной ограде, но ворота были закрыты. На звонок никто не откликнулся. Прямо традиция какая-то.
Дело в том, что перед отъездом из Чопа, я хотел зайти в церковь. Прохожие указали мне, в какую сторону следует брести, чтобы дойти до храма. Не прошло и пяти минут, как я очутился у католического костела. Во дворе костела хлопотали о чем-то с десяток милых женщин, которые, увидев мою бороду и недоуменные глаза, рассмеялись и подсказали, как пройти к православному храму. Оказывается, нужно было идти совершенно в обратном направлении. Миновав ж/д вокзал и базарчик, я подошел к парку, рядом с которым стояла церковь какой-то явно модернистской архитектуры, увенчанная странным крестообразным шпилем. Шпиль напоминал шишку с торчащими во все стороны колючками. Рядом с этим подобием кирхи располагался небольшой стадион и еще какие-то общественно-полезные сооружения. На другом краю парка – уже на отшибе – виделся и наш православный храм.
Все правильно. Если во дворе католического костела царит дух милосердия и благотворительности (и этот самый дух можно назвать символом того доброго, что есть в латинстве), рядом с протестантской кирхой кипят общественно-полезные деяния, то что же можно ожидать от православного храма?
Правильно. Закрытые двери.
Говорю это безо всякого осуждения, ибо настоятелю необходимо заниматься хозяйством, а такого достатка, как в закромах Ватикана, у нас нет. Есть и другие причины.
Можете ли Вы вообразить себе, чтобы представители одной какой-то протестантской секты штурмовали чужое помещение? Да их тут же полиция упечет за решетку. Как обычных уголовников.
Другое дело – мы. Объявят секту самосвятов «народной верой», так после этого любой разбой можно интерпретировать не в уголовном измерении, а в идеологическом. Выходит теперь уже так, что вершится вовсе никакой не криминал, а, напротив, осуществляется акт восстановления исторической справедливости.
Это ведь такие разные вещи: смотреть на что-то и видеть что-то.
РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ
Может быть, поэтому храм оказался заперт. Заперт – так заперт. Так, наверное, и надо. Откровенно говоря, я не особенно люблю заходить в неизвестные мне сельские храмы. Мало того, что свечница будет буравить мне спину своим взглядом, так еще ведь и на скандал можно нарваться, когда вдруг выясняется, что сей храм принадлежит какой-нибудь раскольнической группе, враждующей с Москвой.
Но русская церковь на Ташмайдане была закрыта по другим причинам. Просто во время бомбардировки корпуса Радио-Телевидения Сербии, расположенного неподалеку, была повреждена и наша церквушка.
Церковь Св.Троицы была сооружена в 1924г. и за истекшие 75 лет она впервые под замком из-за ремонта. Русская община Белграда была основана еще в 20-м году, тогда же было предложено место для строительства – Ташмайдан. В строительстве принимала участие и Сербская Православная Церковь, и династия Карадьжорджевичей, и многие министры, а в особенности - выдающийся политик Никола Пашич. И вот, впервые за много десятилетий, этот колокол умолк.
С бомбардировкой связано еще одно обстоятельство, заслуживающее внимания. Согласно традициям Русского Православия, Пасхальное богослужение начинается в полночь. Нарушалась эта традиция (для прихожан храма на Ташмайдане) дважды: во время гитлеровской оккупации (из-за комендантского часа прославление начиналось лишь утром) и в 1999, но теперь уже из-за бомбардировки.
Мало кто знает, что тут, в русской церкви Белграда, похоронен барон Врангель. Он был предводителем десятков тысяч русских беженцев, несколько лет жил в Сремских Карловицах. Незадолго до своей кончины, в 1928 году он переехал в Брюссель. Вскоре его останки были перевезены сюда, согласно завещанию «быть похороненному в братской православной и славянской земле».
Праху нашего великого соотечественника мне удалось поклониться лишь много позже – за день до отъезда домой. А тогда – в первый день по прибытию в Югославию – мы так и не попали в Русскую Церковь на Ташмайдане.
Нужно было как-то связываться с «Лозовичкой Чесмой». Но, прежде всего, не помешало бы подкрепиться. Петар затащил меня в какое-то привокзальное кафе. Взглянув на цены, я молча выволок своего поводыря наружу. Петар не понял в чем дело. Тогда я попытался объяснить ему, что если питаться таким образом, то я разорюсь. Ясно было, что растущий организм молодого черногорца был малопригодным для скитаний.
Мы зашли в продуктовый подвальчик, взяли батон и пару пакетов молока. Правда, Петар умудрился прихватить бутылку кока-колы, которая стоила столько же, сколько все остальное вместе взятое. Платил я, поскольку все деньги Петара вычистили еще в Украине. Кстати, Синиша привез его в Югославию совершенно бесплатно.
Господи! Да как же ему втолковать, что на свете существует столько ненужных вещей, на которые и внимания особого не нужно обращать. А тем более тратить деньги, которые имеют свойство иссякать.
Перекусили мы в скверике. Батон, извлеченный из целлофановой упаковки, оказался заплесневевшим. Скверик – замусоренным и неуютным. Вспоминая карту, я предположил, что где-то поблизости должен быть парк. Но Петар туда идти отказался, мотивируя это тем, что для него это «чужой район», и могут быть неприятности.
Позже до меня дошло, что мы с ним смотрели на одни и те же вещи совсем разными глазами: я пытался глядеть на всё глазами человека, приехавшего разобраться, а он – глазами парня «из другого района».
МОНАСТЫРЬ «ВВЕДЕНИЯ»
Вскоре мы оказались в монастыре «Введения Богородицы во храм». Монастырь располагался в центре города, но от шумов укрывал парк, от посторонних глаз – забор, а от городского смрада – благоухающий цветник. Розы были посажены и перед оградой.
Петар объяснил монахине, в какой ситуации я оказался; и она пошла доложить о посетителях. К нам подошла пожилая матушка со строгим лицом.
- Рус?
- Да, рус.
- Не католик?
- Нет, не католик.
Потом она что-то быстро сказала Петару и кивнула на мои четки. Черногорец сказал мне, что монахиня хочет посмотреть на мои четки. Осмотрев четки, точнее сам крестик, она слегка смягчилась. Оказывается, тут у них с деревянными четками ходят только католики, с перламутровыми или инкрустированными – мусульмане, а православные – с плетенными.
Вышла игуменья. Петар поклонился ей и попросил благословения. Игуменья подала крест для лобызания. Нужно было и мне подойти, но я растерялся, поскольку не знал правил благочестия в женских монастырях.
Выслушав экс-семинариста, игуменья пригласила нас в конак монастыря. Тут нам предложили традиционное угощение для гостей, состоящее обычно из сладости, холодной воды, кофе и иногда рюмки ракийи . В качестве сладости может быть либо мед, либо какое-нибудь варенье. К примеру, в этом монастыре нас угостили вареньем, приготовленным из смоковницы и лимона.
Хозяин желает, чтобы круг общения, собравшийся вокруг стола, был таким же сладким, как и угощение. По старому сербскому обычаю положено перекреститься, съесть одну ложку сладкого, запить водой и опустить свою ложечку в свой же стакан. После этого передвигаешь вазочку со сладостью следующему. По тому, сколько стаканов с ложечками скапливается на подносе видно, сколько гостей «почастилось » и сколько теперь нужно подавать чашек кофе и рюмок ракийи. Перед тем, как варить кофе, уточняют, кто будет пить горький кофе, а кто - сладкий.
После того, как мы угостились, появился дьякон, исполнявший послушание «министра внешних сношений монастыря». Узнав, что я занимаюсь православной публицистикой, он сказал:
- Вам очень повезло. В Белград приехал митрополит Амфилохий. Его высокопреосвященство занимается именно связями с информационными центрами – как в нашей земле, так и по всему свету. Вам нужно идти в Патриархат и там с ним встретиться.
Пока дьякон дозванивался в «Лозовичку Чесму», Петар прошептал мне:
- Тебе помогает Сам Бог. Счастье, что Амфилохий в городе. Такое бывает редко. Сегодня он в Белграде, завтра – на Косово, послезавтра – в Австралии и так далее. Большая удача, что мы его застали. Нужно немедленно бежать в Патриаршию резиденцию.
Тем временем дьякон без особого труда дозвонился тем людям, которые, по идее, должны были меня встретить. Он прикрыл трубку и спросил меня:
- Куда подъехать машине, чтобы забрать тебя в их отель?
- Пусть лучше перезвонят в «Метрополь». Я оставлю информацию, а сейчас мы с Петаром попробуем решить свои вопросы в Патриархате.
ПАТРИАРШАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ
В Белградской Патриаршей резиденции нас встретили темные узкие высокие коридоры и просторные кабинеты со старинной мебелью. Поразила доступность этих кабинетов. Пока мы искали митрополита Амфилохия, Петар умудрился ворваться в кабинет, в котором сидел за огромным столом сам патриарх. Потом нам подсказали, в каком кабинете может находиться г-н Амфилохий, и мы стали ждать.
Ожидание не тяготило, поскольку была необъяснимая уверенность в том, что все будет так, как надо. Надо же! Ровно сутки назад я еще торчал на приграничном вокзале и отбивался от назойливого цыгана-скрипача, выклянчивавшего деньги пиликанием «Чардаша». И вот, в первый же день пребывания в этой стране я уже там, куда и не надеялся вообще попасть!
Дверь того кабинета, в котором предположительно находился митрополит Амфилохий, была заперта, и наш робкий стук оставался безответным. Петар решил, что владыка отдыхает, поэтому мы просто сунули в щель под дверью письмо, которое я по совету дьякона из монастыря заранее заготовил еще в гостинице.
В письме я попытался сформулировать цель моего приезда и мотивы, движущие мной. Естественно, что ничего внятного я тогда не написал, поскольку эмоции в духе «не могу иначе» не так уж просто зафиксировать. Поэтому я попытался конкретизировать свою роль в том, что можно было бы назвать «информационной войной».
Во-первых, я указал на то, что являюсь помощником редактора приходской газеты «Наша Вера». Тираж ничтожный, но распространяется среди нашей церковной интеллигенции – поэтому и проблемы освещаются специфические. За последний номер нас даже вызывали «на ковер» к нашему архиерею.
В том номере газеты было несколько материалов, которые трактовались как «разжигающие межнациональную и межрелигиозную рознь в суверенной Украине». Один из материалов был посвящен неприснопамятному митрополиту-униату Шептицкому. Была опубликована его записка более чем восьмидесятилетней давности. В записке были изложены рекомендации, принятые на вооружение нынешней администрацией земель под названием «Украина».
Другой материал был посвящен Сербии. Думаю, что его даже не читали. Но возмущение вызвала иллюстрация, анонсирующая этот материал. На первой полосе газеты, издаваемой прихожанами Украинской Православной Церкви Московского Патриархата, был изображен шеврон Войска Югославии – белый двуглавый орел.
- Это что за великодержавно-шовинистическая пропаганда? – Строго вопрошал епархиальный цензор.
Я был просто ошарашен.
- Так ведь двуглавый орел – это же вселенский символ Православия. Символ симфонии властей – духовной и светской. Это же общеправославный символ!
Потом дернуло меня съязвить:
- Если хотите, мы в следующем номере напечатаем «незалежний» трезубец. Или даже Нептуна с ним в руках! Как-никак, Николаев – город корабелов.
Некоторые статьи из газеты переснимали на ксероксе. Говорю это с горечью! Если люди копируют дайджесты, составленные из центральных изданий, то это говорит только о том, что до украинских прихожан православные издания Московской Патриархии просто не доходят.
Обо всём этом позже рассказал коллегам из православного информационного центра «Светигора». Но это было уже позже. А тогда я дописал также о том, что являюсь участником «Интернет-форума диакона о.Андрея Кураева». В конце я отметил о своей работе в НИИ по теме, связанной с ролью сект в разрушении социальной ткани общества.
Теперь письмо лежало в кабинете, занимаемом митрополитом Амфилохием, поэтому можно было слегка расслабиться. Юный черногорец стал вновь намекать, что не мешало бы подкрепиться. Я втолковал ему как мог, что мы приехали сюда не есть, а…
- Петре, немедленно идем искать хорошее вино!
Самым лучшим вином было названо, разумеется, черногорское.
Оказалось, что дело вовсе не в местечковом национализме Петара: «Вранац» оказался превосходным вином, правда со смещенным центром тяжести. Остатки провианта, собранного в дорогу моей заботливой бабушкой, были отданы на потребу растущего организма будущего защитника югославянского отечества, так что я, на радостях, выпил около литра вина без закуски.
Когда пробудился, было уже темно. Голова была чугунной. В кресле сидел отчисленный семинарист и глядел телевизор. По «ящику» показывали передачу, посвященную масонам.
Вот это да! У них тут такое показывают, что нам и не снилось. Точнее – снилось. И даже шепталось. Но чтобы в открытую…
Мысли ворочались нехотя. Я сообразил, который нынче час, и испугался, что с минуты на минуту в номер ворвется коридорный или кто-то там еще и Петара выпроводят прочь. Кто его знает, какие тут у них порядки? Следующая мысль была и вовсе неприятной: «А что они подумают?! Напился… А ведь я олицетворяю Россию!»
Когда еще только начались бомбардировки, мы бесконечно спорили: как теперь быть? Стоит ли дергаться? Что могут добавить в той ситуации лишние руки, когда нужда была в серьезных комплексах С-300? Более того, раздавались мнения некоторых теоретиков, что и листовки антиамериканские клеить не стоит: в лучшем случае просто возбудим активность части народа, а потом эту разбуженную активность какой-нибудь умелый пастух направит в просчитанное русло. Повод есть: на носу выборы. В худшем случае эту энергию канализировали бы так, что все выглядело бы как хулиганские выходки. Тем более, что на Украине, в отличие от Москвы, эти выходки были еще и удручающе вялыми. Так или иначе, но закончится это тем, что пастухи просто «спустят пар», а зачинщиков «возьмут на карандаш».
В епархиях, соседних с нашей, по крайней мере, служились какие-то молебны в помощь страждущего народа Сербского, а у нас в Николаеве… Благословили молиться келейно.
В местном рок-клубе выступала самодеятельность, для которой практически все равно по какому поводу пить. Но там обнаруживались хоть зачатки искренности. Другое дело те, кто мнит себя «бомондом». Этим на бомбардировку было просто наплевать. Тем более, что украинская пропаганда вела антисербскую линию.
По российскому телевидению сообщили, что в Белграде проходит концерт поп-звезд. Символом русского народа стали клоуны. Я не против клоунов как таковых. Но клоунада во время Великого Поста? Чем же тогда Россия отличается от NATO? Если по сути своей эти явления в равной степени лишают человека Богообщения?
Бомбардировщики, по крайней мере, могут подтолкнуть человека к молитве, напомнив о том, что тлен – он и есть тлен. Что пребывание наше в этом мире не вечно. Зато группа «НА-НА» символизировала «гуманитарную помощь из эРэФии ».
Чтобы искоренить такое мнение, я и отправился сюда. Но, вместо того, чтобы быть воплощением того светлого, что есть в моем народе, я стану символизировать совсем другое. Вот тебе и «информационная война».
ЗНАКОМСТВО С МИТРОПОЛИТОМ АМФИЛОХИЕМ
Утром служитель отеля вручил мне письмо в конверте с эмблемой фирмы Mercury и сообщил, что господа из «Лозовичкой Чесмы» подъедут к 11.00. В конверте я нашел визитку Синиши и бланк счета, который я должен был бы предоставить людям, которые меня «проворонили».
Мы спустили вещи в холл и стали ожидать социал-демократов. Петар предложил зайти в бар и скоротать время там.
- Петар! В отеле, где день проживания в номере стоит столько же, сколько я зарабатываю в месяц, чашка кофе равнозначна полноценному обеду.
Черногорский юноша возразил, что можно ничего не заказывать, а просто посидеть и попить кока-колы…
Откровенно говоря, это его пристрастие к красно-коричневой газировке прямо-таки обезоруживало меня. Платит-то человек не за газировку, а за сопричастность тому мифу, что был растворен в этих пузырьках. Эссенция, наверное, создавала иллюзию сопричастности тому сообществу, которое ассоциировалось с кока-колой.
Испил газировки и пригрезилось, будто стал сопричастен другой жизни. Стать сопричастным – значит, причаститься. И как же может представитель народа-мученика, так пострадавшего от конструкторов Нового Мирового Порядка, отождествлять себя с тем, что является атрибутом именно этого порядка. Неужели жители Югославии уже просто «подсажены» на наркотик «западного способа восприятия реальности»? Неужели бомбардировки ничему не научили?
- Знаешь, Петре, - прошло уже полчаса сверх того времени, что было назначено социал-демократами, - пойдем лучше к митрополиту! Никуда эти демократы не денутся.
Я решил, что раз уж «Чесма» существует в природе, то, в случае чего, я ее найду.
Когда отель «Метрополь» остался далеко позади (мы даже свернули с бульвара Революции, на котором располагалось это здание), я почувствовал облегчение. Побег удался. Стоило ли удирать из либерального болота того НИИ, в духоте которого я чуть было окончательно не сгубил мир в своей душе, чтобы теперь окунаться в ту же самую демократию?
На сей раз нам посчастливилось встретиться с митрополитом почти что сразу. Он выслушал Петара, выслушал меня и сказал, что он через пару часов уезжает в Косово. Взять меня с собою он не может, поскольку мест свободных в джипе нет. Тем не менее, владыка Амфилохий приглашает меня в свою резиденцию – Цетиньский монастырь. Потом он дал мне 200 динаров на автобусный билет и благословил на дорогу.
200 динаров по тогдашнему «чернорыночному» курсу – это почти 10 долларов США. Именно такую сумму я дал пару часов назад Петару. Он признался, что мог бы попросить денег у митрополита, но ему, как черногорцу, стыдно перед митрополитом-черногорцем за то, что у него такая странная родня.
Мне же было стыдно за своё маловерие: надо же, бросил наконец-то обретенную стабильную работу, чтобы с Божьей помощью до Правды доискаться, а теперь собираюсь опереться не на Господа, но на резаную бумагу с портретами масонов.
ЧЕРНАЯ ГОРА
«Когда Господь создавал мир, у Него в руках был мешок с горами, но мешок этот прорвался как раз над тем местом, которое и превратилось в Черногорию…»
Край черногорских сербов известен на Западе под итальянским именем Монте Негро. Это название принадлежит Венеции, некогда покровительствовавшей единственному на Балканах независимому от Османской Империи княжеству.
Существуют различные версии относительно происхождения такого странного названия. Дело в том, что со стороны Адриатики известковые горы видятся вовсе не черными, но, скорее, светло серыми. Название «Черная Гора» нужно понимать фигурально – «Страшная Гора». До нашествия османов эти края были необитаемы, тут бродили лишь пастухи да бандиты. Массив гор представляет собою естественный лабиринт, в котором до начала ХХ века не существовало толком дорог, ибо сербы справедливо полагали, что там, где сможет проехать повозка, там неприятель сможет протащить пушку…
***
В Цетинье, древней столице этого сербского края, мне довелось ощутить то, что нынешние душеведы называют «синдромом заграницы». Синдром проявляется в том, что человек умиляется и опьяняется всякой мелочью, олицетворяющей «заграничную жизнь». Начинаешь любить эти городишки уже за одно то, что они такие малюсенькие, что домики – чистенькие, а дорожная разметка – желтая.
Центральная часть города была какой-то игрушечной и напоминала декорации к советским фильмам «про заграницу». Двухэтажные дома тянулись вдоль улицы сплошной стеной, прерываясь лишь на перекрестках улиц. Казалось, вот-вот и из-за угла появится Банионис.
Вскоре в глубине улицы показался мужчина с сигаретой. Он и указал путь к монастырю. Следуя указанному маршруту, я вскоре очутился в зарослях. Счастье ещё, что не занесло в пещеру. Раздался колокольный звон. По звону я и нашел вскоре монастырь. Пройдя сквозь арку, я очутился в таком же игрушечном, как и город, монастырском дворике. По каменной лестнице спускался монах с чудной бородой, раздваивающейся на два клинышка. Я представился. Монах ответил тем же. Я попросил благословения, но он ответил, что пока еще не имеет права благословлять. Долго еще я путался: где священнослужитель, а где простой монах? Привычные для нас наперсные иерейские кресты тут носят лишь игумены.
Узнав, что я прибыл по благословению митрополита Амфилохия, монах Исаак пригласил меня на богослужение, но сумку попросил оставить вне храма. Я сразу не сообразил, что для них эта сумочка могла вполне сойти за взрывчатку.
По окончании службы мы поднялись в трапезарию . Над камином висела икона, которая мгновенно бросилась мне в глаза. Это была хорошо известная мне икона «Снятие печати», на которой были изображены царственные страстотерпцы Романовы. В России еще бурлили полемические страсти вокруг прославления, а в Черногории уже висела икона. И не где-нибудь в келии, а в трапезарии монастыря-резиденции митрополита.
Среди монахов и паломников было немало почитателей царственных мучеников, причем не только среди черногорцев, но и среди македонцев и румын. Вообще, в сербской церковной среде очень сильны русофильские настроения. Отчасти это было следствием того, что после гибели во время Первой Мировой значительной части сербских священников их заменили бежавшие от большевизма русские батюшки.
Сербы – единственные, кто еще не забыл о том, что Россия жертвовала кровью своих сынов для того, чтобы спасти своих братьев от позора и унижений. Несмотря на то, что сербские социал-демократы уже давно рекомендуют «преодолеть ксенофобию славянства и интегрироваться, наконец, в нормальное европейское сообщество», в селах и большинстве монастырей всё ещё видят в нас своих кровных единоверных, единоязычных и единоплеменных братьев. Простые люди помнят, ради кого Россия вступила в гибельную Мировую войну. Тогда мы потеряли все. Еще не все сербы позабыли об этом.
Поэтому-то и разговора о том, «прославлять ли царя или нет?» там даже не возникает. На стене трапезарии висит икона царственных мучеников, а на одной из памятных медалей профиль нашего последнего императора св.Николая соседствует с профилем последнего черногорского короля Николы.
***
От сербиянцев (долинных сербов, обитающих на северных склонах центрального Балканского массива) черногорцы отделены полоской земли заселённой турками и потурчанцами (сербами, принявшими ислам). На дипломатическую и правовую культуру Княжества Сербия, добившегося автономии в середине XIX века, всегда оказывали влияние могущественные соседи – Австрийская и Османская Империи. По сравнению с Сербией, черногорские „понятия» были просты и суровы.
Черногорцу неведомы ужасы европейских застенков и азиатских зинданов. Для сына Чёрной Горы всего ценнее свобода и его наказывали тем, что лишали этой свободы. Побеги из мест заключения в княжестве были крайне редки.
- В тюрьму тебя посадят и оружие отберут. А как покажешься на людях без пистолета и кинжалов? Засмеют ведь. Бабой обзовут...
Черногорца старых времён трудно представить себе без оружия. Лишь у сиромах (бедняков) пояс не украшен милитаристским великолепием.
Вся Черногория имела военное устройство – так же, как казачьи земли в России, Военная Краина Австрии или Османская Империя эпохи своего расцвета. Население разделено на группы, готовые выступить по первому же сигналу. Все военначальники являются одновременно светскими администраторами и судьями.
Вплоть до начала ХХ века черногорцы чурались ремеслинничества, полагая это дело недостойным юнака (геройского парня). Ремеслом занимались цыгане, обитающие оседло. Черногорские цыгане исповедовали Православие, однако жениться на черногорках всё равно не могли.
Князю Николаю стоило немалых трудов насадить ремесла в среде черногорцев. Говорят, что первый черногорец, которому было предложено научиться сапожному ремеслу, хотел лучше быть казнённым, чем взять в руки шило и дратву. Князь вынужден был предложить черногорцу мастерить вместе:
- Если кто-то станет высмеивать тебя, скажешь им, что сам князь тачал сапоги...
Князь и юнак вместе принялись за работу. Начало было сделано.
Воинственность племени черногорских сербов вовсе не говорит об их дикости. Именно в цетиньском монастыпре в 1493г. была сооружена первая в южнославянском мире типография. Литеры дожили до 1852 года. Тогда, во время похода на Черную Гору Омер-паши, литеры были перплавлены в картечь и пули.
***
Увидев в моей сумке бутылку кока-колы, епископ Ионикий строго предупредил меня, что «на территории монастыря употребление сего мерзостного зелья категорически возбраняется»! Я поспешно убедил владыку, что и сам терпеть не могу этого пойла, но бутылку взял из-за ее малого веса и удобной закрутки. А в самой бутылке – самое настоящее черногорское вино «Вранац».
Кто-то посоветовал, чтобы я просто ободрал этикетку, а епископ прищурился и спросил меня:
- Много ли пьет русский путешественник?
Я честно признался, что, по русским меркам очень даже немного.
Оказалось, что в монастыре несколько лет жил «рус Олег», который от кого-то скрывался у них. Он работал поваром и был очень добрым поваром, да только пил страшно. Сейчас он живёт где-то в Цетинье. Благо, что тут, в Черногории, жизнь спокойная, и если человек никого не убивает, то полиция его не трогает. Имя Олег они произносили довольно забавно: с ударением на первую гласную.
Население монастыря было достаточно разноплеменным: помимо черногорцев и сербиянцев были македонцы, один румын, один чех и даже француз. Француз был самым настоящим православным дьяконом, который некогда был театральным художником. Можете себе вообразить Пьера Ришара, но с бородой и в облачении? Таким был наш «падре Жак». Он совершенно не понимал славянской речи, поэтому, участвуя в богослужении, он читал молитву на французском.
Но если француз никак не мог преодолеть речевого барьера, то македонцы, напротив, представляли собою один из бастионов церковнославянского. В отличие от монахов-македонцев, сербы предпочитают служить на народном языке. Отчасти в этом проявляется сербский национализм и извечное противоборство с региональным конкурентом – Болгарией. Студенты-паломники утверждали, что церковнославянский язык является формой русскославянского; который, в свою очередь, является версией староболгарского, но никак не сербославянского. И, вообще, церковнославянский язык им, например, непонятен.
Ну, эту песенку мы уже слыхали…
Приятно было общаться с молодыми паломниками. Мы занимали второй этаж и чердак дома, в котором жили на первом этаже двое цетиньских священников со своими семьями.
Кто-то из числа молодых паломников прибыл сюда для того, чтобы подготовиться к экзаменам в семинарию. Кто-то учится в обычном светском ВУЗе. Кто-то лишен всего, даже дома своего, поэтому и живет тут, выполняя какое-то послушание.
Хорошо было с ними: эрудиция и душевные качества ребят напоминали наш догорбачевский уровень. Здоровяк Милан повсюду носился за мною с географическим атласом, выпытывая об историко-культурных особенностях Украины, Белоруссии, России, Кавказа и многое другое. Хромой румын Лазарь распахивал свои бездонные цыганские очи и, не выпуская ни на мгновение своего рукоделия, выспрашивал об условиях быта в русских монастырях; и когда Москва думает мириться с Зарубежной Церковью?
Судя по тому, какие вопросы задавали мне югославские юноши, и каким тоном они были поставлены, можно было заключить, что к истории России молодые сербы проявляют неподдельный интерес.
***
По контрасту с этим становится таким отчетливым то, что успех агрессии, как рекламной компании, заключается не только в том, что РУХовец рукоплещет избиению сербов «силами поднебесья», но и в том, что мне удалось услыхать пару месяцев спустя из уст человека, облаченного в униформу ВС России:
- Ну, так чё-то, - бросил офицер с внешностью полкового замполита, отгоняя муху, - как припекло, так и давай нам в братья-то набиваться? Чё-т раньше в друзья не лезли!
Такая вот позиция. Как же может офицер, говорящий на русском языке, не знать, что у сербов вот уже несколько последних лет муссировались идеи, суть которых сводилась к тому, что «случись серьезная стычка с Новим Светским Поретком , так Маjка-Русиjа встанет на защиту своих южно-славянских братьев-сербов». А разве может быть иначе? Ведь столько сербов во времена раннего титоизма стали политзеками только лишь за свою русофилию. Их сажали с ярлыками «сталинистов».
Знают ли офицеры, говорящие на русском языке, то, что в сербской школьной программе русская литература занимает место, сопоставимое по объему со всей остальной мировой литературой вместе взятой?
Знают ли наши военнослужащие, что их черногорские коллеги считали для себя особой честью быть обладателями имперских российских эполет? И не нужно сводить все к одной лишь заманчивой перспективе пенсии за выслугу.
Неужели офицеры, пришедшие служить в этот край, даже в общих чертах не изучили основные вехи истории балканских народов?
И даже беглый взор, брошенный в направлении героической сербской армии, не мог бы увильнуть от того поистине всенародного подвига, который вошел в историю как Албанская Ледяная Голгофа.
***
Когда впервые сталкиваешься с сербской церковно-приходской жизнью, то нас, выросших в Русском Православии, многое удивляет. К примеру, то, что святочные имена в сербской церкви носят только монахи, мирские же люди, а также немонашествующие церковнослужители носят самые замысловатые имена.
В связи с этим у меня возникло сразу несколько вопросов: откуда такое разнообразие? И как это можно крестить младенцев не святочными именами?
Однажды я пытался доказать одному сербу, что Иоанн, Йован и Иван это одно и то же, а он лишь дивился моей глупости:
- Ну, как же «одно и то же», когда звучит неодинаково.
Тогда я пытался возразить:
- Звучит неодинаково, но похоже. А это значит, что они имеют один корень, и это всего лишь интерпретация одного и того же имени.
- Братья тоже похожи между собой. И тоже, между прочим, имеют один корень, но это же не значит, что они - один и тот же человек? Сыновья все разные, вот и имена разные. - Потом он добавил:
- Я давно уже подумывал о том, что наука и чтение мудреных книжек лишает человека здравого смысла...
Что бы там ни думал мой мудрый собеседник, я решил докопаться: отчего же у сербов так много однокоренных имен, которые воспринимаются как совершенно разные имена, тем более, как имена крестильные?
Ответ на этот вопрос дает профессор Влайко Влахович в своей книге «Семейный уклад жизни сербов»: «В Сербии есть много имен с корнем жив: Живко, Живорад, Живота, Живомир, Животий и т.д. Много имен в целом Сербстве с корнем вук (волк): Вук, Вукич, Вукашин, Вучета и т.д. Обычно дают имена старых предков - и то, лишь достойных - дабы потомок в них удался. Некоторые семьи строго следят за тем, чтобы не давать имена соседей - ибо передача чужих имен рассматривается как дурной поступок. Это объясняется и вполне практическими причинами. Если в одном селе есть два человека с одним именем, то никогда не понятно, кому откликаться на зов по имени - непонятно кого зовут. Но, если серьезно, то причины в следующем: если один из этой пары умрет или погибнет, то его близкие при упоминании родного имени будут вспоминать ушедшего из жизни родственника и тосковать по нему. Известно, что в подобных случаях оставшемуся в живых тезке из милосердия меняли имя и начинали его называть по-другому... Так и получал ребенок еще одно имя, вместе с крещенским».
Ну, с этим-то понятно. Неясно другое: почему сейчас этими самодельными именами уже крестят младенцев? Имена эти возникли в большинстве своем относительно недавно (в историческом масштабе), следовательно, канонизированных святых, носящих такие «языческие» имена, немного. Как же можно в Таинстве Крещения нарицать крещаемого несвяточным именем?
Красноречивый ответ на этот вопрос даёт «Албанская Голгофа».
Широко известно, что сербская армия издревле славится своим героизмом и боеспособностью. Так, во время I Мировой войны с августа по декабрь 1914 года сербская армия дважды выдерживала фронтальные наступления австрийской армии и дважды переходила в контрнаступления, полностью освобождая свою территорию от австро-венгерских захватчиков. Не сумев проломить сербско-черногорскую оборону «в лоб», центральные державы приготовили смертоносный для сербов удар в спину. Ударили братья болгары.
Несмотря на то, что в конце июля 1914г. болгарское правительство объявило «строгий нейтралитет», уже в начале августа начались переговоры с Германией и Австро-Венгрией о переходе на их сторону. Центральные державы обещали вознаградить Болгарию за счет Сербии, которая присвоила себе всю славянскую Македонию, отвоеванную в ходе I-й Балканской войны у турок. Дело в том, что по предварительному уговору Македония должна была управляться по принципу совместного сербо-болгарского управления.
Есть горькая шутка об отношениях между русскими, болгарами и сербами. «Наши народы представляют собой любовный треугольник: сербы любят Россию, Россия любит Болгарию, а Болгария любит Германию. Кто же любит Сербию? Неизвестно. По крайней мере, ни Германия, ни уж тем более Болгария Сербию не любят!»
11 октября 1915 года Болгария расквиталась с сербами за обиду, нанесенную в Македонии. Это выступление поставило сербскую армию в исключительно тяжелое положение. Когда сербское командование поняло, что зимних боев «остров Сербия» не выдержит, началось то, что впоследствии и было названо Албанской Голгофой. Дабы воинам избегнуть позорного плена, а гражданскому населению экзекуции от рук австрийцев, было решено эвакуироваться на греческий остров Корфу. Путь лежал через ледяные горы Албании.
В этот поход выступили остатки сербской армии и значительная часть мирного населения. Вместе со своим народом в горы ушел престарелый король Петр. В горы ушли все молодые люди призывного возраста, около 30 тысяч. Им грозила рекрутизация в армию центральных держав и отправка на Галицкий фронт. Чтобы не стрелять в русских, юные сербы взошли на ледяную Голгофу.
Из 30 тысяч выжило меньше трети.
Потому-то и говорят сербы, что у них теперь все имена святые.
***
Мое недоумение по поводу жизненной позиции некоторых «эРэФовских» военнослужащих рассеял один сотрудник ОБСЕ:
- Ты что, не понимаешь, что прибыли сюда не те, кто пожелал быть тут, а те, кого пожелали тут видеть. Пожелали увидеть те персоны, которые контролируют «ситечко». И потом… они ведь за деньги сюда приехали. Где в России сейчас «штуку баксов» могут дать заработать? Только тут, на войне. Так что, если захотят сохранить контракт – будут делать все, что прикажут .
Речь шла о перестрелке, которая стала важной вехой в отношении сербов к нам, русским.
Вечером 6 сентября мы возвращались с албанской границы в Цетиньский монастырь. На границе, у самого озера Скадар, мы с о.Матеем встретили больших друзей монастыря: бравого интеллигентного старика Алексея и его сына Аполлона. Алексей родился в Черногории в семье русских белоэмигрантов. После того, как в Югославии переменился политический климат, их семья вынуждена была бежать в Албанию.
На подъезде к приграничному городишке Тузы радиодикторша сообщила такое, от чего мне захотелось буквально провалиться сквозь днище автомобиля:
«...И РУСЫ УБИВАЮТ СЕРБОВ. Русские военные из KFOR-a убили троих сербов в Корминяне около Каменицы, пытаясь предотвратить их нападение на пятерых безоружных албанцев. По сообщению пресс-центра международных сил, русские ответили огнем на открытую пальбу, а в перестрелке погиб и один албанец. Вот как развивались события:
Русские на контрольном пункте в Корминяне услышали стрельбу. Когда они прибыли на место происшествия, то обнаружили трех вооруженных сербов, которые били двоих раненых албанцев, а один был уже мертв. Когда русские стали приближаться, сербы открыли огонь, на что русские ответили и убили всех троих. Детали еще не установлены, однако похоже на то, что пятерка албанцев была в автомобиле, который остановили вооруженные сербы. Потом эти сербы открыли огонь по автомобилю, и не пострадавшие двое албанцев, не раздумывая, бросились вон из салона и спаслись бегством. Корминяне находится в зоне ответственности русских подразделений. Населено преимущественно сербами...»
Вот так. Сознавать можно все, что угодно: кто-то прав, кто-то не прав. Скорее всего, сербы были в этой ситуации не ангелами. Но все это можно лишь осознавать. Кожей же я ощутил совсем другое: «Вот. И вы тоже. Оккупанты».
Мало того, что сдали их на растерзание бомбардировке, вынудили Милошевича в очередной раз капитулировать, а теперь вот еще это.
В сербской среде ходит один апокриф о визите Черномырдина к Слободану. Согласно этой легенде Черномырдин, придя в кабинет председателя Милошевича, сел за стол напротив Слобы и, после паузы, просто взял и сбросил все, что было на столе, на пол.
- Вот так, - объявил «миротворец», - будет со всеми вами, если ты не подпишешь капитуляцию.
Как известно, подписал.
Потом, правда, был марш-бросок к Приштинскому аэропорту в Слатине.
Продут года, быть может даже десятилетия, когда прояснится, наконец, смысл этого марша. Все займет свои места. Станет ясно, что это: героический поступок, достойный воспевания или просто один из ходов многоходовой комбинации?
***
Поскольку я всем сообщал, что приехал сюда для прорыва информационной блокады, то мне предложили помочь Марии в подготовке радиопрограмм из цикла «Маjка Русиjа».
Мария – профессор сербской, хорватской и русской литератур. Ей немногим более двадцати, поэтому ничто не мешает мне потешаться над профессоршой-Машей (как я ее дразнил). Слово «профессор» у них тут, «в Европах», воспринимается не так, как у нас. Профессор – это просто дипломированный преподаватель. Маша учит меня сербскому языку, а я рассказываю ей о геополитических интригах. Сейчас мы готовим передачу о том, как отреагировали на Украине на NATO-вскую бомбардировку.
А ещё я решил приготовить для сербов кое-какие материалы по истории России и Русской Церкви. Это отнимает массу времени – как у меня, так и у всех тех, кого я «напрягаю». Позже я понял, что слишком много лихорадочной суеты было в этом самонадеянном ликбезе. В результате кое-чего важного я так тогда и не смог ощутить, а зря.
Летними вечерами, вместо того, чтобы разом с братией и освободившимися от работы паломниками послушать пение игумена отца Луки и насладится горным видом, я вечно бежал куда то переводить-уточнять-доказывать. Не понимая, что мера слова определяется не тем, сколько я выпалю информации, а тем, что именно изо всего этого останется в душе у собеседника. Но мне ведь не терпелось вступить в информационную войну…
***
Знакомится с соотечественником я не особо рвался. Боялся в очередной раз наткнутся на «мигранта коммерческой волны». К счастью, я ошибся.
Рус Олег снимал маленькую комнатушку без удобств на втором этаже двухэтажной хибары. Из окошка открывался вид на предместье города, который ещё менее ста лет назад по тогдашним законам географии считался «европейской окраиной Ближняго Востока». Удобства были во дворе, но Олег ими не пользовался, поскольку за это нужно было доплачивать особо. Удобства были в пекарне, в которой он работал. Пекарня же была за углом, в минуте-другой ходьбы.
Несмотря на то, что европейский (пусть и трущобный) быт приучил нашего соотечественника к режиму жесточайшей экономии, пьянки-гулянки, которые Олег иногда закатывал, были по-гусарски широкими. Выпив изрядно, он признался мне:
- Я тоже хотел пойти в добровольцы. Многие наши были в Боснии и Крайине. Да только наши же и отсоветовали. Чего добьёшься-то? Нет, сразу, конечно, чувствуешь себя человеком. На сердце легко. А вот потом? Особенно после того, как Ельцин объявил о том, что нет никаких добровольцев, а есть военные преступники. Есть тут у нас один москвич. Бывший. Теперь живет инкогнито. А сменится власть? А начнут всех брать на электронный карандаш? Куда деваться? А потом они между собой в очередной раз перемирятся, а ты, вообще, останешься в дураках. Никому не нужным инвалидом без пенсии?
- Ты спрашиваешь, были ли они христолюбивым воинством? Нет, не были. Но есть одно «но». – Олег призадумался, подбирая аргумент. – По крайней мере, сербы, в отличие от хорватов и муслиманов, своим пленникам глаза не выкалывали.
Тут мне довелось остро ощутить атмосферу Русского Бега. Не помню уже: донимали ли нас насекомые? Кажется, всё-таки, нет…
Олег был плоть от плоти поколения, родившегося в середине 60-х и возмужавшего в небольших промышленных городах юга. Он был хорошо эрудирован, но не был комнатным растением, был деловитым, но не был нуворишем, был жестким, но не циничным и не жестоким. Такие понятия как «честь» для людей этого поколения не просто звук.
На полочке под музыкальным центром лежало несколько сербских книг: томик исторической энциклопедии, изданный при Тито; брошюрка, повествующая о династии Романовых, изданная ещё в 20-е; православный календарь, изданный черногорскими раскольниками-автокефалистами и, наконец, эротический журнал, изданный то ли в Хорватии, то ли в Словении (печатался латиницей).
Из музыки были итальянцы начала 80-х, хард-рок начала 70-х, «блатняк» и «эмигранты». Сейчас Олег включил новый альбом Жанны Бичевской «Господи, помилуй».
Соседи не выдержали и забарабанили в стенку.
- Не могут они русской песни выдерживать. Нервы у них хилые. Ладно. Будем крутить «диско». – И добавил: - пойду изжарю «кобасицы», а ты пока не скучай. На, погляди на девченок! В монастыре у Амфилохия таких журналов не держат.
Олег сунул мне журнал, который мне совершенно не хотелось листать. Тем более тут, в Сербии, и теперь, накануне схватки. Но, чтобы не обижать Олега, я перевёл-таки разговор в иное русло:
- Это что, в Словении такое печатают? А что это такое вообще: Словения?
- Югославская «Прибалтика». Словенцы в Югославии относились к «балканским азиатам» примерно так же, как прибалты относились ко своим бывшим согражданам по Союзу. Словения – это единственная из Югославских республик, которая никогда не воевала. Словенцы единственные изо всех югославян, которые лично не принимали участия в разборках. Не принимали прямого участия, зато подстрекали косовских шиптарей против сербов. Когда на Косово всё началось, Словения без лишнего шума отделилась от федерации и сейчас «катит» за «образцовую демократию».
Словенская «незалежность» была бы невозможной, если бы ещё в сентябре 1990 года в Женеве не был заключен «пакт Горбачева-Коля». Суть пакта сводится к тому, что Союз не будет возражать против того, что фрицы стравят Югов друг против друга. При этом Словения и Хорватия отходят в зону экономического влияния ФРГ. За это немцы не будут мешать Москве рулить в Киеве.
- Ладно, не интересуешься девками, почитай про Словению. А то я заболтаюсь, да сосиски спалю.
Итак, ещё в 1993 словенцы твёрдо сказали «Да» пакту НАТО и прочая-прочая: «Мы должны участвовать в европейской системе коллективной безопасности… Европа заинтересована в нас, потому что мы ещё долго будем играть роль европейской военной границы с бурлящими Балканами».
Впрочем, не всё так уж безоблачно у самых западных славян.
Дело в том, что значительная часть нынешней Словении (словенская Истрия) была «откушена» после Победы 1945г. от фашистской Италии. Теперь в итальянских политических кругах заговорили о том, что неплохо было бы словенцам вернуть отобранную в 1945 и приватизированную в 1992 недвижимость тем, кто по европейскому праву является хозяином. Словенцы ссылаются на свою Конституцию, которая запрещает иностранцам владеть недвижимостью.
Итальянцы возразили, дескать, раз не желаете по-европейски, значит и в ЕС вам ещё рановато.
Осложнились отношения с Хорватией. Югославия всем Союзом выстроила на территории Словении АЭС «Кршко», причем после развала федерации владеть станцией должны были совместно словенцы с хорватами. Но словенские «зелёные» возьми, да и создай шумиху вокруг радиации. Хорваты пытались протестовать против закрытия станции, а словенцы возьми, да и осуди публично позицию Хорватии по отношению к Боснии. А словенцы на Западе преподносились как образцовые демократы…
Весьма занятен словенский опыт решения национального вопроса.
Словенцы составляют около 90% от населения государства. Остальные разделены на две группы: «этническое сообщество» и «уроженцы других краёв бывшей Югославии». Под таковыми подразумеваются сербы.
«Этническим сообществам» гарантируются «особые права»: свободно использовать национальные символы, создавать культурные организации, пользоваться родным языком при судопроизводстве, получать образование на родном языке. В нижней палате парламента предусматривается даже специальная комиссия по делам итальянцев и венгров, и оба меньшинстав набирают по одному депутату в нижнюю палату.
Для «уроженцев других краев бывшей Югославии» никаких особых прав не предусмотрено. Впрочем, они могут получить словенское гражданство.
Да, ещё один штрих: «этнические сообщества» в совокупности составляют 0,59% от всего населения. «Уроженцы…» - 10%. Без Комментариев.
Олег оторвал меня от анализа прочитанного:
- Короче, когда расиянцы вдруг начинают нахваливать Словению, я сразу вспоминаю о словенских сербах, которые строили-строили светлое будущее, а потом оказались «уроженцами». Прямо как мы, русские, в бывших республиках бывшего Союза.
Потом Олег напомнил о том, что мы приглашены в гости к его друзьям. Как раз соберется компания смотреть футбол, попьем вина, ракийи, в конце концов он добавил:
- А заодно поговоришь с людьми про Новый Светский Поредак и про масонов! Правда, они живут проблемами своей горы и о таких вещах не особо задумываются.
***
- Вообще то, я не вмешиваюсь в их разборки. Прав Амфилохий и правы либералы-автокефальцы. Правы сербиянцы и правы црногорци. Пускай сами разбираются.
Мы подошли к дому, где нас ожидали, и Олег добавил:
- Все они – масоны.
Нас встретил на пороге сын хозяина с молодой женой. В самой комнатушке-гостинной было уже битком набито. На столе уже стояли закуски и ракийя, а также фирменное вино для гостя-иностранца. Т.е. для меня. Здороваясь за руку, я искренне тискал черногорские ладони, за что схлопотал замечание от Олега:
- У них не приняты крепкие рукопожатия. Восток. Они полагают, что тот, кто пытается сжать их руку, пытается их вообще ущемить.
Я уже знал, что нужно смотреть в глаза всякому, с кем чокаешься, но о рукопожатиях предупреждён не был. Произошла небольшая заминка с закусками. Хозяева не знали, что сейчас пост, и, когда мы с Марией вежливо отказались от угощений, хозяйка немного засуетилась, но вскоре обнаружила банку с маринованными перцами. Разговор не особенно клеился, тем более что в центре внимания был футбольный матч Югославия-Хорватия.
Эмоциональное тарахтение футбольного комментатора проходило мимо сознания, ибо я ещё не мог разбирать беглую речь. Пришлось ограничиться наблюдением за реакцией аудитории. Вот болельщики одобрительно загудели и рассмеялись. Олег прокомментировал вполголоса:
- Диктор сказал, что если македонцы будут и дальше также приносить пользу отечественному футболу, то мы, может быть, согласимся принять Македонию обратно в Югославию.
А вот наступил перерыв, и болельщики загудели уже неодобрительно. Студенты духовной семинарии побросали пиво и похватали сигареты. Оказывается, комментатор назвал футболиста-сербиянца «белградцем», а черногорца – просто «югославским спортсменом». Олег решил слегка покуражиться над черногорцами с их местечковым национализмом.
- Что, всё ещё надеетесь на то, что эуропейци признают вас отдельной от сербиянцев нацией и примут к себе в Эуропу? Не примут. Признать-то признают. И даже отцепление от Сербии признают, а в Эуропу не примут. А знаете почему?
Присутствующие за столом ещё не ощущали подвоха в речах Олега, а потому внимательно слушали его «поливы». Олег продолжал:
- Приехал тут недавно к нам на Цетинье один международный посматрач из Беча . Приехал проверять: а достойны ли црногорци влиться в Общеевропейский Дом? Ну, в том смысле, что воспитана ли у вас толеранция и есть ли у вас тут сексуальные меньшинства? Вы что на меня так смотрите? В Эуропу без сексуальных меньшинств не пускают. Так вот, - Олег наслаждался ситуацией, - подходит этот самый посматрач к одному старику и спрашивает его, как тот относится к «голубым»? Не понял его старик, тогда тот объяснил, что же он имеет ввиду. «Сач-чувай, Бож-же! », - старик испуганно перекрестился, - «да у нас на Црной Гори такого отродясь не было!» Пошел посматрач в кафану. Продолжает там свою социологию: «А могли бы Вы пойти на это? А за 100 монет? А за 500? А за 1000?» В конце концов записал в своем меморандуме: «Црногорци и хомосексуалност. М-да… Интерес есть, но никаких инвестиций не хватит!»
Олег засмеялся, Мария покраснела, молодожены улыбнулись друг другу, а болельщики вспыхнули:
- Что это ты, рус, нас так позоришь? Что мы, по-твоему, такие продажные?
- Да о другом я. Пока вы ещё црногорци, вы никому не нужны, а вот превратитесь в эуропейцов-монтенегрини, тогда и примут вас в Общий Дом. В качестве пограничников на муслиманском кордоне.
Я, кажется, сообразил, куда Олег клонит, а потому решил включиться в разговор:
- Не в мусульман нужно стрелять, а в тех, кто нас друг на друга подстрекает.
И тут впервые за вечер заговорил дальний родственник хозяина. У смуглого, даже скорее, бронзовокожего родственника были совершенно нехарактерные для черногорца соломенные волосы. Складывалось впечатление, будто они выгорели. Но не от солнца, а от той доменной печи, которая бушевала внутри. Казалось, что сполохи этого внутреннего пылания поблескивали в холодных голубых глазах. Он кивнул Олегу на меня и негромко проговорил:
- Рус, переведи новинару вот что. Скажи ему, что мы и не собираемся стрелять в шиптарей и муслиманов. – Родственник выждал небольшую паузу и добавил: – Мы их так переколем.
***
Исторически сложившиеся особенности черногорского народного характера нынче идеологи „незалежной от остальной Сербии республики Монте Негро» пытаются истолковать в том смысле, что сербиянцы вовсе не являются братьями черногорцам: ибо именно черногорцы сохранили древнесербский дух, в то время как сербиянцы – это выродившаяся часть Сербства, ассимилировавшаяся с румынами и другими неславянскими народами.
Сепаратистская пропаганда мало чем отличается от украино-руськой, согласно которой „именно украинцы являются потомками древних русичей, в то время как великороссы – это азиатское племя, укравшее у руськых имя, веру и первородство...”
Предки нынешних сербов были разделены на несколько королевств: Зета, Рашка и Босна. В контексте разговора о черногорской идентичности в частности и традициях сербской государственности в общем, нас интересуют древнесербские государства Рашка и Зета.
Рашка охватывала просторы котловины, именуемой ныне долинами Метохия и Косово Поле, а также северную часть Македонии и равнинную часть нынешней Черногории. В конце Х века от Рашки отделилась Зета (дольная часть нынешней Черногории и Герцеговины). Однако вскоре сербские государства были поглощены Византией.
В 1044 году сербский вельможа Стефан Воислав поднял восстание против Византии и одержал победу. Сын Воислава, Михаил, стал первым в истории сербским королём, получивший корону от папы.
Ныне идеологи автокефальности черногорской церкви вкупе с антисербски настроенными сепаратистами трактуют этот поступок первого сербского короля как «цивилизационный выбор в пользу католицизма», однако даже невооруженным глазом виден голый политический расчет.
Поскольку линия раздела канонических территорий Рима и Константинополя на Балканах не была тогда ещё определена, то Михаил мог получить корону как в Цариграде, так и в Риме. Но как мог будущий король ехать в Царьград, если его отец фактически отломил у Византии изрядную провинцию и, т.о. находился с Царьградом в состоянии войны? Разумеется, Михаил отправился за благословением в Рим.
Началось формирование новой сербской державы – теперь уже вокруг Зеты. И как ранее Зета входила в состав Рашки, теперь уже Рашка входила в состав Зеты. Такое сербское «двудержавие» было характерно до самого последнего времени; и кульминации достигло после победы сил Балканского Согласия над Османской Империей в 1912г., когда все сербские земли, порабощенные в течении более чем четырёх веков, были освобождены.
Черногорский король мечтал о возрождении древнесербской православной державы, которая охватывала бы земли Черной Горы, Сербии, а также оккупированной тогда Габсбургами Боснии и Герцеговины. Объединяющим центром должен был стать обновлённый Патриархат Православной Церкви. Церковь тогда была разделена на несколько юрисдикций. Никола намеревался объединить все церковные области вокруг трона Печьского – древнесербского православного центра.
Сербский принц, который возглавил государство, в котором растворилась и Черногория, и Сербия, планировал другое. Когда закончилась Первая Мировая, и Великие Силы начали расчленять повергнутую Австро-Венгрию, то особое место в послевоенной географии должно было занять Королевство Южных Славян, которое бы объединяло вокруг Белграда как сербские земли, так и южно-славянскую область Австро-Венгрии. Вот о таком государстве и мечтал честолюбивый принц. Объединяющим фактором для югославян должна была стать идеология «Европейского Просвещения и Южнославянского единства». Вопросы Церкви и религии в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев должны были быть всего лишь личным делом внутри семьи и не более того.
***
Наивно полагать, будто объединение сербов могло произойти по „черногорскому сценарию”. Белград был одним из очагов общественной жизни Балкан. Цетинье же был политическим захолустьем.
После того, как в ходе гражданской войны 1941-44 к власти пришёл Тито, территория королевства была разделена на республики и автономные края. Черногория оказалась отделенной от Сербии границей. Тогда ещё административной.
После разрушения Югославской Федерации Черногория единственная осталась в союзе с Сербией. Против этого Союза выступает часть европейски ориентированных либералов, которые именуют себя „монтенегрини». Таких пока ещё немного. Но их число могло быть большим, если бы увенчались успехом попытки конституционно закрепить снижение статуса Черногории в Союзе.
Такую кампанию ещё в июне 1994 г. начинала сербиянская Демократическая Партия. Большой резонанс вызвало заявление Зорана Дьжинджича: „Не могут несколько сот тысяч черногорцев иметь такие же права, как и несколько миллионов сербов. Прошли времена братства-единства. Югославию надо менять по принципу: один человек – один голос. Маленькая и бедная Черногория не может пополнять 50% союзного правительства. Это нелогично».
В противовес этому, глашатаем общесербского единства является Церковь. Черногорско-Приморская Митрополия, решительно выступает против автокефальной идеологии «црнолатинашей».
Вокруг „црнолатинашей” вращается лишь часть цетиньских интеллектуалов из среды местных сепаратистов. И если провокации, подобные речам Дьжинджича, сойдут на нет, то в Черногорском общественном мнении укоренится формула: «Сербское имя и черногорская фамилия».
***
В летнем кафе, расположенном в скверике здания, бывшего когда-то Русским консульством, мы с Олегом и Машей-профессоршей встретили Радо, который приехал на родину своих предков из Америки:
- Надоели мне эти «солитеры» (так сербы называют небоскребы) и вообще… В Чикаго идут тяжелые кровопролитные бои, - явно декламировал молодой дьякон, - жертвы этих боев, будучи уже давно покойными, все еще продолжают смеяться перед телеэкраном. Или же плакать перед ним. Какая радость, что я бросил этот город живых мертвецов ради леса, в котором соприкасаешься со смертью. Пусть даже и сея ее.
Захмелев от стопки ракийи и бутылки пива, крепкий молодой черногорец начал бахвалиться:
- Да, в Вуковаре всякое было… Но что характерно: какой-нибудь сербиянец застрелит усташа, и потом, после боя, этого студента всего прямо выворачивает наизнанку. То ли дело мы – черногорцы. Черногорец не то, что из пушки, этими вот руками заколет врага – и ничего!
Маша тоже слегка опьянела и, схватив сигарету, впилась восхищенным взором в героя. Я с укоризной глянул на сигарету, и девушка слегка смутилась. Радо продолжал:
- Это потому, что мы живем среди скал. Наши сердца – как кремень. Мы, черногорцы, привыкли к смерти и к войне! Нам она нипочем. А сербиянцы… уже не то. Но нас, черногорцев, мало осталось: в десять раз меньше, чем сербиянцев. Потому что как война, так черногорцы – вперед! К оружию, соколы! Оттого то нас и гибло столько. Вот и теперь. Слобо сказал: «Даешь Великую Сербию!» И кто воевал? Черногорцы. А сербиянцы свиней пасли и продавали на базаре мясо. Мы воевали: и в Крайине, и в Боснии, а они наживались. Теперь мы решили: хватит!
Я подумал: «И вам теперь наплевать на то, что рядом лежит оскверненное Косово Поле?»
Олег решил притормозить «поливы» своего друга.
- Так что, ты с войны ничего себе не привез? Что Аркан вам не отдавал квартал на три дня?
Речь шла о том, что отвоеванные у противника кварталы отдавались бойцам добровольческих подразделений в качестве приза. Радо закручинился, но Олег решил его растормошить; и пошел просить бармена, чтобы тот поставил кассету с «Поручиком Голицыным», которую рус всегда носил в кармане. Труженик сферы услуг отказал Олегу, на том основании, что мы своими русскими песнями распугаем всю клиентуру. Немного поодаль стоял бильярд – и теперь собирался народ.
Радо развез нас по домам. В салоне произошла небольшая дружеская перебранка по поводу того, какую музыку слушать? В магнитоле играли песни группы Doors (и молодая профессорша Маша «требовала продолжения банкета…»), а Олег запротестовал и умудрился воткнуть кассету с эмигрантским «шансоном». Черногорцы неплохо понимали по-русски, поэтому их возмутила тематика песен. Но Олег перешел в контратаку, утверждая:
- Да, это точно ты подметил, что ваши черногорские сердца как камень… Дубовые ваши сердца и бесчувственные. Да и как вам почувствовать чужую боль? Как вам ее заметить? Вы же со всех сторон горами окружены – оттого-то для вас ничего в мире и не существует. Кроме вашей Црной Горы! А мы живем среди просторов. Оттого и душа русская – необъятна! Как и песня наша. В которой есть место и для изгоев. А… Вам этого не понять!
Молодой дьякон-черногорец поступил очень мудро: он не стал ничего доказывать Олегу, а просто пригласил его на «козленка в молоке», которого обещал приготовить после поста. Впрочем, попробовать это яство мне не довелось.
***
Как-то мы с хромым румыном Лазарем шли через городской парк, который отделял цетиньский монастырь от домика, в котором мы обитали. Мы брели нога в ногу по парку, поросшему многовековыми деревьями. Было сумеречно. Дабы поддержать горевавшего Лазаря, я старался вчувствоваться в его состояние и даже сгорбился так же, как и он. Несчастный румын был инвалидом (он был не только хромым, но и горбатым). Родом Лазарь был из Воеводины. Всю свою пенсию по инвалидности он тратил на оплату коммунальных услуг, а жил с продажи своего рукоделия – плетеных четок. В родном местечке жизнь у хромого богомольца была несладкой, поэтому он паломничал по монастырям. Благо, что условия быта в сербских монастырях неплохие.
Лазарь был русофилом. Он не только переживал по поводу раскола в Русской церкви, но и пытался переписываться с Джорданвиллем. Не знаю даже: отвечали ли ему наши зарубежники… Но писал он много всяких писем. В письмах он рассказывал о дефиците информации и о тяжком материальном положении инвалидов в блокированной мировым сообществом Югославии. Смиренно просил пожертвовать какую-нибудь церковную литературу. В его келейке висели ксерокопии портрета о. Серафима (Роуза) и св. государя Николая II.
Мимо нас, ковыляющих по парковой аллее, пробежали два юноши в тренировочных костюмах. На спинах курток у молодых черногорцев были написаны слова, состоящие из трех букв. Слова, бывшие ругательством для тех моих соотечественников, которые сопереживали страждущему сербскому народу. Эти три буквы принадлежат латинскому алфавиту: «u», «s» и «a».
Эта надпись почему-то меня задела даже больше, чем эмблема Сербского Креста с четырьмя литерами «С», нарисованная было на стене в центре города, но вскоре грубо закрашенная каким-то «незалежником-монтенегрини».
Что ж, похоже, в Черногории мне делать больше нечего.
А от «синдрома заграницы» уже через две недели не осталось и следа.
***
- Косово – это уже другая планета. Марс, - печально ответил студент Драган на мой вопрос о том, как именно можно туда попасть. – Сербы там сейчас живут только в «энклавах» - как индейцы. Никто не смеет выйти за пределы своей резервации – иначе смерть.
Когда я сказал Маше, что сыт уже Черногорией и собираюсь, наконец, добираться туда, ради чего я и приехал сюда, то она поскучнела и осторожно спросила меня:
- А если бы ты нашёл здесь работу, ты бы ведь не стал бы ехать…ТУДА?
Сербы так и говорят: «еду ТУДА» или: «приехал ОТТУДА». «ТАМ, ДОЛЕ произошло то и это». Само слово «Косово» сербы произносят с благоговением или же даже и не произносят, заменяя указателями. Священная земля находится под пятой оккупанта. Люди, сохранившие ещё сербский дух, не упоминают дорогое имя всуе.
Сообщаю о своём решении митрополиту Амфилохию. После короткой паузы он сказал, что если я не просплю, то могу завтра же выехать в монастырь Печь Патриаршия. Сёстры как раз нуждаются в помощи. Тем более что сутра туда отправляется небольшой караван.
Меня поместили в джипе митрополита. Вместе с нами ехала парижанка мадам Добрила, сербкиня, родом из городка Дьжяковица. Сейчас Дьжяковица в итальянском секторе оккупации. Как настоящая патриотка, Добрила, едет туда, где её народу сейчас тяжелее всего.
***
