У СТАРЦА
А для меня открылась заскрипевшая дверь в темную келью. Зрелище, как сказала бы нынешняя молодежь, было не слабое. В центре кельи стоял просторный черный гроб покрытый плотной черной тканью, исписанной золотыми буквами славянской вязи. Стоял около гроба огромный мужичина в рясе, в монашеском куколе, тоже исписанном. Я даже, честно сказать, растерялся: подходить ли под благословение? Перекрестился на передний угол.
- Ушел я из монастыря, - смиренно произнес старец. – Дымно там, смутно, закопчено. Звон есть, а молитва на ветер. Показуха одна для архиереев. Мне подавай келью. Да чтоб гроб из целикового дерева. – Он пристукнул по крышке гроба. – Ложись, примерь. Хватит духу?
- Думаю, у меня свой будет со временем, - также смиренно ответил я.
- Всё взрывается, - закричал старец, - всё горит, всё затапливается, низвергается и извергается, падает! Всё трясется! Все видят? Все! Даже слепоглухонемые. И кто понимает? А? От труса, глада, мирского мятежа и нестроения, кто спасет?
- Господь Бог, - смиренно отвечал я.
- Кто этим проникся? - кричал он. - Кто вразумился? Все на физику списывают, на химию. А? В гробу сплю. Вознесение мое близко. Ближе, чем это дерево.- Ткнул пальцем в бревенчатую стену. - Сядь! Присядь. Что в лоб, что по лбу.
Я сел на скамью, которая шла к порогу от переднего угла. Старец взметнул воскрылия одежд и возгласил:
- Продалась власти церковь, ох продалась! Ох, скорблю. Время скорби к ограде придвинулось, кто внял? Ныне отпущаеши, Господи, а на кого мир оставлю, Россию – матушку, ох, на кого? Ах вы, пренеосвещённые митрополиты, архиепископы, епископы, пастыри и архипастыри. Воздежу к вам руце мои и перстом указую: оставили, греховодники, пасомых, пошто попечения о плоти превратили в похоти? ох, невмоготу, нечем дышать! С дьяволятами ватиканскими молитесь, вот вы как экуменистничаете! Устегнуло время церкви, кончилось. Предсказанное! Ангелом света изображается антихрист, а вы всё в церковь ходите, ах слепцы! Како чтеши Писание? Семи Церквам писано в Откровении Иоанна, апостола любви, семи! Дожила хоть одна? Вот и не верьте в Апокалипсис!
Старец и причитал, и угрожал, а то и обличал. Можно было понять так, что никто ему не угодил, особенно из священнослужителей. Но зачем он хотел меня видеть? Терять мне, опять же, было нечего, я сказал:
- Простите, батюшка, можно к вам так? Не разумею довольно слов ваших. Не сердитесь, но все ваши речитативы походят на шаманское камлание, а вы на ряженого. Можно спросить: вы давно причащались?
- А сколько раз за сорок лет причащалась Мария Египетская?
- Там пустыня, там ангелы ее причащали.
Он подошел. Взгляд его, признаюсь, был пронзителен. Седые усы и борода росли настолько сплошь, что и рта не было видно. Откуда-то, из волосяных зарослей понеслись напористые слова:
- А здесь не пустыня? А? Здесь нет ангелов? Нет? Не видели? А видят те, кому дано. Вот вам в ответ на Марию Египетскую.
- Ещё раз прошу прощения, - сказал я, невольно делая шаг назад.
- Исходящее от нас, то сквернит человека, - уже спокойно заметил он. – А что исходит, от людей? Испорченный воздух, похмельные выхлопы, вопли эстрады, матерщина и блуд. Если бы от людей исходила молитва, с бесами было бы покончено. Все святое оплевано! Тяжело не то, что тянет плечи, а то, что душу не радует.
- Смиренно внемлю и ничесоже вопреки глаголю, - сказал я. - Но за что же все-таки вы так нападаете на священнослужителей?
- А это сие яко будет како? – язвительно вопросил старец.
- Грешно осуждать, - не отступал я. - Осуждать грешно, а тем паче обличать. Кто мы, чтоб обличать?
- Не знаю, кто вы, а вот я-то знаю, чья кошка чье мясо съела. В роскоши утопают. Все знаки предреволюционные. Это они видят? За заборами живут, с охраной ездят, обжираются в застольях по пять часов.
- Есть и старцы, - миролюбиво заметил я.
- Старики есть, где ты старцев видел?
- Надеюсь, он предо мной. Вас именно старцем рекомендовали.
- Это как Бог рассудит, - скромно ответил старец. – Старца кто делает? Народ. Но не эти же, от кого я ушел, не просители. Сидят часами у кельи, ждут. Заходит, на колени: «Спаси!» - «От чего?» - «Помидоры у меня выросли фиолетовые. Я думаю, мне их соседка марганцовкой поливала. Накажите ее». – «А помидоры ела?» - «Да». – «Вкусные?» - «Ну да». – «Ну и иди, и ешь свои помидоры». Разве такие вопросы надо старцу ставить?
- Амвросию Оптинскому тоже простые вопросы задавали.
-Так то Амвросий. Великий старец! Ему можно о всякой ерунде говорить. А меня надо на больших вопросах выращивать.
- Например?
- Например? – старец подумал. - Есть ли двенадцать тайных старцев на Афоне и кто к ним на подходе? Или: «Ще Польска не сгинела?» Или: «Ще не вмерла Украина?» - А я отвечаю: «Ще, чи не ще, нам-то хай коромысло гнэця, хай барвинок вьеца». Довели Россию! Одно воровство да похоть. Сплошная тьма тараканья. Поздно уже, нет России.
- Куда же она делась? – вскинулся я. - И возрождаться ей не надо, она жива. Стоит на основании, которое есть Христос. С чего ей погибать? Как наскочат враги, так и отскочат. Ну, сорвут кой-где камня три. Нам только на Бога возвести печаль свою, Он препитает.
- Капитулянские настроения, - выразился старец.
- Но мы же ни в земной жизни, ни в загробной не сможем выйти из созданного Богом мира. Мы – гости в его доме. Гости мерзейшие: паскудим, заражаем землю, воздух, воруем, пляшем на костях, за что нас еще привечать? Первой провалится Америка, а потом и весь мировой безпорядок, как костяшки домино. Россия еще подержится. Да и то.
- Что «да и то»?
Это меня спросил не старец, а Николай Иванович, оказавшийся вдруг рядом.
- Да и то, если и она провалится, то и это будет справедливо. Залезла свиная харя Запада в русский огород, мы ей за ушами чешем. Малое стадо спасется. Так оно и было всегда. Всегда на шею садились: то иностранцы, то большевики, то коммунисты. Сейчас вот демократы. Да ведь и они не надолго. Скоро заерзают от неудобства и страха. Ну, может, их-то изгнание без крови обойдется.
МЕСТНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Старец, сидя на стуле, закрыл глаза и всхрапнул даже. Николай Иванович поманил меня. Мы вышли.
- Ну, и как вам наш старец?
- Извините, отделаюсь незнанием. Может быть, он из бывших монахов или священников? Самость, гордыня видны в нем. Они в нём настоящие. А он? Не знаю.
Обратная дорога по коридору оказалась гораздо короче. Мы вернулись в комнату, откуда меня недавно увела к старцу Лора.
- Тогда я отдыхать, да? – спросил я. – «Скоро утро, но еще ночь». Из Иеремии.
- Насчёт времени дня поспорю. Какая же ночь, когда мы способны сотворить день. – Николай Иванович подошел к стене, оказавшейся чёрной портьерой и рванул её в сторону. Солнце засияло во все широченное высокое окно. Я даже зажмурился.
- Отдыхайте, переодевайтесь и - на заседание. Увидите правительство России. Будущее.
- Всё-таки, о старце. Он актёр? – спросил я.
- Вы меня восхищаете. Старец, каких много, вам интересен, а сообщение, что здесь правительство России, пропустили мимо ушей.
- Да и оно, думаю, искусственное.
- Нет, оно со старцем не корреспондируется. Так что позвольте вам этого не позволить. Оно настоящее.
Я поглядел на Николая Ивановича. Он был спокоен. Что бы еще такого спросить?
- Сейчас в доме моём, где вся эта мыслящая братия, вечер, ночь? День?
- Сейчас посмотрим. – Николай Иванович потыкал в кнопки компьютера.
На экране проявилось задымленное пространство моей избы и мои собутыльники. Махали руками. Сильнее других Ильич. Ахрипов, агроном Вася и Лёва спали. Оборонщик разливал. Ни Аркаши, ни Юли, ни Гената не было. Я вслушался:
- Интеллего де**мовое, молчать! – кричал музыкант Георгий. – Правильно Ленин характеризовал интеллигенцию. Он-то побольше других ушей Амана сожрал!
- Так он по себе и судил! – закричал наш Ильич. – Он же знал, что говорит, сам же интеллигент.
- А нынешние даже и такого имени не заслуживают. – Это проснулся социолог Ахрипов. - Если они уже педерастам дают зеленую улицу, знаете, как их назовем, запишите. Назовем их либерастами.
- Звук прибавьте, - попросил я Николая Ивановича.
- Сейчас некогда. Не волнуйтесь, все их слова записываются. Если интересно, потом сделаем распечатку. Вообще, крепко выражаются. – Он поглядел на бумаги около экрана. – Это вы их заразили мыслью о создании музея человеческой мысли? Последние два дня как-то они стали оживать, а то все сплошной хор «Бродяга Байкал переехал», да «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг».
- Они и сами в состоянии заразить кого угодно.
- Да уж. Выключить?
- Минуточку. – Я поглядел на моих знакомцев. Они по-прежнему жили там, в избе, в этом же реальном, или уже ирреальном? времени, плавали за стеклом экрана, как рыбы в мутной воде. – То есть все они, и я, и тот, предыдущий, о котором я хотел бы узнать побольше, все были у вас под колпаком?
- А как вы думали? – даже обиженно ответил Николай Иванович. – Не можем же мы за просто так, за здорово живешь такую артель содержать. Правда, сейчас скинули с довольствия: не оправдали надежд. То есть специалисты они, любой и каждый, на все сто, но по выводам исследований разочаровали. Сейчас пустили их на безпривязное содержание, в масштабах, конечно, ограниченных. Кто сопьётся, кто… да, что мы о них?
- То есть отсюда они уже не выйдут?
- А зачем? – хладнокровно ответил Николай Иванович. – Им уже некуда возвращаться. Да и не надо. Зачем? Мы в известности не нуждаемся.
- Возьмите подписку о неразглашении.
- Ну, не детский же сад, - упрекнул Николай Иванович. – Подписка. Но попробуем еще их использовать. Так! Переодевайтесь, вас проводят.
- Николай Иванович, еще просьба – показать дом Ивана Ивановича.
- А кто это? - спросил Николай Иванович?
- Так, ерунда, - неожиданно для себя отговорился я. – А вот вопрос: могу я им отсюда что-то сказать? Они же меня начальником считают.
- Вообще не практикуем. Хотя? Хотя, что мы теряем? Как гром небесный ваш голос прозвучит.
- Честно скажу, ещё из-за того прошу, - объяснил я, - мне надо увериться, что не сплю, что всё происходит у них и здесь в одно и то же время.
- Да ради Бога! Только замечу, это для них будет впервые. Пожалуйста, короче, несколько слов. – Николай Иванович опять ткнул куда-то в клавиатуру. В избе раздался сигнал, который звучит в аэропорту перед объявлениями. Все там прямо вскинулись и замерли.
- Слышно меня? – спросил я в микрофон.
- Так точно! – первым очнулся оборонщик.
- Поняли, кто с вами говорит?
- Д-да! – как выстрелил оборонщик. – Товарищи офицеры!
Все вскочили.
- Слушать и выполнять! – скомандовал я. - С этой минуты приказываю встать на просушку! Резко протрезветь! Как поняли?
- Так точно! – отрапортовал оборонщик.
- Конец связи.
Экран погас и стал обычным матовым стеклом.
- Лихо вы их, - подметил Николай Иванович. - Идемте.
Мы пошли по коврам зимнего сада и Николай Иванович, как бы между прочим, спросил:
- А вчера, ближе к вечеру, вы куда-то прогуливались?
Я чуть не сказал про Ивана Ивановича, но что-то остановило меня.
- Проветривался. Там же дышать нечем. Их корпоративная пьянка пропорциональна интеллекту. Все по-русски – спиваются мастера, а подлецы никогда.
То есть, подумал я, Иван Иваныч у них не под колпаком. Зачем-то же мелькнула эта мысль?
ГЛАВНЫЙ РАЗГОВОР
- Николай Иванович, - сказал я, - благодарю за откровенность и надеюсь на ее продолжение.
- К вашим услугам.
- Итак, зачем я вам?
Он на ходу поправил какое-то экзотическое растение в керамической вазе, потыкал указательным пальцем в землю цветка, покачал головой.
- Сухо. Работнички. – И ко мне: - Вы говорили, что у России нет никаких секретов. Но согласитесь, это и есть секрет.
- То есть, чего это она все никак не помрёт?
- Хотя бы так спросим.
- Россию хранил Удерживающий, царь православный. А нет его, кто хранит? Россия же жива. Хранит Сам Господь Бог, Дух Святой. И это реальность. То есть никому не надо с нами связываться. А всё неймётся. Упование на золото да на оружие. Какой был великанище Голиаф? А как вооружен! Что рядом с ним Давид? Несерьезно же. Но победил. Дело не в оружии, в духе. Бомбить стариков и детей ума много не надо, но ведь до поры, до времени. Цивилизация Америки – путь в бездну с оплаченным питанием и проездом. Хорошо бы наших побольше с собой захватили.
- А вы кровожадны.
- Ничуть. Мораль демократии заглушает страх Божий, отсюда рост числа развратников. О них говорю. Их жалеть?
- Что вам, не все равно, какая у кого ориентация? Вы об этом? Свобода.
- Ну вот, пусть свободно и гибнут. Это же Россия – страна целомудрия. Помните картину «Апофеоз войны», пирамиды черепов? Это черепа педерастов Ближнего Востока. А Карфаген, Содом и Гоморра, Помпея? Все гибли от разврата. В России такой заразы не водилось.
- Всегда узнаёшь что-то новое, - Николай Иванович остановился, слегка повернул около цветка лампочку обогрева и освещения. – Забудем извращенцев. Вопрос: Революция возможна сейчас в России?
- Нет. Революционеры банкирами стали. – Хотя… хотя в России все возможно. Рецепты революции прежние: три дня населению хлеба не давать, ворье и шпану из тюрем выпустить, винные склады сами разграбят. Как Ленин учил – телеграфы и банки взять. Телеграф уже необязательно, связи хватает, а банков, на радость шпане, стало побольше. Охранники тоже оживятся, и они не дураки гибнуть за буржуев. А для молодежи, нашей и не нашей, очень сладостна музыка водопадов осколков стекла разбитых витрин. Электростанции и водопровод взорвать, газом побаловаться. Бомбы с удовольствием будут бросать бомжи. Запасов взрывчатки – тонны. Но думаю, пока будет тихо. Помойки сейчас сытные, собаки хлеба не едят.
Николай Иванович неопределенно позжимал и поразжимал пальцы правой руки.
- Вообще, Николай Иванович, при разговоре о России надо все время держать в уме, что ей нет аналогий. Глупость наших правителей в том, что они насильно тащат Россию в мировое сообщество. Да, мы на одной планете, но мы другие. И единственные. Мы от хлеба и зрелищ не погибнем. На шее у нас всегда сидели всякие захребетники. Но где они? Вопят из ада, завидуя нищему Лазарю. - Я подумал вдруг: а зачем я все это ему говорю, такому умному?
- Вы спросили, зачем вы здесь? – заговорил Николай Иванович. - Отвечаю. Хотя мы и недовольны результатами труда этой когорты, но решили еще попробовать. Знания у них, не в пример зашоренным западным ученым, прочны и разнообразны, не бросать же на ветер такое богатство. Не вам напоминать школы демагогов в античности, не вам сообщать, что система демократии была создана искусственно по заданию плутократов. Но вот, по прошествии веков, начала давать сбои, разболталась в пути. Вопрос: подлежит демократия ремонту или безполезно ею заниматься и надо изобретать что-то другое? - Николай Иванович сделал паузу. – Вот за это мы и хотели их посадить под вашим чутким руководством. Наша установка – всё-таки не торопиться со свержением демократии, а выработать рекомендации по ее укреплению, обезпечить ее жизнеспособность для начала лет на двести. Ведь уже было двести лет вместе. Возьмётесь?
- Русский писатель помогает демократам? Сон смешного человека.
- Знаете, скажу до конца. Мы не наивны и понимали, что Россия быстро распознает сво**чизм чикагских мальчиков. Я один из них, но не хапал, я русский. Есть реальная Россия, ей надо помогать. Много ли в прошлые годы было воплощено в жизнь проектов ваших друзей? Вы жалели деревни – их сносили, кричали о сбережении леса – его вырубали, были против показа западных развратных фильмов – их крутили день и ночь. Что касается монархии, это, простите, такая утопия, что и обсуждению не подлежит. Надо - дадим конституционного монарха, жалко, что ли? Взят, взят ваш помазанник Божьей волей, молитесь, да и достаточно. Надо Россию спасать в современных, - он это слово выделил, - условиях. Ничего не возвращается. Да и вы в прежнюю свою жизнь уже не вернётесь. Да, так. Слушайте, - вдруг вдохновенно заговорил он, – ведь может же быть, хоть раз в мировой истории такое, что закулисный кукловод - русский человек? Мне ничего неважно, неинтересно, кроме того, что я сделаю Россию страной будущего. Я прекращу воровство чиновников страхом наказания, уничтожу пьянство штрафами, запрещу аборты, поставлю пределы нашествию иноязычных. Это плохо? У меня нет личной жизни, и не было, и не будет. И я никого не жалею, а прежде всего себя. И вам говорю: вам всё равно тут погибать, так что… делайте выводы.
Мы вышли в просторный вестибюль, в который выходили коридоры.
- Слишком по-разному смотрим мы на будущее России, - только это я и смог ответить Николаю Ивановичу.
- Ничего, ничего. – Он уже был спокоен. - Переодевайтесь, и на заседание.
Появилась Лора и почему-то шепотом, на ходу сообщила, что старец просит меня зайти к нему. Что-то внутри сказало мне: не надо. Проводила до дверей номера. На окнах в нём были тяжелые бордовые портьеры. Отвёл их в сторону, но за окном, со стороны улицы были плотные серые ставни. Я уселся на диван, посидел, тяжко вздохнул и пошел под душ.
Вышел, увидел на диване два костюма. В клеточку и в полоску. Моего размера.
ЗАСЕДАНИЕ. СТРАХИ И НАДЕЖДЫ
Комната была овальной. Стол в центре, пользуясь выражением Николая Ивановича, с ней корреспондировался, то есть тоже был овальным. По стенам, скрытые полумраком, пейзажи разных широт и долгот, на столе перед каждым откинутая крышка компьютера, микрофон. Было это все и предо мной. Я уже был переодетый и освеженный душем. Настойчиво пахло каким-то дезодорантом. Ни мне никого, ни меня никому Николай Иванович не представил. Он тут явно был центровым.
- Докладывайте, - пригласил Николай Иванович мужчину, сидевшего напротив меня, но не назвал его. Мужчина, взглядывая на свой экранчик, говорил долго. По тому, как его слушали, я понял, что ничего нового для присутствующих он не сказал. Но слушали вежливо.
Доклад говорил о судьбах планеты. Я кое-что помечал для себя на листках бумаги предусмотренной богатой авторучкой. В докладе рассматривались варианты гибели планеты. Все государства как-то дружно, не от одного, так от другого, закруглялись, только вот Россия не лезла ни в какие рамки. Не получалось ее сравнить ни с одной страной, она даже и не страной представлялась, а целым миром, цивилизацией со своей религией, культурой, будто и не земная была, а пришедшая извне. Кстати, она, единственная, не была создана путём захвата. Её исследовали больше других. Докладчик сообщал:
- Надежды, что с разрушением Союза, и Россия погибнет, не оправдались. Не было учтено, что Россия за века выживания привыкла к минимуму потребностей. Тогда было изобретено и внедрено в Россию через агентов влияния понимание, что все народы развиваются и идут по одному пути. И если ты не идешь по этому пути, ты не цивилизован, ты дикарь, твое место в обслуге золотого миллиарда.
Про золотой миллиард давно надоело слушать, но тут было такая уверенность, что это дело решенное, данное, и тех, кто ставит сие под сомнение, ждёт судьба подчинённых доллару стран. Глобальный рынок создаст счастье уменьшенных численностью народов.
Свет так падал на стол, что лица заседающих были плохо видны. Из-за их спин на освещенную поверхность стола чьи-то, может, Лорины, может, Викины, обнаженные руки ставили чашки с чаем и кофе, приносили всякие печенья, сладости. Передо мной, хоть я и не просил, возникла розетка с желтым медом.
- Только не надо о демократии рынка, - безстрастно вещал докладчик, - оставим это для дураков. Кто когда видел, чтобы рынок управлялся демократически? – Никто не возразил. Докладчик поехал дальше:
- Всего успешнее убивает Россию именно рынок и внедренная в нее финансовая банковская система. Вместе с тем правящие миром семейства недовольны темпами гибели России, требуют их ускорить. Почему? Россия – единственное препятствие на пути к мировому господству. Она – тот полюс, к которому интуитивно стремится погибающий мир. Переубедить Россию, и это надо признать, не удаётся, она упряма до непонятно какой степени, поэтому её решено уничтожить. Для начала…
- Затопить Москву? – подал кто-то голос.
Я всё не мог поверить, что всё происходит всерьез и с помощью реакции на возглас хотел понять: спектакль это или сходка сумасшедших?
- Это одна из версий, рассматривается и она - спокойно отреагировал докладчик и продолжал:
- Уничтожить решено потому, что всегда легче построить новое здание, нежели восстанавливать старое. Если бы Советский Союз не был уничтожен, Америка не имела бы столь блестящих успехов в бывших республиках. В мире уже нет Евангельского Удерживающего, и Запад боится, что Он может появиться в России. Именно поэтому начинается спешка по ликвидации России. К ней тем более подстегивают исчезающие запасы нефти. Это вранье, что у Америки нефти много, её мало, а жить Америка хочет всегда, посему ей не нравится, что в России нефти много, что Господь и в этом был щедрее к России.
Конечно, докладчик говорил гораздо подробнее, нежели я запомнил, но суть уловил.
- Есть сценарий, по которому намечено стравить Индию с Пакистаном. За Пакистан, естественно, вступится Китай, а так как у всех ядерное оружие, то число едоков в мире уменьшится. Пока стравить не удаётся, но уже внедрены военные базы в Средней Азии и у границ России. И не только запасы нефти на Ближнем востоке контролируются, но и кладовые Каспия. Главная надежда Штатов на то, что Китай захватит Россию, но при этом будет дружить с Америкой, напрасна, ибо Китай уже начал захват России ползучей миграцией, но Америке будущего захваченного пространства он и понюхать не даст. Он и Америку покрывает сетью своих агентов, покупая им билеты в одну сторону. Сибирь, на которую все облизываются и которая, при скором глобальном потеплении, превратится в цветущий земной рай, остаётся русской. Это препятствие Америка будет преодолевать, и она торопится, ибо Китай вот-вот станет ядерной сверхдержавой. Спешку стимулирует и Южная Америка, которая от своих карнавалов и футбола скоро перейдет к игре мышцами на чужой, естественно северной, территории.
Но нельзя было понять оценки докладчика, то есть, к чему был направлен анализ происходящего в мире: докладчик вещал безадресно. Я покосился вправо-влево, но видел только чёрный стол, матовые экраны компьютеров. Иногда белые кисти рук возникали из темноты, пальцы на них свершали некие пианистические нажатия клавиш и опять растворялись в темноте.
Далее говорилось, что вскоре Голландия, Калифорния, и некоторые другие пространства затопятся растаявшими ледниками, а в Европе все выгорит от жары. Вскоре, в добавление ко всем этим погодным катаклизмам («Божьим карам», - сказал я про себя) приплюсуется ещё и то, что тёплое течение Гольфстрим отвернётся от побережья, начнутся холода, всюду будет неурожай и только богоспасаемая Россия будет процветать. Как такое позволить? Обидно же, что грядущий новый потоп, новые провалы новых Атлантид обойдут Россию. Репетиция потопа прошла в Индийском океане, когда за минуту было уничтожено двести тысяч человек, разве это неповторимо?
- Хорошо ещё, - откомментировал эту трагедию докладчик, - что миру не пришлось кормить эту ораву. – Меня передёрнуло. – Докладчик вещал далее: - Имеющие вскоре быть затопления вначале прибрежий ожидаемы, хотя в них пока не верят, но неизбежны. Людям придётся потерять всё. Их надо будет кормить за счет остальных. Это вызовет милосердие у немногих, а у основной массы злобу.
Всё это я слушал, но по-прежнему не мог понять позицию выступающего. За кого он? За нас, за Россию? Послушаем ещё.
- То есть Землёй обетованной ближайшего будущего будет именно Россия. И народ прежней обетованной земли её займет. Может, он после взятия Иерусалима для того и был рассеян, чтобы узнать, где можно спастись в грядущем? Грядущее наступило, он узнал. Племя торговцев и финансистов владеет миром. Иначе и быть не могло. Крестьянин кормит людей, машинист возит, врач лечит, учитель учит, воин защищает, шахтер добывает топливо, портной обшивает, повар стряпает, то есть любой труженик думает о других, только финансисты, торговцы, купцы думают о личной выгоде. Если они так думают два тысячелетия, до чего-то же они должны были додуматься. Пример – организация финансовых кризисов. Есть у тебя ресурсы, нет их, а хвостом виляй.
ПРОСЯТ ВЫСТУПИТЬ
Николай Иванович аккуратно положил передо мной полоску бумаги. На ней четко: «Вас попросят выступить. Два-три слова о России, о начале обретения ею места в мире, хорошо? О попытке улучшения демократии».
- У нас среди приглашенных, - тут же сказал из общей темноты председатель, - специалист по вопросам современного состояния России в мире. Сам он – выходец из низов, мнение его, полагаю, не безынтересно.
На экране предо мною крупно замигало: «Вам слово».
- Состояние? – Начав, я подумал, что надо же было как-то к ним обратиться: коллеги? господа? друзья? братья? Ничего не подходило. Ладно, обойдутся. – Состояние у России такое же, как и всегда, во все века – тяжелое.
- Но почему? – спросили из темноты.
- Россия – светильник, зажженный Богом перед лицом всего мира. Светильник же не скрывают, а ставят на высоком месте. И очень многим это не нравится. Он их освещает.
- Но это же хорошо, - усмехнулся кто-то, - на электричество не тратиться.
- Освещает не местность, - я решил быть спокойным, - а всю мерзость остального обезбоженного мира.
- Мм - да, - это, по голосу, председатель. – И почему же в ваших работах настойчиво проводится мысль о невозможности введения демократии в Россию?
- Жадны и циничны демократы, поэтому. Жадны, видимо, от природы, а циничны от безнаказанности. Демократия позволяет им воровать, она не будит совесть. Врать для демократов – все равно, что с горы катиться.
- А пример такого вранья можете привести?
- Говорят, что жизнь в России становится все лучше, а на самом деле все хуже и тревожнее. Частные интересы демократов не есть интересы России. Может, в этом ключ. Они смотрят на Россию как на территорию проживания и наживы. Чтобы их не сковырнули, внедряют в людей желание им подражать. Ну и так далее. Простите, я совсем не понимаю моей роли здесь. Где я? В масонской ложе?
- Мм-да. – Снова уронил председатель.
А что мне было терять? Если бы я неправду говорил. В конце концов, я же понимаю, что полностью в их руках. Ещё подумал: успеть бы написать послание своим, а как передать?
- Вопросы есть к докладчику?
- Ну уж, - я не мог не улыбнуться, - докладчик. Автор двух реплик. Можно и третью: когда кричат об интересах общества, значит, о человеке не думают. В России смертность уже давно и постоянно опережает рождаемость, развращение молодежи усиливается, пьянство, хулиганство, проституция, сиротство увеличивается, и вот всё это называется демократией.
- То есть, по вашему мнению, надо свергать это правительство?
- А что толку?
- То есть?
- То есть лучше не будет.
- Но как же вы не учитываете регулятор общественных отношений – рынок? – Это из темноты какой-то новый, незнакомый голос.
- Какой рынок? Только что в докладе сказали, что демократия в рынке и не ночевала. Рынок в России позволяет сжирать конкурентов, травить людей некачественными продуктами, ширпотребом подпольных фабрик. Рынок – место действия жадности и корысти. А что такое рынок для культуры? Выставки похабщины, издевательство над всем святым? Порнография кино и театра. А что такое рынок для религии? – Я помолчал. – Думаю, что ничего нового я вам не сказал, и поэтому прошу возможности откланяться. С вашего позволения?
Я встал. Никто не удерживал. Дверь предо мной распахнулась. За дверью стояли Лора и Вика. Дверь за мной закрылась.
- О-о-ой! – громко и горестно воскликнул я, да так, что они испугались.
- Что, что с вами?
- Главный итог двадцатого века то, что Россия безсмертна. Вот это предложение забыл сказать. Может, раз в жизни дали серьезную трибуну, а я забыл. Вернуться уже неудобно. А?
- Да уж, - посочувствовали сестры. – Тут главное – не подумать, а вслух сказать: тут же везде аппаратура, запись. Россия безсмертна?
- Как иначе? Она – Дом Пресвятой Богородицы, подножие Престола Царя Небесного.
- Так как же тогда Судный день? Всё же провалится, всё же сгорит. – Или я не так поняла, мне книжку старец давал про Страшный суд? – это спросила умная Лора.
- Да-да, суд-то Страшный будет же, так ведь же? – это добавила Вика.
- Куда денешься, будет. Но вот Россия как раз его и пройдёт.
- Тогда перед судом вся сво**та сюда и приползет.
- Правильно Лорка догадалась? – спросила Вика.
- А откуда сволота узнает про Суд? – резонно спросил я. – Ну, что, красны девицы, отпустят меня ваши добры молодцы?
- Даже на вездеходе, - сказали они. – А хотите ещё послушать, о чём они после вас говорят? – Лора потыкала пальчиком в клавиатуру. На экране, в затемнении плавали тени голов. Голос докладчика был хорошо слышен.
- … пора обсудить планы перехода цивилизации избранных на запасные площадки.
- А Земля? – спросил кто-то.
- Ну, это просто – сместим земную ось. Ядерные заряды на обоих полюсах, один слева, другой справа и качнём. Поможем ихнему Господу, ускорим день Икс, они его Страшным судом зовут. Вы же сами видите, как их ни воспитывай, они от Христа не отступятся.
Не говоря ни слова, я пошел к выходу, по дороге сдирая с себя пиджак. В коридоре остановился и, не стесняясь Вики и Лоры, дежуривших у дверей, снял дорогие брюки и попросил свои прежние наряды. Мне вынесли всё моё, и куртку, и лыжи, и валенки.
(Окончание следует)
1. Дорогой Владимир Николаевич!