Был ли верующим Рубцов? Естественно, был. Только вера его лежала не через пост, воздержание, крест и молитву, а через светлое очищение от всех его прегрешений, падений и скверн. Поэтический образ, сиявший среди мирозданий, и был для него путеводной звездой, к которой он шел, словно к Богу.
Поэт и стихотворение - это едино. Отдели одно от другого, и поэт превратится в обычного человека со всеми его пороками и страстями. Был ли Рубцов крещеным? Если брать его жизнь с 6-летнего возраста, когда он начал скитаться по детдомам, то, естественно, нет. Но была у него и более ранняя жизнь, когда рядом была богомольная мать. Сужу по себе. До 18 лет полагал, что я некрещеный. Но, в конце концов, мои мама и бабушка, словно тайну, поведали мне, что в августе 1936, когда исполнилось мне полгода, меня увезли за 25 километров по Сухоне на пароходе в Усть-Печеньгское, село, где стояла единственная на район красавица-церковь. И там совершили священный обряд. Крестили тайно, чтобы ни в детском саду, ни в школе не знали, ибо это могло испортить всю мою жизнь.
Допускаю, таким же скрытым путем могли окрестить и Колю Рубцова. Александра Михайловна, его мать, переехала в Вологду в 1941 году. Первое время она не болела, ходила в церковь, где пела на клиросе, и могла, понятно, договориться с церковной службой, чтобы младших ее сыновей Колю и Борю здесь окрестили. Тем более тайну крещения церковь не разглашала. О том, что Коля крещеный, никто, кроме матери, знать и не мог. Не мог знать об этом и сам Николай. Но даже, если Рубцов и не был крещеным, всей своей многоопытной жизнью он был к этому подготовлен. И Бога воспринимал он, как гения, который мог однажды встретиться с ним и открыть ему то, что не каждому открывает.
Не крещеный, но подготовленный для крещения - это удел сразу нескольких поколений. Это огромных масштабов беда. И ее подрастающий Коля Рубцов воспринял через протест против посеянного безверия. Позднее этот протест превратится в стремление высказать душу свою единственными словами, которые могут объять пространство, подвластное только Поэту и Богу.
Вспоминаю день встречи Николая Рубцова с сотрудниками Тотемской газеты «Ленинское знамя», где ему вручили два тома стихотворений Лермонтова.
Уже выходя из редакции, по дороге к дому, где жили мои родители, Рубцов сказал:
- Вот поэт! Какая воля! Какой неистребимый дух! Ведь нет давно, а будто рядом. И мне с ним хорошо. Ему со мной бы тоже было хорошо. Нам было бы чего сказать друг другу. Мне 28 лет. А он жил 27…
Так, рассуждая вслух, Рубцов пил чай, покуривал и снова углублялся в книги. А после, выходя из-за стола, он положил двухтомник в руки моей мамы.
- Любовь Геннадьевна! - сказал. - Примите! Это в редакции мне подарили! Но я с собой в дорогу взять их не могу. Не потому, что потеряю, а потому, что очень уж они тяжеловаты. А я привык быть налегке. Пусть эти книги будут ваши.
Мама, понятно, отказалась. Но Николай в своей настойчивости был неповторим:
- Запомните: мне книги дарят, и я их оставляю там, где мой ночлег. Не стану же с собой возить я целую библиотеку.
Тут Николай взглянул в окно.
- Сегодня, кстати, лермонтовский вечер. Быть может, мы с тобой, Серёжа, возьмём и выйдем на дорогу, как выходил когда-то на неё поэт.
Ну, разве можно было отказаться!
Прошлись сначала до реки. Потом по Володарской. По Садовой. Мы ни о чем не говорили. Вернее, я чего-то спрашивал. Но Николай не отвечал. Я понял: надо не мешать. Наверно, думает о чём-то личном, куда не хочет никого впускать.
Я был недалеко от истины. Рубцов писал стихи. Он был в счастливом поэтическом ударе. Способствовали этому простреленные в ночь провалы улиц, мерцающие белыми стволами старые берёзы, чей-то идущий по дороге смутный силуэт и тишина. У тишины был удивительный контраст. Она несла в себе потухшие огни заснувшей Тотьмы и вспыхнувшие там и сям зрачки высоких звёзд, глядевшие с небес, как чьи-то настигающие нас глаза.
