Открывая книгу, всегда раскрываешь окно. Изданная в серии «Библиотека альманаха «Тобольск и вся Сибирь» книга признанного классика современной прозы Михаила Тарковского «Не в своей шкуре» с иллюстрациями замечательного художника-анималиста Вадима Горбатова - окно в мир, городскому жителю малознакомый и непривычный. Завораживающий хрустом ослепительно-белого снега, плеском могучих таежных рек, шумом ветра в вечнозеленых вершинах кедров…
Перед читателем, настроившимся было на бытовой сюжет из жизни сибирской глубинки, внезапно распахивается запредельная глубина, бескрайняя даль и ширь. Та, что так поразила в свое время русских первопроходцев. С привычным соседствует величественное, в обыденность вплетается сказка. Сквозь обыденное – человеческое или собачье- вдруг прорывается совершенно иное. Как просвет в чаще, луч солнца, вдруг прорвавшийся через облака или глоток воды из ручья после утомительной долгой дороги…
Повествование начинается как сказка: «Жили- были пять братьев...». Нефед-корабельщик, Гурьян-охотник, Иван-крестьянин, Григорий-наставник… И, разумеется, младший из этого словно бы взятого из эпоса ряда выбивается. Ведь он так и не нашел себе своего единственного дела, а только ищет где бы заработать денег. В общем, недоразумение.
Строчка за строчкой племянник знаменитого Андрея Тарковского, по зову сердца ставший охотником-промысловиком на Енисее, рисует таежный мир – видимый, осязаемый, живущий по своим особенным законам. Лес в представлении человека Средневековья был территорией неизведанного, территорией испытания. Для охотников-таежников он и сегодня во многом остался таким – «В тайге у охотников каждый день – как деревенский месяц по впечатлениям». Но Федор в тайге видит одно – источник заработка. Также как среднестатистическому современному обывателю, Федору очень неуютно оставаться наедине с собой. Ему неуютно в тайге – бескрайней, вечной, неизменной, не по себе в этом особенном пространстве.
Из всей таежной живности ему мил разве что соболь «неутомимый рыскун, без глупостей живет, лишнего не делает» Но весь привычный уклад жизни осыпается в одно мгновение. Лег спать Федор в своей избушке, а проснулся в дупле, перед этим, что характерно, пожелав более удачливому охотнику: «Чтоб тебя в дупло засунуло». Тайга это пожелание поняла по-своему и исполнила.
Федора-соболя и читателя вместе с ним накрывает позабытый с детства восторг от внезапного открытия Какие красивые в лесу звери и какой красивый, оказывается, самый обычный снег!
Федор обживается в лесу быстро. Пользуясь человеческим опытом достает приманку-приваду из капкана. В компании трех дятлов спасает при помощи лося попавшую в капкан Соболюшку. Федору-человеку дела не было до тех, кто рядом. А здесь такая трогательная сцена... Ему вдруг становится не все равно. В зверином обличье мир открывается по-иному – яснее, четче…
Только для своих родичей он отныне «сильно грамотный котяра», « хитровыдуманный хунхуз». И у соболя Федора одна забота – как бы живым уйти от брата Гурьяна с племянниками. Того самого, чьей любви к промыслу Федор всегда завидовал, «чувствуя в ней силу, для него скрытую». Но одному из беды не выбраться (как же это расходится с пропагандируемым сегодня на каждом шагу культом индивидуализма). И приходится репетировать с поползнями настоящую театральную миниатюру – чтобы отвлечь собак на рысь, которая якобы объявилась неподалеку.
А ведь на эту опасную авантюру Федор решился чтобы добраться до поселка, увидеть жену и сына. В бытность человеком Федор любовь в себе «недогрел» и к семье отношение было такое же, как и ко всему остальному – сугубо практичное. Но как же все вдруг может измениться….
Осуществить смелое и очень правильное намерение соболю помогает важный обстоятельный глухарь. Начинается абсолютно фантастический полет: «ничего не было страшней, пронзительней и восхитительней этого свала в даль, прозрачную, одушевленно-выпуклую, морозно налетающую». И снова сказочное – по пути птица начинает уставать, нужно поддерживать ее силы. В сказках герою приходится кормить крылатого перевозчика заранее запасенным мясом, здесь – вдохновлять словом, рассказом. И что с того, что Федор цитирует вычитанное в «Охотничьем журнале»? Слово – огромная сила. Не случайно за этим эпизодом следует удивительное авторское отступление: «Господи! Как бы хотелось, чтоб и от моего слова креп воздух над Сибирью и наливались силой чьи-то крылья!»
Михаил Тарковский мастерски рисует пейзажи удивительной красоты и величия: «небо наливалось светом, ярким, торжественным и всегда поражающим этим каждодневным ликующим зимним совершенством каждого тона». И то и дело показывает невиданное обитателям городов – как, например, соболь «переползает змеино по веткам, буквально обтекая ствол».
Цель достигнута. А далее происходит совершенно логичное - на обозревающего родной дом с сосны Федора-соболя наставляет ружье собственный сын-школьник. И вот оно – иное! Говорящие земля и небо, плывущие мысли-рыбы, утекающие в неведомое… Странный разговор о человеке и чуде, о силе и слабости. Похоже что весь текст, вся история непутевого Федора – оправа для этих мыслей «А слабый, если уж чудо случится, так уверует, что всю жизнь свою развернет», «И так до конца пойдет, что сильней сильного будет». У всех есть надежда и возможность измениться, ничто не завершено, ничто в этом мире не решено окончательно.
Вместе с тайгой участвовала в решении дальнейшей участи Федора и душа его отца – деда Евстиафия, похороненного на соседнем кладбище. Выстрела не было – «Деюшка так загрустил по тяте, что слабостию налились руки». И Федор очнулся в своей лежке на знакомых нарах. Уже совсем другим человеком.
На вопрос брата: «Ты куда пропал-то?» ответил честно: «Летал», для правдоподобия присочинив вертолет. И сразу начал раздавать долги – отвез мешок соли тому самому сохатому. Пришло главное понимание, нашлось дело: «ведь мне по гроб жизни теперь дела хватит».
В финале Федору снится сон про полет, в котором он рассказывает глухарю уже настоящую сказку. Сказку про глухаря, который однажды подумал улететь в теплые края. Но увидел сверху родную тайгу и понял, как она прекрасна. Он потом каждую осень совершал облет тайги - «чтобы отдать дань памяти тому утру, расставившему все по местам и долг небу, наладившему на путь. И так хорош был союз каленого воздуха и древней праведной птицы, что крыла ее, казалось, набирали смысла с каждым взмахом и оставляли прозрачные оттиски в небе и вечности». Да, нужно периодически летать. Подниматься ввысь, а не только бегать по земле. Все мы умеем летать, только напрочь об этом позабыли…
Во второй повести «Что скажет солнышко?» повествование ведется от лица охотничьего пса по имени Серый. На фоне запредельно прекрасных пейзажей занимаются древним как мир охотничьим делом хозяин Старшой, два молодых пса Серый и Рыжий и вожак - могучий и всезнающий Таган.
Здесь много наблюдений зверей за нами - людьми: «Люблю смотреть как Старшой разделывает глухаря. Прошу запомнить эту фразу. Она покажет, насколько причудливо преломляется слово собачье по отношению к человеческому». И неподражаемые собачьи комментарии: «Для справки – шест – универсальный инструмент управления судами и собаками».
А вот совершенно комичная ситуация – псы потешаются над объявлениями в газете: «Порыв ветра сдул с лавки газету и она упала под нос Рыжику. Рыжик ее понюхал и вдруг, замерев над ней, задекламировал:
- Хм… Во-ло… кон-ный Интернет..
- На волах что ль?, - проворчал не открывая глаз Таган.
- На конях, - в тон ему бросил я»
Но не это главное. «Боюсь не описать того чувства дела, которое объяло меня с головой, едва я облаял первого в жизни глухаря, и которое объяснило мое предназначение». А нам, людям ведомо ли оно?
И вот уже звучит собачья клятва: «Давай пообещаем выполнять наше собачье дело как выполняли его наши отцы и деды, так сказать, прасобаки. И мы должны всегда помнить, что это наша даль». Они знают Собачье. Но знаем ли мы Человечье?
«Собаку невозможно прогнать или заставить что-то обойти, будучи от нее на расстоянии, хотя накоротке мы понимаем все. Много противоречий в Собачьем мире. Но главное не противоречья искать, а Собачье любить». Какая афористичная и верная философия…
У Серого на всякий счет свое мнение – вот достают утопленный снегоход: «Приподняли и зацепили кошкой. До чего меня смешит это название, совершенно глупое – кошка никогда не полезет на веревке под воду)».
В этом повествовании вообще очень много забавного. Вот, к примеру отношение Серого к сложным техническим вопросам: «эти соображения я называю «коленвал-коза-капуста» и болею от них неизбывно. Разве могу только объяснить, куда идет шатун. Он идет в избушку хряпать меня и охотника». Или вот: «Позвать собаку, которая ест щуччу бошку нельзя, потому что она решит, что щуччу бошку хотят отобрать, так как у хозяина с такой собакой четкая увязка: собака щуччу бошку сперла».
Смешное в этой книге соседствует с удивительной красотой и что очень ценно, автор этой красоты не боится. А такое сегодня редкость. В моде серость бытия, но у Тарковского – целая россыпь красок. Ему удается находить в потоке привычных дней настоящие жемчужины: «как странно бела береза , и как странно-желты опилки на снежном фоне. А звук пилы на морозе особенно шелестящий, дребезжащий.». А еще на читателя буквально обрушивается лавина незнакомых интересных слов: «ушкан» - заяц, «сохат» – лось...
«Когда узнаешь, что состоявшийся, знающий дело пес вдруг еще и стихи пишет, неловко становится как-то». Рыжик – оказывается, поэт, любитель играть со словами и изобретать свои собственные: «мы операторы нюховой погони». Но одновременно – любитель таскать приманку с хозяйских капканов. И в конце концов это для него плохо закончилось. Рыжик все-таки угодил в капкан «потому что вороватость никогда до добра не доводит». И никакие творческие способности. такого поведения не извиняют.
А что за человек Старшой – понятно по одному эпизоду. Он в экстренной ситуации, когда ногу придавило упавшей березой, делает то, что нужно сделать. «За что люблю этих мужиков и с ними пойду хоть куда, хоть под пули – Старшой все как положено сделал. Комар не подточит». Чуть отлежался, дотянулся до пилы и завел. Распилил березу в двух местах и успел выкатиться из-под дерева, которое под своим весом стало съезжать вниз.
Какие же они разные - Старшой и его городской брат Валя – упитанный, утепленный по максимуму, на модном новеньком снегоходе... Они воплощение двух разных миров – векового таежного и нового пластикового, который проникает уже даже в тайгу. Валентин не понимает, почему Серый, добыв глухаря, отказывается от наградной галетки. «Старшой в жизни не тыкал нам лакомства» потому что он полностью разделял наш восторг добытчика и был его частью, а подачка выглядела кощунством. Да и несоразмерен красавец глухарь с галеткой! Калибр разный!»
В тайгу идут новые охотники «капроново-синтепоновые роботы», которые прежде всего просчитывают выгоду. И вполне реальными выглядят перспективы «сворачивания Собачьего дела» на наших родовых просторах, замена наших охотничье-трудовых собак американскими туристически-развлекательными». В лесах теперь ведутся совсем другие охотничьи разговоры. Прежние поддерживали «теплый собачий мир тайги», в нынешних – «лишь стынь технологий и уход от смыслов». Это ведь не только тайги касается, всего мира…
Новый порядок вещей пробирается и в таежный поселок. Яркий его представитель – норковая поселковая коммерсантша Альбина, хозяйка одетой пуделюшки со странным именем Николь. А до сочинения маленького Никитки на тему «Почему воровать нехорошо», в котором он написал «про то, как Рыжик пошел по капканьям, а папа его застрелил из «тозовки», докопалась учительница, «приехавшая из города за северным стажем». Суровая справедливость ей непонятна (это воистину беда нашего времени): «Что же вы ребенка к жестокости приучаете?». Хорошо, хоть в тайге у этих теток нет городских возможностей…
Служивший верой и правдой Таган погибает в схватке с сохатым и у Старшого настоящее горе. А Серому приходится стремительно взрослеть: «Мне всегда казалось, что есть мы и есть они, огромные взрослые собаки, в тени которых мне суждено учиться и расти, набираться науки промысловой и жизненной. И я никогда не задумывался, как жилось Тагану, как вообще живется тем, кто старше и сильнее… Конечно, брезжило ощущение, что над головой таких вершинных существ как Таган, разве только разрежение, космический вакуум. И сейчас, когда монаршей дланью Старшого подняло и вытянуло меня на иную орбиту, озноб этого разрежения я ощутил своей головой».
Быть на вершине, быть главным, первым тяжелее всего, потому что ты отвечаешь за все. А ситуация сложилась весьма сложная –нужно спасать участок Старшого, потому что Валентин хочет продать свою долю. Об этом сообщил псу друг детства кот Кекс , благодаря которому Серый «мог узнавать, о чем говорится, так сказать, в эшелонах власти, и к каким переменам нам, собачьему люду готовиться». Причем ради обмена сведениями им приходится разыгрывать целые спектакли, потому что кошке с собакой дружить не полагается.
Чтобы Старшой смог рассчитаться за участок, ему нужно в следующем году добыть много соболей. А это непросто, очень непросто… Михаил Тарковский подробно расписывает от скольких факторов, но лучше сказать, совпадений, зависит охотничье счастье.
К финалу понимаешь, что это повесть про противостояние двух миров – живого и пластикового. В котором, если что, и сама земля поможет. Потому что финал резко сворачивает в пространство сказки.
Тундрочка велит Серому выкопать и кинуть на снег ягодку… И верный пес бежит вслед за прозрачно-красной ягодкой клюквы – договариваться с Глухарем, со Звериной-Соболиной , потом ему отвечает Енисейный угор, и сам Батюшка Анисей. И наконец Солнышко дает ответ – охотничье счастье будет зависеть от нескольких единственных слов, которые должен сказать Старшой. А должен он «Помолиться о вашей собачьей доле». Все будет, если люди не будут забывать тех, за кого они в ответе (речь, здесь, разумеется не только о собаках). И оказывается, путеводные вещи - ягодка, перо, коготок – вручались Серому не просто так, все делается для будущего, все имеет смысл
Две повести – две притчи. Для нас – тех, кто смотрит и не видит, слушает и не слышит. Ведь только притчей испорченному масскультурой городскому жителю возможно объяснить то, что столетиями считалось очевидным и объяснений не требовало.
