В настоящей статье речь пойдёт о цикле рассказов Василия Дворцова, который получил название, отсылающее читателя к традиции учительной письменности1. Напомним, что „патерик, - по удачному определению Ричарда Поппэ, - есть скомпонованный жанр-ансамбль вторичного происхождения, содержащий разное число первичных малых жанров - краткие анекдоты, новеллы, и изречения - самого разнообразного тематического материала и характера, но всегда относящихся к жизни различных подвижников и богобоязненных людей (святых и грешников, названных и неназванных) и сгруппированных соответственно разнообразным организационным принципам (...) и имеющих основной целью наделить паству назидательными примерами о том, как должны жить настоящие христиане и божие люди"2.
Но патерик - это, как известно, жанр средневековой духовной письменности. читаемой до недавнего времени (преимущественно по принуждению) лишь студентами русского отделения или семинаристами, а перед нами текст, написанный в начале XXI столетия и, стало быть, адресованный современному читателю. Почему Дворцов обращается именно к этой жанровой традиции и что привлекательного в ней находит?
Прежде чем ответить на этот вопрос, несколько слов о самом авторе, имя которого польскому читателю пока, насколько мне известно, ничего не говорит.
Дворцов Василий Владимирович родился в 1960 г. в Томске в семье офицера, детство провел а селе на берегу Оби. Учился в новосибирском художественном училище, а после его окончания много лет работал художником-постановщиком в театрах Советского Союза, с 1982 г. по сей день числится иконописцем и реставратором Русской Православной Церкви. Живёт в Москве. В литературу пришел в возрасте сорока лет сформировавшимся человеком, с ясной мировоззренческой установкой, и сразу был замечен учредителями разных литературных премий. Его рассказы, повести и стихи публикуются как в Сибири, так и в белокаменной, а также за рубежом, электронные версии читатель найдет на многих сайтах.
1 Полный текст Нескончаемого патерика опубликован на сайте Виртуальная библиотека православного христианина (Интернет-издание Веб-Центра „Омега», Москва 2001), а также на сайте Русское небо (Rus-sку). Два рассказа (Обида, Дневник офицера) опубликовал журнал „Москва" 2004, № 5, рассказы Гапоня, Детская молитва и Грянуло вошли в сборник Горький запах полыни. Рассказы, Новосибирск 2005, с. 55-8З. Цитаты из рассказов приводятся по изданию 2001 г.
2 К. Роре, О характере и степени влияния византийской литературы на оригинальную литературу южных и восточных славян: дискуссия и методология |в:] Аmerican Соntributiens to the Seventh Inernational Congress of Slavists, Warsaw, August 21-27, 1973, vo1. II: Literature and Folklores ed. bu V/ Terras (б..м.), стр.483.
Итак, почему патерик, притом ещё „нескончаемый"? На кого ориентируется наш автор? И кому адресует своё произведение?
Попытки воскресить традиции патериковых рассказов предпринимали такие русские писатели нового времени, как Ф.М Достоевский, Л.Н. Толстой, Н.С. Лесков и А.М. Ремизов, но перечисленные нами авторы обрабатывали готовые сюжеты, придавая им, разумеется, новое звучние, а Дворцова древние сюжеты явно не интересуют. Все его герои (за исключением заглавного героя рассказа Гапоня) - современные россияне, выросшие во времена, когда советские власти старались стереть с лица земли как храмы и другие православные святыни, так и сам институт монашества. И только часть из его героев - монашествующие. Но во всех рассказах читатель найдёт указание на то, „как должны жить настоящие христиане и божие люди".
Нескончаемый патерик состоит из 12 рассказов разного объёма: Манефа, Гапоня, Дневник офицера, Лебединое озеро, Детская молитва, Нищие, Петровна, Обида, Буслай и Зотик, Стрекоза, Да как же так? и Грянуло. Попробуем разобраться, насколько оправдано жанровое определение цикла, данное автором, что роднит его составные части с патериковыми рассказами.
А. Грачева, определяя структуру патерикового рассказа, обратила внимание на такие его особенности, как I) деление пространства на „мирской мир" и „пустыню", под „пустыней" понимая не только монастырь, но „вообще место, где действуют законы Бога", 2) категорию греха и 3) категорию чуда7.
Внимательный читатель сборника современного автора без труда заметит, что в разбираемом сочинении все эти категории налицо. И здесь, как в древних патериковых рассказах, пространство явно делится на два мира.
3 Она была опубликована в сборнике: В. Дворцов, Пьесы воскресного театра, Новосибирск 2000, с. 3-35.
4 Опубликован в журнале „Москва" 2003, X» 1,2.
5 Бумажный вариант романа" напечатан в 2006 г. новосибирским издательством ИД „Сова" гаражом в 17 000 экземпляров.
6 В очередном выпуске лодзинского толстого журнала „Туgiеl Кulturу" публикуется рассказ Грянуло в переводе Анны Родак.
7 См.: А. Грачева, Структура патерикового рассказа и ее отражение в сборнике А.М. Ремизова Бисер малый [в:] Материалы республиканской конференции СНО. 1977, Ш. Русская филология, Тарту 1977,с. 66-77.
И здесь „мирской мир" и „пустыня" всё время соприкасаются друг с другом. Монахи и монахини выходят в свет, миряне то и дело пересекают границы обители (ср. разговор повествователя рассказа Лебединое озеро с иноком Мнемоном, выходы инокини Манефы из монастыря к сестре в деревню, где на некоторое время ее „засасывает" забота о мирском, поездку Павла Иванова из рассказа Обида к отцу Николаю, и т. д.). Но есть в монастыре места, куда представители „мирского мира" доступа на имеют. Случайных посетителей туда не пускают. Это становится очевидно и рассказчику Лебединого озера, который скажет:
„Я рассматривал стены сплошь закрытые книгами, тесно стоящими на таких, же самодельных толстенных полках. Это была сыроватая, без окон, проходная комната, приспособленная для приемов посетителей. За спиной хозяина темнела плотно закрытия дверь, за которую никто и никогда из чужих не входил" [Выделено мною - Э.М.].
В традиционных патериковых рассказах значительное место отводилось изображению образа беса и бесовских козней*. Дворцов показывает, что его герой тоже может оказаться в локусе действия вредоносного демонологического персонажа и что защита от него возможна. Прекрасным примером может послужить рассказ Детская молитва, героиней которого является „одна вологодская певица", получившая в рассказе имя Оленьки. Его центральный эпизод показывает пятилетнюю в то время девочку, в дом которой стал врываться неведомый враг (в ту злополучную ночь отец был на работе, и она с матерью и маленьким братиком остались одни). И тогда Оленька:
„громко и аккуратно, как научила бабушка, стала читать попеременно Отче наш и Богородицу, каждый раз крестясь и кланяясь лицом в пол. Она молилась, повторяя молитву за молитвой, а с той стороны двери удары слабели. И в какой-то момент они с мамой услыхали, как там раздался звук упавшего топора и этот неизвестный «кто-то» вдруг дико, не по-человечески закричал. Он зверино, с надрывом кричал и отчаянно метался по сеням, в кромешной тьме громя все, что ни попадя, пока с визгом не вылетел на улицу.
Оленька встала с колен, продолжая молоться, подошла к окну, (...) и они с мамой увидели, что от их дома к далёкому лесу, (...) бежит чёрный человек. Человек все время падал, проваливался, оглядываясь и отмахиваясь от чего-то невидимого руками, но крика уже не было слышно. (...) он был совершенно чёрным-чёрным. И лицо тоже. От него оставался неровный, глубоко развороченный след. Человек всё взмахивал и взмахивал руками, словно его преследовал целый рой озлобленных пчёл, пока не слился с такой же, как сам, чернотой мелкого колючего ельника" (Детская молитва).
Чудесное избавление от бесовских козней - это лишь одно из возможных чудес. Нескончаемый патерик показывает также чудеса «духовной метаморфозы человека». Им, как правило, предшествует испытание героя. Такую метаморфозу переживает бывший офицер-особист, который замаливает свои грехи на месте совершения преступлений, т. е. на месте одного из советских лагерей (Дневник офицера), и героиня рассказа Стрекоза, Елена, почти всю жизнь думающая лишь о том, чтобы как можно дольше „порхать и веселиться" в объятиях „разномастных артистов, художников и певцов".
*См., например, интересную статью Т.Ф. Волковой, Художественная структура и функции образа беса в Киево-Перчерском патерике, ТОДРЛ. т. XXXII, Ленинград, 1979, с. 228-237.
Осознание собственной греховности при ходит к героям в трудные минуты их жизни. Толчком к раздумьям о Боге может быть, например, неизлечимая болезнь, приведшая „стрекозу" Елену к тайному постригу. Кстати, рассказ Стрекоза напоминает патериковые рассказы о расскаявшихся блудницах. Здесь и тайный постриг, и обет молчания, и желание остаться в глазах людей такой, какой была (как проявление высшего смирения схимницы). Рассказчик, которого в данном случае следует отождествить с автором, выскажет свое недоумение всем случившимся. И попросит прощения у Бога и монахини Елены. Сравним:
«Держалась молитвами. Научилась сердечному деланию, это утешало, не давало отчаяться. Милостью Божией познакомилась с приехавшим из Сергиевой Лавры в наш город старцем Наумом. Его заступничеством боли немного отошли, но анализы не оставляли никакой надежды. И старец благословил на тайный постриг и операцию, (...) Сколько уже довелось видеть монахов и схимников, знал верижников, слыхал и про тайный постриг. Но! Но никогда бы не смог даже подумать о Елене, - что она, именно она! - станет в ангельском чине. Господи, неисповедимы пуги Твои, поразительно Ты ведешь нас, таких разных и несхожих, под единую Свою волю!.. Она - и монахиня! Нет, если бы не авторитет отца Наума.... Прости меня, Господи! Прости меня, новопредстааившаяся монахиня Елена! Молись там о нас, здесь живущих. Каковы-то ещё будут наши судьбы,,." (Стрекоза).
Попытки „осмыслить ресурс иночества как жизненного выбора" были и у других современных авторов, например, в Монастырских этюдах (1997) Владимира В. Яницкого. Однако Яницкий, по справедливому замечанию Е.А. Ермолина, не приходит „к однозначному выводу", ибо люди у него бегут в монастырь „от мира, но не приходят к Богу"*. Дворцов же, наоборот, показывает примеры куда более обнадеживающие. Герои его цикла Нескончаемый патерик тянутся к Богу и, как правило, именно в монастыре находят пастырский совет или же сами вступают на узкий путь, ведущий к Правде.
Суть монашеского подвига объясняет рассказчику отец Мнемон. Из его слов мы узнаем, что
„«Монахами, в отличие от солдат, не становятся, а рождаются», что в монастыре не задерживаются те, кто пришел туда «по принуждению мира, - вот мол, как меня все обидели, а я в ответ уйду в монастырь! (...) Такие, как к нам приходят, так и уходят, надолго не задерживаются»" [Выделено мною- Э.М.].
Настоящими монахами будут лишь те, кто, наоборот, ищут там любви.
„Но только, - поясняет отец Мнемон, - не земной, не временной, не ограниченной чьей-либо личностью или идеей, а самой большой, идеальной. Не человечьей, а Божией. Ибо иной любовью такой человек не насытится, не упьётся. Но, конечно же, не просто в себе своё предназначение открыть. Тем более после всех коммунистических экспериментов, когда такой разлад не только в обществе, а в самом человеке произведён. Сердце зовёт, тянет, а голова не понимает, что-то свой фантазирует. Вернее - не своё, а «как у всех». Это естественно, так как тоже ведь рождаешься как все, - с двумя ногами, с двумя ушами, без особых внешних признаков. Только с особой тоской, неуютностью сердечной. И рано или поздно понимаешь, что искомого тобой идеала на Земле нет. (...) Отсюда и молитва, и радостное утоление сердца в обретаемом богообщении, и постриг. И только отсюда отрицание всего, что этому богообщению мешает: семья, имущество, то же творчество. А мир видит только аскезу, и не понимает её смысла, придумывает всякие сказочки. Про ангелов и мертвецов" (Лебединое озеро).
* См.: Е.А. Ермолин, Традиции русской духовности и современный литературный процесс, Славянский альманах 1998, Москва 1999, с. 38.
Поэтому сам момент пострига для тех, кого Церковь сочла достойным принять схиму, самый значительный и самый значимый момент их биографии*, Посмотрим, как Дворцов описывает чувства новопостриженных монахинь:
„Вот и постригли их первых - пятерых. Постриг совершал сам вяадыко, - великая радость, сладкая честь. И как бы только можно это объяснить: были они пять, почти уже бабок, вроде, как и неплохо знакомы до того, вроде как бы и трудились на стройке бок о бок не первый год, вместе молились и постились. Но в тот вечер, в ту ночь стали они воистину сестрами. Арсения, Иоанна, Ангелина, Анфия и Манефа. И с каким наслаждением они ещё долго по любому поводу окликали друг друга своими новыми ангельскими именами. Пять душ, пять судеб, характеров, даже внешне как пять пальцев руки совсем непохожих. Но, как эти самые пальцы, они теперь были налиты одной кровью, одной силой и волей. Действительно, сестры во Христе. У других, «молодых», постриженных позже, такой благодатной любви уже не наблюдалось, И ещё - после её пострига внука оставила падучая" (Манефа).
Большинство рассказов цикла повествует о людях, которые обрели веру и, в результате, нашли путь в Русскую Православную Церковь. Найдя истинную веру, герои Дворцова, подобно героям древних патериков, обличают и развенчивают все „ложные учения". Если герой, к примеру, сталкивается со старообрядцами, то они оцениваются им как загордившиеся простаки, которые не принимают протянутой к ним руки Русской Православной Церкви („Одна гордыня. Средневековая обида. И современная ложь. Как они сами говорят «во спасение»" - Дневник офицера). Тот же герой скажет: „Вообще, это ещё одна великая ложь, что буддизм - мирная религия. Никакой этой пресловутой веротерпимости к другим у них нет, христиан они люто ненавидят, люто...". Не нравятся героям Дворцова „околокатолические вкрапления восседающих над иконостасами «Бого-Отцов» и купидончатых «ангелочков», привнесённые вместе с присоединением крепко ополяченной иезуитами Киевской Украины" {Нищие), и т. д.
В высшей степени замечательно и то, что автор Нескончаемого патерика развенчивает разного рода клубы „здорового образа жизни", „полуподпольные кружки релаксационных и энергетических гимнастик", групповые медитации „с обещанием «выхода в астрал»" и другие модернистские новинки.
* Дворцов показывает также, что постригаются далеко не все желающие. Так, например, батюшка, знавший строптивость своей прихожанки, обещает постричь ее самолично, но на вопрос: „А когда, когда?", отвечает: „За полчаса до смерти" (Петровна).
Авторы древних патериковых рассказов, заботились о достоверности рассказываемого. Они охотно ссылались на реального рассказчика („Рассказал один отец", „Слышал я, как поведал,,.",,.Поведал некий святой отец, как..."), свидетеля или же субъекта описываемых событий. Дворцов тоже прибегает к такому способу. Поэтому, например, рассказу Детская молитва предпосылает информацию о том, что „эту трогательную и поучительную историю из своего детства" рассказала ему „одна вологодская певица"*, а он лишь передает её рассказ, не раскрывая настоящего имени певицы, но сообщая читателю такие детали из её биографии, которые дают возможность отождествить её с конкретным лицом. Не менее трогательную историю об обретении монашеского призвания передает повествователю отец Мнемон (Лебединое озеро). Персонифицированный рассказчик начинает ее словами: „Расскажу я тебе одну историю".
В центре каждого из рассказов Дворцова стоит один выразительный эпизод из жизни героя (в рассказе Лебединое озеро - это встреча рассказчика с бывшим офицером Георгием, который решает построить часовню на месте, где он убил человека, в рассказе Манефа - возвращение инокини в монастырь и описание её огорчения по поводу того, что она опаздывает к вечерней службе, в рассказе Грянуло - поездка старика Зубровина на сенокос, в рассказе Стрекоза - похороны схимницы Елены, и т.д.).
Но, пытаясь нарисовать психологически верный портрет героя, Дворцов расширяет границы повествования. Одним из приемов расширения границ рассказа является соскальзывание из настоящего времени в прошедшее и обратно. Поэтому представив героя, живущего здесь и теперь, рассказчик или сам повествует о его прошлом {Манефа, Гапонька, Грянуло, Петровна и др.), или же передает слово герою, который раскрывает перед ним свою душу и свою биографию (Лебединое озеро, Дневник офицера, и т. д.). Проникнуть в мир мыслей и чувств героев (чаще всего простых крестьян) помогает автору и употребление несобственно-прямой речи (Манефа, Грянуло, Петровна).
Нет сомнения, что Нескончаемый патерик В. Дворцова представляет собой произведение, созданное не только с литературной, но и с чисто утилитарной целью „утвержения в вере". Мы склонны согласиться с мнением Капитолины Кокшенёвой, которая, анализируя рассказ Обида, сказала:
„Писатель тонко, но твердо провел ту границу, что указывает на возможности собственно литературы. Она может только пересказать Истину, но она же может глубоко к сильно рассказать о человеке, жаждущем или отвергающем Истину".
И Дворцов выбрал второй путь. Поэтому его рассказы так трогательны.
Вернемся, однако, к заглавию цикла. Почему он назван „патериком", мы пытались ответить. Осталось выяснить, почему он „нескончаемый". Сам автор нигде об этом прямо не говорит, но логика всего цикла подсказывает, что это в одно и тоже время закрытая и открытая структура. Текст, который читается на сайте, повествует о двенадцати частных случаях, двенадцати героях, пришедших к Богу и Русской Православной Церкви. Количество примеров можно, разумеется, умножать. Сделает ли это сам Василий Дворцов или же оставит простор для домысливания" и „досказывания" своим читателям, пока неизвестно. Но он показывет, что „ряд героев" постоянно пополняется новыми именами, следовательно, и его патерик нескончаем.
Элиза Малек, Польша, Лодзь
* Интересно отметить, что редактор сборника Горький запах полыни, включая Детскую молитву в подборку рассказов сибирских писателей, эту информацию убрал.
11 К. Кокшенева, Как измерить себя человеку? (О некоторых результатах „дружбы" Православия и литературы)., Топос. Литературно-философокий журнал" 2.12.2004 г.
