10 декабря исполнился год, как отошел ко Господу Михаил Петрович Лобанов, замечательный русский писатель, критик, публицист, ветеран Великой Отечественной войны, многолетний автор «Русской народной линии».
Более полувека Михаил Петрович руководил творческим семинаром прозы в Литературном институте имени А.М. Горького. Сегодня мы предлагаем воспоминания о своем наставнике выпускника семинара М.П. Лобанова Константина Алексеева, ветерана боевых действий, автора романов «Черная суббота» и «Восприемник».
***
Часто я ловлю себя на том, что в понедельник вечером начинаю думать, как бы завтра не сильно задержаться на службе, чтобы успеть на Тверской 25, в Литинститут. Пересечь дворик, подняться на второй этаж, в одиннадцатую аудиторию. Приоткрыть дверь и увидеть Вас, сидящего за столом. Статного, подтянутого, с живыми молодыми глазами - только сетка морщин вокруг них выдаёт Ваш возраст.
Или порой рука тянется к телефону, чтобы набрать давным-давно выученный наизусть номер... И в следующий миг понимаю: больше я не услышу в трубке Ваш голос. И никогда не увижу Вас, Михаил Петрович. По крайне мере в этой, земной жизни...
* * *
Говорят, к умершим принято обращаться на «ты». Вот только у меня не поворачивается язык так запросто обратиться к Вам. Наверное, я до сих пор не осознал Ваш уход, не смирился с ним. Не принял его сердцем, хотя уже миновал год с того черного субботнего дня 10 декабря 2016 года, когда под вечер в моем доме раздался телефонный звонок и словно ножом по сердцу полоснули те страшные три слова: «Умер Михаил Петрович...»
С той субботы словно начался другой отсчёт времени. Первое Рождество, первая Пасха, первое девятое мая - без Вас. И первый Ваш день рождения, когда больше некого поздравлять.
Этот день, семнадцатое ноября, был особенным. С самого утра до Вас было сложно дозвониться - поздравляли все: друзья, коллеги, родные, ученики и просто знакомые. А в ближайший после дня рождения вторник в одиннадцатой аудитории Литинститута порой не хватало мест - столько приходило Ваших студентов: и тех, которые продолжали учиться, и тех, что давно выпустились.
Но, наверное, ещё больше людей поздравляло Вас девятого мая. И немудрено: ведь этот великий праздник был в первую очередь праздником фронтовиков, таких, как Вы, простых Русских Солдат Великой Победы.
Вам едва исполнилось семнадцать, когда, в январе 1943-го Вы надели солдатскую шинель. Вначале попали в пулеметное училище под Уфой, откуда через полгода всех вас, курсантов, в срочном порядке бросили на фронт, на Курскую дугу. Там же, 9 августа сорок третьего, близ населенного пункта Воейково под Карачевым, Вас, идущего в атаку, тяжело ранило осколком немецкой мины.
По сей день в памяти свежи Ваши нечастые рассказы о войне. О небе в трассирующем свечении. О лейтенанте, внезапно возникшем над окопом и прокричавшим: «Впе-е-рё-ёд!!!». О том, как бежали по ржаному полю, а вокруг все трещало от выстрелов. О первом убитом солдате, нашем. И о другом, немце, внезапно выскочившем навстречу и в следующий миг упавшем от выстрела кого-то из наших бойцов...
В этих рассказах не было ни капли книжного героизма, а была лишь непомерная тяжесть войны. И тяжкий Крест Русского Солдата...
Уже потом, переосмысливая Ваши воспоминания, я не раз думал о том, что Сам Господь хранил Вас на той страшной войне. Ведь Вы попали не куда-нибудь, а в пехоту - во все времена пехотинцев в боях гибло многим больше, нежели бойцов других родов войск. А иначе как объяснить, что немецкая мина достала Вас всего одним и, к счастью, не смертельным осколком? И когда после перевязки, Вы, раненый и контуженый, шли в санбат и попали под бомбежку - почему в этот момент рядом с Вами оказался маленький окопчик, в котором Вам удалось схорониться от разрывов? Что это, если не Божие чудо?
«..И удивляло меня: почему осколок мины угодил мне в руку, когда я бросился на землю, а не в грудь, не в сердце, не в голову. И вообще, почему я остался в живых? Неужели какое-то предопределение, что я должен еще жить и что-то делать вместо тех и за тех, лучших из моего поколения, кто остался на поле боя? И не безмолвствовать, когда они уже не могут подать голоса...»
Эти строки из Вашей книги «В сражении и любви», опыта духовной автобиографии, выпущенной издательством «Ковчег» в 2003 году. Аккурат в этот год я, под напором моих боевых товарищей-сослуживцев, подал документы на заочное отделение Литературного института. Там же, в книжной лавке этого знаменитого вуза, купил Вашу книгу. Открыл... и не закрывал, пока глубокой ночью не дошел до последней страницы.
В каждой фразе, в каждом слове были особенная искренность и глубина, которых до той поры я не встречал. А когда читал строки о том, как Вы впервые причастились Святых Христовых Тайн в храме в подмосковном Солнечногорске, мне показалась, что и меня (в ту пору еще невоцерковленного) коснулась благодать Спасителя.
До сих пор я часто перечитываю эту книгу.
Помню нашу первую встречу, наш первый разговор. Я не рассчитывал на успешное поступление, да и, честно говоря, особо не собирался держать экзамены. Так и сказал: дескать, к чему мне, офицеру, литературная наука? Где мне взять время на разные контрольные-курсовые работы с моей службой? А мое сочинительство - так, нечто вроде хобби.
Вы же, в свою очередь, уговаривали меня поступать, растолковывали, что учеба на заочном не отнимет много времени, убеждали, что мне обязательно надо учиться. И даже выяснили, что мне положено бесплатно второе высшее образование, поскольку первое я получил не в гражданском вузе, а в военном институте МВД.
Так в тридцать два года я стал студентом-заочником Литературного института имени Горького. И Вашим учеником.
Вначале я не понимал, зачем, обсуждая работу того или иного своего студента, Вы постоянно начинаете отсылать нас к творчеству то Сергея Тимофеевича Аксакова, то Федора Михайловича Достоевского, то Леонида Михайловича Леонова, досконально разбираете характеры их героев. Осмысление этого пришло многим позже. Так из крохотных семян, посаженных в землю, со временем взрастают плоды.
Плодами Ваших рассказов стал иной, более глубокий взгляд не только на литературу, но и на саму жизнь у всех тех, кому посчастливилось внимать Вам, Михаил Петрович. И как жаль, что осознание этого приходит слишком поздно...
У Вас был редкий слух на слово. Вы сходу отличали правду жизни от надуманности, фальши. Вы умели, даже не будучи знакомы с человеком, а лишь прочитав написанный им текст, разглядеть у автора Божию искру. И после, отобрав к себе в ученики, бережно раздувать ее, ненавязчиво, по-доброму направляя на верный путь.
Никогда не забуду обсуждение одного из моих опусов, как мне казалось в ту пору, очень удачного. Когда же Вы прочли его, то неожиданно сходу указали мне на гнилую червоточину в самой сути написанного мной, которая позволяла по-иному трактовать сюжет. Помню, я еще пытался спорить, доказывать, что вещь моя совсем не о том. И лишь многим позже понял, что та самая замеченная Вами червоточина действительно была в рассказе. И не только в нем, но и в моей душе.
Спасибо Вам, Петрович, что вовремя распознали ее...
Вы многому научили нас. И не только в творчестве, но и в гораздо большем. Благодаря Вам мы стали распознавать фальшь, лицемерие, неискренность. И в первую очередь - в самих себе.
Часто думаю, что из Вас бы получился хороший офицер или священник. Вашим ненавязчивым советам хотелось следовать, с Вами хотелось сверять свои поступки. Дар наставничества был дан Вам свыше.
Вы наставляли не нравоучениями, не высокими словами, а личным примером. Не рассуждали о христианской любви к ближнему, а всей душой любили каждого из нас. Не витийствовали о мужестве, готовности идти до конца за правду, а проявляли эти качества на протяжении всей своей жизни. И на фронте, и потом, в мирной жизни, сражаясь за тех и вместо тех, кто не вернулся с войны.
Вы не боялись говорить правду, когда еще в шестидесятых годах выступали против «американизма духа», новоявленных Смердяковых из властной элиты. Хотя что стоило промолчать, не навлекая на себя гнев власть имущих из ЦК КПСС, в том числе и самого генсека Андропова! Что стоило дать задний ход, повиниться, когда грозит исключение из партии, изгнание с работы с волчьим билетом... Но Вы не отступили от правды. Ни в шестидесятые, ни в восьмидесятые, ни в страшные, трагические для страны и народа девяностые, ни в последующие годы.
Вы сражались и за души людей, которые оболванивала, растлевала, уничтожала бесовская пропаганда, хлынувшая со всех сторон после крушения Союза. Сражались за наши души...
Опаленный пылающей Курской дугой,
Ты всегда оставался солдатом,
Не снимался ни разу с передовой,
Хоть давно миновал сорок пятый...
Эти прощальные строки написал Ваш давний и добрый друг, прекрасный русский поэт и публицист Владимир Смык, считавший себя Вашим учеником.
В памяти еще свеж наш последний с ним разговор. Владимир Филиппович все переживал, что попал в больницу и не может работать, а необходимо садиться за очередную статью, обличающую кощунственную киношную мерзость под названием «Матильда». И к годовщине Вашего ухода собирался написать памятный материал, но, увы, не успел...
Владимир Филиппович Смык - Ваш друг, замечательный, искренний человек - ушел вслед за Вами меньше чем через год. Верю, вы встретились Там, в Царствии Небесном, продолжаете духовное сражение в рядах Христова Воинства.
Чуть меньше года назад, на Ваши сороковины, я написал в памятной статье на «Русской народной линии»: «Спустя несколько дней после похорон Михаила Петровича я прочел на одном из православных сетевых ресурсов статью священника, посвященную поминовению усопших. «Почему даже воцерковленные люди плачут, когда умирают их близкие? В том числе и о тех, которые прожили достойно и ушли по-христиански? Говорят, что это плач не о покинувшей земной мир душе, а о том, как родные и близкие будут жить без этого человека, остаток отведенного Господом срока... » Сегодня всем нам предстоит учиться жить без нашего Петровича... »
Увы, это оказалось непросто. Сложно восполнить ту пустоту в душе, которая образовалась после Вашего ухода, Михаил Петрович. А еще скорбь и боль от того, что уже как прежде не смогу прийти к Вам или позвонить. В том числе и перед отлетом в командировку на Кавказ.
Прежде, отправляясь в Чечню, Ингушетию или Дагестан, я всегда звонил Вам. И Ваша жена, Татьяна Николаевна, в этих случаях всегда звала Вас к телефону, даже когда Вы себя неважно чувствовали или отдыхали. Мне было необходимо услышать Ваше напутственное слово. После разговора с Вами становилось спокойнее, я верил, что со мной и моими боевыми товарищами все будет благополучно. Знал - Вы будете молиться за нас, Петрович. В этом году, когда улетал в служебную командировку в Дагестан, я впервые не набрал Ваш номер...
В память о Вас остались редкие записи и отдельные фрагменты видеосъемок Ваших выступлений на занятиях. Как же я сейчас ругаю себя, что так мало снимал Вас! И так много пропустил семинаров, когда была возможность побывать на них...
Эх, Петрович, до чего же больно осознавать, что это уже не восполнишь!
Еще корю себя, что не успел попросить у Вас при жизни прощения за многое. За то, что при первой нашей встрече сильно сжал Вашу раненную на войне руку. За то, что часто бездумно спорил с Вами, ерепенился и порой даже дерзил, боясь признаться в собственной неправоте, уязвить свою непомерную гордыню. За то, что Вы были для меня надежным старшим другом, а я не ценил этого в полной мере.
...Вот и прошли без Вас первое Рождество, первая Пасха, первый День Победы. И первый Ваш день рождения, когда я впервые не позвонил Вам, Михаил Петрович. Вместо этого отправился на Хованское кладбище, где в глубине третьего участка обрело приют земное вместилище Вашей бессмертной души. Души последнего Солдата Победы, которого мне посчастливилось близко знать...
* * *
Говорят, к умершим принято обращаться на «ты». Вот только у меня не поворачивается язык так запросто обратиться к Вам. Наверное, я до сих пор не осознал Ваш уход...
