В веянии тихого ветра

 

Начало

Продолжение

 

Разливы

 

Когда стоишь в Рябчёвске на высоком холме, взгляд волен лететь, как птица, то в небеса, то вниз, к широкой извилистой Десне, то за луга, к горизонту, туда, где чернеет лес. Всюду простор, ничто не заслоняет небо от глаз - ни крыши домов, ни даже деревья. Говорят, раньше по весне Десна разливалась широко-широко, и луга под горой превращались почти что в море.

 

 

 Разлив Десны в окрестностях Рябчёвска. 1980-е гг.

 

 

Вид с моста на Василёнки. 1980-е гг.

Почему она не разливается сейчас - никто не знает. Наверное, по той же причине, по которой зимы стали настолько теплыми, что в январе можно ходить в осенней куртке и резиновых сапогах - только на сердце совсем не радостно, а как-то тревожно от этой средиземноморской погоды: лучше бы выпало снегу побольше, и стекла покрылись узорами, как в детстве.

 

 Десна весной 2015 года

Иеромонах Роман во многих стихотворениях говорит о Десне, а как-то раз рассказал, что в детстве часто уходил сюда, на холмы, и подолгу сидел над обрывом: душа просила простора и красоты. Но Десна в его стихах - это не только символ свободы и полноты бытия, но и очень конкретная, страшная стихия:

 

... Ледоход. Шумит, гудит Десна моя,

Крыги льда несет безумство вод.

Детвора, отчаянная самая,

От восторга прыгает на лёд.

 

Следом я. И понесло стремительно...

Слава Богу, вытащил сосед.

Так познал я: не всегда спасительно

Безрассудно действовать, как все.

 

Отец Роман рассказывал еще одну историю о том, как в детстве едва не погиб в Десне. Как-то раз, говорит он, решил проверить: сколько раз, не отдыхая, смогу переплыть реку от одного берега до другого. Переплыл на другую сторону, переплыл бы и обратно, но течением его сильно отнесло за поворот. Пришлось переплывать как бы в третий раз, но руки налились свинцом, не слушались. Подумалось - конец, бесполезно барахтаться. Он попрощался с жизнью и со словами - Господи, помилуй - пошёл на дно... И в тот же миг почувствовал, что стоит на кочке, которую в другое время днем с огнем было бы не сыскать. Решил, что уже мелко, шагнул вперед - и снова ушел с головой под воду. Скорее выгреб на прежнее место... Он стоял на этой кочке, задрав голову и ловя ртом воздух, а мимо проплывали перья и помет - река отнесла его к краю села, где держали птицу. «Нашел где купаться!» - крикнула с берега проходившая мимо женщина. А он перевел дух, доплыл до земли и еще долго отлеживался на белых меловых камнях...

 

- Видите как, - говорит отец Роман. - Стоило только подумать: «Господи, помилуй!» - и нога сразу нащупала опору...

 

А мне над Десной очень хотелось вспомнить одно стихотворение иеромонаха Романа, написанное задолго до ухода в монастырь, но в голове отыскались только две последние строчки. И когда дома я нашла это стихотворение в сборнике «Созвездие Креста», оказалось, что последние строки в нем действительно самые главные:

 

Утонули по макушку ивы,

Словно не купались целый век.

Величавы вёснами разливы

В общем-то не величавых рек.

 

Не могу никак налюбоваться

Голубой водою без оков.

...Помогайте людям разливаться,

Выходить из узких берегов.

 

Видимо, это редкостное явление нам и довелось наблюдать во время путешествия с отцом Романом.

 

«И небеса в больших лампадах звёзд»

 

Храм в Рябчёвске - старинный, каменный, бело-желтый, освященный в честь святителя Митрофана Воронежского - начали восстанавливать в девяностые годы. Убранство его пока еще скудно, в притворе лежат груды ломаного кирпича, и звонят здесь не в колокол, а в било - похожее на огромный колокольчик на шее овцы, оно висит справа от входа в храм. Богослужения в храме совершают нечасто, да и народу приходит мало: как говорит священник из соседнего села, после революции веру дольше всего вытравляли из деревни, а теперь именно деревню труднее всего просветить.

 

 

И все-таки сейчас рябчёвский храм - это Дом Божий, а во времена детства отца Романа был гаражом для тракторов. Каждое утро Саша Матюшин видел, как мужики с папиросами в зубах шли в храм на работу...

 

Село Рябчёвск! Отечество без звона!

Что помнится за столько лет и вёрст?

Дым самосада, запах самогона

И небеса в больших лампадах звёзд...

 

А в эту строчку - «И небеса в больших лампадах звезд» - уместилась целая история из детства отца Романа, скромная по сюжету и очень глубокая по содержанию.

 

Окончив восемь классов в Рябчёвске, Саша Матюшин перешел в другую школу - в соседнем селе Удельные Уты. Из Рябчёвска в Уты он ездил на рейсовом автобусе, который ходил раз в сорок пять минут. Однажды зимой Саша вышел из дома слишком рано и долго ждал автобуса на остановке.

 

- Был сильный мороз, - вспоминает отец Роман. - На земле снежок сверкал, хрустел под ногами. Посмотрел вверх - и увидел звездное, чудное небо. С детства любил на звезды смотреть... И вдруг подумалось: какая красота... а ведь настанет время, когда эту красоту придется оставить. Даже сердце защемило от нежелания расстаться с этой красотой... Для чего живет человек? С каждым днем он ближе к смерти. А монах с каждым днем - ближе ко Христу. Были бы монастыри - ушел бы в монастырь... А ведь не знал тогда, что монастыри и в то время были.

 

Ну а потом, когда уже стал монахом, понял, что не только монах, но и любой верующий человек с каждым шагом делается ближе ко Христу. Нет смерти для той души, которая носит в себе Творца, Бога.

 

... О небеса! Отверстые, без края.

Вы были так прозрачны и близки.

И я стоял, молитвенно взирая

На чистые, живые светляки.

 

Я усмотрел отверженную Вечность,

В заветной выси - Высшее постиг,

Благословляя огненную Млечность

Неезжего туманного Пути.

 

И как бы там гармонь ни зазывала,

Напоминая сердцу о земном,

Моя душа Небесному внимала,

Блаженствуя в звучании ином.

 

Деревянный коник

 

«Я всегда говорю родителям: не растите таланты, - не раз повторял нам отец Роман. - Растите хорошего сына, мужа, отца. Это - ступени к самому главному. Без этого нельзя стать христианином!». Собираясь в дорогу, отец Роман много говорил о детстве и о детях - наверное, потому, что ехал на родину, в те места, где сам был ребёнком. Конечно, я запомнила далеко не все рассказы отца Романа, а вот историю о деревянном конике сразу записала - еще не зная, что скоро встречусь с двумя ее героинями.

 

- Однажды к нам в дом по какому-то делу пришла пионервожатая с малолетней дочкой - это была такая насупленная девочка, смотрела всегда исподлобья. И вот эта малышка, пока мы разговаривали, взяла у моих племянников деревянного коника и потащила к двери. Дети, конечно, в рев. Мать говорит девочке: «Отдай детям игрушку». А та тащит коника за собой. «Деточка, отдай лошадку!» А деточка - ни в какую! Говорю маме: «Ничего-ничего, пусть дитя поиграет, потом вернете». Так они с коником и ушли. Помню, тогда подумал: «Если уже в четыре года мама не может справиться с ребенком, что же будет лет через десять?»

 

С племянницей отца Романа мы познакомились по дороге в Рябчёвск: монахиня православного польского монастыря, она приехала в Печоры на Радоницу. Ростом она гораздо выше своих спутниц, польских монахинь, лицо у нее молодое, умное и красивое, а облачение в тот день было почему-то не черным, а светлым. После панихиды мы поехали в дом сестер отца Романа, где она вместе с хозяевами скромно сидела в стороне от стола. Говорила немного, но и по нескольким репликам стало ясно, что у нее здоровое, какое-то очень взвешенное чувство юмора, и что она привычно, с легкостью парирует любые шутки отца Романа. Тут же из разговоров мы узнали, что другой племянник отца Романа служит дьяконом в Витебске.

 

А когда мы уже оказались в Рябчёвске, к отцу Роману вместе с другими односельчанами подошла женщина с маленькими детьми. У неё были короткие черные волосы, опухшее лицо сильно пьющего человека, - и тревожный, неуверенный взгляд.

 

- Обратила внимание на женщину с подбитым глазом? - спросила меня Ирина, когда мы отошли от храма.

 

Я сразу поняла, о ком она, хотя почему-то не заметила подбитый глаз.

 

- Это та самая девочка, которая взяла у племянников отца Романа коника...

 

«Душу надо готовить к Вечности»

 

В Рябчёвске, на улице Дармоедовке, мы увидели семь странных фигур, настолько колоритных, что в их реальность трудно было поверить. Это были настоящие деревенские выпивохи: с помятыми лицами, большим носами и круглыми животами, один даже с костылями - герои то ли фильма «Операция Ы», то ли какого-то романа про пиратов, то ли картины Брейгеля. Они сидели на лавочке и искоса посматривали на отца Романа - ещё бы, откуда-то в их селе появился седобородый монах, весь в черном, с деревянным крестом на груди. И, видимо, неловко им было перед этим монахом за всю свою жизнь, которую, понимали они, и от детского взгляда не скроешь, не то что от монашеского.

 

А отец Роман вдруг остановился напротив этой компании и возгласил:

 

- Христос Воскресе!

 

- Воистину Воскресе, - нестройно и неуверенно послышалось в ответ.

 

- Николай!..- вглядывается отец Роман в чье-то лицо. - Узнаю-узнаю, подойдите, хоть поздороваемся!

 

Николай двинулся ему навстречу, и они обнялись.

 

- Что, дорогой, попиваем?.. - участливо говорит отец Роман. - Ни капли нельзя нам, славянам! А как в церковь-то, ходим? Нет, дорогой, нам без церкви никак, без исповеди, без Причастия! - и он несколько раз прижимает голову Николая к своему плечу. - Пора, пора уже и о душе подумать. Душу надо готовить к Вечности!

 

Друзья Николая уже подтягивались, один за другим, к отцу Роману, и многих он узнавал, называл по имени, каждого помазывал освященным маслом из Иерусалима - и ни малейшего осуждения не было в его словах. И вот кто-то из них уже идет за отцом Романом вместе с нами - куда мы там держим путь, в школу или к кому-то в гости...

 

Вернувшись домой, я вспоминала, как обращался отец Роман к людям и как всегда был услышан - и думала: а вот если бы я вошла к кому-то в дом, пусть даже к друзьям, и с порога сказала: «А как в церковь-то, ходим? Нет, дорогие, нам нельзя без исповеди, без Причастия...» Нет, мне не хватило бы смелости, любви, тепла, все отшатнулись бы от меня и, наверное, удивились моей бестактности.

 

И тогда я стала делать по-другому. Рассказывая близким об иеромонахе Романе, я вспоминала этот эпизод на улице Дармоедовке. Старалась передать интонации отца Романа, даже повторяла этот жест - голову собеседника к своему плечу, объятие... И, честное слово, видела, как теплеют глаза моих родных, как блестит иногда в них слеза.

 

И тогда я думала, что, может быть, напрасно отец Роман так категорично относится к актерской профессии. Ведь я не пыталась ничего сыграть, а старалась вспомнить и передать, как это было, и что-то такое, чего нет у меня, но есть у него, касалось людских сердец...

 

Черный омут

 

Сколько раз сидели мы с отцом Романом за столом - и в скиту, и в городах и селах, у хозяев богатых и бедных, в особняках, деревенских домиках, школах и библиотеках - и ни разу не появилась на столе бутылка, хотя время было праздничное, пасхальное. Лично мне - и думаю, что и всем остальным - за этими столами и без вина хватало и радости, и печали.

 

Отец Роман рассказывал, что однажды, когда ему было очень тяжело на душе, он достал из погреба бутылку вина и поставил на стол. Сидел перед ней и думал: вот выпью вина - может и легче станет... но ведь трудности-то никуда не уйдут, так со мной и останутся. Нет... не нужно этого делать. В стакан ныряют слабые люди. И унёс бутылку обратно.

 

И снова отец Роман вспоминает о маме.

 

- Однажды в молодости выпил с друзьями, пришел домой - и стало мне очень плохо. Мама тогда промолчала, а наутро сказала: «Сынок, есть крепкие люди: выпьют, закусят, лицо - кровь с молоком. А ты сидишь никакой. Не нужно тебе пить». И я ее послушался.

 

И почти не пробовал курить. Помню, один раз подняли с другом листья орешника, свернули их, подожгли и стали вдыхать дым. И так плохо стало! Лежал на земле, смотрел на небо, и казалось, что сейчас улечу. Был и другой случай: дядя прислал отцу целый блок сигарет - впервые увидел такое. Взял из этого блока две пачки и пошел попробовать с другом. Друг затягивался глубоко, а я набирал дым и сразу же выпускал. Потом хлеб пожевал, чтобы запаха не было, - так старшие ребята научили - и пошел домой. Но мне это не понравилось, и с тех пор никогда уже не курил.

 

Но гордыня знаете какая была? Думал: «Не пью, не курю, не дерусь - только других разнимаю. Ко всем в селе хорошо отношусь - и ко мне все хорошо относятся. Ну чем не святой?»

 

А потом, когда уже пришел в Псково-Печерский монастырь, стоял один раз на клиросе - и вдруг Господь на какое-то мгновение открыл часть моей душевной черноты. Это было настолько невыносимое чувство, что, если бы оно продлилось еще немного, я бы не выдержал, сошел с ума. «Это ты-то святой?! - подумал тогда. - Да под тобой земля должна гореть на десять метров!»

 

«Если бы человек мог увидеть свой мрак полностью, побежал бы искать глубокую воду», - написал однажды в письме отец Роман. Скорбь о себе, о своей внутренней черноте, и печаль о Боге - это то, чем наполнены ранние стихи и песнопения иеромонаха Романа. И, читая эти стихи, слушая эти песни, понимаешь, что главное в человеке - не грех, а боль и покаяние.

 

Наполняется скорбью душа, как вода темнотою полночною,

Одинокой звезде так понятна моя неизбывная скорбь.

И сижу и гляжу в чёрный омут порой неурочною,

И звезда подо мной, над моей головой, высоко-глубоко.

 

И лобзаю лобзаньем тебя, грусть-печаль несусветная,

И хлебаю взахлёб то, что в юности сам замешал.

И камыш не шумит, и деревья стоят неприметные,

И до этой звезды лишь один только шаг.

 

Опускаю ладонь, размываю свое отражение,

И отходят круги, и волнуется свет голубой.

И в святые часы одиночества, изнеможения

Принимаю и пью всё, что послано свыше Тобой.

 

Старый дом

 

Я нарисую старый дом,

Березки, палисадник ветхий,

Огромный вяз (его уж нет),

Отца, глядящего мне вслед,

Окно лобзающие ветки.

 

Я нарисую старый дом,

Певцов пернатых на скворечне,

Две тонких яблони в саду,

Кусты черёмухи в цвету,

Храм белокаменный, конечно....

 

...Споткнулся, замер карандаш,

Не по своей, наверно, воле.

Гляжу в окно на белый свет -

И дома нет, и храма нет...

Бумага, чистая до боли.

 

Эти строчки иеромонах Роман написал в поселке Кярово, где он служил много лет назад, вдали от дома и храма, который был виден с родного крыльца. А на самом деле храм и одноэтажный деревянный домик, где прошло детство отца Романа, по-прежнему стоят почти что друг напротив друга - словно на двух высоких берегах. Только разделяет их не река, а шоссе, которое здесь называют «асфальт Трубчевск-Брянск».

 

 

Новая хозяйка приглашает нас в дом, и отец Роман медленно идет по комнатам:

 

- Вот тут у окна стоял стол, за которым мы обедали... Вот здесь на печке спал зимой, а летом - на полу, на мамином пальто... Жили мы в большой скудости. Ели обычно пустой суп, а что это такое? Вода, соль, картошка и лавровый лист. Яичницу вдосталь ели только на Пасху... Иногда зимой смотришь в окно - ребята на санках катаются. Хочется пойти с ними - а нельзя: зимней шапки у меня не было. А потом один фронтовик подарил мне свою старую шапку. Она так сильно пропахла махоркой, что до сих пор помню этот запах. Слава Богу за то, что всё было именно так! Благодаря тому, что в детстве получил хорошую закалку, сейчас умею жить и в скудости, и в изобилии... Но как здесь всё изменилось! Да, дважды нельзя войти в одну и ту же реку.

 

В саду от прежних хозяев, как и в Ветрово, остались яблони, а ещё две высокие берёзы - их сажала сестра отца Романа. А вот огромного вяза, стоявшего у обрыва, действительно нет. Отец Роман рассказывает, что с этого обрыва зимой дети катались на санках, а сам он однажды спрыгнул с него с парашютом, сделанным из клеёнки.

 

Недалеко от дома - сельское кладбище.

 

- Мимо нашего дома отправлялись в последний путь мои рябчане, - задумчиво говорит отец Роман. - Так что в детстве часто видел смерть - и утопленников, и самоубийц. Очень близко к сердцу это принимал. Ведь для ребенка смерть - это что-то непонятное, неестественное. Мне страшно было смотреть на лица покойников, и всё равно тянуло. Я смотрел на них - и несколько дней потом не мог ни есть, ни пить.

 

На рябчёвское кладбище и лежит теперь наш путь: там похоронены отец и бабушка иеромонаха Романа.

 

Белые цветы

 

Стоит конец апреля, и на кладбище всё дышит весной: и ветер, и лёгкий солнечный свет, и зелёные ветви деревьев, а на могилах кое-где краснеют пасхальные яйца.

 

- Как разрослось кладбище! - тихо говорит отец Роман. - И повсюду - напрасные слова: «Помним, любим, скорбим». Некому уже помнить, любить и скорбеть!

 

Он останавливается перед некрашеным деревянным крестом, на котором написано: «Иоанн Константинович Матюшин. 14. VI. 1921 - 16. XI. 1988».

 

- В Киево-Печерской лавре сильно заболел, - рассказывал о себе отец Роман. - В келью ко мне зашёл послушник и сообщил, что разбился иеромонах Рафаил... Отец Рафаил всё время говорил: «Только не в лоб, только не в лоб» - и вылетел на встречную полосу. Видите, как много значат слова. Не нужно ничего придумывать и призывать!..

 

Узнав о смерти иеромонаха Рафаила (Огородникова), отец Роман сразу же пошёл к отцу наместнику, чтобы позвонить. И тут какая-то женщина сказала ему: «Умер Ваш отец». Известие о двух смертях за пять минут... Он решил поехать на похороны к отцу Рафаилу и уже потом - в Рябчёвск.

 

Мы молимся о рабе Божием Иоанне, со духи праведных скончавшемся, и отец Роман говорит:

 

- Наши родители - это наша ограда перед входом в Вечность. Если родители отошли - значит, теперь уже мы заняли это место. Мы стали ближе к Вечности.

 

На могиле бабушки иеромонаха Романа, Александры Филипповны Беликовой-Правдиной, стоит такой же простой деревянный крест. Немного прожила Александра Филипповна, всего пятьдесят лет, и скончалась в памятном сорок пятом. Отец Роман начинает служить литию, мы зажигаем свечи - но они быстро гаснут на ветру, гуляющем здесь, на холмах.

 

- Сегодня бабушке великое утешение, - говорит отец Роман, окончив молитву. - За нее молится внук, которого она не знала... Бабушка, как и мама, была учительницей в школе, только я, к сожалению, не знаю, что она преподавала. Мама рассказывала, что бабушка была очень прямым человеком. И фамилия у нее в девичестве была Правдина... И ещё мама говорила, что, кто бы ни пришел к бабушке в дом, - она никого не отпускала, не покормив.

 

Мужа бабушки звали Николаем. Пришло время - и он умер, а потом тяжело заболела бабушка. Однажды моя мама вошла к ней в комнату и спросила:

 

- Мама, ты плачешь?

 

- Я не плачу, - ответила бабушка. - Я молюсь. Люблю молиться Николаю Угодничку... Зоя, задумай сегодня перед сном: умру я или нет?

 

На другой день она спросила:

 

- Ну что, Зоя, видела ты что-нибудь во сне?

 

- Нет, ничего не видела, - ответила мама. - Сразу уснула и спала как убитая.

 

- А я видела, - сказала бабушка. - Мне снилось, что стою одна в пустой церкви, и чья-то невидимая рука ставит на подсвечник свечу. Горела она ясно, но чуть коптила. Как бы отвечая на моё недоумение, чей-то голос произнёс: «Раб Божий Николай». А потом та же рука поставила рядом еще одну свечу - она горела ровно и чисто. Только подумала - чья-то праведная душа отошла, как тот же голос сказал: «Новопреставленная раба Божия Александра». Так что я скоро умру, но ты не плачь, Зоя, обо мне! Я своё здесь отстрадала...

 

Бабушка умерла, и скоро на ее могиле выросли большие белые цветы. «Какая молодец Николаевна! - говорили в селе. - Так украсила мамину могилу!» А маме стыдно было признаться, что никаких цветов она не сажала: некогда ей было, она пропадала в школе с утра до вечера. А белые цветы стали разрастаться и скоро заполонили всё кладбище...

 

Мы снова идем между могил, и отец Роман, оглядывая кресты и надгробия, говорит:

 

- Хорошее место кладбище, очень хорошее. Так человека собирает!

 

Перед тем, как уйти с кладбища, я фотографирую крест Иоанна Константиновича Матюшина и только сейчас обращаю внимание на дату его смерти: 16 ноября. Надо же, он умер в день рождения отца Романа.

 

«Не посмел встать рядом»

 

О старце Николае Гурьянове иеромонах Роман вспоминает часто и говорит с благоговением. Я никогда не видела отца Николая, но мне кажется, что отцу Роману удается передать теплый и кроткий образ старца, его тихую, мягкую, немного протяжную речь и даже тот дух, который дышал в его словах. Но из всех историй об отце Николае мне больше всего запомнилась одна... не зарисовка даже, а просто маленький штрих.

 

Перебирая старые фотографии, отец Роман останавливается на одной из них. На черно-белом снимке толстая крепостная стена - может быть, это стена Псково-Печерского монастыря - а перед ней поле с высокой травой. У стены стоит старец Николай в подряснике, с седыми, словно сияющими волосами, а в стороне от него, метрах в трех-четырех, - молодой отец Роман с сосредоточенным лицом. Больше на снимке нет никого. Странная с точки зрения композиции фотография!

 

- Видите, - говорит отец Роман, - не посмел встать рядом со старцем.

 

***

 

Каждый раз, когда отец Роман предлагал нам сфотографироваться рядом с ним, я готова была провалиться сквозь землю. Но мне не хватало честности и смелости, чтобы отказаться, и я всё-таки вставала рядом, старалась казаться естественной. А потом, дома, читая Евангелие, вдруг поняла, что означают слова апостола Петра: «Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный!»

 

Встреча с отцом Романом открыла для меня целый мир - вроде бы тот же, наш, привычный, но в котором есть нечто непередаваемое - как веяние тихого ветра. Как будто бы на краткое время ты обрел зрение и слух, чтобы видеть и слышать настоящее. И в то же время я поняла, что между этим настоящим и мной стою я сама.

 

Мне очень хотелось хотя бы отчасти передать то, что я видела и слышала в эти дни. Если не удалось - значит, я все-таки не смогла не сфальшивить. Тогда просто перечитайте стихотворения иеромонаха Романа - и простите меня!

 

2015-2016

 

Фотографии Наталии Назаровой, Наталии Бондаревой и автора.

 

Ветрово.ru