Не мечта ли это, как любил писать Достоевский? Или просто фигура речи?
Ведь у нас, преимущественно, с красотой отождествляют прекрасного вида женщину, победительницу конкурсов от мисс-корпоративов до мисс-мира.
И она может нас спасти?
Фраза, которую произносит некто Ипполит, один из персонажей романа «Идиот», пришлась по вкусу многочисленным критикам и публицистам, и пошли они эту фразу «таскать» где нужно и ненужно.
А ведь мало того, что этот Ипполит второстепенный герой, да еще произносит он эту фразу не прямо, а высказывается так:
«Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет "красота"? Господа, - закричал он громко всем, - князь утверждает, что мир спасет красота!»
Этот литературный прием довольно часто использовал великий писатель, давая возможность одно и тоже событие, понятие, толковать с разных точек зрения, и, таким образом, придать глубину тому, о чем идет речь, и, в конечном счете, показывая великую сложность самой жизни и человека.
Но вырвавшись, фраза Достоевского, повторенная им и в «Дневнике писателя», и в «Братьях Карамазовых», стала крылатой.
Потому что полюбилась народу. Он сердцем понял, в чем тут суть дела, хотя и не мог эту суть сформулировать словами. Понял, что речь ведется о красоте, которая выражает его идеал, сокровенную сути души, дарованную русскому человеку Господом.
А чтобы явить этот идеал, Вседержитель избрал человека, который воплотил его в красках.
Таким иконописцем оказался Андрей Рублев, ныне канонизированный Русской Православной Церковью как преподобный.
Это он сотворил икону Святой Троицы - величайшее произведение всех времен и народов, ставшее святыней всего христианского мира.
Но как же так, спросите вы, ведь почти все святые чудотворные иконы были явлены, обретены, как Казанская, или Иверская, или Взыскание погибших, или другие? Мы же не знаем, кто их создал? И более всего уповаем, что они нам посланы или самим Спасителем, или Богоматерью. Мы не знаем их создателей, да и не хотим знать.
А тут - конкретное имя иконописца обозначено прямо.
Надо ли здесь сомневаться?
Не надо.
Значит, повторим, Господь избрал этого инока для того, чтобы он явил миру Троицу - Животворящую, Единосущную и Нераздельную. Она-то и стала тем идеалом красоты, которая спасала и спасет мир.
Вспомним, как возникло само повествование о Трех Ангелах, которые явились ветхозаветному Аврааму. Шатер его стоял под дубом Маврийским, который, по преданию, когда засохнет, наступит конец света. Рядом паслись стада овец Авраама, хлопотала по хозяйству его жена Сарра. И вот появились здесь Три путника, в которых Авраам и Сарра признали посланников Божьих. Сарра стала сразу же накрывать на стол, выставлять лучшие явства и питие.
На иконах все так в подробностях и изображалось.
Преподобный Андрей все это убрал - и хлопотливую Сарру, и Авраама, и стада овец. На столе оставил только одну чашу. И Трех Ангелов, которые перстами указывают на эту чашу.
Появился лаконичный и поразительный по силе образ жертвенной чаши, которую предстоит испить каждому, кто идет ко Господу. И в то же время эта чаша причастия, чаша спасения, ибо приняв тело и кровь Христа, мы принимаем источник бессмертия.
В наклонах голов Ангелов, в складках их одежд, и, главное, в неземном выражении их божественных ликов возник тот образ Единого, Вечного, Нераздельного, который и есть Господь Вседержитель.
Это единство Трех в Одном и есть краеугольный символ нашей веры.
Вглядитесь в Троицу внимательней, и вы увидите совершенство, увидите, как складки одежд перетекают одна в другую, как переливаются краски, как Ангелы все вместе образует единый круг. Ведь если мы поведем циркулем линию из центра, то круг и получится.
Теперь кратко скажем о том, как икона Святой Троицы явилась русскому народу и о промыслительности этого явления.
Русская икона «вдруг» увиделась в России в конце 19- начале 20 века. До того иконы были «черными досками», закопченными от времени. Но эта копоть, эти напластования написанных поздними иконописцаими по основному слою красок, оказались тем футляром, который и сохранил великую русскую иконопись. С утратой веры утрачивалось и «умозрение в красках», как точно написал о русской иконописи князь Евгений Трубецкой в своих гениальных «Трех очерках о русской иконе».
Вот как он пишет:
«Только в самые последние годы у нас открылись глаза на необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью. Только теперь, благодаря изумительным успехам современной техники очистки, мы увидели эти краски отдаленных веков, и миф о "темной иконе" разлетелся окончательно. Оказывается, что лики святых в наших древних храмах потемнели единственно потому, что они стали нам чуждыми; копоть на них нарастала частью вследствие нашего невнимания и равнодушия к сохранению святыни, частью вследствие нашего неумения хранить памятники старины».
Вот, оказывается, в чем дело. Оскудение веры привело к полному забвению сокровищ, которые хранил русский народ.
Не то же ли самое произошло с нами и в веке двадцатом, после того, как были разрушены и изгажены наши храмы, физически уничтожено почти все духовенство, как опора «проклятого царского прошлого»?
Не у нас ли, наконец, открылись глаза на Святую Русь, которая, как Град Китеж, была сокрыта под толщей воды на дне озера Светлояр?
Стоило только прикоснуться к иконам, расчистить напластования, как сразу же явилась миру та красота, то чудо, которое и есть великая иконопись - зримое выражение бессмертной русской души.
«С этим нашим незнанием красок древней иконописи до сих пор связывалось и полнейшее непонимание ее духа, - пишет далее Трубецкой. - Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным выражением "аскетизм", и в качестве "аскетической" отбрасывалась, как отжившая ветошь. А рядом с этим оставалось непонятным самое существенное и важное, что есть в русской иконе - та несравненная радость, которую она возвещает миру. Теперь, когда икона оказалась одним из самых красочных созданий живописи всех веков, нам часто приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности; с другой стороны, вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоим перед одной из самых интересных загадок, какие когда-либо ставились перед художественной критикой. Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем заключается тайна этого сочетания высшей скорби и высшей радости»?
Эта тайна открыта всякому православному верующему, который твердо знает, что после крестных страданий Христа- Спасителя наступает ни с чем несравнимая радость Воскресения.
Размышляя о идеале красоты, выраженной в иконе Святой Троицы, скажем еще об одной стороне этого идеала и о том, кто вдохновил Андрея Рублева на подвиг.
Это святой преподобный Сергий Радонежский и его великий завет Родине, Святой Руси. Недаром его называют игуменом Земли Русской.
Еще раз процитируем князя Евгения Трубецкого:
«По выражению жизнеописателя преподобного Сергия, - пишет
Трубецкой, - основав свою монашескую общину, он "поставил храм Троицы, как зеркало для собранных им в единожитие, дабы
взиранием на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной раздельностью мира". Св. Сергий здесь вдохновлялся молитвой Христа и Его учеников "да будет един яко же и Мы". (Выделено мной А.С.)
Его идеалом было преображение вселенной по образу и подобию Святой Троицы, то есть внутреннее объединение всех существ в Боге. Тем же идеалом вдохновлялось все древнерусское благочестие; им же жила и наша иконопись. Преодоление ненавистного разделения мира, преображение вселенной во храм, в котором вся тварь объединяется так, как объединены во едином Божеском Существе три Лица Святой Троицы, - такова та основная тема, которой в древнерусской религиозной живописи все подчиняется».
У замечательного поэта Николая Заболоцкого есть стихотворение, строки из которого тоже стали крылатыми. Наблюдая за некрасивой девочкой, у которой чистый пламень души преображает лицо, и оно сияет искренностью, живостью и радостью чувств, поэт восклицает:
... И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет час, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
... А если это так, то что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Да, именно мерцающий огонь, это и есть наш идеал красоты, выраженный в иконе Святой Троицы преподобного Андрея Рублева.
А сам сосуд, о котором пишет поэт, есть Святой Храм. В нем мерцает истинная красота - русская икона.
Не перечесть святых храмов на нашей земле. Но есть среди них один, который мне кажется олицетворением идеала той красоты, о которой мы ведем речь.
Это храм Покрова на Нерли.
Он прекрасен в любое время года - и весной, когда разливается река; и летом, когда разнотравье в полном цвету; и осенью, в печали полей; и зимой, в белом убранстве снегов.
Он нежен и строен, как девушка, когда видишь его издалека. А когда подходишь ближе к нему, он становится могуч, как воин.
Все в нем, до мельчайшей детали, устремлено ввысь, и он словно парит над землей. Но вместе с тем он неразделен со всем, что его окружает. И невозможно без него представить и этот луг, и поле за храмом, и эту несказанную красоту - тихую, нежную, радостную, такую родную до слез.
И хорошо знать, что именно этот сосуд, как и сотни других на Руси, хранит в себе мерцающий огонь, который и есть та самая красота, о которой написал и в которую свято верил великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский.
Святая Троица
