Была ли стратегия США в Холодной Войне антисоветской или антирусской?

Профессор Ричард Пайпс, специалист по русской истории и бывший глава Русского Исследовательского Центра Гарвард­ского университета, в последние годы выдвинулся в ряды главных критиков политики детанта. Наиболее обстоятельно он изложил свою критику в пространной вводной статье к сборнику «Советская стратегия в Европе»[1]. В ней он порицает американскую внешнюю политику вообще и детант c Советским Союзом в особенности. Согласно Пайпсу, нынешнее отношение США к детанту не имеют под собой прочных теоретических основ, ибо покоится на наивном предположении, что события в мире будут развиваться по американскому сценарию и что «если только удастся подольше избежать большой войны, то все устроится как-нибудь само собой».

Пайпс предлагает США «фундаментально» новую стратегию. Он убеждён, что «ни одна держава не сможет успешно проводить внешнюю политику, пока она не поймёт, что есть фундаментальные различия в психологии и исторических чаяниях разных наций». Советским вождям нельзя доверять, ибо их внешняя политика якобы предопределена русским национальным менталитетом, в корне отличающимся от американского. Поэтому США не должны делать никаких уступок СССР помимо тех, которые «сопровождаются соответствующими уступками, quid pro quo, с советской стороны».

Понимая тревогу профессора Пайпса за нынешнее незавидное состояние внешней политики США, ведущей страны исчезающего на наших глазах свободного мира,[2] я разделяю его скептицизм насчёт официальных советских обещаний. Однако, предложенные им «теоретические основы» держатся на жидком фундаменте, на котором не устоят ни Госдепартамент, ни Пентагон.

Ненадёжность теоретического фундамента Пайпса состоит в субъективности его подхода, в желании, во что бы то ни стало, вывести советскую внешнюю политику из «исторического опыта и психологии русского народа». Как я уже отмечал в статье о книге Рональда Хингли[3] «Русский склад ума или западное состояние умов?», на Западе отчётливо обозначилась тенденция винить этот самый склад ума (менталитет, национальный характер, коллективную психологию) русского народа во всех грехах тоталитарного коммунизма.

Ниже проследим, как Пайпс, один из наиболее рьяных поборников «твердой линии»[4] к СССР, обосновывает свою концепцию.

Щучье-карасий синдром Ричарда Пайпса

Согласно Пайпсу, американские сторонники детанта, или «разрядки напряжённости и мирного сосуществования разных идеологий», не учитывают четырёх факторов, которые якобы определяют советскую внешнюю политику:

1) традиции вотчинного государства, которая якобы всегда доминировала над внешней политикой России, «невзирая на режим и его официальную идеологию»;

2) «закоренелой традиции русской экспансии», якобы объясняющей «некоторые из приемов, применяемых ныне советской дипломатией в мировом масштабе»;

3) что нынешние советские вожди прошли сталинскую выучку (о ленинской выучке он не говорит);

4) и что они «почти поголовно происходят прямо из крестьянства».

Эти факторы по существу выводят агрессивность и вероломство советских вождей из дефективности русского национального характера. Согласно Пайпу, «Все четыре элемента исторического опыта (русского народа) переплетаются так, что создают собой особый тип менталитета, в котором преобладают такие свойства, как хитрость, своекорыстие, насилие, умение использовать других и презрение к тем, кто неспособен к самозащите».

Соглашаясь с постулатом Пайпса, что существуют значительные культурные и психологи­ческие различия между советскими людьми (в том числе, русскими), с одной стороны, и американцами с другой, не могу не поспросить - а правильно ли он их определил? Возникает и более общий вопрос - может ли внешняя политика США строиться на таких субъективных оценках национальной психологии соперников, кто бы они ни были?

Что поражает больше всего, это не наличие в схеме Пайпса четырёх факторов самих по себе, а ОТСУТСТВИЕ других факторов, которые обычно считаются важ­ными, - таких как экономический, геополитический, нравственный и идеологический.

Отсутствие последнего, идеологического, фактора особенно бросается в глаза ввиду откровенно идеологической природы советского государства. Неужели марксистско-ленинская идеология не заслуживает быть упомянутой хотя бы в качестве довеска к четырём факторам? Не забыл ли о ней профессор по рассеянности? Нет, оказывается, он вполне созна­тельно сбрасывает её со счетов. Вот на этом-то принципиальном расхождении с профессором Пайпсом стоит остановиться.

А куда девался Карл Маркс?

Осуждая «порочный и вероломный» менталитет русского народа, Пайпс мимоходом упоминает, что марксизм-ленинизм всё-таки бытует на русской земле. Он даже признаёт, что марксизм-ленинизм оказывает «некоторое» влияние на советскую внешнюю политику. Однако, это влияние настолько незначительно, что, например, понятие «классовой борьбы» должно быть учтено лишь в той степени, в которой оно усиливает «историческую предрасположенность» русских к таковой.

Пайпс тут же даёт «дельный» совет американским дипломатам: мировоззрение советских вождей легче вычислить «из русских пословиц, чем из собраний корифеев марксизма-ленинизма».

Отсылая дипломатов к сборнику «Пословицы русского народа» под редакцией В. Даля, Пайпс выбрал три примера: «Чужие слезы - вода», «Бей русского - часы сделает» и «На то и щука в воде, чтоб карась не дремал». Сочтя эти три пословицы типичными образчиками русской народной мудрости, Пайпс приходит к выводу, что они отражают циничность отношения русских к миру, «на смертоносной арене которого каждый стоит перед выбором: или съесть другого, или самому быть съеденным: сыграть роль щуки или карася».

И вот в этих-то трёх пословицах профессор Пайпс усмотрел трёх китов, на которых зиждется советская внешняя политика. Пословицу о щуке и карасе он сделал лейтмотивом своих размышлений о детанте. Он ссылается на иностранных путешественников по Московии, обративших внимание на эту пословицу, ибо она отражает «чрезвычайно низкую коммерческую этику местного населения». Больше всего иностранцев поражало то, что русские не только «предавались самому бессовестному надувательству», но даже будучи уличёнными, отнюдь не выражали никаких угрызений совести.

Отсюда Пайпс делает вывод, что в этой пословице «...выкристаллизовался вековой опыт своеобразного мужицкого социал-дарвинизма, на который опирается огромное большинство русского народа (за исклю­чением интеллигенции), будь то в роли щуки или в роли её намеченной жертвы».

Не в силе Бог, а в правде

Не будем упрекать иностранца за незнание других русских пословиц, но как историк Пайпс должен бы хоть что-то знать о систематической войне советской цензуры против русских пословиц. Он мог бы вспомнить, как в романе «Доктор Живаго» лауреат Нобелевской премии Борис Пастернак (1890-1960) порицал большевистских вождей за то, что они злоупотребляли русскими пословицами ради демагогии. При этом они упорно пропускали мимо ушей такие пословицы, как «Насильно мил не будешь» или «Не в силе Бог, а в правде», ибо видели в них народное отрицание марксистского тезиса о необходимости насильственной революции.

Пайпс мог бы также вспомнить, что один из героев романа Солже­ницына «В круге первом» Глеб Нержин, представитель советской интеллигенции, извлёк «сермяжную правду» - «Волкодав прав, людоед - нет» - из полуграмотного мужика Спиридона. Этот эпизод намекает на то, что закрепощенные в колхозах крестьяне, выросшие на пословицах, поговорках и - чего греха таить - на мате, сохранили большую толику челове­чности, чем советские образованцы, свихнувшиеся в уме на диамате, лозунгах и цитатах ради получения государственных подачек и поблажек.

Пайпсу было бы поучительно полистать не только Даля, но и более доступные советским читателям сборники, такие, как «Русские народные пословицы и поговорки» Жигулёва (Москва, 1965), в которые «идеологически вредные» пословицы не были допущены.

Особенно пострадали пословицы, отражающие христианское мироощущение русского народа, такие, как «Христос терпел, и нам велел» и «Не в силе Бог, а в правде». Эти образчики нравственной смиренности и чистоты подверглись цензурной чистке и уступили место таким советским «перлам», как «Трудно богу с нами, рай на земле мы строим сами» и «Ленина завет на тысячу лет». Последние были изобретены «передовой» советской интеллигенцией для «отсталого» русского народа.

Вероятно, у каждого народа найдутся пословицы, отражающие мироощущение, близкое к социал-дарвинизму - начиная с латинской пословицы «Человек человеку волк». Однако думается, что такие «жесткие» пословицы редко уравновешиваются человечностью и милосердием лучше, чем в русском фольклоре.

Что до обвинения русских в «чрезвычайно низкой коммерческой этике», надеюсь, никто не будет судить об американцах и англичанах по таким перлам, как

Thou shall not steal, an empty feat,

When it's so lucrative to cheat.

(Открыто красть - что дуги гнуть:

Куда доходней обмануть!)

или

Don't steal; thou'lt never thus compete

Successfully in business. Cheat.

(He укради, на вора плюй:

Чтоб в деле преуспеть - надуй).

Солженицын и Сахаров против марксизма-ленинизма, а не русских пословиц

Несмотря на вежливый реверанс в сторону советской интеллигенции, которую Пайпс исключает из числа поклонников циничных русских пословиц, его склонность видеть корни советской внешней политики не в марксизме-ленинизме, а в порочности русского менталитета, находит отпор среди лучших представителей этой самой интеллигенции. А. Солженицын в «Письме вождям Советского Союза» прямо выводит успехи и провалы их внешней политики из «Точного следования указаниям марксизма-ленинизма». Обвинив их в том, что они подчиняют национальные интересы России требованиям марксистско-ленинской идеологии, Солженицын взывает к национальному самосознанию советских вождей и призывает их отречься от «уродства, духовного самоубийства» этой идеологии.

Андрей Сахаров, человек, которого трудно упрекнуть в национализме, в своей книге «О стране и мире» тоже возмущается «чудовищным идеологическим давлением», оказываемым марксиз­мом-ленинизмом на советский народ «всегда и повсеместно - от школьной парты до профессорской кафедры». Поскольку Пайпс отзывается о советской интеллигенции более лестно, чем о русском «просто­народье», странно, что он игнорирует эти два мужественных голоса, вырвавшихся «Из-под глыб», которые обрушили Россию в 1917 году.

Вернемся, однако, к тем четырём факторам, которые, согласно Пайпсу, определяют советскую внешнюю политику. Насколько они оправданы по сравнению с идеологическим фактором, отсутствующим в схеме Пайпса?

Во-первых, вотчинная традиция, какую бы роль она ни играла в прошлом, после большевистского переворота уступила место «экспроприации частной собственности». Вопреки утверждению Пайпса, что вотчинная традиция всегда определяла modus operandi русской политики, «невзирая на режим и его официальную идеологию», думается, что советские вожди вотчинную традицию сильно извратили. Ибо тоталитарная вотчинность советских бояр качественно отличается от всех предыдущих форм, как в России, так и вне ее.

Пайпс сам признавал в своей книге «Россия при старом режиме», что еще задолго до революции вотчинная традиция сильно ослабла и что среди многих факторов, помешавших превращению царской России в полицейское государство, «самым важным был институт частной собственности». По контрасту с произволом советских «вотчинников», в царской России «частная собственность представляла собой... убежище, через порог которого полиция была не в силах переступить потому, что существовали законы, хоть и ущербные в смысле защиты личных прав, но строго защищавшие право собственности», пишет Пайпс.

Даже допустив, что вотчинная традиция каким-то образом прокралась в мозг советских вождей, для них гораздо важнее было то, что сказано в «Коммунистическом манифесте»: «Теория коммунис­тов может быть сведена к одному положению: уничтожение частной собственности».

Что касается второго фактора, именно, «закоренелой традиции русской экспансии», то - как бы действителен он ни был в прошлом - не померк ли он в сравнении с диктатом коммунистической идеологии, требующей от советских вождей осуществления мировой революции? Разве двуглавый царский орел был когда-то наложен на голубой фон земного шара, как на него наклёпаны сейчас серп и молот? Правда, сейчас советские вожди подчиняются диктату Маркса не из революционного энтузиазма, который у них сильно поугас, а скорее из практических соображений. Во-первых, лозунг мировой революции помогает им, без зазрения совести, вмешиваться во внутренние дела других стран. Во-вторых, отвлекает внимание советских граждан от собственных экономических проблем.

Пайпс прав, что у советских вождей «нет законного мандата править страной, и поэтому они никогда не позволят (кому-либо) усомниться в их единственном мандате - военной мощи». Он также прав, что «если им не удастся эффективно применить эту мощь за границей, то это сразу же вызовет сомнение в умах советских граждан в способности режима подавить внутреннюю оппозицию». В этих словах больше понимания советской внешней политики, чем во всех четырёх факторах, которыми Пайпс лишь камуфлируют её сущность.

Отсутствие легитимности внутри страны неизбежно толкает советских вождей на внешние авантюры и поэтому оказывает несравненно большее влияние на их внешнеполитический курс, чем какая-либо «традиция экспансии, унаследованная от старого режима». Согласно Пайпсу, «между серединой XVI века и концом XVII Россия ежегодно захватывала территорию размером в современную Голландию». Но он забывает, что территориальные приобретения за тот же период таких невотчинных государств, как Англия, США, да и сама Голландия, вполне сравнимы с царской Россией.

Но зачем спорить о веках минувших? Почему бы не проследить динамику нашего века? Не покажутся ли смешными все выкладки Пайпса о несуществующих империях в сравнении с тем потрясающим фактом, что за каких-нибудь 60 лет коммунизм расширил свою «вотчину» с нескольких тысяч бездомных революционеров чуть ли не на половину земного шара?

Пайпс, возможно, прав, говоря, что «ни одна другая страна не имеет такого богатого опыта в применении внутреннего и внешнего давления на соседей с целью их разрыхления перед завоеванием», как СССР. Но он неправ, думая, что для понимания этого надо изучать историю Московии. В истории России не было периода, сравнимого с последним шестидесятилетием по масштабам экспансии Советской тоталитарной «вотчины».

Зачем углубляться в историю победы Москвы над Золотой Ордой? Не лучше ли изучить механизм советского покорения Золотой Праги и других восточноевропейских столиц? Как Пайпс сам справедливо замечает, «постоянно растущее совет­ское вмешательство во внутреннюю жизнь западных государств заслуживает более внимательного изучения, чем это было до сих пор».

Катехизис Советских Вождей

Вместо того, чтоб коптеть над пыльными грамотами о расширении Московии, западные дипломаты должны усвоить тот факт, что каждый коммунист, каждый пропагандист да и просто советский студент обязан знать на зубок как катехизис, что «Коммунисты повсюду поддерживают любое революционное движение против существующего общественного и политического строя.

Во всех этих движениях они выдвигают на первый план, как главный вопрос в каждом случае, вопрос о собственности, независимо от степени его развития в данный период времени.

Наконец, они повсюду стремятся к союзу и соглашению всех демокра­тических партий во всех странах».

Никакие архивы царской России не скажут больше об основах советской внешней политики, чем эти три сакраментальных сентенции «Манифеста Коммунисти­ческой партии» за авторством Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

В первой сентенции коренится советская поддержка всем национальным и даже религиозным движениям, в том числе некоммунистическим (как движение арабов или шиитов в Иране), пока и поскольку эти движения подрывают «существующий общественный и политический строй» в мировом масштабе.

Во второй сентенции содержится ключ к манипуляции коммунистами вопроса о собственности. Крестьянам от России до Вьетнама, от Кубы до Чили всегда даются щедрые посулы насчёт земельных наделов, чтоб потом закрепостить их государством.

В третьей сентенции заключена тактика народных фронтов и демократических коалиций, которая уже увенчалась советскими победами в Восточной Европе. Эта же тактика до сих пор применяется не без успеха в Западной Европе и во всем мире.

Короче, в этих трех сентенциях содержатся наиболее существенные элементы идеологического наступления, искусно применяемые советскими страте­гами, чтобы разрыхлить, расслабить и дезориентировать Запад перед заключительным ударом.

Вернёмся, однако, к третьему фактору, который Пайпс считает самым весомым. «Имея дело с Брежневым и его коллегами», пишет Пайпс, «не стоит забывать, что они являются продуктом естественного отбора, победителями из которого выходят те, кто хорошо научился подавлять в себе все человеческое». Поспешное желание Пайпса связать этот фактор с русским национальным характером наводит его на ложный след. Как Солженицын показал в «Архипелаге ГУЛАГ», преступления Сталина не могут быть отделены от преступлений Ленина. В конечном счёте, и те и другие преступления находят оправдание в марксистской идеологии, ибо она заведомо выводит зло из экономических условий и тем самым приглашает к злодеяниям тех, кто научился подавлять в себе все человеческое.

Вот что говорит «Манифест»:

«Коммунистическая революция есть самый радикальный разрыв с традиционными отношениями собственности; не надо удивляться, что ее развитие включает наиболее радикальный разрыв с традиционными идеями».

Не знаю, как эти строки интерпретируются в Гарвардском университете, но в МГУ мы читали их как «всё дозволено», разумеется, с коррективом на советское время, «но не всем».

Та же самая гордыня ума, та же самая надменность и нетерпимость к мнениям других выпячиваются в заявлении Маркса, что «Обвинения против комму­низма, выдвигаемые с религиозных, философских и вообще с идеологических позиций, не заслуживают серьезного внимания».

Да с каких же других позиций позволительно тогда критиковать коммунизм? Вслед за Марксом советские вожди лицемерно вызывают Запад на идеологическую борьбу, но под «борьбой» разумеется извращение и замалчивание всех «вечных истин, таких как Свобода, Справедливость и т. п.». Отсюда один шаг до физического уничтожения носителей «буржуазных» и религиозных идей, которых Маркс в упор не признает, ибо коммунизм «отменяет всю религию и мораль».

Отсюда - все «отклонения» от законов, в том числе и советских, со стороны прислужников ЧК и ГУЛАГа, изобретателей показных судов и дурдомов для политически «неблагонадёжных». Отсюда - так называемые «культурные» революции в СССР, КНР и «народных демократиях». Отсюда - террор Красных Армий, Красных Гвардий, Красных Кхмеров и Красных Бригад Востока и Запада. Отсюда начинается деформация человеческого лица в чудовищное рыло Франкенштейнова уродца.

В «Коммунистическом манифесте» - а не в русских пословицах - берут начало все «отклонения» от закона, все нарушения международного права, договоров и соглашений со стороны советских вождей. Никакие усилия экспертов-советологов или чиновников Госдепартамента сдержать советскую экспансию не приведут к успеху, пока они не признают этого краеугольного камня советской внешнеполитической теории.

У меня нет статистических данных, чтобы оспаривать социологическую значимость четвертого фактора, определяющего, по мнению Пайпса, советскую внешнюю политику: «элита, правящая в Советском Союзе, почти поголовно происходит из кресть­янства». Но я подозреваю, что Пайпс мог легко попасться на удочку советской статистики, призванной доказывать «трудовое происхождение» партийной элиты. Как бы то ни было, этот фактор едва ли заслуживает внимания, ибо постулирует, что социальное происхождение советских вождей якобы больше влияет на детант, чем их образование или приверженность марксистской идеологии.

А чем, собственно, люди крестьянского происхождения могли не угодить Пайпсу? Поскольку большинство русских происходит из крестьян, рассуждает он, а большинство крестьян «в течение четырёх столетий....были крепостными», которым «удалось выжить не с помощью закона или обычая, а посредством крайней хитрости и своекорыстия», то не только советские вожди, но и русские вообще не заслуживают доверия, ибо подчиняются безнравственным нормам щучье-карасьего синдрома.

Интересно, осмелился ли бы профессор Пайпс выдвинуть подобный аргумент в отношении афро-американцев, которым «удалось выжить», я полагаю, не только благодаря их правосознанию?

Итак, мы возвратились к лейтмотиву статьи Пайпса, что «этот опыт (крепостничества) оставил глубокий след в психологии простых русских людей», и - следовательно - советских вождей. Пайпс явно разделяет с Марксом не только отвращение к «идиотизму сельской жизни», но и его, мягко говоря, невысокое мнение о русской нации вообще.

Пайпс волен не верить в постулат Платона, что идеи правят миром. Но как профессор он должен был бы придать хоть некоторое значение фактору образования, тем более, что в СССР этот фактор носит характер тотальной «промывки мозгов».

Возьмём для примера Никиту Хрущёва (1894-1971). Этот «русский мужик» чрезвычайно импонировал западной публике своей грубоватой простонародностью, и за словом в карман не лез. Не трудно предположить, что когда он вдруг весьма недипломатично объявил американским хозяевам во время визита «Мы вас похороним», он черпал вдохновение не из богатств русских пословиц, а из того же «Манифеста», в коем читаем: «Буржуазия производит, прежде всего, своих собственных могильщиков. Ее поражение и победа пролетариата одинаково неизбежны».

Но зачем Хрущеву понадобилось цитировать «Манифест» в такой неподходящий к целям визита момент? Не сделал ли он промах в дипломатическом этикете? Думается, что именно здесь-то мужицкое происхождение Хрущева было ни при чем, как ни при чем был и весь щучье-карасий синдром. Скорее всего, в процессе неестественного отбора в разных партшколах и агитпропах, бедному парню просто вдолбили в голову «катехизис от корифеев». Он мог перепутать глагол «похороним» с существительным «могильщики», но сущность цитаты из Маркса он запомнил на зубок.

Это заявление Хрущева не должно было бы удивить тех западных советологов, кто знаком с «корифеями». Марксистские догмы настолько прочно вошли в менталитет советских вождей, что лишают их здравого смысла и ставят в положение Ивана, не помнящего родства, - ни социального, ни этнического. Это особенно касается международных отношений. Ведь все они прошли курсы индоктринации и накрепко зазубрили, со ссылками на Маркса, что Гуго Гроций (1583-1645), основатель международного права и принципа мирного сосуществования, несмотря на свои «прогрессивные» убеждения, всего лишь являл своё буржуазное происхождение и выражал интересы буржуазии.

По логике, странно похожей на логику четвертого фактора Пайпса, советские руководители убеждены, что нарушение международного права, а также соглашений и договоров, вытекающих из него, есть не только их «классовое» право, но и священный долг, коль скоро такие нарушения служат целям всемирной революции.

В целом, объяснение советской внешней политики на основе четырёх факторов, выдуманных Пайпсом, ошибочно и наводит на ложный след. Такое объяснение не только искажает русскую историю, но и создает превратную картину современного советского общества. Если эта превратная картина СССР будет принята свободным миром за подлинную, то я боюсь, что политика Запада пойдет ещё быстрее по роковому руслу.

По странной иронии, эта картина находится в резком противоречии с собственными рекомендациями Пайпса, которые, по его мнению, должны «оздоровить» американскую позицию в вопросе о детанте. Так, он рекомендует Западу «делать все возможное, чтобы повысить участие (советского) населения в политических и экономических процессах» в СССР. Такую рекомендацию можно приветствовать. Но как её осуществить, когда мы заранее признаём, - именно в этих четырех пунктах, - что советские вожди представляют собой коллективную психологию и исторические чаяния русского народа? Не льём ли мы воду на мельницу советской пропаганды, твердящей о незыблемом единстве коммунизма, советской власти и патриотизма?

Уроки Гитлера

Ясно, что ни о каком оздоровлении детанта с помощью четырех пунктов Пайпса не может быть и речи. Свободному миру стоило бы вспомнить урок из недавнего прошлого, когда Гитлер подписал себе смертный приговор на Восточном фронте, отождествив русский народ с коммунизмом и списав Россию на свалку истории, как страну, обреченную на стадный коллективизм.

Поддержка свободным миром дела защиты прав человека в СССР обратится в пустой звук, если она не будет основана на убеждении, что все участники оппозиции - от Александра Солженицына до Александра Гинзбурга (1936-2002), от Андрея Сахарова до Анатолия Щаранского, от православного священника Дмитрия Дудко (1922-2004) до баптистского пастора Георгия Винса (1928-1998), от Романа Каланты (1953-1972) до Мустафы Джемилева, генерала Григоренко (1907-1987), Юрия Орлова, Игоря Огурцова, Анатолия Иванова и Владимира Осипова [5] - представляют собой не только этнические, религиозные или социальные интересы меньшинств, но и исконные интересы всех подсоветских людей, включая русских.

Предположим на минуту, что профессор Пайпс прав и что советская внешняя политика, в самом деле, определяется русскостью ее партийных заправил и, следовательно, лишь продолжает дореволюционную традицию экспансии русских царей. Не встаёт ли тогда вопрос, можно ли остановить эту экспансию, не преподав сурового урока этой безнадёжно агрессивной нации?

Как бы отвечая на этот вопрос, Пайпс пишет «Маловероятно, что что-либо иное, помимо крупного катаклизма, который продемонстрировал бы всем, что импульсы, укорененные в истории, потеряли свою силу, сможет повлиять на коллективные воззрения русской нации и изменить ее, подобно тому, как поражения немцев и японцев заставили их отвернуться от диктатуры, а холокост заставил евреев отказаться от их традиционного пацифизма. До тех пор, пока этого (катаклизма) не произойдет, мы можем игнорировать историческую традицию России только ценой огромного риска».

Как говорится, невероятно, но с подлинным верно: для русских, нет, оказывается, иного лекарства от диктатуры, как «крупный катаклизм». Неужели профессор Пайпс ничего не слышал о Великих Чистках или об Архипелаге ГУЛАГе? Что советская победа во второй мировой обошлась народам СССР дороже, чем поражения обошлись немцам и японцам?

Если считать, что каких-нибудь 15 миллионов советских граждан (в большинстве своем русских мужиков) стали жертвами Коммунистической Гекатомбы - происшедшей в мирное время! - надо быть чрезвычайно узколобым историком, чтобы утвер­ждать, что шестьдесят с лишним лет коммунистического эксперимента в России не могут быть отнесены к разряду «крупных катаклизмов». О каком же ещё катаклизме, кроме ядерного всесожжения, прорицает профессор Пайпс?

Как отметил один из американских рецензентов на книгу Пайпса «Россия при старом режиме», автор её слишком зациклен на «политической обречённости» русского народа на несвободу. Книга служит примером того, как «формулируя взгляд одного общества на другое, историк становится политиком». Это прямо касается политики[6] профессора Пайпса. Хотелось бы пожелать ему, словами другого рецензента, «больше отзывчивости к положительным чертам, больше готовности похвалить похвалы достойное и больше симпатии и теплоты к людям», включая русских.

P.S.

15 марта 2015 года Ричард Пайпс опубликовал статью, в которой заявил, что «Термин коммунизм произошёл во Франции в 1840-х, но приобрёл современный смысл в 1918, когда Ленин, захватив власть в бывшей царской империи, назвал свою партию коммунистической». Согласно Пайпсу, именно Ленин ввёл «тоталитарный режим», назвав его диктатурой пролетариата. Как и раньше, Пайпс игнорирует «Манифест Коммунистической партии» 1848 года, его авторов Маркса и Энгельса, как и другие западные истоки советского тоталитаризма. [7]

Д-р Владислав Краснов, бывший профессор и глава Русского отделения Монтерейского Института Международных Исследований, возглавляет общество американцев за дружбу с Россией (www.raga.org). Ему можно писать на адрес president92@gmail.com

---

[1] Richard Pipes, ed., Soviet Strategy in Europe. New York: Grane, Russak & Co., 1976.

[2] Такая тревога была широко распространена на Западе когда писалась статья в 1979 году, то есть после поражения США во Вьетнаме и вторжения советских войск в Афганистан.

[3] Ronald Hingley, The Russian Mind, 1977. Моя статья появилась в русском диссидентском журнале Континент № 17, в Париже, 1978, но недавно попала в сборник «Континент» № 152 за 2013 и доступна на сайте «Журнальный зал»: http://magazines.russ.ru/continent/2013/152/18k.html

[4] В 1976 году Пайпс был назначен руководителем комиссии ученых, так называемой «Группы Б», которая подготовила для Президента США более жёсткую оценку стратегических планов СССР, чем данная ЦРУ. В 1977 году он поместил в популярном либеральном ежемесячнике Commentary нашумевшую статью «Почему Советский Союз рассчитывает выиграть ядерную войну» (https://www.commentarymagazine.com/article/why-the-soviet-union-thinks-it-could-fight-win-a-nuclear-war/).

[5] Примечание к русскому изданию. Владимир Николаевич Осипов был моим одноклассником на истфаке МГУ. В 1959 он был исключён из университета на публичное выступление против ареста нашего одноклассника Анатолия Михайловича Иванова, арестованного по подозрению в антисоветской агитации. Когда писалась эта статья, автор ничего не знал о судьбе своих друзей. Как оказалось, Осипов отсидел два срока (8 и ещё 7 лет) за издание патриотических самиздатских журналов «Вече» и «Земля», а Иванов, согласно http://shkolagym.ru/obls/anatolij-mihajlovich-ivanov-civilizaciya-madonni/ трижды - в 1959, 1961 и 1981 годах - попадал в тюрьму за так называемую "антисоветскую деятельность". В общей сложности провел в тюрьмах и ссылке около семи лет.

[6] В русском интернете русофобия Пайпса была недавно замечена. См., например, блог Ричард Пайпс как русофоб http://pluriversum.org/news/analytics/richard_pipes_as_rusofob/

[7] WHAT IS COMMUNISM? BY RICHARD PIPES. MARCH 1, 2015 http://blog.victimsofcommunism.org/what-is-communism/