Старое Большеохтинское кладбище на окраине Санкт-Петербурга.
Бреду по Смоленской аллее в поисках «вятской дорожки», на которой каким-то необычайным промыслом среди тесно сжавшихся могилок должно было бы сохраниться последнее пристанище раба Божия Дмитрия, вятского уроженца. Да вот только не нахожу ни креста, ни могилки. Не помогли ни звание академика, профессора, доктора наук, ни само имя - Дмитрий Зеленин - русский этнограф, фольклорист, библиограф, архивист, автор... Какие ещё нужны реалии бытия личности в России, чтобы хотя бы в день поминовения было куда положить цветы? Странно, что судьба обошлась так с человеком, послужившим Памяти как мало кто.
Перед походом на это кладбище я тревожила звонками академиков, докторов и кандидатов наук, для которых Зеленин был Учителем. С трудом сообща установили, что в 1954 году коллега их по науке был похоронен не на Смоленском, Волковом или других кладбищах, а именно здесь...
С Дмитрием Константиновичем вообще всё не просто, до мистики. Приехала в Петербург, чтобы встретиться с людьми, в чьей жизни он оставил след. На следующий день по приезде звоню Куне Давыдовне Цывиной - переводчику с немецкого на русский его «Восточнославянской этнографии». Поднимает трубку сын: «Сегодня утром Куна Давыдовна умерла!..» Иду в легендарный петербургский дом в переулке Гривцова, поднимаюсь по парадной лестнице. Императорское Русское Географическое общество. Могу ли я познакомиться с архивом Зеленина? Мне сообщают: месяц назад на здание обрушилась беда. Снова, как в шестидесятые годы, прорван водопровод, затоплены подвальные помещения, а в них архивы, документы славы русских путешественников, учёных. (Кстати, ни одно из русских изданий эту катастрофу не заметило).
Дом № 2 на проспекте Маклина. Здесь с 1925 по 1954 годы жил профессор Ленинградского университета. Место Дмитрию Константиновичу досталось примечательное. Усадьба великого князя Алексея Александровича. Изумительной красоты строение. Вензеля из двух «А» на чугунных ажурных воротах, парк и... мерзость запустения.
Дом, в котором жили учёные Академии наук и университета, традиционно служил русской географической науке Но сегодня никто здесь не помнит, в какой из огромных коммуналок проживал профессор географического факультета. Не могла мне помочь даже внучка академика Льва Берга, состоявшего Президентом Русского Географического Общества в те же годы. Только одна старушка с тёплыми глазами смогла вспомнить: «Ходил, ходил, седенький такой, тихий был...» Какой же каток надо было запустить и таскать его над Россией, чтобы люди так обеспамятовали...
По фрагментам из разговоров с учёными трудно восстанавливается образ не чужого этому миру человека. Зеленин никогда не был «душкой» общества, никогда не жил напоказ. Склонность к затворничеству ощущалась в нём с семинарских лет. Отец, сельский дьячок, чтобы сын выучился, поднялся до священника, что, отдавая его в духовное училище, не углядел одного: мальчик попадает в чужую, некровную среду, и знания ему достанутся дорогой ценой - он вынужден будет прятать душу.
Последний сын в семье, любимый домочадцами, выпадет из гнезда, и мир предложит ему свою формулу бытия - выживание. Сначала среди соблазнов духовных и умственных, затем бедственное материальное положение. Зеленин, семинарист и студент университета, болезненно воспринимает материальную несостоятельность, его страшит невозможность заниматься наукой по этой причине. И когда спустя десятилетия эта угроза, казалось, миновала, приходит самое непоправимое - октябрьский переворот. В России становится опасна для жизни сама мысль. Юношеская мечта - жить «в атмосфере мысли» - как с ней быть? Расстаться? Но что же он без науки?
От немцев получено предложение - берлинская фирма приглашает Дмитрия Константиновича участвовать в выпуск третьего тома «Восточно-славянской этнографии под редакцией профессоров Траутмана и Фасмера. До Зеленина на выпуск энциклопедического характера издания по восточно-славянской этнографии не решались даже научные общества. И в 1927 году этот труд выходит. Зеленина поддерживает русский филолог Шахматов, Карский публикует тёплую рецензию в зарубежном научном журнале.
«...С давних пор предпринимались попытки разобраться в богатом этнографическом материале. Припомним, например, имена Снегирёва, Сахарова, Терещенко, Афанасьева, идущих беспрерывно до Зеленина. Чувствовалось, наступило время дать обобщение обширной области русского народоведения, интересный не только для русских вообще и, в частности, для учёных славистов, историков, этнографов, изучающих эволюцию культуры, но и для иностранных учёных, занимающихся историей культуры и даже сравнительным языковедением.
Книга профессора Д.К. Зеленина в значительной степени удовлетворяет выставленным пожеланиям».
Удивительно! Из дома время от времени исчезали люди, «допровские» корзинки стояли наготове во многих питерских квартирах, по Ленинграду гуляли «процессы», рушились научные школы и направления, сам профессор вынужден «отбиваться» от стукачей в стенгазете родного института антропологи и этнографии. И в то же время первый из русских этнографов 20 января 1935 года утверждён в учёной степени доктора истории. Квартира буквально превращена в музей, в филиал архива Академии Наук. Карточки, папки, тома с рукописями даже в кухонном закутке. Когда станет трудно ориентироваться в этом море собранной, судом сохранённой информации, Дмитрий Константинович придумает «Топографию моей квартиры», трогательные листочки, в которых расписано, где что искать. Он готовит энциклопедический словарь топонимических терминов всей России. Труд многих лет. О том, что существовала уже полнокровная рукопись, говорит его переписка. Следы рукописи утеряны.
Энциклопедии, участие в научных сборниках и журналах, в том числе зарубежных, множество выступлений в научных обществах, разработка программ курса по этнографии для Ленинградского университета, работа в комиссии «Живой старины» - на одной чаше весов. На другой - постоянная необходимость осторожности. Студенты и коллеги могли до получаса топтаться у дверной цепочки, пытаясь объяснить профессору, что их приход не несёт беды. Это становилось похоже на болезнь. Его перестали посещать, только племянница, помогавшая обиходить жилище изредка появлялась в квартире.
Зеленин умер за рабочим столом. Привычная поза труженика-учёного, очки, бумага на столе... Тайной останутся его последние мысли.
Не время стирает следы человек. Наша духовная леность.
Угадать и восстановить мир Зеленина можно, если следовать его правилу: всё, что рядом с явлением, его же и формирует. Остались дневники, письма, дома и то, что любил этот человек, чему служил. Во всё это и будем вглядываться. Не зря.
Впервые опубликовано в газете «Вятский край» № 56 (1064) 25 марта 1995 года
1. Книга Д.Зеленина "Русская этнография"