«Насъ спасётъ Русскiй языкъ, если мы спасёмъ его»

Вопрос о Русской орфографии, существовавшей в России до инициированной временным правительством в 1917 году реформы, неуклонно висит в воздухе, требуя какого-то положительного разрешения, и поскольку такое разрешение всё оттягивается, то возникает необходимость приводить новые и вспоминать старые аргументы в его пользу. Ниже я пытаюсь предоставить новые обоснования.

Прошу уважаемого читателя в виде эксперимента прочитать по правилу «старой» Русской орфографии словосочетание, например: «На высотахъ духа». Вы ощутили после слова «высотахъ» позыв набрать в лёгкие воздух? Чтению текста, насыщенного знаками «Ъ», сопутствует глубокое и ритмичное дыхание! При этом обильно снабжаются кислородом сердце, мозг, органы чувств и всё тело.

Между прочим, можно полагать, что душа управляет телом не без помощи скрытыхслов. Когда-то Божественный дар речи интерпретировался народами в соответствии с их доминирующими качествами. И действие это было цельным, духовно-душевно-словесно-физиологическим. Русская речь в продолжение веков научилась по-своему отражать смыслы вещей, а письменность оформила её в сложную систему, несущую точно такое же духовно-душевно-физиологическое содержание. И когда мозг при чтении с естественным ритмом дыхания получал питание кислородом в соответствующем естественном порядке, то и управление телом осуществлялось в каких-то живых связях со смыслами слов. Но знак Еръ (Ъ) по-своему отражая живые особенности никуда не исчезающего духовно-душевно-словесно-физиологического целого души Русского народа и никуда не исчезнувшую тенденцию к открытости слога, сильно влияет как на ритм речи, так и на восприятие внешнего образа слов. Если же глаз и мозг получает искажённые образы слов и совсем другой ритм дыхания при чтении, то его связи с телом и чувствами утрачивают естественный и божественный порядок. Так и получается при чтении без Еровъ. Буква Еръ ставится вовсе не зря в конце слов, оканчивающихся на твёрдый согласный, ибо твёрдый звук отличается от мягкого особым оттенком звучания. Раз Ъ создаёт образ слова, которое должно иметь определённое цельное звучание, то и внутреннее слово рождается таким же, и, будучи связанным с психофизическими системами, вызывает определённое дыхание. Молитва, например, даже будучи умной, всё равно совершается, говорят, при помощи внутреннего слова.

У наших предков Славян ещё тысячу лет назад буква Ъ обозначала бы самостоятельный звук.

Стоит произнести про себя любое словосочетание, написанное по правилам современной орфографии ( экстренно активированной временным правительством в мае 1917 года) например: «Восходит солнце», - и ещё не завершится произнесение «т», а язык уже займёт положение у нижних зубов, чтобы произнести «с», и в результате получается какой-то смешанный звук. И может потеряться целый вдох.

Въ силу закона взаимовлияния звуковъ, въ некоторыхъ языкахъ существуетъ правило - всякое слово должно оканчиваться только гласным (или полугласным) звуком. И если бы мы осознавали, что это правило отражает некий Божественный закон, нарушать который смертельно опасно, то давно постарались бы вернуться к старым правилам письма.

В чём смертельная опасность изъятия букв? С внешней стороны всё ясно: когда мы читаем текст с Ерами, то правильнее дышим, о чёмъ сказано выше. Отсюда более полное восприятие смыслов читаемого. Да, в нашем языке «Ъ» - это воздухъ, наполняющий речь. Этот знак стимулирует дыхание, а ветеръ - символъ Святого Духа. Говоря не догматически, а только образно, «Ъ» - как бы знак Святого Духа Божиего, умственно дышащего в речи человека. Этот знак, может быть, органически способствует союзу духовного и физического в человеке в процессе чтения - дара Божиего.

Конечно, когда мы читаем, сознание занято смыслом и разделяет текст самое меньшее на слова, но мозг-то обрабатывает каждую букву, попавшую в поле зрения, и какая-то часть сознания реагирует на каждый знак. Именно мозг создаёт тот или иной ритм и глубину дыхания, обеспечивающего насыщение или недостаток кислорода в теле. Нехватку воздуха - вот что мы имеем во время чтения текста, не имеющего знаков, которым положено не допускать слова, оканчивающиеся закрытыми слогами. И этот недостаток длится-то у нас всю жизнь.

Следует подумать и о том, что в языке, который дан человеку Богом, который - а в этом нет сомнения - выполняет священную миссию, - в языке какая-либо его порча может приводить к последствиям и в духовной сфере. Возможно, недостакток кислорода при чтении Евангелия притупляет и ослабляет восприятие истины. И этого уже достаточно! Неудивительно, что многие предпочитают молитвословы и евангелия на Церковнославянском языке. С великим удовольствием мы читаем книгу в Русской (дореволюционной) орфографии, когда выпадает случай взять её в руки.

Искажает восприятие напечатанного произведения ещё и то, что нарушены те зрительные образы слов и связанные со словами ритмы, которые были заданы автором при написании произведения, и потому содержание воспринимается неадэкватно авторскому. Не слишком ли много мы теряем при этом?

Кстати, можно ли прочесть первую строку пушкинского «Памятника» (в «старой» орфографии) на одном дыхании?

Считается, что слово - основная смысловая единица речи: осмысленная речь существует постольку, поскольку существуют слова. В силу такого самодовлеющего положения слово и оформлено должно быть как некое целое. Однако если слово оканчивается согласным звуком (без «Ъ»), то оно не будет являться целым, - согласный звук в силу своей природы будет стремится к согласованию со следующим звуком. Если убрать Еръ, то согласный в конце слова смешается с началом следующего слова. К примеру, имеется слово «градъ», с твердым «д» на конце. Так оно и есть в читаемом словосочетании «Градъ идётъ». Но в читаемом словосочетании «Град идёт» «д» не твёрдый и не мягкий, а смешанный. Ясно, что это произошло потому, что согласный, находящийся перед гласным, пришёл с ним в согласование и в результате слово исказилось, а виновата реформа Русского языка 1917-18 года, точнее деятели, преступно её инициировавшие.

Здесь мы говорим только о чтении, о восприятии текста с листа, а не о разговорной речи, где в этом смысле всё, может быть, в большем порядке. В разговорной речи ум рождает слова посредством Богом зданного речевого аппарата, и всё происходит естественно. И восприятие живой речи происходит также естественно через природный слухъ. А вот при чтении мозг расшифровывает знаки. Создатели письменности следовали за Богозданными особенностями разговорной речи конкретного Славянского этноса. Если знак Ъ для обозначения твёрдости не ставить, то стремление согласного обрести твёрдость или мягкость останется, и он будет в этом стремлении подвергаться смешению со звуками другого слова, либо потерпит перед точкой некоторую неудовлетворённость, - и все эти процессы должен урегулировать мозг, который, хотим мы или не хотим, обрабатывает и знаки и слова, - например, каждый союз «в» при чтении книги, изданной по правилам советской орфографии, «мозг прочитывает» сначала неправильно, затем возвращается и даёт ему твёрдость, истинное звучание и истинный смысл. Хоть такая деятельность нашего мозга и не замечается, однако легко представить, какая аритмия имеется в каких-то участках нашего рассудка и всего цельного сознания. Невольно вспоминаются слова - «Се сатана просил сеять васъ какъ пшеницу» (Лк 22-31) т. е. крутя и тряся, как в решете. По поводу «Ера» вспоминаются и другие слова - «Духомъ Владычнымъ утверди мя». А разве напрасно такие имена, какъ «Богъ», «Iисусъ Христосъ» и «Св. Духъ» в нашем Русском языке имеют открытый вид благодаря далеко не лишнему знаку «Ъ»? Даже въ самыхъ современныхъ исследованияхъ по Славянскому языку говорится, что тенденция къ открытости конечного слога въ словах сохраняется. Какой, однако, фактъ! Раз имеется тенденция, то должно быть и её выражение. Разве что бороться с ней! Но великие лингвисты дорожили именно всеми возможными связями Русской речи с Древнерусским, Церковно-Славянским и Праславянским наречиями.

Об алфавите тоже можно кое-что сказать. Священный смысл буквам придавался разными народами. Можно было бы привести на эту тему сильные примеры. Но не обязательно углубляться в мистику, чтобы понять - изъятие букв из алфавита в языке может привести к изменению каких-то, может быть, базовых, свойств в носителях данного языка, в народе. Обо всём этом давным-давно говорил нам старый преподаватель по Исторической Грамматике.

Как-то один профессор (не запомнил его фамилию) на конференции по вопросам «старой», Русской орфографии сказал: «Сейчас мы должны спасти нашъ языкъ, и онъ спасётъ насъ». Не раз вспоминались эти слова! Поистине, реформа Русской орфографии 1917-18 г. сопоставима (в каком-то общем смысле) с такими преступлениями, как убийство Царя, являющегося, по учению Церкви, символом Господа Бога. Как будто какие-то удерживающие моменты были тогда изъяты из нашей речи! Вместе с буквой Ять, например, исчезло из печатных текстов графическое напоминание о Кресте Господнем. По Катехизису Свт. Филарета крестное знамение - то же, что призывание Имени Иисусова. При желании и доброй воле эти слова можно отнести и къ изображению креста. Иначе сказать, при чтении на каком-то уровне сознания могла твориться Иисусова молитва, подаваемая даром в силу благодати Св. Крещения. Однажды св. Василий Блаженный зашёл в корчму обогреться и встретил пьяницу, трясущегося и просившего продать поскорее вина, а когда корчемник, подавая ему, выругался, призвав лукавого, пьяница сотворил крестное знамение, и Блаженный Василий увидел, как бес сбежал из корчемницы. И радовался святой, потому что народ, призывающий Имя Господне, не погибнет. Конечно, разница в том, что тот житийный пьяница совершил своё действие сознательно, но что мешает и нам видеть в букве Ять знамение Святого Креста?

Я смотрел записи знаменного пения и убедился в том, что звук, обозначаемый буквой Еръ, иногда подолгу тянулся, что свидетельствует о том, что ещё не так давно он обозначал конкретные звуки. Хотелось бы услышать речь нашихъ далёкихъ-далёкихъ предковъ! Хотелось бы впитать её в себя, чтобы, насколько возможно, восстановить через неё органическую связь с родимыми и забытыми. Нельзя не отметить и то, что в последние годы резко проявились дефекты речи, вызванные причинами, описанными выше, ослаблением (утратой т в ё р д о с т и) позиций родной речи и усилением иностранной. Это речь теле-радиокомментаторов (особенно ч и т а ю щ и х   с монитора) от которой просто ухудшается самочувствие, это частое произнесение Имени Богъ какъ «Бох». Неописуемый поток сквернословия также связан с ослаблением позиций родной речи, и преодолеваться он может общим возведением её на былые высоты, с которых мы её низвели. Что бы ни говорили противники восстановления «старого» Русского правописания, но былая красота ушла со страниц наших книг и тетрадей.

Дети, кстати, совершенно без проблем усваивают нужность буквы Ъ. В последние годы совсем мало стало печататься книг и молитвословов в дореволюционной орфографии. А многие помнят, как в 90-е годы испытывали какое-то особое чувство открытия лёгкого (умственного!) дыхания и связь съ ушедшими въ вечность предками, которые когда-то, читая, имели перед своими глазами точно те же страницы (и дышали в техъ же ритмахъ). Кажется, тогда (в 90-е) с особым чувством, даже с особым наслаждением читали свв. отцовъ в репринтных изданиях. Но эта тенденция потом стала таять-таять и почти растаяла, а одновременно исчезли многие из тех настроений, которые тогда начинались и выражались, например, в трудах митрополита Санкт-Петербургского Иоанна (Снычёва). Конечно, это было, можно сказать, случайное совпадение престроечных свобод, тысячелетия Крещения Руси, массового духовного подъёма, явления митр. Иоанна и при том издания репринтом множества православных книг. Однако случайность совпадения событий не мешает поднять вопрос о смысле каждого из них. Можно рассмотреть вопрос о старой орфографии: а разумно ли так легкомысленно исключать её из нашей православной (и вообще народной) жизни, и в какие области мы можем перейти, если совсем, навсегда распрощаемся с ней? Мы вторично, когда получили свободы, отказались от Русского правописания и принимаем вреднейшую реформу 1917 года совсем добровольно, без малейшего, дозволенного законом, сопротивления. А ведь случаи возвращения к прошлому у нас в истории бывали. Например, после барокко и классицизма вернулись же к Русскому стилю в архитектуре? И Русская религиозная философия была своего рода возвращением. Что бы мы были без них? Конечно, в Русской речи, возможно, сохраняется (по милости Божией) способность к передаче слова правды, но всё же надо признать, что в наши дни окончательно формируется тенденция к дальнейшему её упадку. Мы совсем не прислушались к убеждениям И. А. Ильина, а ведь он, в определённом смысле, пророк. Хоть устная речь должна бы остаться, кажется, в естественныхъ нормах, но изменение печатного слова влияетъ и на неё, постепенно её искажая, изменяя, сокращая. И более того - изменяя даже мышление, души. Нам это нужно? В 19 в. нашлись в народе силы, при поддержке Государей, чтобы вернуться к казавшимся устаревшими и утраченными образам культуры прошлого. То же относится к иконописи и пению. Можно теперь посмотреть так же конструктивно и на вопрос о Русской орфографии. Только среди моих знакомых три-четыре человека пишут для себя исключительно по правилам «старой» Русской орфографии, а сочувствующих очень много. Сколько же ихъ по всей России! Нам хотелось бы вынести этот вопрос на свет Божий и вызвать его обсуждение и инициировать движение къ оздоровлению повседневной письменной речи хотя бы въ ограниченных сферах, чтобы речевая связь с предками была не ущербной, а полноценной. Тенденция к возвращению правильной орфографии ещё не исчезла. Пусть её поддержут православные и патриотические силы, а не начнут опошлять злоумышленники, лживо трактующие историю вопроса (см. приложенную статью И. А. Ильина) усилиями которых ныне нельзя всерьёз говорить в обществе даже о восстановлении монархии, о Святой Руси как духовной реальности и о многом другом. Ведь и в 1917 г. реформа языка произошла не сама собою в первые самые смутные дни революции, а тайные структуры, помимо того что упразднили колокольные звоны и построили на месте святых алтарей уборные, убили Царя и Его Семью - они же провели реформу Русской орфографии с аналогичной мистической целью. Об этом пишет И. А. Ильинъ.

Сейчас нет самодержавного монарха и его преданных министров, как при Николае I, вернувшем Русскую традиционную архитектуру, и поэтому невозможно так сразу возвратиться к неискажённому Русскому языку, но есть Русский народъ, въ которомъ ещё живётъ заложенное Богомъ чувство красоты родной речи и письменности, и это видно по детямъ, по ихъ желанию и способности пользоваться ещё не совсемъ забытымъ старымъ красивымъ правописаниемъ. Во всяком случае печатать молитвословы для взрослыхъ и детей на современном Русскомъ наречии в правилах «старой» орфографии ( с указаниемъ, что это современный Русский языкъ, - а то его, бываетъ, съ ходу путают с церковнославянским) Самъ Богъ, какъ говорится, велелъ. Между прочим, издатели перестали это делать отчасти из корыстных соображений. Приходилось видеть и богослужебные книги для чтецов, изданные в переработанном виде. И. А. Ильин не сомневался, что мы вернёмся к старой орфографии, и это так будет при достаточно широких действияхъ по её сохранению от полного забвения и уничтожения. Я сомневаюсь, что японцы и китайцы согласились бы исказить свои иероглифы! Но «Русский иероглифъ» исказили и тем нарушили какие-то связи в духовном мире. Если бы воцерковлённая сила создала и раскрутила ресурс, на котором можно было бы собирать и создавать материалы по традиционной письменности, на котором шла бы наработка современных красивых шрифтов с современными выразительными Ятемъ, Еромъ и другими полузабытыми буквами, публиковать произведения, которым подходит только высокий стиль, то можно помочь спасти наш Русский язык от дальнейшего (и необратимого) искажения. Тогда, можетъ быть, удастся обосновать смысл издания репринтом хотя бы тех книг царского времени, в которых достигнут высочайший уровень полиграфической культуры ( а таких много хранится в Публичной Библиотеке) и преимущества «старой» Русской орфографии будут говорить сами за себя, даже особо не нуждаясь в других обоснованияхъ, кроме их явной красоты и осмысленности в разнообразии.

 Въ заключение прилагаю выдержки из статьи И. А. Ильина «О Русскомъ правописании», которую, конечно, крайне полезно изучить полностью.

И. А. Ильинъ пишетъ: «Мы отлично знаемъ, что революцiонное кривописанiе было введено не большевиками, а временнымъ правительствомъ. Большевики сами привыкли къ прежнему правописанiю: всѣ эти Курскiе, Чубари, Осинскiе, Бухарины продолжали въ своихъ рѣчахъ «ставить точки» на отмѣненное «i» и требовать, чтобы коммунисты все знали на отмѣненное «ѣ». Даже Ленинъ писалъ и говорилъ въ томъ смыслѣ, что старое правописанiе имѣло основанiе различать «мiръ» и «миръ» (Изд. 1923 г. т. ХVIII, ч.1, стр. 367). Нѣтъ, это дѣло рукъ проф. А. А. Мануйлова («министра просвѣщенiя») и О. П. Герасимова («тов. мин. просв.»). Помню, какъ я въ 1921 году въ упоръ поставилъ Мануйлову вопросъ, зачѣмъ онъ ввелъ это уродство; помню, какъ онъ, не думая защищать содѣянное, безпомощно сослался на настойчивое требованiе Герасимова. Помню, какъ я въ 1919 году поставилъ тотъ же вопросъ Герасимову и какъ онъ, сославшись на Академiю Наукъ, разразился такою грубою вспышкою гнѣва, что я повернулся и ушелъ изъ комнаты, не желая спускать моему гостю такiя выходки. Лишь позднѣе узналъ я,членомъ какой международной организацiи былъ Герасимовъ.

Что же касается Академiи Наукъ, то новая орѳографiя была выдумана тѣми ея членами, которые, не чувствуя художественности и смысловой органичности языка, предавались формальной филологiи. Эта формализацiя есть язва всей современной культуры: утративъ вѣру, а съ нею и духовную почву, оторвавшись отъ содержательныхъ корней бытiя, современные «дѣятели» выдвинули формальную живопись, формальную музыку, формальный театръ (Мейерхольдъ), формальную юриспруденцiю, формальную демократiю, формальную филологiю. И вотъ, новая орѳографiя есть продуктъ формальной филологiи и формальной демократiи, т.е. демагогiя. Въ Академiи Наукъ совсѣмъ не было общаго согласiя по вопросу о новой орѳографiи, а была энергичная группа формалистовъ, толковавшихъ правописанiе, какъ нѣчто условное, относительное, безпочвенное, механическое, почти произвольное, не связанное ни со смысломъ, ни съ художественностью, ни даже съ исторiей языка и народа. Знаю случайно, какъ они собирали подписи подъ своей выдумкой, нажимали на академика А. А. Шахматова, который, чтобы отвязаться, далъ имъ свою подпись, а потомъ при большевикахъ продолжалъ печатать свое сочиненiе по старому правописанiю. Свидѣтельствую о томъ негодованiи, съ которымъ относились къ этому кривописанiю такiе ученые знатоки русскаго языка, какъ академикъ Алексѣй Ивановичъ Соболевскiй, лекцiи котораго по «Исторiи русскаго языка», по словамъ того же Шахматова, «получили значенiе послѣдняго слова исторической науки о русскомъ языкѣ - у насъ, и заграницей». Свидѣтельствую о такомъ же негодованiи всѣхъ другихъ московскихъ филологовъ, изъ коихъ знаменитый академикъ Ф. Е. Коршъ, разразился эпиграммой: «Старинѣ я буду вѣренъ, - Съ дѣтства чтить ее привыкъ: - Обезиченъ, обезъеренъ. - Обезъятенъ нашъ языкъ». Такiе ученые, какъ академикъ П. Б. Струве не называли «новую» орѳографiю иначе, какъ «гнусною»...

Для чего же это кривописанiе выдумывалось, ради чего вводилось? Публично выдвигали два соображенiя: «новая орѳографiя» проще и для народа легче... На самомъ же дѣлѣ эти аргументы совершенно неосновательны.

Вотъ данныя опыта. Одинъ русскiй ученый славистъ, членъ-корреспондентъ Россiйской Академiи Наукъ, разсказывалъ мнѣ в 1922 году о результатахъ своего пятилѣтняго преподаванiя въ гимназiи. Онъ предлагалъ ученикамъ: кто хочетъ, учись по старой орѳографiи, кто хочетъ - по новой; требовать буду съ одинаковой строгостью! И что же? Процентъ слабыхъ въ среднемъ счетѣ оказался одинаковымъ. Оказалось, что трудно вообще правило и его примѣненiе, независимо отъ того, что именно предписываетъ правило. Напрасно стали бы ссылаться на особыя затрудненiя, вызываемыя буквою «ѣ». Эти затрудненiя были уже преодолѣны на чисто мнемоническомъ пути. Уже по всей Россiи циркулировала дешевенькая книжка въ стихахъ и съ картинками, гдѣ всѣ слова, требующiя букву «ѣ» были включены въ текстъ: «Разъ бѣлка бѣса побѣдила - И съ тѣмъ изъ плѣна отпустила, - Чтобъ онъ ей отыскалъ орѣхъ. - Но дѣло было то въ апрѣлѣ - Въ лѣсу орѣхи не созрѣли» и т.д. Или еще: «Съ Днѣпра, съ Днѣпра ли нѣкто Глѣбъ, - Жилъ въ богадѣльнѣ дѣдъ-калѣка, - Не человѣкъ, полъ-человѣка... - Онъ былъ и глухъ, и нѣмъ, и слѣпъ - Ѣлъ только рѣпу, хрѣнъ и рѣдьку»... и т. д. Запомнить эти стишки ничего не стоило; и учителю оставалось только пояснять корнесловiе и смыслословiе...

Одинъ русскiй ученый говорилъ мнѣ: «Что они все твердятъ объ облегченiи? Пишемъ мы, образованные, и намъ прежнее правописанiе совсѣмъ не трудно; а необразованной массѣ важно читать и понимать написанное; и тутъ старое правописанiе, вѣрно различающее смыслъ, для чтенiя и пониманiя гораздо легче! А новое кривописанiе сѣетъ только безсмыслицу»...

Что же касается «упрощенiя», то идея эта сразу противонацiональная и противокультурная. Упрощенiе есть угашенiе сложности, многообразiя, дифференцированности. Почему же это есть благо? Правда, угашенiе искуственной, безсмысленной, безпредметной сложности даетъ экономiю силъ: а растрачивать душевно-духовныя силы на мертвыя ненужности нелѣпо. Но «сложность» прежняго правописанiя глубоко обоснована, она выросла естественно, она полна предметнаго смысла. Упрощать ее можно только отъ духовной слѣпоты; это значитъ демагогически попирать и разрушать русскiй языкъ, это вѣковое культурное достоянiе Россiи. Это наглядный примѣръ того, когда «проще» и «легче» означаетъ хуже, грубѣе, примитивнѣе, неразвитѣе, безсмысленнѣе: или попросту - слѣпое варварство. Пустыня проще лѣса и города; не опустошить ли намъ нашу страну? Мычатъ коровой гораздо легче, чѣмъ писать стихи Пушкина или произносить рѣчи Цицерона; не огласить ли намъ россiйскiя стогна коровьимъ мычанiемъ? Для многихъ порокъ легче добродѣтели и сквернословiе легче краснорѣчiя. Безвольному человѣку безпринципная уступчивость легче идейной выдержки. Вообще проще не быть, чѣмъ быть; не заняться ли намъ, русскимъ, повальнымъ самоубiйствомъ?

Итакъ, кривописанiе не легче и не проще, а безсмысленнѣе. Оно отмѣняетъ правила осмысленной записи и вводитъ другiя правила - безсмысленной записи. Оно начало собою революцiонную анархiю. Во всякомъ культурномъ дѣланiи дорогá идея правила, ибо воспитанiе есть отученiе отъ произвола и прiученiе къ предметности, къ смыслу, къ совѣсти, къ дисциплинѣ, къ закону. Правило не есть нѣчто неизмѣнное; но измѣнимо оно только при достаточномъ основанiи. Произвольное же ломанiе правила - вредно и противорѣчитъ всякому воспитанiю; оно сѣетъ анархiю и развращаетъ; оно подрываетъ самый процессъ регулированiя, совершенствованiя, самую волю къ строю, порядку и смыслу. Здѣсь произволъ ломаетъ самое чувство правила, уваженiе къ нему, довѣрiе къ нему и желанiе слѣдовать ему. Введенiе же безсмысленныхъ правилъ есть прямой призывъ къ произволу и анархiи.

Вотъ именно это и учинило новое кривописанiе. Здоровая часть русской интеллигенцiи не приняла его и отвергла. Сдѣлалось два «правописанiя». Старое стали забывать, новому не научились. Возникло третье правописанiе - отбросившее твердый знакъ, но сохранившее ять. Надо ждать четвертаго, которое отброситъ ять и сохранитъ твердый знакъ. Скажемъ же открыто и точно: никогда еще русскiе люди не писали такъ безграмотно, какъ теперь; ибо въ ХVII и въ ХVIII вѣкѣ - искали вѣрнаго начертанiя, но еще не нашли его, а теперь отвергли найденное и разнуздали себя орѳографически. Тогда еще учились различать «ять» съ «естемъ», и не были увѣрены; а теперь, ссылаясь на свою малую образованность и на лѣнь, узаконили смысловое всесмѣшенiе. «Намъ», видите ли, «нéкогда и трудно» изучать свою русскую, «слишкомъ сложную» орѳографiю!.. Хорошо, господа легкомысленные лѣнтяи! За это вы будете надрываться надъ изученiемъ и усвоенiемъ гораздо болѣе сложныхъ иностранныхъ орѳографiй, - французской, англiйской и нѣмецкой; - чужiе языки возьмутъ у васъ все то время, котораго у васъ «не хватало» на изученiе своего, русско-нацiональнаго, осмысленнаго правописанiя; ибо тутъ иностранные народы не будутъ принимать во вниманiе вашу лѣнь, ваше «некогда» и «трудно». И напрасно кое-кто въ эмиграцiи выдвигаетъ то обстоятельство, что при господствѣ прежней орѳографiи были слова со спорнымъ «Е» и съ неувѣреннымъ «Ѣ»; не проще ли въ виду этого поставить всюду безспорное «Е»? Но вѣдь есть не мало людей съ неувѣренною мыслiю, честностiю и нравственностiю... Такъ не проще ли не искать ни смысла, ни вѣрности, ни честности, а водворять прямо безсмыслицу, безчестiе и развратъ: по крайней мѣрѣ, все будетъ опредѣленно, ясно, просто и легко... Да, исторически была шатость; но ее успѣшно и осмысленно преодолѣвали, до тѣхъ поръ, пока не рѣшили покончить съ культурой языка и провалиться въ варварство.

Правъ былъ князь С. Н. Трубецкой, когда писалъ («Ученiе о Логосѣ», стр. 5): «слово есть не только способъ выраженiя мысли, но и способъ мышленiя, само-объектированiе мысли». Правъ былъ и князь С. М. Волконскiй, когда настаивалъ на томъ, что смѣшенiе родовъ, падежей, степеней сравненiя и т.д. вызываетъ къ жизни «возвратное зло»: дурное правописанiе родитъ дурное мышленiе. Замѣчательнѣйшiй знатокъ русскаго языка В. И. Даль писалъ въ своемъ «Толковомъ Словарѣ»: «Надо... сохранять такое правописанiе, которое бы всегда напоминало о родѣ и племени слова, иначе это будетъ звукъ безъ смысла» (томъ 1, стр. 9). И именно въ этомъ единственно вѣрномъ языковомъ руслѣ движется новѣйшiй изслѣдователь русскаго правописанiя И. И. Костючикъ въ своемъ сочиненiи «Нашествiе варваровъ на русскiй языкъ». «Не реформа была проведена, а искаженiе, коверканiе русскаго языка, и при этом -умышленное», отрывъ русскаго языка отъ его церковно-славянскихъ корней, денацiонализацiя русскаго письма, русской этимологiи, фонетики, русскаго мышленiя...

И. С. Шмелевъ передаетъ, что одинъ изъ членовъ россiйской орѳографической комиссiи сказалъ: «старо это новое правописанiе, оно искони гнѣздилось на заднихъ партахъ, у лѣнтяевъ и неспособныхъ...» И именно ученые академики поспѣшили этимъ безграмотнымъ лѣнтяямъ на помощь: прервали всенародную творческую борьбу за русскiй языкъ, отреклись отъ ея вѣковыхъ успѣховъ и завоеванiй и революцiонно снизили уровень русской литературы. Этимъ они попрали и смысловую, и художественную, и органическую природу языка. Ибо строгое соотвѣтствiе звука и записи выговариваемому смыслу есть дѣло художественнаго всенароднаго исканiя иррацiональнаго (какъ всякое искусство!) и органическаго (какъ сама народная жизнь!).

И вотъ, въ отвѣтъ этимъ разсудочнымъ формалистамъ и безпочвенникамъ, мы должны сказать: писаный текстъ не есть дѣло произвола; онъ есть живая риза смысла, точный знакъ разумѣемаго, художественное выраженiе духа. Правописанiе есть продуктъ многолѣтней борьбы народа за свой языкъ; оно есть сосредоточенный итогъ его семейстики, фонетики, грамматики, символики и аллегорики - въ отношенiи къ предметамъ и въ духовномъ общенiи людей. Мудро сказалъ Апостолъ Павелъ, что люди общающiеся другъ съ другомъ внѣ взаимнаго разумѣнiя, суть другъ другу варвары (1 Кор. 14, 11). Не для того русскiй народъ бился надъ своимъ языкомъ, чтобы горсточка революцiонныхъ «академиковъ» сорвала всю эту работу взаимнаго духовнаго разумѣнiя.

Правописанiе имѣетъ свои историческiя, конкретныя и въ то же время философическiя и нацiональныя основы. Поэтому оно не подлежитъ произвольному слому, но лишь осторожному, обоснованному преобразованiю, совершенствованiю, а не разрушенiю. Пусть же нарушители русской нацiональной орѳографiи получатъ навѣки прозвище «друзей безграмотности» или «сподвижниковъ хаоса»; и пусть первымъ актомъ русскаго нацiональнаго Министра Просвѣщенiя будетъ возстановленiе русскаго нацiональнаго правописанiя».

И.А. Ильин пишетъ, что «русская нацiональная монархическая власть» никогда бы не ввела новую орѳографiю. Съ другой стороны, коммунисты никогда не вернутъ прежнее правописание.

И. А. Ильинъ пишетъ, что « новое поколѣнiе не уберегло» «нашъ чудесный, могучiй и глубокомысленный», «драгоцѣнный русскiй языкъ»... Не только тѣмъ, что наполнило его неслыханно-уродливыми, «глухонѣмыми» (какъ выразился Шмелевъ), безсмысленными словами, слѣпленными изъ обломковъ и обмылковъ революцiонной пошлости, но еще особенно тѣмъ, что растерзало, изуродовало и снизило его письменное обличiе. И эту искажающую, смыслъ-убивающую, разрушительную для языка манеру писать - объявило «новымъ» «право-писанiемъ». Тогда какъ на самомъ дѣлѣ эта безграмотная манера нарушаетъ самые основные законы всякаго языка. И это не пустыя жалобы «реакцiонера», какъ утверждаютъ иные эмигрантскiе неучи, а сущая правда, подлежащая строгому доказательству». Въ своей статье И. А. Ильинъ приводитъ такихъ доказательствъ во множестве.

 ... «Русскiй языкъ при старой орѳографiи побѣдоносно справлялся со своими «омонимами», вырабатывая для нихъ различныя начертанiя. Но революцiонное кривописанiе погубило эту драгоцѣнную языковую работу цѣлыхъ поколѣнiй: оно сдѣлало все возможное, чтобы напустить въ русскiй языкъ какъ можно больше безсмыслицы и недоразумѣнiй. И русскiй народъ не можетъ и не долженъ мириться со вторженiемъ этого варварскаго упрощенiя.

 ... Сѣются недоразумѣнiя, недоумѣнiя, безсмыслицы; умножается и сгущается смута въ умахъ. Зачѣмъ? Кому это нужно? Россiи? Нѣтъ, конечно; но для мiровой революцiи это полезно, нужно и важно.

... Борьба за букву «ѣ» ведется въ Россiи уже болѣе 300 лѣтъ. Мы будемъ продолжать эту борьбу. Въ 1648 году, въ Москвѣ, съ благословенiя церковной власти была издана грамматика, гдѣ въ предисловiи доказывалось, что «необходимо напередъ самимъ учителямъ различать «ять» съ «естемъ» и не писать одного вмѣсто другого», что «грамматическое любомудрiе смыслу сердецъ нашихъ просвѣтительно» и безъ него «кто и мняся вѣдѣти, ничтоже вѣсть», что грамматика есть «руководитель неблазненъ во всякое благочестiе, вождь ко благовидному смотрѣнiю и предивному и неприступному богословiю, блаженныя и всечестнѣйшiя философiи открытiе и всеродное проразумѣнiе» (см. Ключевскiй: «Очерки и рѣчи», 412).

Этотъ мудрый подходъ къ грамматикѣ объясняется тѣмъ, что въ то время формально-отвлеченная филологiя, пренебрегающая главнымъ, живымъ смысломъ языка - еще не выработалась и не успѣла разложить и умертвить культуру слова. Съ тѣхъ же поръ это извращенiе и несчастiе захватило науку языка (какъ и другiя науки) и въ результатѣ интересъ къ предметному смыслу уступилъ свое мѣсто соображенiямъ чисто историческимъ (какъ, напримѣръ, у Я. Грота) и демагогическимъ, какъ у сочинителей новаго кривописанiя.

  Отъ этого пострадала и страдаетъ вся русская культура».

 ... Всѣ проблемы мiра, мiрозданiя, мiровоззрѣнiя; микрокосма, макрокосма; знанiя и вѣдѣнiя и многiя другiя, съ ними связанныя, обезсмысленны и погибли. Ни одного философа отнынѣ нельзя грамотно перевести на русскiй языкъ. Этика, онтологiя, космологiя, антропологiя - лишены крыльевъ слова!

... Безсмысленны всѣ стихотворенiя, поющiя о мiрѣ и мiрозданiи; исчислить ихъ невозможно.

Ко всему этому надо добавить, что новое кривописанiе искажаетъ и подрываетъ ту драгоцѣнную внутреннюю работу, которую каждый изъ насъ продѣлываетъ надъ осмысливанiемъ словесныхъ корней. Прочтя слово «вѣщiй», мы ассоцiируемъ по смыслу къ «вѣщунья», «вѣдѣти», «вѣдѣнiе»; но прочтя слово «вещий» мы будемъ ассоцiировать въ безсмыслицу къ «вещь», «вещественный»... И такъ черезъ всю смысловую работу ассоцiацiй, которою живетъ и творится всякiй языкъ.

 ... Зачѣмъ всѣ эти искаженiя? Для чего это умопомрачающее сниженiе? Кому нужна эта смута въ мысли и въ языковомъ творчествѣ?

Отвѣтъ можетъ быть только одинъ: все это нужно врагамъ нацiональной Россiи. Имъ; именно имъ, и только имъ.

 ...Если мы попытаемся подвести итоги всему тому, что необходимо сказать противъ «новой орѳографiи», то мы произнесемъ ей окончательный приговоръ: она должна быть просто отмѣнена въ будущемъ и замѣнена тѣмъ правописанiемъ, которое вынашивалось русскимъ народомъ съ эпохи Кирилла и Меѳодiя. И это будетъ не «реакцiей», а возстановленiемъ здоровья, смысла и художественности языка».