Мистика и культура

Противостояние христианства и гностицизма в культуре. Введение

Раздел 1. Искусство и мистика. Аскетика и музыкальная культура

 

Магические черты в музыкальном творчестве Скрябина

Музыкальное творчество Скрябина стоит особняком в русской музыкальной, да, пожалуй, и в мировой культуре. Исследователи отмечают поразительное выпадение его творчества из русской музыкальной традиции, да и с западной традицией общие черты находят только в его ранних произведениях. Но сам он считал, что «настоящий Скрябин начался только с «Мистерии»» [1], то есть все его предыдущее творчество, да и вся предшествующая жизнь была лишь подготовкой к настоящему творчеству, которое началось только в «Мистерии». Вот это самоощущение и самоопределение очень важно для того, чтобы ответить на вопрос, вынесенный в заголовок.

Скрябин - не просто музыкант и композитор, а музыкально-религиозный мистик. Вряд ли можно найти в истории более мистичного музыканта и более музыкального мистика - эти два пути причудливо совместились в творческой жизни Скрябина. Музыка для него стала религиозным путем, посвящением, средством «спасения» человечества, а мистика питанием, инструментом его музыкального творчества. Все его музыкальное творчество это попытка создать новую религию, - музыкальную. Христианство же, по его словам, «это вырождение, дегенеративный потомок того, что было раньше, когда в культе была настоящая магия...» оно должно исчезнуть, так как оно выполнило свое назначение. На место христианства Скрябин готовил новый культ - «Музыкальную Мистерию», в которой он «должен был возродить эту магию».

Уже в «Предварительном действе», которое, как он говорил, будет еще все-таки художественным произведением, но в нем «будет очень много настоящей магии» - Скрябин начал готовить этот культ. «Мистерия», по его замыслу, должна была уже быть магическим культовым актом, в результате которого должна произойти дематериализация - гибель этого мира и создание «нового неба и земли»,- через уничтожение материи, торжество духа и, тем самым, «освобождение и спасение» человечества. Причем в роли спасителя человечества должен был выступить он сам. Христос, по его словам, был лишь «промежуточным демиургом, будничным мессией». Он же совершит музыкальную мистерию, которая будет «сопровождаться более существенными результатами, чем та, которую осуществил Христос». Очевидно, себя он считал праздничным, главным мессией.

Очень важным моментом в скрябиновском замысле «Мистерии» является то, что акт дематериализации (сакральная кульминация в «Мистерии») должен был совершиться «через священную последнюю пляску», через этакое «всемирное радение», через действо, в котором должно ярко проявиться «эротическое и оргиастическое» начало. Этот момент Скрябин разрабатывал особенно тщательно, он неоднократно возвращался к его обсуждению, интересовался современными танцем (даже делал попытки создания собственного балета) - он, очевидно, понимал (или интуитивно чувствовал), что это является самой существенной частью «Мистерии». По словам самого Скрябина: «Мистерия» это акт эротический, акт любви. Вот как любовь между мужчиной и женщиной оканчивается актом излияния семени - так и в «Мистерии»... и вот это (он наиграл последние такты сонаты - комментирует эти слова Скрябина Сабанеев) - это есть излияние и затем то ослабление, которое всегда бывает, исчезновение в небытие, «ведь не надо думать, что в «Мистерии» будет, как у нас теперь... как это бывает. Наоборот, наш сексуальный акт есть нечто иное, как прообраз «Мистерии», как тот же акт, но распылившийся в миллиардах отражений, в отдельных мелких полярностях. В этом и есть материализационный процесс - все распыляется, все разбрызгами проникает мироздание, и полярность эротического акта тоже распыляется, разбрызгивается. Не «Мистерия» будет подражать нашему «акту», а мы сейчас подражаем будущей «Мистерии».

Ритм, как мы выяснили, является в музыке низшим элементом, подчиненным гармонии и смыслу, выражаемому мелодией. Но Скрябин переворачивает эту музыкальную иерархию - для него ритм является чем-то первичным, основным в музыке, вокруг него выстраивается вся музыкальная структура. Этот переворот - есть, в каком-то смысле, магический акт. Скрябин очень высоко ценил ритм, его отношение к ритму носило прямо-таки религиозно-исповеднический характер: он говорил о том, что мир рожден был через ритм, любил повторять перифраз Евангелия от Иоанна, изреченный Гансом фон Бюловым: «вначале бе ритм». По поводу ритма и его отношения к магии Скрябин говорил прямо: «Магия - это ритм... Вся магия основана на ритмах, основные магические приемы, например, гипноз - это ничто иное как специальное воздействие разнообразных ритмов. А музыка, хранящая в себе неисчерпаемые возможности ритмики, она есть тем самым - самая сильная, самая действенная магия, только магия утонченная, измененная, которая ведет не к таким грубым результатам, как «сон» или гипноз, а к конструированию определенных утонченных состояний психики, которые могут быть самыми разнообразными. Но музыкой можно вызвать гипноз, и транс, и экстаз. А чем, собственно, действует, например, заклинание? - только магией ритмов... музыка есть звуковое заклинание...». В христианстве духовная деятельность однозначно связана со словом - у Скрябина же с ритмом. «Все есть единая деятельность духа, проявляющаяся в ритме» [2] - пишет он.

Интересно, что Скрябин разрабатывал и свой собственный музыкально-магический язык. Он создал новую гармонию  - «астральную», как он сам ее именовал, в отличие от классической, которую он называл «земной», «материальной». Эта воздействующая на «высокий план» астральная гармония должна была, по его словам, способствовать дематериализации, которая в его «Мистерии» была одним из важнейших моментов уничтожения и преобразования мира.

Скрябин первым из композиторов вводит в музыкальную партитуру цвет. Цвет присутствует в его произведениях не как эстетическое оформление, а как выражение мистического, цветового откровения. Древние и средневековые мистики и философы утверждали, что гармония звуков выражает собой идею времени, а гармония цветов - идею пространства. Если принять эти воззрения за истину, то становится ясным, для чего Скрябину потребовалось ввести в партитуру цветовое сопровождение - цвето-звуковое воспроизведение музыки позволяло воздействовать одновременно и на время, и на пространство - это целостное воздействие было необходимо в магическом акте дематериализации. Заметим, что в «Мистерии» должны были присутствовать и запахи (курение фимиамов). Запахи, как известно, воздействуют на духов - приманивают или отталкивают их - значит, в это магическое воздействие включалось и призывание духов.

Таким образом этот новый творческий язык идеально подходил для комплексного музыкально-магического воздействия на материальную и душевно-духовную субстанцию. И Скрябин целенаправленно и последовательно подготавливал музыкально-магический инструмент такого целокупного и массированного воздействия.

 

О религиозно-философских воззрениях Скрябина

Весь музыкально-религиозный путь Скрябина, как «спасителя человечества», представляется нам несомненным плодом демонических внушений. Этот путь - религиозная трагедия музыкального гения, самообольстившегося и возгордившегося человека. У Скрябина гордыня - это фильтр, сквозь который проходит все, что ни есть в мире. «Все, что существует, существует в моем сознании. - пишет Скрябин, - Все есть моя деятельность, которая в свою очередь есть только то, что она производит. Поэтому нельзя сказать, что мир существует. Вообще понятие существование, сущность совершенно не выражают того, что представляет из себя мир. Мир (время и пространство) есть процесс моего творчества, причем слово процесс (как понятие временное) тоже не выражает того, что нужно. Мир - мое творчество, которое есть только мир... Все, весь чувственный мир есть творческий акт, единый свободный, мое хотение...Мы можем утверждать только деятельность (нашего сознания), которая производит (творит) мир» [3].

Такой путь, несомненно, вел Скрябина к настоящему антихристианству и бесовидению. Об этом сам Скрябин везде свидетельствует своими высказываниями. Так о своей «Мистерии» он говорит: «смысл «Мистерии» как раз диаметрально противоположный христианству - их назначение обратное». Про девятую сонату, «черную мессу», как он сам ее называл, он говорил: «в девятой сонате я глубже всего прежнего соприкоснулся с сатанинским. Это тут настоящее зло. В «сатанической поэме» было другое. Там апофеоз неискренности. Это все притворство, фальшь... Сатаническая поэма гораздо мельче девятой сонаты. Там у меня не сатана, собственно, а один из мелких бесов.... А тут дело серьезное». Про исполнение девятой сонаты Скрябин говорил: «тут надо колдовать, играя».

Такая дань сатанической теме была естественным выражением религиозного исповедания Скрябина, понимавшего сатану как «созидающее мир активное начало», как «дрожжи Вселенной, которые не допускают быть всему на одном месте». Это следствие страшной трагедии безумца, бросившего небу вызов: «Смерть или Мистерия», - на который, как пишет ближайший друг Скрябина Сабанеев, небо ответило «Смерть». Злые духи, которым подчас помимо воли служил Скрябин, требовали дани, требовали души - путь, сначала столь упоительный, испепелял душу, парализовал волю. «В его искусстве, - пишет про творчество Скрябина Сабанеев, - был все время мистический оргиазм была м и с т и к а (разр. здесь и далее Сабанеева), была теургия, была магическая, подчас громадная, могущественная активность, превышавшая все до сих пор бывшее в музыкальном плане - но в ней не было  с в я т о с т и,  даже когда он хотел ее. Почему он иногда удивлялся, ловя себя на моменте художественного упоения красотой порока, почему он с такою страстною влюбленностью относился к своей девятой сонате, к «черной мессе», как он ее сам называл и в то же время, видел в ней определенно, ярко, и притом магически действенно выраженное воплощение идеи сатанизма и  г р е х а.  Он говорил о том, что видит в ней поруганную святыню, осквернение и кошмарные шествия адептов черной магии.... В ней нет минуты литургического просвета. Он говорил, что не знает,  з а ч е м  н а п и с а л  он эту сонату, как не знал, зачем он написал и следующую, тоже уклоняющуюся - 10-ю, в которой царит лик Древнего Пана, в которой он погружается в стихии природы, в зной и оргию весны. Это - ведь тоже не священный путь. Почему, наконец, и в его белой мессе, в литургической 7-ой сонате, с ее призывами и глаголами пророков - почему и в ней чудится мне лик Сатаны? Почему эта священная соната - все-таки не святая»?

Музыкальный путь Скрябина тесно связан с его религиозно-философскими воззрениями. На его взгляды оказала большое влияние пантеистическая философия Шопенгауэра, индуистская пантеистическая философия, интерес к которой он сохранил до самой смерти. Он настолько проникся этой философией, что говорил про себя: «Я больше индус, чем настоящие индусы». Но более всего на него оказала влияние антропософское и теософское учение. «Тайная доктрина» Блаватской всегда лежала у него на столе открытой - в ее философии, которая была оправданием и апологией сатаны [4], Скрябин черпал идеи и вдохновение для своей работы над Мистерией. Сам Скрябин признавался, что идеи Блаватской помогли решить ему эту творческую задачу. У нее он нашел и философское обоснование своего творческого музыкального метода, ведь именно у Блаватской он нашел богословскую мысль о преимущественном значении ритма и звука в священнодействии - она считала, что священное слово является синтезом ритма и звука. Затем от Блаватской Скрябин направил свой интерес к философии (антропософии) еще одного оккультиста - Рудольфа Штейнера, у которого он почерпнул идею человека-бога - великих возможностей человека. «Я - Бог! Я - Бог» - постоянно звучит этот рефрен на страницах его тетради.

Это была ущербная мистика - она опиралась не на свободу человека, а на магию звука и ритма. Эта практика неизбежно вела к человекобожеству. «Путь магический во всех областях легко становится путем человекобожеским. - писал Н.А. Бердяев в предисловии к своей «Философии свободы». - Путь же мистический должен быть путем богочеловеческим». Человекобожество Скрябина вело прямым путем к богоборчеству. «Восстаньте на меня, Бог, пророки и стихии. - пишет он. - Как ты создал меня силою своего слова, Саваоф, если ты не лжешь, так я уничтожаю тебя несокрушимою силою моего желанья и моей мысли. Тебя нет, и я свободен. Улыбка моей блаженной радости, безмерной и свободной, своим сиянием затмила боязливый и осторожный блеск твоих солнц. Ты страх хотел породить во мне, обрезать крылья ты мне хотел. Ты любовь убить хотел во мне - к жизни, то есть к людям. Но я не дам тебе сделать это ни в себе, ни в других. Если я одну крупицу моего блаженства сообщу миру, то он возликует навеки. Бог, которому нужно поклонение, - не Бог... Вы будете боги, ибо я бог, я вас создал; я ничто и я - то, что я создал... Я Бог» [5]. Пантеистический взгляд на мир, где Бог не отделим от мира, Скрябин доводит до ясности - он сам тождественен с миром, более того, мир есть плод его творчества, а Бога он уничтожает силою своего желания - значит, он есть единственный бог и другого Бога нет в мире. Скрябин по своим религиозным взглядам язычник, но язычник обожествивший самого себя и противопоставивший себя христианскому Богу.

Отступление от Православия - переход к оккультной теологии и магической музыкальной практике отрезали Скрябина от корней собственной религиозной и музыкальной традиции. В музыке это позволило ему создать нечто оригинальное (ни учеников, ни последователей он не имел). Он сознательно шел на разрушение всех традиций в культуре. «Мир, живший в представлении моих предков, - пишет композитор, - я тебя отрицаю. Я отрицаю тебя, все прошлое Вселенной, науку, религию и искусство...». Однако его оригинальность не всем была по душе и в музыкальной среде. Например, такой тонкий и известный знаток музыкальной культуры, как А. Лосев (автор великолепных трудов о музыке, скрипач по образованию, в прошлом профессор Петербургской консерватории), писал о музыке Скрябина: «Слушая Скрябина, хочется броситься куда-то в бездну, хочется вскочить с места и сделать что-то небывалое и ужасное, хочется ломать и бить, убивать и самому быть растерзанным. Нет уже больше никаких норм и законов, забываются всякие правила и установки. Все тонет в эротическом Безумии и Восторге... Христианину грешно слушать Скрябина, и у него одно отношение к Скрябину - отвернуться от него, ибо молиться за него тоже грешно. За сатанистов не молятся. Их анафематствуют» [6].

 

О содержании мистического и творческого опыта Скрябина

В религии он создал нечто уродливое и разрушительное для души, отравленное ядом, сатанинской гордыни. Весь его религиозный и мистический опыт нельзя никак иначе назвать, как только тем, что на языке православной аскетики называется прельщением и одержанием злыми духами. Сам композитор сознавался: «У меня такое чувство, что за мной кто то стоит и смотрит... Я все время под чьим то надзором, и этот надзор - я сам». «Я обречен совершить Мистерию», - утверждал Скрябин, намекая на то, что эта идея была ему внушена кем-то. Все типичные признаки одержания были у него налицо. Прельщение обычно заканчивается тем, что злой дух предлагает покончить жизнь самоубийством. Скрябин был долгое время болен этой идеей. Его искушения имеют просто классический характер, о них прямо говорится в Евангелии, как об искушениях сатаны. Как-то раз, гуляя вместе с русским философом Плехановым, Скрябин заявил ему: «Я могу броситься с этого моста и не упасть головой на камни, а повиснуть в воздухе благодаря силе воли...». Скрябин не понимал, с кем он имеет дело, умирая, он вдруг сталкивается с непонятным ему явлением - он видит «призраков, содержание и смысл которых непонятен», как он сам сознавался.

Идея-фикс о самоубийстве затем претворилась у него в идею освобождения человека от оков земной жизни через дематериализацию - смерть мира. Пройти самому через смерть к божественному состоянию, а затем и все человечество провести через разрушение этого мира «к состоянию покоя». Смерть у Скрябина - это род экстаза (причем, эротического), она наделена у него «обликом лучистым и сверкающим», манящим и привлекательным. Идея смерти всего живого, исчезновения материи - центральная идея его «Мистерии». В самый последний момент вселенского экстаза, по его представлению, «абсолютное бытие» должно было не «соединиться», а именно «отождествиться с небытием». Но Бог не может отождествиться с небытием - Он потому и есть Абсолютное Бытие, что не может быть небытием. Бог из небытия вызывает бытие - и все, что вызвано им из небытия он всегда хранит в бытии, ибо бытийность это присущее Ему и всему созданному Им свойство. Бог не уничтожает ничего и никого. Но у Скрябина иная картина, Бог у него отождествляется с небытием, потому что Бог в пантеизме тождественен с миром, а мир под магическим воздействием «Мистерии» возвращается в небытие. Вместе с миром исчезает и Бог, и человек:

«Смешаем чувства в волне единой!

И в блеске роскошном

Расцвета последнего

Являясь друг другу

В красе обнаженной

Сверкающих душ

Исчезнем...

Растаем...», -

так описывает Скрябин исчезновение человека. Кто же жаждет этого всеобщего самоуничтожения - самоубийства Бога и человека? Не тот ли дух, который повелевает Скрябину закончить «Мистерию»? Одно ясно - это дух небытия.

Исчезновение происходит в отвратительном экстазе, в «пляске падших», которые вызывающе кричат в небо:

«К откровенью неба тупы

Нам отрадны только трупы

Только брызги черной крови

Нашей мерзостной любви...

 

Черной крови дышим смрадом

Рвемся к мерзостным усладам

Мчимся в пламенной мы пляске

Пляске - ласке, пляске - сказке» [7].

Скрябин, конечно, мистик-таинник. Он горделиво заявляет:

«Я пришел поведать Вам

Тайну жизни,

Тайну смерти,

Тайну неба и земли» [8].

Но это декларация ничем не подтверждается, ибо он хранитель тайны магической технологии, а не тайны жизни. Он далек от тайны жизни, и гораздо ближе к тайне смерти. Тайну жизни он ищет в низкой, опустошительной эротике. «Проникнуть можно лишь сквозь пену сладострастья в ту область тайны, где сокровища души» [9] - признается он откровенно. Вряд ли это поможет познать тайну жизни, а вот к тайне смерти приобщиться через это можно. Как говорит апостол Павел: «Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление» (Галл.6,8). Да и его магическая технология - это не технология умножения жизни, а ее уничтожения. Все его творчество (а оно, по его собственному признанию, началось только с «Мистерии») - это попытка создать новую музыкальную технологию, как он думал, преобразования мира. Впрочем, по декларированному им замыслу, да и по характеру осуществления - это, скорее, попытка не преобразовать, а уничтожить мир. Преобразовать мир он хочет в экстатическом слиянии с миром. Но странно описывает это слияние:

«Тогда я ринусь на тебя

Толпой чудовищ страшных

С диким ужасом терзаний,

Я наползу кишащим стадом змей

И буду жалить и душить» [10]!

Человек, имеющий суицидальные наклонности, но не решившийся уничтожить себя - стремится завуалировано осуществить свое намерение через уничтожение мира. Скрябин человек другого масштаба - бесовское одержание, при доверии бесу, обычно заканчивается самоубийством, но

 

Скрябин - пророк новой религиозной эпохи

Творчество Скрябина яркий пример той двойственности, которая заложена в самой культуре, как плоде падшего человека.

А.Ф. Лосев назвал Скрябина сатанистом, сатанизмом позже он назвал и эстетику низа Рабле, которую оправдал и ввел в мировоззренческий обиход нашего времени Михаил Бахтин. Эстетика низа ниспровергала духовные ценности, выступала не только против ложных идей коммунистического общества, как думал Бахтин, но разрушала вообще Идеальное, а вместе с этим низвергала и христианские непреходящие ценности. Однако задолго до Бахтина тоже самое в своей музыке и музыкально-мистической эстетике проделал Скрябин, выдвинув идею оргиазма, возвращения в хаос, как способа преобразования мира. И идею основополагающего значения ритма в музыке. Бахтин невольно сделался идеологом перестройки и последовавшей за ней либерализацией. В либеральную эпоху мы как раз и увидели ту эстетику низа, которую так обоснованно защищал Бахтин. Но мы увидели и то, как все музыкальное пространство заполонила музыка, в которой ритм стал главным, самодовлеющим элементом. Ритм тоже воздействует на низ человека и возбуждает его деятельность. Повсюду появившиеся дискотеки были устроены буквально по образу скрябиновской мистерии. Там царствует музыкальный ритм, который сопровождается свето-цветовыми эффектами, там совершается та самая оргиастическая «пляска падших», которую в очень сходных деталях и образах описал Скрябин. Он явился как бы музыкальным пророком, но его предсказания и задумки касались не только низа, они затрагивали и метафизические основы. Собственно, Скрябин явился пророком той самой новой эпохи, наступление которой нам объявляют оккультисты, ведь адепты нью эйдж так же, как и Скрябин, сулят конец христианству (оно выполнило свое назначение). В этом смысле Скрябин оказался хорошим учеником Блаватской. Но превзошел и ее - она объявила спасителем человечества сатану, а Скрябин сделал им самого себя. Однако оба через свой мистический опыт весьма убедительно доказали, что новая религия, приход которой они пророчили, будет сатанизмом. Сатанизм разрушает сакральное пространство - священную иерархию бытия, с точностью до наоборот переворачивая и переоценивая все элементы этой иерархии, а также всячески уводит все живое из сакрального времени, в котором совершается созревание и преображение всего живого для Вечности. Карнавализация жизни, которую предлагал ввести Бахтин, и есть такое диавольское переворачивание священной иерархии бытия. Скрябин совершил такой переворот в музыке, сделав в ней главенствующим элементом ритм. Преобразить же мир он хотел насильно, магически, искусственно, а не органически, как это совершается в сакральном времени, поэтому вместо преображения это может привести только к разрушению. Скрябин задумывал разрушить мир в его основах - в пространстве и времени, поэтому покушался на священную иерархию, поставив на место Бога человека (самого себя); и помещал эту «иерархию в искусственно созданный им мир, выведенный полностью из сакрального времени, в мир, существующий только в его творческом воображении.

Тем не менее, и в скрябинском мистическом переживании содержания искусства мы должны отметить один очень важный для всего нашего исследования момент - Скрябин, пусть и извращенно, но стремился своим творчеством преобразить мир, показать его в преображенном виде, ведь и. разрушить его он пытался только для того, чтобы его преобразить (неважно, как он понимал преображение). Скрябин был обманут - преображения не состоялось, произошло только саморазрушение. Обольщение, подобное скрябинскому, невозможно без демонической спекуляции подлинными ценностями. И здесь заключена великая тайна культуры и в частности искусства - стремление к преображению есть его двигатель, даже и в случае спекуляции. Святые отцы называли страсти извращенными добродетелями, поэтому даже извращение, как подобие реальности, возможно только из добродетели. И, соответственно, подлинный смысл творчества мы можем увидеть только в этом его стремлении к преображенной жизни.

 

Примечания:

[1] Статья была написана много лет назад. К сожалению, в результате многочисленных перемещений рукописи были утеряны ее последние страницы, где помещались ссылки на цитируемые источники. Однако в основном цитировались две наиболее известных книги Л.Л. Сабанеева «Скрябин» (М., 1916) и «Воспоминания о Скрябине» (М., 1925) а также личные «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. - Т.6. Ценны эти источники тем, что Сабанеев, ежедневно общаясь со Скрябиным, записывал все, что он говорил, а записи Скрябина тем ,что они написаны лично им. Эти источники известны - они являются основой для музыковедов, занимающихся творчеством Скрябина, поэтому я не стал восстанавливать справочный материал, это трудоемкая и в данном случае ненужная работа.

[2] «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. Т.6. С.143.

[3] «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. Т.6. С.136,137,147.

[4] См. высказывания Блаватской

[5] «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. Т.6. С.145, 152,153.

[6] Лосев А.Ф. Страсть к диалектике. Советский писатель. М., 1990. С.292, 301.

[7] «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. Т.6. С.220-221.

[8] «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. Т.6. С.138.

[9] «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. Т.6. С.222.

[10] «Записи А.Н.Скрябина» // Русские пропилеи: Материалы по истории мысли и литературы. - М., 1919. Т.6. С.200.