«Белые пятна на сербском кресте». 3

Пролог

Часть первая. Гений ...

В предыдущей главе мы уже указывали на то, что сербские властители использовали владыку Николая в качестве дипломата, умеющего отстаивать интересы Сербства. Пребывание владыки на Охридской кафедре также можно сравнить с дипломатической миссией.

Македонский вопрос (наряду с хорватским) был одним из самых болезненных вопросов в национальном строительстве Первой (т.е. межвоенной) Югославии. И владыка Николай должен был свой немалый дар употребить на то, чтобы попытаться очень многое исправить.

Но обо всём по порядку.

В 1913 году после балканских войн Вардарская (северо-западная) Македония вошла в состав Королевства Сербия. По сербско-болгарскому договору, предшествовавшему совместным боевым действиям, Македония должна была делиться по диагонали Крива Паланка-Охрид, что, в принципе, было бы справедливым решением сербско-болгарского спора. Македония не просто была когда-то частью Великоболгарского Царства, но вся культура православной Болгарии была заложена именно там.

Македония для болгар - это не только святые Наум и Климент Охридские, но и равноапостольные Кирилл и Мефодий.

Но вышло так, что надежды сербов получить выход к морю за счет раздела албанских земель не оправдались. Выход к морю гарантировал бы определенную независимость от Австро-Венгрии, границы которой нередко закрывались на замок для сербского экспорта в Европу.

Так, земли североалбанского племени Мирдитов, исповедовавших католическую веру, должны были, по идее, входить в расширившуюся Черногорию; земли южноалбанского племени Тосков, частично православных, должны были войти в состав Греции. Центральноалбанские земли племени Гёгов, а также земли Косова и Метохии, где уже тогда присутствовал внушительный процент исламизированных и албанизированных экс-сербов - т.н. «арнауташей», должны были стать военным призом Сербии.

Под давлением международного сообщества сербские и черногорские войска были вынуждены оставить оккупированные земли албанских племен. Сербия лишалась выхода к морю, а в случае передачи болгарам обещанной части Вардарской Македонии, болгары могли превратиться в барьер между Сербией и портом Салоники, который контролировался дружественной по отношению к Сербии Грецией.

И тогда сербы решили оставить всю Вардарскую Македонию целиком себе. Наследник Александр Карагеоргиевич рассчитывал на то, что Россия, в конце концов, всё равно вынуждена будет поддержать именно Сербию.

Дело в том, что в македонском кризисе есть немалая доля вины наших дипломатов. В 1870-х годах Россия сделала ставку на Болгарию и жестоко просчиталась. Поддержав идею Болгарского Экзархата, мы тогда не просто нажили себе врагов в Фонаре, но и потеряли сербов, которых дипломатия России приводила в недоумение и оттолкнула в объятия Габсбургов. Речь идет об уже упоминавшемся проекте Сан-Стефанской Болгарии, границы, которой, по идее, должны были соответствовать  канонической территории Охридской Архиепископии.

Поначалу сербы с пониманием отнеслись к идее создания сербско-болгарского патриархата. Однако болгары, отвергнув греческое влияние, на компромисс с сербами не пошли. Более того, болгарские боевики-комитаджи в Македонии сражались не столько с турками, сколько с сербскими боевиками-четниками.

Как известно, Болгарию, созданную на крови русских солдат, мы тоже потеряли. И теперь сербский принц Александр надеялся на то, что Россия попытается исправить свои просчеты в балканской политике.

Пропаганда против Болгарии строилась на двух тезисах.

Первый - для романтиков: «У болгар славянской крови почти и нет. Когда-то во времена Византии болгары получились из ославяненных тюрок-булгар, принявших православие. А позже эти самые ославяненные тюрки-булгары находились пол тысячелетия под турками...»

Второй - для практиков: «Болгарскую политику ведёт царь Фердинанд Кобургский, немец, который поставлен для того, чтобы вывести Болгарию из под влияния России».

И действительно, Фердинанд не жалел денег на создание офицерского корпуса, в результате чего болгарская армия отличалась германофильскими настроениями.

Когда в 1913 обострился Сербо-Болгарский кризис, Россия должна была выступить Третейским судьёй. Император Николай II оказался в таком положении, когда любой его шаг ухудшал положение России на Балканах. Россия в любом случае выглядела бы «плохой»: либо в глазах сербов (поддержи она Болгарию), либо наоборот. Мало того, что каждый из балканских народов мечтал о собственном «величии» за счёт соседей, так ещё и в отношении России, как отмечал князь Г.Н.Трубецкой, «болгары, как и другие славяне, усвоили себе убеждение, что на их стороне права, а на стороне России только обязанности».

В конце концов, болгары не стали дожидаться решения международной комиссии, но обрушились на сербские позиции. Последствия были ошеломляющими: в течении нескольких недель болгарская армия была разбита. Этой сербской победой не преминули воспользоваться не только румыны, но и турки, которые сумели вернуть себе часть утраченных во время I Балканской войны земель Болгарии.

Скрытое противоборство между болгарами и сербами переросло в открытую вражду.

Враждой, которой неприятели Сербии в течении ХХ века воспользуются как минимум трижды: в 1915-м, в1941-м и в 1999-м.

Вот, что написал по Македонскому вопросу в своём политическом завещании Арчибальд Райс [1]: «...Когда сербская армия освободила этот край, колыбель Сербии, то встретила тут землю, где каждый камень дышал духом древнесербской докосовской державы, но среди этих памятников обитало население, которое из-за многовекового угнетения стало совершенно безликим в национальном смысле. Это население просило лишь одного: дайте уверенность в завтрашнем дне и мы свободно сможем прокормить себя. Нация, которая бы принесла добро этим людям, смогла бы ассимилировать их за десять лет, даже если бы освободителями были китайцы. К счастью, их освободили братья.  Армия выполнила свой долг полностью. Властям оставалось теперь исполнить свой долг и привить национальное чувство своим обретенным братьям, забывшим свою национальность. В чём был их долг?

Очень просто.

Мудрым управлением, которое совершали бы наилучшие чиновники, было бы показано жителям Южной Сербии, что они для королевства являются обретёнными детьми, а не пасынками.

Что же, вместо этого натворили наши политиканы? Нечто, прямо противоположное. Послали в Южную Сербию отбросы: взяточников и безобразников. Кроме того, они и не собирались делать из македонцев ни сербов, ни югославян, но вербовали их в свои политические партии. Лепили на спины людей, мечтавших лишь о покое, наклейки радикалов, демократов и прочих. И в землю, которая должна была быть святой, принесли отвратительную политическую борьбу...

Так партийцы, вместо того, чтобы собрать население вокруг «народного дома», выстроили здания «радикального» или «демократического клуба». И, таким образом, принесли в эту искуплённую землю не единство, а разделение.

Стоит ли удивляться, что люди из Южной Сербии не научились любить ту страну, что когда-то и была их державой, и теперь вновь должна была стать их Отечеством?

Не стоит, не так ли?

И действительно, большинство македонцев вас <сербов - П.Т.> не любит и не может любить. Были, по правде говоря, македонцы близки этому в 1918 году, после того, как вкусили болгарской власти во время оккупации. Но ваши же политики всё опять испортили. То, что македонцы не нашли в Сербии, они стали искать в другом месте - в Болгарии, которая манит их пропагандой Македонской автономии...

Потому-то болгарские вооружённые подпольщики столь успешно действуют тут.

Не стоит искать заговора внешних сил. Зарубежные политики виноваты не столько в том, что отвернули македонцев <от Сербии>, сколько в том, что сделали возможным вновь открыть на международном уровне македонский вопрос. Пропаганда за болгарскую Македонию <уже в начале века> нашла отклик во многих странах: в Англии, в Америке, и даже во Франции. Вспыхнули Балканские войны, мировая война, в которой Болгария была в стане противника Антанты. После победы Нейский мир вновь отдаёт Южную Сербию Сербии, поскольку союзники, из соображений пристойности, иначе поступить и не могли. Решили, что македонский вопрос более не актуален, но пообещали держать ситуацию под контролем, дабы при первом же сигнале вынести вопрос на повестку дня.

Если бы власть сделала всё как надо, то население было бы ассимилировано, и внешнему воздействию не на кого было бы воздействовать. Поскольку же сербские политики воспрепятствовали ассимиляции, то болгарофилы из Америки, Англии и других стран говорят в подтверждение своей правоты буквально следующее:

«На протяжении десяти лет вы доказали, что не способны ассимилировать македонское население, которое, якобы является вашим. Тем самым вы доказали, что население вашим не является. Вот и верните эту землю тому, кто является настоящими братьями македонцев! Верните Македонию Болгарии!»

Ваши политиканы вновь опасно открыли Македонский вопрос. Возможно, из-за них вам вновь придётся бороться за Южную Сербию. И лишь Господь ведает: сможете ли вы и теперь столь же победоносно выдержать этот новый удар? Ведь ваши политиканы успели оттолкнули от Сербии всех, кого только можно...»

***

У власти Королевства была возможность избежать того, чтобы население новоприсоединённых земель не переносили на саму сербскую власть того раздражения, которое вызывала неустроенность послевоенного времени, когда турецкая система была разрушена, а новая ещё не была создана. Для этого Белград мог провозгласить на отвоёванных землях военное положение. Тем более, что поводов было предостаточно: в краю действовали и албанские, и болгарские партизаны. Население Славянской Македонии в случае ситуации военного положения смирилось бы с невзгодами, справедливо считая их делом временным и неизбежным злом, связанным с переустройством.

Но радикальная партия Николы Пашича опасалась тогда роста влияния фактора армии в общественно-политической жизни страны. Офицерство стало тем конкурентом для бессменного вождя сербского парламента, каким не могла стать ни одна из политических партий. Об этом будет сказано подробнее в следующей главе.

И военное положение в македонском крае не было провозглашено. Вместо этого Белград направил в Македонию штатских чиновников самой низкой квалификации. Дело в том, что отправляться в дикие края со смешанным населением охотников было немного. Не привлекала никого и десятипроцентная надбавка к жалованию. Слишком слабым утешением выглядела эта надбавка на фоне недоверчивого к Сербии славянского населения и откровенно враждебных албанцев. 

***

 В Битоле владыка Николай купил большой дом с целебным источником во дворе. Ранее дом принадлежал богатому турку (по другим данным - греческому епископу). В этом просторном доме рядом с церковью был устроен приют для сирот и детей бедняков.

В приюте не покладая рук трудилась белградская аристократка Нада Аджич (в монашестве - м.Анна, игуменья монастыря Врачевшница). Вскоре там ютилось уже около сотни детей. Детский дом был посвящён свт.Николаю и был назван Богдай.

Владыка написал для питомцев слова песни-гимна Богдая, а мелодию подобрала Нада. Припев звучал так:

Мы в Богдае, словно в рае

Мы в Богдае!

***

О жизни владыки Николая в Македонии можно судить по историям о популярном в сербской церковной среде монахе Каллисте. Предлагаем Вашему вниманию как народные апокрифы, так и фрагменты книги Миливоя Йовановича «Монах Каллист» [2].

«О.Каллист, в бытность свою искушеником, был на послушании у владыки. Дело было Великим постом. Пост владыка держал суровый: еда один раз в день - по две печеных картофелины, куску хлеба и чаше воды, молитвенное правило по шесть часов. Не каждому под силу такое. Вот и Каллист решил, что такая жизнь не для него. Что надобно ему отсюда сматываться. Да поживее. Туда, где постятся нормально. Без фанатизма.

Искушеник собрал свои пожитки в торбу и стал дожидаться сумерек, дабы, наконец, привести свой план в исполнение. Каллист принёс владыке ужин, и уже собирался было уходить, как святитель остановил его:

- Каллист! А где же вино? Почему ты не принёс его?

Каллист только подивился таким речам епископа. Искушеник не понаслышке знал о том, сколь сурово владыка постится и насколько тяжелое у него молитвенное правило. Так, однажды любопытный послушник решил было подсмотреть за тем, чем занимается Николай по ночам в своей келье. Дело в том, что у владыки по полночи горел свет. И это после шестичасовых монастырских служб!

И вот, прибирая как-то в келье, Каллист приметил в дверях небольшой сучек, который легко вытаскивался из доски. Тут же ему пришло в голову, что через эту дырочку очень неплохо можно будет понаблюдать за владыкой. Стемнело. Юноша пристроился поудобнее за дверью, но был он так нетерпелив, что, вытаскивая из доски сучек, протолкнул его вовнутрь. Тот со стуком упал на пол.

Владыка тотчас отворил дверь и завёл перепуганного Каллиста к себе. Молитва продолжалась почти до самой зари. Отпуская Каллиста отдыхать, владыка спросил напоследок:

- Ну что, теперь знаешь, чем владыка занимается по ночам?

Сейчас же Каллист был просто обескуражен. Впрочем, люди намекали как-то, что от многочтения и многомыслия может повредиться рассудок...

- Каллист! Принеси из погреба кувшин вина! Сколько можно ждать?

Каллист опустился вниз и, открыв дверь, вошел внутрь, не обратив внимание на то, что владыка следует за ним.

Николай тотчас же закрыл дверь и оставил послушника в погребе до утра.

А утром Каллист с обидой в голосе обратился к епископу Николаю:

- Ваше Преосвященство! Что же это Вы делаете?!

Святитель помолчал и ответил:

- Э-ге, мой Каллист! Где бы ты был сейчас, если бы я не закрыл тебя?!»

***

В предыдущей главе читатель уже сталкивался с тем, что суть некоторых благочестивых легенд о владыке не всегда соответствует правде. Речь, напомню, шла о том, что отец владыки, якобы не пускал маленького Бато продолжить образование после начальной школы. Очевидно, основой для такой легенды послужил тот факт, что родители святителя не сразу решились отпустить маленького Бато на продолжение учебы. Ведь ходить каждый день в школу за 5 км от родного дома было бы ему непросто. Но народная молва приписала Велимировичу-старшему совсем другие качества характера.

А только что Вашему вниманию был предложен народный пересказ эпизода из жизни известного в Сербии монаха Каллиста, в бытность его послушником.

Во-первых, монаха Каллиста тогда ещё не было, был  послушник Добривой, лишь впоследствии принявший монашеский постриг с именем Каллист.

А во-вторых, приключение, бывшее в основе рассказанной выше легенды, было значительно более занимательным и поучительным. Предлагаем Вашему вниманию фрагмент популярной в Сербии книги Миливоя Йовановича. Наверное, по месту в современной литературе, книга эта занимает место, аналогичное нашему «Отцу Арсению». С той лишь разницей, что в романе «Монах Каллист», выдержавшем уже 5 переизданий, художественно преподносятся совершенно реальные люди.

Итак, фрагмент текста. Речь идёт от лица послушника Добривоя, будущего иеромонаха Каллиста.

***

«...Епископ Николай Велимирович взял меня к себе, дабы я ему помогал и прислуживал. <...>

С первых дней послушничества я пожелал удалиться в отшельничество. Это намерение вызрело во мне уже давно: я собирался стать отшельником сразу после принятия монашеского пострига. К отшельничеству готовился серьёзно: понимал, какие искушения будут меня там настигать.  Монашескому искусству учился и из книг, и от монахов. Теперь же многого ожидал от общения с епископом Николаем.

Слушал его с открытым сердцем, безо всяких пререканий. В течении дня сам складывал духовные книги в пакеты, надписывал адреса и относил эти бандероли на почту. Вечером, в его келлии, в его присутствии читал псалмы и молитвы, и лишь потом уходил на отдых. А когда просыпался рано, то видел в келлии владыки зажженный свет, слышал его кашель и шаги.

Для меня, неопытного, он был чудным, невероятным человеком. Смотрел на человека слегка склонённой головой, но взгляд его пробирал до самой глубины души. Все мы, без исключения, были убеждены в том, что он читает наши мысли ещё до того, как мы ответим вслух на поставленный вопрос. Я был с ним непрестанно и убедился в том, что он, не выходя из своей келлии, всегда знал, что происходит в монастыре, городе и даже дальше.

Помню, однажды начальник Охридского округа и председатель Церковного Суда с двумя госчиновниками захотели приехать в одно приграничное село. Председатель Церковного Суда, как человек набожный, пришёл к владыке за благословением на поездку. Но Николай не хотел его благословлять. Умолял его тот человек, даже сердился, но все было тщетно. В конце концов, владыка изрёк:

- Думаешь, отче, что не даю тебе благословения из-за того, что презираю тебя?

- Не знаю, почему меня не отпускаешь, владыко. Но я хочу ехать, и я поеду! Должен. Почему не благословляешь?

- Послушай своего владыку, никуда не иди без благословения и не задавай лишних вопросов.

- Я иду туда, владыко. Благословишь ли ты меня или нет, - ответил он, и сел в служебный автомобиль.

Что произошло позже? На шоссе, неподалёку от албанской границы нарвались они на албанских бандитов. Албанцы шофера убили, машину ограбили, а пассажиров увели в горы. Поскольку чиновники не прибыли в назначенное время, поднялась тревога, и вскоре все стало известно. Лично король Александр объявил албанским властям ноту протеста, требуя немедленно возвратить плененных чиновников. Владыка рассказывал, что король Александр поставил буквально следующий ультиматум:

- Если в течение трёх дней не вернёте моих людей живыми, оккупирую вашу территорию! Надоели мне ваши разбойники!

Через два дня они появились у нас. Председатель Церковного Суда был весь в синяках. Пришёл к владыке в сокрушении, поклонился в ноги и попросил благословения.

- Пусть Бог тебя благословит, отче. А что с тобой было? Почему в таком виде?

- Всю душу вышибли из меня, проклятые шиптари! Только меня били... Хоть я ничего от них и не скрывал.

- Что теперь думаешь, отче: почему не давал тебе благословения, и почему били только тебя одного?

- Всё мне ясно, преосвященный. Никогда больше не стану самовольничать и делать что-то без благословения!

Влез и я в разговор. Захотелось мне поддеть Председателя. Уж больно гордым и заносчивым человеком был тот.

- Ты же взрослый человек, образованный, Председатель Церковного Суда, отче! Зачем тебе слушать владыку?

- Молчи, Добривой, что ты в этом смыслишь, - цыкнул на меня владыка.

Было очевидно, и я в этом убеждён, что Николай знал о том, что случится на пути. Свою прозорливость он всегда скрывал, но мне она была совершенно очевидно, а потому я и задался тогда вопросом: «Почему он может читать мои мысли, а я его не могу?»

Начал следить за каждым его шагом и движением, чтобы понять: что это за человек. Хотел стать таким же, как и он, но не знал того, как этого можно достигнуть? Думал, что ему ведом некий тайный путь и способ постижений тайн и духовных глубин, и что он этот путь скрывает от нас.

Знал я, что он ест, как молится, где спит, но не знал, что он делает ночью, когда остается наедине с самим собой. Подметил, что одна из досок на его дверях рассохлась и оттуда можно легко извлечь сучёк. У меня возникла идея: «Вот, как можно подглядывать за владыкой еженощно!»

Сутра владыка ушёл по делам в город, а я выбил сук и аккуратно его очистил, а с внешней стороны осторожно вбил небольшой гвоздик, и вставил сучёк в отверстие, из которого же его и вытащил перед этим. Всё было сделано незаметно, и теперь сучёк можно было бы всегда без труда вытащить и наблюдать.

В тот день совершал обыденные дела, а вечером, когда он воротился, читал псалмы и молился как обычно. После ушёл в свою комнату, разделся и лёг в кровать. Когда свет в коридоре погас, вылез из кровати и тихонечко, на цыпочках, подкрался к дверям покоев владыки.

Присел на корточки и осторожно вытащил сук. Через дырочку в тёмный коридор пробивался тоненький лучик света из комнаты. Но сам я сплоховал: гвоздик был совсем мал, и я не смог его удержать и уронил с тихим стуком на пол. Дверь тут же отворилась. Перед тем, как попытаться убраться восвояси, я увидел над собою огромную голову Николая.

Отскочил и я скатился кубарем с лестницы. Зовёт меня владыка, да только стыдно стало мне. Да и побаивался, как бы владыка в гневе не врезал мне по шее.

Не смел и глаз на него поднять. Ночь провел на дворе. И день весь тоже старался не показываться владыке. На следующую ночь устроился в одном закутке митрополии, где и задремал. Около полуночи кто-то схватил меня за волосы. В темноте не разобрал: кто это. И лишь по голосу узнал владыку Николая.

- Не бойся, Добривой. Иди в свою комнату и отдыхай.

Привёл меня в комнату, подождал, пока я лягу, укутал одеялом как ребёнка, и лишь после вышел. Ни одного упрёка от него я тогда не услышал.

На следующий день, рано поутру, велел перенести из сарая в свою комнату козлы и доски для кровати. Перед этим я тщательно отёр их от опилок и пыли. Пока я сбивал кровать, владыка вызвал повара  и сообщил ему:

 - Филипп, отныне и до тех пор, пока я не позову тебя, можешь быть свободным. Жалование тебе будет идти как за рабочие дни.

Отпустил повара, а когда мы остались одни, сказал:

 - Ты хочешь стать монахом, Добривой. Если ты - мужчина, будь способен на подвиг.

- Я тут, владыко. Пережил войну, голод, ухаживал за сумасшедшими, терпел безумного младостарца [3]. Так что и тот подвиг, о котором ты говоришь, постараюсь совершить.

- Легко, Добривой, бороться с людьми и терпеть то, что нужно вытерпеть во чтобы то ни стало. Но сейчас с самим собой придётся схватиться, попробовать перебороть свою собственную волю. Имей ввиду вот что: миллиарды людей дрожат перед своим телом, нежат его, покоряются ему. Готов ли?

- Я тут, владыка. Поручай!

Думал тогда, что не может существовать напора, которого я бы не смог выдержать. Был молод, силён, закален и самоуверен, а также и горд осознанием того, что мне предстоит испытать что-то необычное и великое, и что я докажу владыке то, что я чего-то стою!

С раннего утра владыка запретил мне вкушать что бы то ни было и даже пить воду. В тот день мы по обыкновению паковали книги, надписывали адреса и сносили бандероли на почту, а вечером молились следующим образом: вначале метнули по триста земных поклонов, затем пели Пресвятой Богородице, в конце стали на колени и стали совершать молитву.

В покоях у владыки были часы, которые отбивали каждые четверть часа. Полных два часа мы молились перед иконами стоя на коленях на ковре. Владыка чем-то подвязал правое колено, дабы ему было полегче переносить поклоны. У меня же разболелись колени до такой степени, что  приходилось просто опереться о пол руками и замолчать. Поскольку я был сзади, то владыка ничего не видел. Потом мы молились стоя. Молились молча.

- Умно молись, не трепись языком, сынок. Бог знает наши мысли. Пост не имеет смысла без молитвы. Но может даже и повредить.

Настала ночь, но мы не только не вкусили хлеба, но и не притронулись к воде. На следующий день всё повторилось. Терпел голод и жажду, работал, молился и молчал. На третий день стало очень тяжко. Голод переносить мне было не впервой, а вот не думать жажде не было никаких сил. Порою мутился разум. Вечером молиться уже не мог, потому Николай отпустил меня рано. Сам же владыка остался молиться. Проснувшись, я увидел его молящимся. Бог знает, когда и как этот человек спит.

На четвёртый день всё тело горело огнём. Особенно доставалось моим фронтовым ранам. Шрамы потемнели и выглядели просто ужасно. Я часто подходил к открытому окну и пил свежий воздух как родниковую воду.

На пятый день сам себе казался невыносимо смердящим. Губы склеивались, были солёными, а слюни стали похожими на какой-то гной, который я без конца сплёвывал.

На седьмой день настало преображение. Вернулся румянец, боль оставила меня совсем. Но сам я был взвинчен и никак не мог заснуть. Меня била дрожь и мучила жажда. И тогда я впервые понял, что больше не выдержу. Пытался храбриться, подбадривать себя геройскими мыслями, но в глубине души я уже знал наверняка то, что силы мои подошли к концу. Вот тогда-то я и решил собрать свои вещи и уйти от владыки Николая.

Солгал ему, что мне нужно выйти по нужде, а сам же стремглав шмыгнул в свою комнату и наспех собрался. Когда же обернулся, то увидел в дверях владыку Николая, который взял меня за плечи, развернул назад и приказал распаковываться. Я же был в таком волнении, что совсем не помню, что было дальше. Помню лишь то, что просил владыку отпустить меня или хотя бы то дать напиться воды, что в отчаянии я зарыдал. Святитель Николай взял меня просто за ухо - как школьника - и отвёл в свои покои.

- Баба. Захотел в монахи. Полон грязи - и в душе, и в крови, а собрался стать чем то! Разве не ощутил смрад своих внутренних помоев? Если хочешь себе добра, если хочешь тут, на земле, ощутить отблески Царствия Небесного, то сиди, делай своё дело, и молись так, как тебе подскажут!

До одиннадцатого дня не позволял отлучаться ни на минуту. Тогда я вновь собрался бежать. Решил ничего не паковать, а прямо вырваться из покоев владыки и бежать - куда глаза глядят! Но владыка вновь меня перехватил в самых дверях. Умолял его прекратить эту пытку. Тогда он протянул мне флягу и велел вымыть её и наполнить водой.

Схватил флягу и помчался к крану на улице. Отворил его на полную и глотал сладкую воду до тех пор, пока не пришёл в себя. Тогда вымыл флягу, наполнил водой и принёс владыке. Он спросил меня:

- Напился?

- Да, преосвященный.

- Хорошо, если так. А сейчас, сынок, хочу у тебя спросить кое-что. Не торопись отвечать, подумай хорошенько, хоть целый час. Ответь: почему хотел подглядывать за мной? Если ответишь правду, будешь моим учеником. Если солжёшь, уходи.

- Не нужно мне долго размышлять, владыко! То же, что мог бы сказать позже, скажу и теперь. Мне было интересно: что владыка делает, когда остается наедине!

- Э, сынок, эти дни ты был со мной, и всё видел сам. Больше нет никаких причин подглядывать в щель.

Я же умолял его отпустить меня, дабы я жил как обычные монахи, думал, что больше не выдержу без еды и питья. Я прошёл две войны, через много земель, повидал всякое, но послушание владыке Николаю казалось мне превыше моих сил. Он же не отпустил меня.

- Когда сознание начнёт мутиться у тебя, дам тебе немного воды. Если каждый час будешь делать по одному глотку, то голова перестанет кружиться.

А сам даже не посмотрел в сторону фляги! Не омочил даже уст своих. И продолжил молитвенное правило спокойно и размеренно - будто в первый день этого испытания. Но у меня в голове не было никакой молитвы: всё моё существо сконцентрировалось вокруг двух вещей: «как дожить до завтрашнего дня!?» и «как изыскать какой-нибудь способ смыться от владыки?» Он это, конечно же, понимал, поэтому был всегда начеку: днём находился у дверей, а кровать мою велел отодвинуть в дальний от выхода угол комнаты.

Письма мы принимали через окно, через него же и передавали бандероли, которые относились на почту. Выдержал ещё пять дней без пищи, но с небольшим количеством питья. Голодовка продолжалась шестнадцать дней. На семнадцатый день услышали звук мотора и через окно увидели приближающийся автомобиль.

- О, к нам гости. Радуйся, Добривой! Если бы не они, воздержание бы продлилось до полных тридцати дней.

Вышел из комнаты, умылся, переоделся в парадную одежду и стал дожидаться приезда подъезжающих. Позвал Филиппа-повара и поручил ему принести форели, вина и прочего, необходимого для обеда.

- А также, принеси для нас двоих «нашей еды».

Повар уже по своему опыту знал, чем же именно и как нужно кормить владыку после таких продолжительных и суровых постов. Лишь на третий день после прекращения полного воздержания мы стали есть более-менее твердую и сильную пищу. Когда же я через несколько дней полностью пришёл в себя, то ощутил лёгкость и готовность сворачивать горы. Раны с тех пор больше не беспокоили меня, будто и не было никаких осколков и пуль. Голодом очистили кровь, а кровь очистила тело от болячек. Именно тогда я понял силу воздержания...»

***

Владыка наглядно продемонстрировал будущему пустынножителю силу и смысл аскетического делания. Но запомнил Добривой так же и то, что голод без молитвы крайне вреден, ибо несмиренный аскет обязательно или озлобится или возгордится.

Вот, как прп. Исаак Сирин говорит о пути спасения: «Воздаяние бывает не добродетели, и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. ... Без этого качества все подвиги, самые великие, не только бесплодны, но и губительны».

***

Прекрасными иллюстрациями сербского национального характера служат несколько историй, которые мы передаем вам со слов ходжи Владимира Радосавлевича.

 «Однажды в полдень, когда канцелярия епархии на несколько часов замирала в послеобеденной дрёме, в кабинет к епископу Жичьскому ворвался молодой студент из Кралева. Юноша выхватил пистолет и, направив его на владыку, изобразил грозный голос:

- Быстро говори последнее желание!!

- Нет у меня никакого желания, кроме служения Христу. Пукай, брачо, пукай! [4]

Студент спрятал пистолет и сказал:

- Не собирался я стрелять. Мне важно было выяснить: правда ли то, о чем Вы проповедуете или нет? Теперь я вижу, что Вы - настоящий учитель.

Сказал - и стремительно выскочил прочь».

***

«Как-то, приехав в родное село Лелич, владыка зашел к своему родичу, Савве, сыну того самого Любомира, который спас маленького Бато от гайдука. Савва пригласил своего знаменитого родича в гостинную, но тот отказался и устроился перед печкой ворочать дорожным посохом угли. В разговоре Савва бросил между прочим:

- Собираюсь пристрелить одного пса.

Речь шла о зяте, т.е. муже сестры. Всё село знало о том, что он живёт с другой женщиной, да ещё и издевается над своей женой.

- Не делай этого, Савва. Не делай, - тихо, но властно ответил ему владыка. - Убъёт его Бог. У Господа опанки [5] на ногах шерстяные, да рукавицы железные. Как подходит - не слышишь, а как ударит...

И ещё добавил:

- Придёт время, из своей кучи [6] будешь глядеть на Америку.

Савва провёл Николая за ворота и кивнул после своей сестре Миле:

- Спятил наш Бато. Читал, писал - и спятил.

А через три дня Саввин зять погиб от несчастного случая. А через три десятилетия в куче у старенького Саввы появился телевизор. И когда сын Милы покупал его, то приговаривал, что:

- Чика [7] Никола давно это предсказывал!»

***

«Придя в родную кучу, владыка застал своего отца Драгомира тяжко расхворавшимся. Николай подошел к постели и, подбадривая больного, вроде бы шутя, обратился к нему:

- Должен немедленно поправиться! Вечером будут гости. Кто их будет принимать?!

Затем владыка прислонился к кровати, а голову опустил на грудь своему отцу и долго-долго молился про себя. Через полчаса Драгомир встал с одра совершенно здоровым.

Позже он признался:

- Впервые в жизни боюсь своего сына».

***

«В купе, в котором владыка возвращался в Охрид, вошла пожилая женщина. Прежде чем занять своё место, она перекрестилась.

- Всегда ли Вы креститесь перед тем, как сесть? - спросил владыка спутницу.

- Нет.

- Отчего же сейчас поступили так?

- Оттого, что я Вас узнала. Вы - владыка Николай. Познат беседник [8]. - Что-то взвесив, женщина добавила, немного погодя:

- Но я мало, что понимаю в Ваших речах. Вот если бы Вы говорили проще. Чтобы всем было ясно: и обученным, и простым селякам!

Говорят, что этот случай очень повлиял на владыку. А епископ Рашко-Призренский Артемий вообще утверждает, что «Во время «охридского периода» своей жизни владыка сбрасывает с себя «лоск поверхностного западничества».

«Это внутреннее духовное перерождение отразилось и внешне на всём: на его манере говорить, на поведении, даже на одежде. Прежде молодой иеромонах доктор Николай Велимирович старался произвести впечатление на окружающих, привлечь и увлечь. Облаченный в прекрасную мантию, отлично выглядевший, с прекрасными манерами, красноречивый оратор - таким был Николай в «доохридский период». Такого Николая мы находим в «Словах о Всечеловеке», на редкость умной и глубокой книге в духе сербских богословов новой волны, однако в основном отвлеченно философской и всё ещё недостаточно духовной и православной, какими стали его книги «охридского периода» и далее (Гомилии, Охридский пролог, Миссионерские письма). Здесь начинается и продолжается весь его архипастырский и духовный труд с православным народом, богомольцами и монашеством.

<...>  Мирская слава для него становится ничтожной, людские похвалы противны, подчеркнуто витиеватые литературные обороты кажутся ему празднословием, а светское мудрование - духовным убожеством и духовной нищетой. Это не значит, что владыка «опростился», наоборот, он возрос духовно и стал прост, открыт и доступен» [9].

***

Однажды во время поста владыка, служив Литургию, вышел из алтаря и обратился к готовящимся причаститься Св.Таин:

- Пусть достойные Причастия станут справа, а неготовые - слева.

Вскоре почти весь народ - а причастников было несколько сотен - помаленечку собрался на левой стороне. И лишь четверо стояли справа.

- Ну, что же, - произнёс владыка, - сейчас грешники подойдут к чаше с Пречистым Телом и Кровью, а праведники могут не подходить. Они ведь и так уже безгрешны. Зачем же им Причастие?

***

Ходжа Владимир поведал также весьма занимательную историю о миссии, владыки Николая на Афоне.

«После объединения сербских митрополий в единый Патриархат, владыка Николай прибыл в сербский монастырь Хиландар, дабы установить там общежительный порядок вместо идиоритмичного [10].

С Божьей помощью ему удалось добиться этого. Впрочем, новопоставленный игумен предупредил владыку, что братия пребывает в «разброде и шатании», и что не исключено, что по убытии епископа Николая с Афона идиоритмия будет восстановлена.

И вот однажды, в то время как владыка был в библиотеке, в канцелярию монастыря зашёл брат Паисий и позвонил по телефону в посёлок Карею, административную столицу Святой Горы. В канцелярии в это время сидел путешествовавший вместе с владыкой афинский богослов Василий Костич [11]. Но о. Паисий полагал, что Василий - это обычный сербский паломник, а потому был убеждён в том, что смысл его разговора останется тайной для владыки. Говорил он, разумеется, на греческом:

- Новая белградская власть прислала какого-то молодого епископа. Да. Будоражит братию. Пытается строить свои порядки. Да, разберитесь с ним.

Полиция прибыла оперативно и выпроводила владыку вместе с Василием вон из монастыря. По пути Василий объяснил владыке суть происшествия. Все шесть часов пешего пути от Хиландара до пристани владыка проплакал, скорбя о духовном состоянии сербских святогорцев.

 После  выдворения епископа в Хиландаре был отброшен общежительный устав. Вскоре, однако, о. Паисий занемог. По преданию, у него обнаружился рак горла, а за две недели до кончины и вовсе отвалился язык.

После 60 лет идиоритмии в Хиландаре возродился общежительный уклад, введённый ещё святым Саввой, и восстановленный было святителем Николаем Велимировичем. Уклад, по которому монахи живут и служат как воины, оберегающие границу между землёй и Небом.

Первым игуменом был Паисий, в подвигах отмаливавший грехи своего тёзки. О. Георгий (Виткович) известный своим подвижничеством, твердил сквозь слёзы, что Хиландар не сможет воскреснуть до тех пор, пока не будет восстановлен общежительный устав, поскольку братия не только оскорбила святителя Николая Сербского, но и преступила завет святого Саввы: «Да будет проклят тот, кто установит иной начин живота...»

Сейчас в Хиландаре общежитие стоит крепко».

***

Кроме того, по сообщению архиепископа Монреальского и всея Канады Виталия  (Устинова) Владыка Николай был категорическим противником нового стиля. В письме блаженнейшему архиепископу Афинскому Андрею «Относительно календарного вопроса» архиепископ Виталий напоминал, что «тогдашний епископ Охридский Николай Велимирович не согласился сослужить с другими иерархами новаторами в Ватопеде, но искал, чтобы ему предоставилась часовня в честь иконы Богородицы «Парамифия» [12], где он служил один».

Бывая на Афоне владыка непременно общался со св. Силуаном [13]. Вот, что Велимирович пишет о нём в статье «Человек великой любви», (1938 г.):

И мне отец Силуан очень много духовно помогал. Я чувствовал, что он молится за меня. Всякий раз, когда бывал я на Святой Горе, спешил повидаться с ним. В монастыре он нес трудное послушание. Он заведовал складом, и в его ведении находились ящики, сундуки, мешки и все то, чем был наполнен магазин. Говорили мы с ним о том, что русские монахи очень возмущаются против тирании, которую учинили большевики над Церковью Божией в России. И вот что он сказал: «И я сам вначале возмущался этим, но после долгой молитвы пришли ко мне такие мысли: Господь всех безмерно любит. В Его ведении все времена и причины всего. Ради какого-то будущего блага Он допустил это страдание русского народа. Я не могу этого понять и не могу остановить. Мне остается только любовь и молитва. Так я буду говорить и с возмущенной братией. Вы можете помочь России только любовью и молитвой. А возмущение и злоба на безбожников не поправят дела» [14].

***

Бодрые голоса газетных «пактоманов» [15], рапортовавших о новых достижениях в укреплении мира во всём мире, не могли скрыть от духовно чутких людей того, что вот-вот разразится катастрофа.

«На одной из конференций Лиги Наций присутствовал и владыка Николай, как делегат от Югославии. Были собраны представители разных земель и религий. Но лишь перед представителем Швеции лежало Св.Писание. Шведский делегат не принимал никакого участия в полемике, и это не ускользнуло от внимательного глаза владыки.

По завершению конференции владыка прямо спросил у шведа:

- Почему Вы всё время просидели молча?

- Я не молчал, - ответил швед. - Я постоянно говорил. То есть постоянно молил Господа о мире между людьми. Но всё, о чём сегодня и вчера говорили - тщетно. Скоро быть войне. Эти люди уповают на свои человеческие законы и пакты. А Христа так ни разу не упомянули...»

***

Успехи «бескровной революции», шагавшей по Индии, стали для европейского общественного мнения настоящей сенсацией. Интересна оценка, которую владыка Николай дал личности Ганди [16]:

«Предупреждение Божие - вот в чем состоит роль современного вождя индийского народа. Промысл предостерегает политиков и правителей всего мира, и христианских тоже, о том, что в политике существуют и другие методы, помимо интриг, лукавства и насилия. Политический метод Ганди совсем прост и очевиден, он не требует ничего, кроме самого человека, вопиющего к Богу и слушающего Его.

Оружию, боеприпасам и армии Ганди противопоставляет пост; интригам, лукавству и насилию - молитву; политическим раздорам - безмолвие. Каким смешным и ничтожным это выглядит в глазах современных людей, не правда ли? В современных политических учебниках эти три оружия не упоминаются даже в примечаниях к тексту. Пост, молитва и безмолвие! Вряд ли найдётся в Европе и Америке политик, который без иронии посмотрит на эти три тайны индийского вождя, на три хрупких прутика против стали, свинца и ядов.

Однако успехи Ганди с его тремя «волшебными» прутиками удивляют весь мир. Хотят они или не хотят, но политическим законодатели Англии и других стран придётся ввести в новые учебники отдельную главу: «Пост, молитва и безмолвие как мощное политическое оружие». Как Вы думаете, человечество не станет счастливее, если эти методы некрещеного Ганди заменят в политической науке методы крещёного Макиавелли?

Но не столько метод индийца удивителен для мира, сколько сама личность, которая этим методом пользуется. Это христианский метод, древний, как сама вера, и новый, как нынешний день. Пример поста, молитвы и безмолвия показал Своим ученикам Сам Христос, они передали его Церкви вместе со своим личным опытом, а Церковь передаёт его верным своим из поколения в поколение до нынешних дней. Пост - это жертва, безмолвие - самоуглубление, а молитва - вопль к Богу. Вот три источника великой духовной силы, которая делает человека победителем в борьбе и праведником в жизни. Кто из людей не способен вооружиться таким оружием?

...К сожалению, в наше время христиане пренебрегают многими из этих правил и забывают о чудотворных тайнах. Преобладает мнение, что побеждает только сталь, что тучи разгоняют только пушки, а излечивают только таблетки. Поэтому я думаю, что Господь по милости Своей выдвинул Ганди, не христианина, но служащего предупреждением христианам, особенно тем, которые умножают беды и несчастья своих народов, используя грубые и жестокие средства правления» [17]...

Вместе с тем, Николай Велимирович не относился к тем, кто ожидал от Индии спасения миру в котором «Марс соединился с Марксом».

«Муки индусов достойны восхищения, старания их достойны уважения, но успехи их заслуживают лишь сожаления»? - писал владыка. Уже несколько позже - в самый разгар Второй Мировой, переросшей в Югославии в Первую Гражданскую, он опубликовал книгу «Индийские письма», построенную  в форме диалогов.

«- От чего страдает Европа, а от чего - Индия?

- И Европа, и Индия страдают от одного и того же - от невежества. А невежество произошло от людской гордости. Индия никогда не знала Истинного Пути, а Европа сбилась с Правого Пути на бездорожье.

- Как может невежество произойти от гордости?

- Невежество происходит от гордости, когда человек помышляет, что может сам, своим умствованием постигнуть Истину без Божьего откровения. Расплата за такие попытки - невежество.

- Содержится ли Истина лишь в одном вероисповедании или же в комбинации всех исполведаний?

- Истина не терпит комбинаций - ни суммирования, ни выведения среднеарифметического. Истина является Истиной как 2х2=4. И, если дикари с одного острова сказали 2х2=6, а с другого 2х2=8, но образованные люди утверждали, что 2х2=4, то неужели стоило бы суммировать результаты, чтобы выявить Истину? В этом случае Истина заключалась бы в том, что 2х2=6+8+4.

В реальности же 2х2=4.

Невозможно провозгласить Истиной сумму разных противоречивых вероисповеданий. Истина гораздо чувствительнее арифметических формул. Она несовместима даже с каплей неистины. Как если ресница упадёт в глаз и взор замутится, а увиденное будет искажено. Покушение Рамакришны и его ученика Вивекананды соединить все веры воедино - и, таким образом, вывести «полноту Истины», провалилась в самом начале, таком, вроде бы, бурном и многообещающем.

- Может ли Европа ожидать спасения от Индии или наоборот?

- Ни Европа от Индии, ни Индия от Европы: ибо ни Индия не носитель спасения, ни Европа. А спасение - в Истине. Спасение может дойти и Европе, и Индии оттуда, где эта Истина сохранена - от Восточной Православной Церкви».

***

«Сербине, брате! Хочу что-то спросить у тебя.

Не останавливай своих волов, не задерживай плуг свой.

Можешь ответить на мой вопрос, не прерывая пахоты.

Я не стану спрашивать тебя пути, дабы ты не отрывал руки своей с плуга, чтобы указать мне дорогу. Не стану просить тебя воды, дабы ты не бросал работы, чтобы привести меня к источнику.

Знаю, что ты целый день пашешь и целый день размышляешь, и мысли твои остаются затворенными внутри тебя.

Хочу спросить тебя о том, что лежит у тебя внутри, а ответить ты можешь и шагая по борозде и не убирая рук с плуга:

- Горит ли лампада внутри души твоей?

Довольно ли масла в лампаде, а света - внутри души твоей?

Сербине, брате! Горит ли лампада?

...Злые ветры ударили со всех сторон. Чувствуешь, сербин? Видишь ли? Слышишь ли? Хотят угасить лампаду веры твоей. C трёх сторон ударили ветры: с севера, запада и юга. Остался лишь восток.

С Востока пришёл мир души твоей. С Востока пришел Христос. И когда тебе бывает тяжко, обернись на Восток, и поклонись Спасителю своему.

Обернись, вслед за нашим святителем Саввой на Восток. Ибо тебе сейчас не сладко. Ударили злые ветра и принесли духу твоему муку. Три наизлейших ветра: безверие, кривоверие и маловерие.

Безверцы хотят подсечь корень веры твоей. Может ли устоять дерево, у которого подрублен корень? Что может быть чувствительнее корня? Можешь отрясти листья, можешь обрубить ветви и даже ствол рассечь - всё равно дерево выживет. А подруби корень - разве останется жить?

Кривоверцы хотят навязать свою кривую веру, которая искривила им и сердце, и душу, и характер. Хотят и твою душу видеть искривленной подобно бесхвостой лисице, которая убеждала остальных лис обрубить себе хвосты. Так одни кривоверцы отсекли празднование воскресения и взяли еврейскую субботу; другие отсекли посты и причастие Крови Христовой, а иные уже и от креста отказались.

Маловерцы хотят зваться христианами, хотя сами таковыми не являются. Пугаются мрака безверия, брезгуют ложью кривоверия, но своей веры держатся лишь на словах. Языком живы, а сердцем мертвы. Стоят среди сынов Православия, а законов Православия не держатся. Причисляют себя к сыновьям святосавским, а путём отца своего, святого Саввы, идти не хотят. Как отставший и измождённый отряд, едва бредущий позади славного войска Христового.

Безверцы хотят разбить лампаду души твоей. Кривоверцы хотят, чтобы вместо елея ты влил бы воду в лампаду души твоей. А маловеры просто вертят лампаду в руках, да не дают тебе возжечь огонь её.

Это три злых ветра, что ударили сейчас в душу твою. Да благословит Всевышний быть тебе благословенным и сильным! Лишь благословенный и сильный может спасти от злых ветров лампаду души своей.

Вера твоя защитит тебя, сербине, ото всякого зла!

Береги и ты веру свою.

Плуг спасёт тебя от голода - защити и ты его от ржавчины.

Огонь спасёт тебя от холода - защити и ты его от сырости.

Вера спасёт тебя ото всякого зла - защити и ты её» [18].

 

 

Примечания ко второй главе:

[1] Рудолф Арчибалд Рајс: "Чујте Срби"! («Ecoutez les Serbes!»). http://ru.scribd.com/doc/179098/Aribald-Rajs-UJTE-SRBI

Dr. Archibald Rudolph Reiss (Арчибальд Райс/Arčibald Rajs) (1875-1929), швейцарский криминалист и  журналист, был приглашен в Сербию в 1914 году для объективного освещения  военных преступлений немецких и болгарских войск и для информирования мировой общественности о борьбе сербской армии. Райс  работал добровольцем, не получая никаких гонораров.

[2] Миливоjе М. Jовановић. Монах Калист. Нова Искра. Београд, 2005. С. 57-63

[3] В оригинальном тексте, разумеется, нет такого термина. Там упоминается прозвище одного горе-монаха, унижавшего и даже истязавшего послушников. Послушник Добривой, герой балканских и мировой войны, вынудил младостарца позорно бежать из монастыря.

[4] Стреляй, братец, стреляй! (македонский).

[5] опанки - род обуви

[6] кућа - хата, хутор.

[7] чика - дядя

[8] Известный оратор - сербск.

[9] Епископ Артемий (Радосавлевич). Жизнеописание св.владыки Николая. Перевод Натальи Феофановой. «За крест честной и свободу золотую», выпуск второй. М., 2006. С.23

[10] Идиоритмичные - особножительные монастыри, где каждый, живя в особой келье, сохранял права частной собственности и устраивал материальную обстановку по собственному усмотрению. На Афоне издревле сосуществовали оба начина монашеского жития. Современный византолог Милорад Павич, известный во всем мире своей постмодернистской прозой, даёт интересную трактовку сосуществованию кенобитов (общежителей) и идиоритмиков. Павич утверждает, что, поскольку монахи-идиоритмики ощущали себя членами семьи Пресвятой Богородицы, то они были «вне политики». Напротив, монахи-кенобиты ощущали себя членами военного отряда, возглавляемого игуменом монастыря. А сам монастырь, живущий по общежительному уставу, соответственно становился частичкой Сербии (России, Болгарии). И не просто частичкой, но очагом духовного и культурного возрождения. Вряд ли это было по вкусу администрации Константинопольского Патриархата, в чьей юрисдикции был и остаётся Афон.

[11] Василий (Костич) - епископ Жичский (1961-1978), в 1937 г. защитил в Афинах докторскую диссертацию по теме «Проблема спасения в учении св. Василия Великого». Ниже мы приведём пространные фрагменты его дневника, подробно описывающие жизнь владыки во время немецкой оккупации.

[12] Согласно славянской традиции переводится с греческого как «Отрада или Утешитение» (дословно: увещевание)

[13] преп. Силуан Афонский (Семён Иванович Антонов; 1866-1938) - блаженный старец, схимонах. В течении 46 лет подвизался на Афоне в русском Свято-Пантелеимоновом монастыре. Память 11/24.09

[14] Печатается по изданию: Святой Николай Сербский Велимирович). Кассиана (Повесть о христианской любви). Статьи, проповеди / Перевод с сербского монахини Пелагии (Шеремет) и Е. Юсмяки.. СПб., Знаки, 2000. С. 131-137.

[15] подсчитано, что после Первой Мировой уже к 1935 году было созвано 128 мирных конференций, в результате которых была создана изощрённейшая система межгосударственных противовесов. Только на Балканах существовало несколько «антант» - оборонительных военных союзов: в каждом конкретном случае государства, входившие в ту или иную «антанту» объединялись в «дружбе против» конкретного государства: Венгрии, Богарии и т.п. Всё это хитросплетение в совокупности с пацифистскими утопиями, заполнявшими первые полосы газет, и вошло в историю как «пактомания».

[16] Ганди Мохандас Карамчанд (1869-1948) - один из руководителей национально-освободительного движения в Индии, создатель религиозно-этической концепции, согласно которой условия общественной жизни определяются уровнем нравственного развития общества. Аскет, в борьбе за независимость придерживался принципов ненасилия.

[17] Свт. Николай Сербский, «Миссионерские письма», перевод С.Луганской. М., 2003, С.155-157

[18] фрагменты текста владыки «Очувати свети пламен вере»