Предисловие. На свете есть только одна правда...
Глава 3. Приговор привести в исполнение
Глава 5. Фрицы торопились к Москве
Глава 12. Огонь, вода и медные трубы
Глава 13. ВозмездиеГлава 15. Волки спасают лагерь
После операции по поимке лесных «фотолюбителей» наше блаженство продолжалось недолго. Очередное задание не заставило себя ждать.
И память о нем прочно прописалась в моем сознании.
Перед нашей группой разведчиков была поставлена довольно серьезная задача. В определенных районах, даже за десятки километров от места расположения лагеря, очевидно по поручению штаба фронта, необходимо было выявить места размещения живой силы, бронетехники, а также базы и склады противника.
Из зоны лагеря до некоторого пункта мы должны были двигаться компактной группой до 10 человек, а затем по 2-3 человека разойтись по рабочим секторам. Штабом отряда для нас был разработан маршрут, определены явки и пароли для встречи с нашими агентами на случай чрезвычайных ситуаций. Вроде бы все было как обычно, без особых отклонений. Подобные задачи наши разведчики выполняли не раз. Кроме того, маршрут движения даже для нас оказался малоизвестным и не вызывал никаких опасений или сомнений.
Но что казалось гладко на штабной бумаге, на деле обернулось иначе. Как говорят в народе: «Забыли про овраги, а по ним-то ходить».
А произошло следующее.
После выхода из зоны лагеря, немного не доходя до места предполагаемого дробления группы, мы попали в неплохо организованную полицейско-немецкую засаду. Там нас ожидали хорошо замаскированные и вооруженные до зубов двадцать с лишним спешившихся конников. В их распоряжении были два ручных пулемета, автоматы, много ручных гранат и даже два огнемета.
Уже после окончания этой операции у меня возник вопрос: зачем надо было противнику сосредотачивать такое мощное вооружение против горстки людей, застигнутых врасплох? Ведь нас было всего десять человек.
Напрашивался только один ответ.
Противник ставил задачу не уничтожить разведчиков прицельным огнем, а подавить их волю массированной стрельбой поверх голов с целью устрашения - с последующим принуждением сдаться в плен.
Охота на нашу дерзкую и смекалистую группу была объявлена уже давно. Однако до этого времени многие расставленные врагом ловушки нам удавалось обходить - в том числе и с помощью волчьей стаи. А в некоторых засадах противник не только не добивался побед, но и сам терял людей и вооружение. Мы настолько «завязли в зубах» у командования бригады генерала СС Каминского, что оно даже установило немалые премии за пленение, а в крайнем случае - уничтожение наших разведчиков. И мы об этом хорошо знали. Вот почему у каждого из нас в отдельном кармане на всякий случай находились 2-3 запасных пистолетных патрона и граната. Правда никто из нас, когда мы были в составе группы, не воспользовался этим - всегда находились другие выходы, отработанные в напряженных тренировках и боевых операциях.
Мы шли, как обычно, не кучно, а рассредоточено - на небольшом удалении друг от друга.
Вдруг перед нашими передними бойцами на расстоянии нескольких десятков метров из-за куста появился рослый и плотного телосложения полицейский и громким голосом скомандовал:
- Всем стоять, руки вверх, бросай оружие! Вы окружены и если не сдадитесь, будете уничтожены!
Это заявление было подкреплено несколькими пулеметными очередями поверх наших голов.
Но, надо сказать, что и на этот раз нам чуточку повезло.
Земля в месте засады была испещрена всякими углублениями и колдобинами, заросшими мелким кустарником. Очевидно, здесь селяне когда-то брали песок и глину для своих хозяйственных нужд. Это была серьезная недоработка со стороны тех, кто определил это место для засады. Ведь даже небольшие ямки давали нам хотя бы какую-то возможность для укрытия от огня. Противник в данном случае или переоценил свои возможности, или не имел достаточного опыта.
Впереди шедшие разведчики бросились на землю в первые подвернувшиеся укрытия, автоматы на ходу были сброшены с плеч, а к бою они всегда были готовы. В арьергарде бойцы поняли сложность положения и приготовили гранаты к бою.
Но сложность ситуации была в том, что мы оказались как бы в подкове, то есть были окружены с фронта и с обоих флангов.
Затем замкнулся и тыл.
Стрельба из пулемета со стороны врага пока велась поверх наших голов, а вот пули из автоматов задевали наших бойцов. Цель же врага была мне предельно ясна - нас хотели взять живыми. Было понятно и то, что мы преданы кем-то из своих из отряда, так как противник заранее знал с кем имеет дело. Поэтому и соорудили такую хитроумную ловушку.
Напряжение было беспредельное, а наше положение - непредсказуемое и на первый взгляд безвыходное. Знать бы: что противник предпримет дальше?
В это время вблизи раздалось ржание лошадей, что указывало на то, что мы имеем дело с конными полицейскими, прибывшими из поселка Локоть, где были сосредоточены основные силы бригады Каминского. А эта братва свое дело крепко знает, и опыт у них немалый.
В такой обстановке нетрудно было потерять надежду и контроль над собой, что есть самое пагубное состояние человека. Что-то надо было немедленно делать, но что? Ничего путного мне в голову не приходило. Мелькнула даже одна подленькая мыслишка: «Наверное, нашим похождениям и удачам пришел конец».
Правда, конец в жизни всегда будет, его не минуешь - но пока в наших руках оружие и имеются боеприпасы, живыми сдаваться нельзя. Это был у нас незыблемый закон, который невозможно было преступить.
Да и что нас ожидало в плену?! Пытки, издевательства без конца.
Я тут же вспомнил поступок одного из наших разведчиков, которого пытались в одиночку взять в плен. Он сделал вид, что готов к этому, но когда к нему подошли немцы и полицейские, взорвал гранату у себя на поясе, от чего сдетонировали еще три гранаты - и погиб вместе с врагами.
Конечно, думаю, что найдутся и такие, кто по-своему могут расценить поступок этого молодого человека - но он сделал именно свой выбор.
В эту трудную минуту, я неожиданно вдруг отчетливо услышал волчий вой.
Очевидно, Зорькина стая где-то поблизости! Я несказанно обрадовался этому сигналу - ведь он, возможно, предназначался именно для нас. Видимо, волки шли параллельным с нами курсом. Не исключено, что им было известно о засаде, но что-то помешало нашим друзьям заранее предупредить нас об этом, как это было неоднократно в прошлом.
Надо было во что бы ни стало ответить. Как-то изловчившись и перевернувшись с живота на спину, я набрал в легкие сколько мог воздуха и издал, как мне показалось, громкий вой тревоги, извещающий о ловушке, в которую мы попали. Вместе с этим добавил на «человеческо-волчьем языке», что главная опасность для нас - это люди, стреляющие в нас, а также их кони, которые где-то рядом.
Ответный вой я услышал уже где-то совсем близко.
Было ясно, что его услышали и нападавшие.
Это привело их ряды в кратковременное замешательство, и стрельба в нашу сторону на мгновение прекратилась. Солдаты противника, по-видимому, были наслышаны о действиях наших союзников-волков, которые приняли активное участие в обороне прежнего партизанского лагеря, а также в разгроме обоза с животными, которых полиция вела в Навлю на убой для отправки мяса в немецкие фронтовые части. Молва об этих событиях быстро разнеслась по многим прилесным селам нашего района. Полицейское начальство даже дало указание отстреливать волков.
Не прошло и нескольких минут, как до нас донесся невероятный шум, ржание лошадей и крики людей. Пулеметный и автоматный огонь со стороны осаждающих нас тут же заметно ослабел. Очевидно, некоторые из них покинули свои места и бросились спасать своих коней. Остальные нападавшие были дезориентированы. Ведь полицейские прибыли на эту операцию, преодолев немалое расстояние. Потерять коней для них было бы большим ударом и позором.
Заметив замешательство в рядах противника, я снова изловчился, перевернулся на левый бок, отстегнул от пояса гранату и бросил ее по направлению к все еще стрелявшему ручному пулемету.
Раздался взрыв, и пулемет тут же стих.
Наши бойцы, увидев это, тут же приподняли головы и стали вести прицельный огонь по тем из осаждающих, кто остался на месте.
Внимание противника как бы раздвоилось: с одной стороны шум и стрельба в месте привязи коней, с другой - рядом находились мы. Вскоре нам удалось уничтожить оставшихся на виду полицейских и тем самым разблокировать себя. Мы поднялись (кто мог и не был серьезно ранен), и на полусогнутых ногах приблизились к месту не прекращающегося полицейско-волчьего побоища.
Паника здесь была страшная.
Наши разгневанные союзники так разошлись, что от них не было спасу ни людям, ни лошадям, которые были по-прежнему привязаны к деревьям уздечками и дрожали от страха.
Полицейские пытались отстреливаться и отбиваться от стремительно атакующих зверей прикладами автоматов и карабинов. Но при стрельбе попадали не сколько в волков, сколько в своих коней и коллег.
В очаг скопления этих вояк мы бросили несколько гранат, которые сделали свое дело.
Я обратил внимание, что большинство лежащих на земле полицейских нашли свою смерть в пасти зверя. Это было особенно видно по ране на шее у того деятеля, который выступал перед нами и призывал сдаваться.
Кони также оказались легкой добычей волков - ведь у привязанного коня голова обездвижена, и горло не защищено.
Нам оставалось только отметить, что стая одержала сокрушительную победу над нашим общим врагом - на поле сражения мы нашли 16 мертвых полицейских. Навсегда остались лежать и те восемь, которые пытались блокировать нас в засаде.
Наши потери в сравнении с тем, что понес противник, были не столь велики, хотя и ощутимые.
Двое из разведчиков получили довольно серьезные ранения, которые затем потребовали длительного лечения в руках опытных медиков. Остальные восемь тоже имели ранения - но не опасные для жизни.
Мы все собрались метрах в 50 от места побоища и начали, по возможности, приводить себя в порядок: кто-то перевязывал раны, другие же извлекали из конечностей осколки гранат и пули. Перевязочный материал каждый разведчик имел с собой. Специальные щипцы для этой цели, ножницы, нож и зонд у меня всегда были с собой в особой упаковке и готовые к использованию. Все, кому нужна была помощь в пределах моих возможностей, могли ее получить.
Для дезинфекции инструментов в походных условиях мы чаще всего использовали самогонный очищенный спирт. У каждого бойца была фляжка с этим добром, которое по нашему заказу, наряду с другим ширпотребом, производилось в одном из сел.
И на этот раз не повезло моей левой ноге.
Сантиметров пятнадцать выше коленного сустава пуля пробила мягкую ткань, и не задев кость, пошла гулять в поисках новой добычи. С такой раной справиться было не сложно: дезинфекция спиртом, белый стрептоцид и перевязка (иногда с использованием листьев целебных растений, если таковые оказывались под рукой). Придется немного похромать, возможно и палкой попользоваться. Но к этому нам не привыкать.
Волки занимались своим делом: насыщались мясом, которого для стаи было достаточно. Ведь они убили четырех коней.
Осмотрев все вокруг, ни одного живого полицейского мы не обнаружили.
Можно было, конечно, предположить, что кто-то ускакал с поля боя, а раненые, если таковые имелись, могли уползти куда-то в заросли. Но нам до них уже не было дела - да и интереса тоже. Хотя информация о том, кто их направил сюда и по чьей наводке, не помешала бы.
По изъятым у погибших документам три человека имели немецкие имена и фамилии, а остальные, как мы и предполагали, находились на службе в бригаде СС, расположенной в поселке Локоть.
По опыту прошлых боев можно было предположить, что какая-то команда обязательно прибудет к месту засады, чтобы вывезти тела погибших, и в первую очередь немцев. Поэтому нам нельзя было расслабляться - все следовало делать в темпе. Одного из разведчиков мы усадили верхом на уцелевшего коня (предварительно успокоив испуганное животное) и отправили в лагерь за помощью.
Самим нам из-за наличия серьезно и тяжело раненых было бы очень трудно добраться до лагеря.
Помощь к нам прибыла очень скоро. Основную ее часть составляли наши разведчики при полной боевой выкладке, а также медики с носилками и другими приспособлениями. Прибывшие изъявили желание ознакомиться с обстановкой до и после боя. И как раз все это было сделано вовремя, так как о себе дала знать и подмога, прибывшая на выручку противнику.
Ее приближение обнаружилось в громком ржании их лошадей. Кони, чувствуя присутствие волков, отказывались двигаться вперед через заросли.
Всем, кто был в состоянии держать в руках оружие, был отдан приказ приготовиться к новому бою.
Главная надежда, конечно, была на прибывших из лагеря разведчиков. Вооружения и боеприпасов у нас было достаточно: свои запасы, да еще плюс к этому трофеи от противника. Выведенный мной взрывом гранаты пулемет оказался пригодным к бою - у него была лишь оторвана лента с запасом патронов. Поврежденное звено было изъято, и пулемет был готов к действию.
Всем было дано указание без команды огня не открывать. Надо было хотя бы примерно определить число прибывших солдат. А было их более полутора десятка человек во главе с важным полицейским чином в форме и погонах.
Наконец, они спешились и, привязав коней к деревьям, подошли к месту побоища. Осмотрели привязанные трупы четырех коней своей бывшей команды. После этого стали рассматривать тела своих коллег и обмениваться мнениями.
Во всеуслышание был задан вопрос:
- А где же четвертый немец? Здесь его нет. Надо искать.
При этом полицейский чин разразился нецензурной бранью.
Тут прозвучала команда «Огонь!», и застучали пулемет и несколько наших автоматов.
Кто-то из прибывших был скошен первыми очередями, другие залегли и попытались отстреливаться. Но их хватило ненадолго, и вскоре они сдались.
Среди живых оказалось несколько раненых, в том числе и командир группы.
Волки в этом бою не участвовали. Они насытились и залегли где-то в лесу.
Меня интересовал вопрос: по чьей наводке была устроена засада и какова была ее цель? Никто из пленных со мной не захотел разговаривать - было видно, что они боялись своего командира. Тогда я предупредил их, что молчанием им не отделаться и скромность в данном случае тут не причем. Затем обратился непосредственно к этому чину в погонах:
- Так вы будете отвечать или в молчанку играть?
В ответ он начал материться и угрожать нам и своим подчиненным. В их адрес прозвучали такие слова:
- Если какой-нибудь негодяй из вас скажет хотя бы одно слово, то когда мы выберемся отсюда, я лично расстреляю его без суда и следствия!
Теперь было ясно, что пока жив этот вояка, то никто из его команды не скажет нам ничего.
Рядом со мной был один разведчик, раненный в левую руку. Он выразительно посмотрел на меня. Я, ни слова не говоря, лишь слегка кивнул, и он разрядил свой пистолет в этого грубияна.
Другие члены этой команды, увидев какой конец пришел их командиру, начали тут же говорить взахлеб. Некоторые из них оказались бывшими военнослужащими Красной Армии - окруженцами, ради спасения своей жизни пошедшими служить в полицию. Перед нами сразу встал вопрос: а что же с ними делать? Добить или же оставить жить? Решили дать им шанс - до лагеря недалеко, а там с ними уже будут разбираться другие люди.
Меня продолжали мучить два вопроса:
Каким образом и по чьей инициативе была организована засада?
Откуда поступила информация о нашем походе?
Из раненых полицейских вояк так толком никто и не смог на них ответить. Они сообщили только, что их подняли по тревоге, на сборы времени не дали, все делалось в спешке.
У их расстрелянного командира из нагрудного кармана было изъято удостоверение личности и наградные документы на орден и две медали, полученные от немцев за усердие и помощь в борьбе с партизанами. Удостоверение свидетельствовало, что он, Леонид Мархотин, имеет воинское звание обер-лейтенанта и является командиром роты особого назначения.
Так вот кто нас так усердно встречал, поливал огнем и понуждал к сдачи в плен! Опытные вояки. Однако же недооценили своего противника и нарушили элементарные нормы безопасности. А это на войне дороге обходится. Ну что ж, на будущее этот бой будет предметом разговора и с нашими людьми.
Итак, по рассказам пленных, из роты этого новоиспеченного обер-лейтенанта отобрали чуть более взвода (до 60 человек), велели седлать коней и повели в этом направлении для поимки группы партизан-разведчиков. Затем группа разъединилась, часть солдат ушла вперед под руководством немцев из разведуправления бригады. Командир остался с ними в резерве - на всякий случай. Через некоторое время до них дошли отзвуки боя: пулеметные очереди и взрывы гранат. Решили, что все там закончилось благополучно - разведчики напуганы огнем и сдались в плен, как это и предполагалось по плану. Но вот, через некоторое время к ним прискакали два конника и сообщили о нападении на них волков и полном разгроме засады. Тогда командир приказал срочно выдвинуться к месту боя, оставив на месте еще с десяток человек.
Я спросил:
- Почему же вы не попытались провести предварительную разведку, чтобы установить, что здесь произошло и не осталось ли еще разведчиков на месте боя?
Ответ был такой:
- Командир решил, что пацаны были так напуганы произошедшим, что их и след давно простыл. Они, наверное, уже давно в лагере, где очищают штаны, в которые наложили от испуга.
Да, это была странная логика, которая и подвела этих вояк.
На месте боя мы обнаружили четырех убитых волков. Их надо было немедленно убрать с глаз долой, чтобы не сформировать у стаи комплекса возможной гибели при борьбе с нашими вооруженными врагами.
Но было и другое соображение.
Для нас волки были павшими в борьбе союзниками, достойными погребения. Их решили перенести в недалеко расположенный и заросший бурьяном овражек и прикопать землей, то есть похоронить по-человечески. Стае уже до них было все равно, но нам они были далеко не безразличны. Ведь ценой своей жизни они спасли нас, горстку бойцов, от, казалось бы, неминуемой гибели. И нам было совершенно не важно: к какому роду-племени принадлежали наши избавители.
Наконец, мы снова собрались (теперь уже с прибывшими из лагеря коллегами) на той же самой злополучной поляне и начали усиленно готовиться к отходу в лагерь.
Но меня не переставали одолевать одна за одной вереница невеселых мыслей, связанных с моей подругой Зорькой. Где она сейчас? Была она со стаей или нет? Когда я смотрел сверху на спины волков, занимающихся чревоугодием, то все они казались одинаковыми - серыми, с примесью желтовато-темных полос по бокам. В таком виде разве различишь, кто есть кто?
Но вот, немного спустя, когда я уже стоял в группе своих бойцов, готовых к отходу, я вдруг увидел свою воспитаницу.
Понурив голову и прихрамывая, она медленно подошла ко мне.
У меня сжалось сердце - в таком виде ее трудно было узнать.
Она, как обычно, остановилась в одном шаге передо мной, заглянула в лицо, и слегка повизгивывая и всхлипывая (похоже было, что она плакала), повернулась ко мне боком.
И я увидел довольно неприглядную картину даже для меня: левая часть ее тела, начиная с 7-10 см от передней лопатки и до середины бока, была основательно изуродована. Содранная шкура висела отдельными клочьями, так что большие ее куски были отделены от ребер и просто болтались. Это было похоже на след от взрыва немецкой наступательной гранаты.
Зорька пристально смотрела мне в глаза, словно умоляя сделать что-то, что облегчило бы ее страдания и дало возможность выжить. Ведь она, по волчьим меркам, была еще сравнительно молодой и деятельной волчицей.
Но что же я могу в этих условиях сделать с таким обширным, хотя и поверхностным ранением? Но делать что-то надо - волки ведь, не задумываясь о последствиях, бросились нам на помощь.
Буду делать, что смогу и что считаю нужным.
Присел на колени (хотя левая моя нога энергично протестовала против такой позы), и погладив Зорьку по морде и загривку, я заговорил с ней в очень спокойном и ласковом тоне:
- Поверь, моя дорогая лесная подруга, будет больно и неприятно - но иначе нельзя.
При этом взял у одного из прибывших разведчиков фляжку спирта и стал промывать ее рану. Она терпела, почти не оказывая сопротивления.
- Молодец, Зорька!
Тогда я раздвинул ее зубастую пасть и влил прямо в горло, думаю, граммов 200 этого с ног сшибающего пойла, которое, полагаю, благодатно подействовало - волчица стала вести себя спокойнее.
Я начал отрезать висячие отрывки шкуры, которые при заживлении в будущем никакой положительной роли не сыграют, а наоборот будут только ей мешать. По окончании этой части операции, следом надо было стянуть крупные куски шкуры и прижать их как можно плотнее к ребрам. Что-то и здесь удалось сделать на протяжении всего разрыва.
Чтобы сделать Зорьке какую-то повязку у нас не было подходящего материала, да и продержалась бы она не долго. Начнется зализывание, вылизывание, самолечение, и все будет тут же сорвано.
Оставшийся во фляжке спирт был вылит на рану и присыпан стрептоцидом.
По окончанию операции Зорька довольно долго смотрела на меня все понимающим и благодарным взглядом, в котором было выражено глубокое признание, что мы, люди, собравшиеся здесь - их истинные друзья и желаем им только добра. С трудом встав на все четыре лапы, волчица еще раз заглянула мне в глаза, лизнула сначала руки (за которыми перед этим все время следила, пока они с ней что-то делали), а затем добралась и до моих щек. После этого она понудила меня встать с колен, и, взяв зубами за штанину, с некоторым усилием заставила последовать за собой.
В метрах 15-20 от места, где я оперировал Зорьку, в мелком кустарнике мы увидели огромного, матерого волка, который лежал на правом боку с немного приподнятой головой.
Это был уцелевший вожак стаи.
Зорька приблизилась к его морде и видимо что-то ему передала, или объяснила на своем языке. Затем она подошла к его левой задней ноге и ткнула своей мордой в ее верхнюю часть.
Я подошел ближе и увидел кровоточащую рану - очевидно от пулевого ранения.
Что делать?
Прикасаться к этому волчищу я не стал. Это ведь не послушная, все понимающая и почти ручная Зорька, а тот еще зверюга. Уж если он достанет до тебя своей огромной пастью, то мало не покажется.
Но надо было принимать незамедлительное решение. Времени у нас было в обрез. Ведь к противнику могла в любой момент подойти новая помощь, так как несколько полицейских на конях все-таки сбежали, покидав вооружение и оставив своих раненых коллег на произвол судьбы. Кроме того, наши раненые тоже нуждаются в квалифицированной медицинской помощи.
Но, как говорят в народе, долг платежом красен.
Прежде всего, этому волчаре надо было дать «выпить», а затем поставить обезболивающий укол. Я нащупал в своей сумке несколько трофейных ампул. Для такого случая они очень даже пригодны. Но, конечно же, основную помощь здесь нам должна оказать Зорька. Ведь только она способна благотворно повлиять на вожака.
Я пригласил к себе поближе двух разведчиков и поручил им подготовить фляжку со спиртом и две петли из ремней или крепких веревок, чтобы надеть их на передние лапы волка и прижать их тем самым к земле. Ему нельзя позволить встать - иначе кто-нибудь из нас может получить серьезное ранение.
Вожак злобно посмотрел на подошедших парней так, что даже мне стало не по себе.
Подозвав к себе Зорьку, я попросил ее, чтобы она пообщалась с вожаком и объяснила ему, что мы сделаем все для облегчения его болей и скорого выздоровления.
После этого мы положили Зорьку туловищем на шею ее друга, прижав таким образом тело вожака к земле. Двое разведчиков удерживали волчицу. Взяв полную фляжку спирта, я, изловчившись, схватил верхнюю челюсть волка, открыл пасть и влил прямо в горло больше половины этого необычного для него угощения.
Через несколько минут его движения замедлились, а издаваемые звуки стали приглушенными. Что же, видимо вожак опьянел. Разведчикам было дано указание надеть на его передние лапы петли и прижать их к земле с левой и правой стороны. Теперь можно приступать и к работе с раной.
Я раздвинул густую шерсть вожака и увидел небольшое пулевое отверстие в области лопатки. Остриг шерсть вокруг раны, сделал два укола новокаина, а затем, плеснув на нее спиртом, попытался ввести зонд в рану. С первого раза это не получилось. Расширив отверстие раны, наконец нащупал зондом у самой кости небольшую пулю. Остальное было уже делом техники. Специальными щипцами (с изогнутыми и удлиненными концами) захватил пулю, и крепко зажав ее, вытащил.
Посмотрел на нее, показал ее Зорьке и сказал ей:
- Все будет хорошо.
Свободными руками сжал рану, чтобы выдавить оттуда все ненужное, что там уже образовалось (сгустки крови и продукты начала воспаления). Затем в ход опять пошли спирт и стрептоцид. Завершила работу хирургическая игла со специальной нитью - потребовалось несколько не очень плотных затяжек.
На этом наши медицинские хлопоты о друзьях закончились. Но их следовало куда-то спрятать с глаз долой, на всякий случай. В метрах 70 от места операции мы обнаружили неглубокий овражек, заросший травой и кустарником. Посредине возвышался развесистый куст какого-то рода и племени, мне неизвестного. Вот в этот овражек под укрытие куста мы и решили поместить наших прооперированных друзей.
Задумано - сделано.
По моей просьбе разведчики отрезали от убитых коней два больших куска мяса и доставили их к месту отдыха раненых зверей. Этого им хватит наверняка дня на два-три - больше они в таком положении все равно не выдержат. За это время здесь многое изменится и успокоится. Полиции больше здесь вроде бы делать нечего - разве что увезти тела своих погибших коллег. Уцелевшие и насытившиеся волки отлеживаются где-то в лесу.
В эти последние минуты меня охватило какое-то пронзающее душу предчувствие, что я вижусь со своими друзьями и спасителями в последний раз.
Но почему?
Стал мысленно копаться в своей голове. Причины всплывали довольно основательные.
Во-первых, если полицейские сюда нагрянут с собаками, нашим раненым зверям несдобровать. Во-вторых, на запах конского мяса может заглянуть другая стая голодных зверей. Результат тот же. Волки слабых не любят - ни чужих, ни своих. В-третьих, если вожак и Зорька появятся в таком виде в своей стае, то вожаку несдобровать. Его тут же убьет уже объявившийся новый вожак. Здесь свои даже опаснее, чем чужие. В-четвертых, их могут убить какие-нибудь лесные бродяги или охотники. Такие в те годы были не редкостью.
На третий день я не удержался и со своими разведчиками посетил это место.
Кое-что здесь действительно изменилось: исчезли тела погибших полицейских, от убитых волками коней, кроме крупных костей да копыт, ничего не осталось. С них были сняты седла и уздечки. Под кустом, где мы оставили Зорьку и вожака, никого не оказалось. Не было и мяса, которое мы им оставили.
На мой зов никто не отозвался.
В последующие дни я с товарищами несколько раз выходил к месту наших обычных встреч с Зорькой, вожаком и стаей. Подавал голос, звал на встречу, но все безрезультатно - никто не приходил и не отзывался.
Очевидно, что с ранением вожака и Зорьки поведение стаи резко изменилось. Сама же Зорька и вожак в таком состоянии вряд ли могли свободно передвигаться. Забыть о нашей дружбе Зорька не могла. Но, конечно, могла сработать и одна из ранее выдвинутых мною версий.
К сожалению, очень скоро мой извилистый партизанский путь увел меня от этих мест. Однако, если судить по поступившей уже после войны информации, то можно утверждать, что по крайней мере Зорька выжила, выздоровела и снова стала полноценным членом стаи. Той же, или новой - это уже не важно.
Как передал мне отец, скоро после освобождения от оккупантов Навлинского района вблизи наших поселков объявилась довольно крупная волчья стая. И это не удивительно. Рядом с Навлей началась интенсивная заготовка древесины для восстановления уничтоженного жилья и промышленных предприятий. Волкам стало жить неуютно в таких условиях, и они вернулись в места прежнего своего обитания.
Но самое примечательное было в том, что селяне видели крупную стаю волков в нескольких сотнях метров от домов. При этом звери вели себя спокойно, не безобразничали, на домашнюю живность не нападали, хотя страху людям нагнали немало.
На вечерней и утренней зорьке они устраивали свои концерты - выли по одному и хором. Все это продолжалось несколько суток, а затем прекратилось.
Отвечать им было некому, и они исчезли.
Это необычное явление наблюдалось в конце 1944-го и в 1945 году.
Мне думается, что стая предпринимала неоднократные попытки установить со мною связь. А это могло быть только с подачи Зорьки.
Но, увы, все безрезультатно.
Я в это время месил грязь в белорусских болотах и в других отдаленных местах обширного театра боевых действий.
2. Re: «Серые волки». Часть 2
1. Все это просто удивительно!