Куда движется Русская Православная Церковь?

В последнее время некоторые «православно-патриотические» авторы, типичные «благомыслы» новой эпохи, ударились в безудержный оптимизм касательно нашей внутрицерковной ситуации. Все опасности для Церкви они упорно видят только вовне. Рисуется абсолютно оторванная от реальности благостная картина нашего дружного движения к великим победам под мудрым омофором нашего Предстоятеля, и даже все время подчеркивается, как этим обеспокоены всякие злые силы. Совсем недавно мне уже приходилось указывать на то, что патриот, да еще православный, боящийся реальности, не желающий видеть ее такой, какова она есть, успокаивающий себя стандартным (или не очень) набором мифологем, в некоторых отношениях похуже самого завзятого либерала и русофоба. Ну, да Бог с ними, с «патриотами». Мифологизация реальности, бесконечный психоаналитический сеанс по изживанию страдания, порожденного гибелью великой Родины - это их игры, «игры патриотов».

Для себя я давно и убежденно решил не сходить с избранного пути и хотя бы иногда, хотя бы в небольшой степени (всей правды не скажет вслух никто никогда), но все же говорить правду. Меня благословили и благословляют на это люди, одной капли молитвенного пота которых не стоит весь церковный официоз вкупе с «православно-патриотической» тусовкой обеих столиц. Если бы не это немаловажное обстоятельство, я, быть может, давно стал бы обычным тусовщиком. Это их властное слово, взыскующее благодати, их воля и упование пусть слабо, но все же иногда пробиваются сквозь мою человеческую немощь. Это их силу веры, что в немощи совершается, чувствую я за собой. На Руси еще остались подвижники, на чью молитву откликается Господь. И если бы не эта молитвенная помощь, если бы не помощь Божия, даруемая вопреки моему недостоинству, я вполне давно уже мог бы стать обычным «благомыслом».

Часть I Семинарист-жонглер

Я пишу на церковные темы, мягко говоря, не первый год. Никакого желания ответить по существу с той, «либеральной» стороны, которая ныне все больше сращивается с нашим церковным официозом, за это время не возникало. Единственное (и вполне объяснимое) исключение составляет статья протоиерея Андрея Новикова (см.: «Проповедь патриарха против псевдоревнителей»), каковая попытка закончилась для него печально, о чем, надеюсь, не забыл читатель. (См.: http://ruskline.ru/analitika/2009/04/27/odesskoe_bogoslovie/). Однако за этим вполне объяснимым исключением, со стороны уважаемых (а порой и не очень) оппонентов выливались лишь ушаты виртуальной грязи при полном отсутствии какого-либо намека на желание поговорить по существу. Нельзя же принять за серьезную полемику выпады на форумах!..

И вот один из них разразился чем-то, хотя бы по форме напоминающим серьезный разговор. Однако при внимательном рассмотрении статья диакона Андрея Белоуса «Благодатный огонь в спину русской Церкви» (см.: http://otechestvo.org.ua/main/20116/1808.htm) оказывается все тем же набором примитивных манипуляций и передергиваний. Причем, приправляется все это таким специфическим начетничеством, выдающим в нашем герое до невозможности старательного семинариста, которого хорошо научили с помощью интернета находить нужные ссылки на святых отцов. (Реформа духовного образования в действии: всеобщая интернетизация семинаристов идет успешно).

Начинает Белоус, в их обычном стиле перекладывая с больной головы на здоровую: с жалоб на то, что на его (конструктивную, надо полагать) критику мы не реагируем: «Какой смысл спорить с людьми, которым мое мнение заведомо не интересно, как и мнение вообще всех их оппонентов? Я целый год полемизировал с ними, но в ответ лишь дважды услышал, что я «НКВДшник». Не знаю, с кем целый год полемизировал Белоус и что он называет полемикой. Про меня он, например, написал, что оказывается, в книге «Как разрушают Церковь» я «собрал свои статьи в защиту Диомида» через два года после его извержения из сана. (См.: http://andrej-belous.livejournal.com/384619.html). В действительности всего лишь одна глава книги посвящена истории с Диомидом и представляет она собой объективистское прикладное исследование, не содержа, разумеется, никакой «защиты». Никакой содержательной полемики Белоус до сих пор с нами не вел. Вышеприведенный пример ярко характеризует его подход к данному жанру. Под стать и другие пассажи из разбираемой статьи.

Начнем с простого. Вот, например, упоминает автор о моем критическом выпаде (см.: «Православная миссия в современном мире в свете церковного предания») по адресу нашумевшей в узких кругах книги верных учеников игумена Петра (Мещеринова) Белановского и Баженова «про это», на которую отказался ставить свой гриф Издательский совет: «Теперь у нас есть не только православный рок, но и православный секс» и далее пишет: «Нет, простите, но это уже за гранью разумного. Неужели Семенко и в самом деле думает, что до выхода книги Белановского и Баженова у православных супругов не было, скажем так, супружеского общения? И что, неужели это плохо? Церковная традиция что об этом говорит? Нам ведь обещали разговор о миссии с точки зрения церковной традиции. И поговорили... Без ссылок на отцов и каноны, почти без цитат из Писания. Но я скажу, что церковная традиция говорит об этих издевках Семенко над православным сексом: «все чисто чистым, а оскверненным и неверным ничтоже чисто; но осквернена у них и душа и совесть. Следуя этому, собор отцев предал анафеме тех, которые считают брак нечистым и гнушаются законным совокуплением»(6). Итак, если понимать издевки Семенко над супружеской жизнью буквально, то он вообще не имеет никакого права говорить о церковном предании. Ведь, либо он не знает его вообще, либо сам его пересматривает по собственному вкусу. В таком случае он, во-первых, модернист, а, во-вторых, находится под анафемой. И такие перлы буквально в каждом абзаце».

Более наглого передергивания и откровенного вранья невозможно себе представить. Ведь совершенно понятно, что у меня речь идет не о плотском общении супругов, а о книге двух церковных модернистов, нарушивших элементарные законы целомудрия и вполне в духе «современного мира» начавших говорить вслух на интимные темы. Где и когда, какие святые отцы призывали, благословляли предавать интимную жизнь публичности, публичному обсуждению? Как все вменяемые православные люди, я выступаю всего лишь против нарушения элементарного чувства стыда, а вовсе не против плотского общения супругов в законном венчанном браке, что очевидно. На этом примере хорошо видно, что даже достаточно ловко и грамотно передергивать и манипулировать Белоус не умеет.

Раз уж недоучившийся дьякон-начетчик так любит играть с языком, позволю себе сказать, что перед нами - невежа и невежда одновременно. Чего стоит такой полемический перл: «Семенко, похоже, с невообразимой легкостью выдает за абсолютные истины церковного предания вообще все, что он когда-либо слышал, и что ему понравилось. Вот пример: «Проведение так называемого Всеправославного собора, сама идея которого была осуждена величайшими святыми и подвижниками мирового Православия»(4). Мне, например, очень интересно, кем именно и когда. Достаточно того, что Русская Церковь послала своих представителей на Ферраро-Флорентийский собор, чтобы понять, что на Руси XV века этой идеи не было. Да и в Византии. Один из величайших богословов Православной Церкви - свят. Фотий Константинопольский, а его противник - великий аскет свят. Игнатий, но каждый из них провел по одному «Восьмому Вселенскому Собору». Так что и в IX веке Церковь не знала такого предания. Так кто такие эти «величайшие святые и подвижники»? Это не свят. Марк Эфесский, не свят. Фотий, ни Василий Великий, Златоуст или Августин, не Исаак Сирин и не Иоанн Лествичник. Кто это? У Семенко какие-то другие «величайшие святые и подвижники»? Может, у него и церковь другая? Нет. Серьезно. Кто эти новые Афанасии, Василии, Иоанны? Семенко со Степановым? Диомид с иеросхим. Рафаилом (Берестовым)? Кто придумал это новое предание, которого две тысячи лет не знала Святая Церковь? Может быть, к Семенко пришел иной христос или иные апостолы и дали ему это предание? Понятно, что это «всеобщее убеждение» бабушек у подсвечников, которые когда-то с ним поделились. А он и принял, не послушав апостола, который велел отвращаться «негодных бабьих басен» (1Тим. 4: 7). Потому как читать творения свят. Марка Эфесского или проф. Лебедева трудно, а пересказывать то, что где-то когда-то слышал, как истину в последней инстанции - легко и просто. В самом деле, зачем учиться и напрягать свой мозг, если можно всех поучать расхожими штампами и слыть мудрым хранителем церковного предания». И т.д.

С каких пор и каким образом православно-католический Ферраро-Флорентийский собор, принявший унию с еретиками-папистами, стал «всеправославным», известно, по-видимому, лишь несостоявшемуся полемисту и его плохим учителям. С какой стати святитель Марк Эфесский записывается им в союзники, непонятно вовсе. Но самое главное заключается в том, что вышеприведенный абзац является ярким доказательством того, что реформа нашего семинарского образования приводит к серьезным пробелам в знаниях семинаристов, увы. Я бы диакона Андрея Белоуса в иереи не поставил.

Ссылки автора на отцов древней Церкви здесь вовсе неуместны, поскольку во времена Василия Великого и Иоанна Лествичника, в эпоху Вселенских соборов и вскоре после нее церковного модернизма еще вообще не существовало. Это явление зародилось много позднее, в эпоху секуляризации. А в XX веке идею так называемого Всеправославного собора решительно осуждали, например, такие святые, как преподобный Иустин (Попович), см.: http://portal-credo.ru/site/?act=news&id=69346&type=view и преподобный Кукша Одесский, который прямо связывал проведение «Всеправославного» («Восьмого вселенского») собора с наступлением последних времен и, в частности, с отступлением от веры высшего духовенства (см.: http://sobor8.ru/). Из пока неканонизированных подвижников недавнего времени, чей духовный подвиг и высота духовной жизни, тем не менее, не подлежат сомнению, к этой идее крайне негативно относился наш великий старец отец Иоанн (Крестьянкин), см.: http://www.blagogon.ru/biblio/165/. Наконец, со слов многих современников известно так называемое завещание Патриарха Пимена (см.: http://www.blagogon.ru/articles/68/), на которое, собственно, неоднократно и ссылался отец Иоанн в своих беседах с духовными чадами. А в свое время, сравнительно недавно, никто иной как преподобный Нектарий Оптинский уверенно свидетельствовал: «[Вселенского] Собора больше не будет. Было Семь Соборов, как семь Таинств, семь Даров Святаго Духа» (см.: http://sobor8.ru/), из чего следует однозначный вывод о том, что разбираемая идея есть идея еретическая и «разбойничья». В изложении Белоуса все это есть «всеобщее убеждение» бабушек у подсвечников, которые когда-то с ним (то есть со мной - В.С.) поделились».

Во всех этих свидетельствах как к настоящему моменту уже канонизированных святых, так и подвижников благочестия, пока не удостоившихся формальной канонизации, но глубоко почитаемых в православном народе, проведение так называемого «Всеправославного собора» рассматривается как идея крайне сомнительная, прямо опасная для Церкви и модернистская, ничего общего не имеющая с древними Вселенскими соборами, а также теми Поместными соборами, богодухновенность которых признана Церковью. Преподобный Иустин прямо говорит, что «в данный момент не существует ни одной серьезной и неотложной темы для созыва и проведения нового Вселенского Собора Православной Церкви». Таким образом, у нашего доморощенного знатока святоотеческих писаний есть только два выхода: либо все же признать свое невежество и покаяться, попытавшись вылезти из той глубокой лужи, в которую сам же и залез, ведомый гордыней и самомнением, либо, напротив, набраться либеральной наглости и требовать деканонизации всех вышеупомянутых святых, на что решиться представляет серьезный либеральный «подвиг» даже и для самого Кураева...

Перейдем теперь к главному. Свое систематическое понимание как проблем нашей церковной жизни, так и тем более общих, историософско-богословского, культурологического и политологического характера, понимание, основанное все же на продуманной методологии, я изложил не в отдельно взятом кратком докладе, а в двух книгах: «Как разрушают Церковь» (М.: Домострой, 2009) и «На обрыве времен» (М.: Домострой, 2010). Общий объем обоих превышает 650 страниц стандартного книжного формата А5. Белоус, естественно, не стал утруждать себя их чтением, а сосредоточился всего лишь на критике вышеупомянутого доклада. Доклад же преследовал вполне узкую, специфическую цель: вкратце напомнить тем, кто не раз уже все это читал и слышал, каковы именно основные положения моей концептуальной критики церковного модернизма, разделяемой, в общем и целом, всем мыслящим консервативным большинством нашей Церкви. Поэтому совершенно понятно, что в нем отсутствует как развернутое изложение, так и научный аппарат, присутствующий в статьях и книгах. Но даже непредвзятое чтение самого доклада вполне позволяет увидеть те «белые нитки», которыми сшита нагло-дилетантская белоусовская «критика».

На протяжении всего своего малахольного критического опуса возомнивший себя серьезным полемистом недоучившийся интернетизированный диакон упорно пытается приписать мне страшную «миссиофобскую» мысль о том, что Церковь вообще не должна ничего делать в мире, пребывая от него в полнейшей изоляции. Он цитирует доклад: «Первые два с половиной века существования Церкви христиане только и делали, что подчеркивали свое отличие от мiра, обосабливаясь от него... В тот момент, когда христианство начинает побеждать, когда оно признается империей, лучшие люди Церкви вместо того, чтобы «ловить момент», благоприятный для «миссии» и социальной работы, совершенно добровольно удаляются в пустыню, где предаются занятиям, абсолютно бессмысленным с точки зрения как древних язычников времен упадка Рима, так и нынешних «постхристиан». Начинается монашеское движение. Как видим, именно в тот момент, когда катакомбы становятся не нужны, Церковь сама для себя внутри себя создает то, что их заменяет. Ибо духовная энергия, без которой дело наше тщетно, накапливается, сакралитет накаляется в обособлении от мiра, а не в слиянии с ним. Подлинная Церковь - в тиши монашеских келий, в упорном труде по большей части безвестных и непризнанных «современностью» священников и мирян, а не в фальшивом блеске официальных приемов и экуменических конференций». И далее упорно ломится в открытую дверь, доказывая, что «христиане не только враждовали с миром, не только отделялись от него», а и занимались активной «миссией». «Не все лучшие христиане уходили в пустыни, а из тех, кто хотел уйти и уходил, многие возвращались». И т.д.

Между тем все эти констатации очевидного вовсе не имеют отношения к проблеме и к моему докладу. Если бы Белоус был просто честен, а вдобавок еще и умен, он бы потрудился понять общую мысль автора, не приводя ее к заведомому абсурду. Это можно сделать даже и основываясь на самом докладе, не говоря уже о статьях и книгах. Приведем разбираемый пассаж в более полном виде, так сказать, непредвзято и объективно. «Древние христиане отнюдь не стремились приспособиться к мiру, стать похожими на него. Они отнюдь не ставили себе целью инкорпорироваться в этот самый мiр. Напротив, первые два с половиной века существования Церкви христиане только и делали, что подчеркивали свое отличие от мiра, обосабливаясь от него. Почему христианство было гонимо? Вовсе не из-за нетерпимости языческой империи, а, напротив, из-за «нетерпимости» самих христиан, их нежелания даже чисто внешне участвовать в официальном государственном культе императора, который все «нормальные» люди воспринимали как обычную государственную формальность... Христиане своим мученическим подвигом свидетельствовали о своей вере, о ее серьезности, о преданности воле Божией. Главное для них было (как, впрочем, для любой накаленной религиозной веры) - осознание своей инаковости, противопоставление себя мiру, а не слияние с ним. Там, в катакомбах, отделенных от мiра и противостоящих ему, копились сгустки той пассионарной религиозной энергии, которые затем, в определенный момент были выплеснуты вовне. Этот мощнейший духовный импульс и обусловил победу Церкви над языческой империей, завоевание христианами внешнего мiра. Вначале, казалось бы, ничтожная секта тогда победила мiр потому, что она была духовно сильнее, смогла в нужный момент предъявить эту энергию, а не потому что христиане были очень ловки в использовании «миссионерских» приемов, как того хочет Кураев. Сначала были катакомбы и мученики, затем христианство завоевало империю, но никак не наоборот. Здесь сразу спросят: а можно ли иначе, через прием, чтобы не нести подвига? Ответ древней Церкви, как и самого Христа, очевиден: иначе нельзя, невозможно! Церковь стоит на крови мучеников, смешанной с кровавым потом молитвенников, подвижников, а не на «миссионэрском» пресс-коктейле теплохладного, «розового» христианства. Не пониманием ли этой очевидной истины, пониманием, которое все же есть в глубине сознания «новых миссионеров», объясняется их столь яростная ненависть к «фундаментализму и фанатизму» настоящих, «старых» православных, особенно монахов-подвижников?»

Итак, любому непредвзято настроенному читателю, думается, очевидно: речь у меня идет вовсе не о том, что христиане должны в принципе изолироваться от внешнего мира, забыв о его существовании, но о том, как завоевывается этот мир, как он был завоеван древней Церковью. Еще в работе «Наши новые миссионеры» я совершенно четко сказал, что речь идет в конечном счете о путях миссии, а вовсе не о ее утверждении или отрицании. (Сама по себе необходимость нести мiру Слово Божие вполне очевидна и никем не подвергается сомнению). Все это в полной мере основывается на евангельском противопоставлении «мiра» и «Царства Божия», на учении Христа о своих учениках (то есть Церкви Христовой) как о «соли», «осаливающей» этот мiр и т.д. Невозможно привести мiр ко Христу, если сам ничем от него не отличаешься. Если сам ты не прошел духовного подвига, не выделил себя из мiра, представляешь собой, по слову Господа, «соль, потерявшую силу», дело твое тщетно, никому ты как «миссионер» не нужен со всеми твоими приемами. Приспособление Церкви к мiру (выраженное наиболее ярко в католической идее «аджорнаменто»), профанирует саму идею миссии, делает ее невозможной, неосуществимой, о чем и свидетельствует опыт католиков после Второго Ватиканского собора и опыт протестантов еще задолго до него. Для того чтобы превратить мою вовсе не оригинальную мысль о недопустимости для Церкви приспосабливаться к мiру в идею о том, что Церковь вообще не должна действовать в мiре, нужно быть либо очень неумным, либо уж чересчур злонамеренным.

Аналогично обстоит дело и с попытками диакона поиграть в языковые игры с вполне привычными для современной науки терминами «модерн», «постмодерн» и др. И здесь он грубо передергивает, приписывая мне идею о том, что поскольку мир модерна, по моему убеждению, кончился и в мiре доминирует постмодерн, стало быть, в силу этого «конца истории», никакое действие Церкви в этом мiре, в принципе невозможно. «Где в церковном предании говорится, что после эпохи «модерн» не может быть чего-то еще? Почему наше русское мышление нужно искусственно загонять в рамки чужого для нас языка, да еще и строить на этом какую-то псевдобогословскую схему, подводящую черту под любыми действиями Церкви в истории современности после эпохи «Модерн»?»

Моя историософская концепция изложена в первую очередь в работе «Христианская цивилизация: новый перелом?» (см.: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/896.htm и далее), которая недавно получила одну из двух вторых премий конкурса, проведенного Фондом святителя Марка Эфесского. (Притом что первую было решено вообще не вручать). Решение принималось высоким жюри, в котором большинство составляли заслуженные ученые-гуманитарии с докторскими степенями. Так вот, они такой странной мысли у меня не обнаружили. Все это я говорю для того, чтобы еще раз проиллюстрировать глубину той лужи, в которую, благодаря своей лени и самомнению, сел наш заносчивый диакон. Если бы Белоус потрудился изучить эту и другие мои работы и при этом был настроен объективно, он бы тоже ничего подобного там не нашел.

Если «современность» (то есть мир секулярного модерна) исчерпана и превращается в «постмодерн», это вовсе не значит, что не существует альтернативных возможностей в истории. Задача заключается именно в том, чтобы востребовать эту альтернативу, заложенную в самой христианской традиции, от исчерпавшей и дискредитировавшей себя секулярной утопии на новом уровне вернуться к попытке построить подлинно христианскую цивилизацию. Об этом совершенно четко говорится в финале упомянутой выше работы (см.: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/1126.htm). Но для этого как раз и необходимо то духовное сверхусилие, которое невозможно в рамках «миссионэрского» искажения христианства.

На фоне вышеизложенного доморощенные упражнения в остроумии, которым радостно предается наш диакон, выглядят как-то особенно беспомощно и малахольно. Недоучившийся семинарист вознамерился представить себя в качестве незаурядного полемиста и аналитика. Ничего хорошего для него, как видим, из этого не вышло. Однако этот относительно приятный для меня личный момент - в разбираемом контексте отнюдь не главный.

Гораздо интереснее другое: почему этот «наезд» произошел именно сейчас, притом что обычно либералы и модернисты-реформаторы, всевозможные «миссионэры» последовательно игнорируют нашу критику? Точного ответа на этот вопрос мы, конечно, не знаем. Позволим себе лишь обратить внимание читателя на следующее совершенно случайное совпадение.

(Продолжение следует)