"Мемориальный пушкинский памятник
имеет особую власть над людьми. Он в
известной мере сердечное святилище и алтарь".
С. Гейченко
В этом году исполняется не только 105 лет со дня рождения (15 февраля), но и 15 лет со дня кончины Семена Степановича Гейченко (1903-1993), с чьим именем почти пятьдесят послевоенных лет была неразрывно связана история пушкинских мест на Псковщине.

Гейченко называл себя "домовым", зная каждую мету, связанную с Пушкиным в Святых горах, и до конца своих дней сохраняя там жизнь духа русского гения.
Автору этих записок привелось несколько дней провести в Пушкиногорье в августе 2003 г., когда отмечалось 100 лет со дня рождения легендарного хранителя заповедника.

Идея эта была поддержана членами Российской академии наук А.Ф. Кони, В.Г. Короленко, В.А. Крыловым, С.Ф. Ольденбургом, А.Н. Пыниным, а также Великим князем Константином Константиновичем Романовым. С 1901 г. вся работа по созданию колонии, сбору средств совершалась на условиях благотворительности, включая сюда и составление проекта одного из зданий колонии профессором А.А. Косяковым. Через десять лет, 26 мая 1911 г. состоялось открытие колонии для престарелых литераторов и учителей, "подорвавших здоровье на ниве народного просвещения". Ох уж эта нива - российского народного просвещения! Никакого здоровья на тебя никогда не хватало, да и не хватит.
Михайловский дом дважды сгорал - в 1908 и 1918 гг., потому Гейченко писал, что вещественный мир Пушкина в подлинном виде мало сохранился, но успешно восстанавливается вот уже много-много лет.

Как это по-пушкински: воскресать в деревах!
...Пушкинские горы здесь часто называют "Пушгоры", так указывают на рейсовых автобусах, тем самым наводя на размышленья о пушнине. Но горы эти - святы.
Святые Пушкинские горы.

Как жениться задумал царский арап,
Меж боярынь арап похаживает,
На боярышен арап поглядывает.
Что выбрал арап себе сударушку,
Черный ворон белую лебедушку.
А как он, арап, чернешенек,
А она-то, душа, белешенька.
Семен Гейченко сам был человеком "пушкинского" типа - великой остроты ума, неординарного словесного дара. Читаешь его "Пушкиногорье" и причмокиваешь от удовольствия:

Но вот недавно прилетел дятел, какого я доселе не видел ни разу - большой, длинноносый - орел, сущий орел! Подлетел он к одной умирающей серебристой иве и стал снимать с ее вершины сухие ветви и складывать в кучу на земле. А потом начал снимать кору. Застучали барабаны, загудели кларнеты, затрубили трубы - послышалась музыка - симфонная, не то Шнитке, не то Петрова. Это, батюшка мой, чудо!
Каждый день в двери моей хижины слышен стук да стук. Потом начинают скрипеть ступени лестничные и слышится скок и скок. Потом происходят: явления, возглашения, здравицы, целование, застолье, тосты, открываются бутылки и фляги разные. Текут чача грузинская, наша родная многоградусная, перцовая... Начинается великое сидение, питие, охи-вздохи, легенды, сказки, новеллы... Потом глаголю я о Пушкине, Михайловском, Ганнибалах, самоварах, подковах, книгах... Потом опять застолье. Наконец, происходит прощание, посошок, обещания, целование... Ту...ту...

Я вначале завыл, как собака, почуявшая покойника. Потом смирился и завертелся. Стал звать на помощь людей, теребить школьников, солдат. Многие пришли и начали уборку. Я накупил пил, ножовок, топоров. Сейчас навожу порядок в хорошем аллюре. Стараюсь навести порядок хотя бы там, где люди идут, где горе особенно круто бросается в глаза. Но скоро все не приберешь. Уж больно большого масштаба лихо. В лесу сильно поредело. Ландшафт кое-где переменился неузнаваемо.

Чтобы слышать "Божье Слово", не обязательно знать язык, на котором оно звучит. Когда Шаляпин поет Дон Кихота по-французски, нам все в его пении понятно. Когда слушаешь мессу Баха, в душу входят все Божии Слова - слова итальянцев, греков, немцев и даже псковитян. Кстати, псковичи услышали органную музыку раньше, чем москвичи. А орган - это наивысшая ступень слова!
Все было благо. Петровский зал мне самому понравился, и я потом бегал по веранде и кричал: "Ну, Семен, ну сыр голландский! Молодца!" Всем понравилось: и Андроникову, и Рыбакову, и Козловскому, и Пиотровскому, а главное - понравилось мне самому. В благодарность за все сделанное мне прислали приглашение на VI съезд писателей. И я там был, портфель подарков получил, жене духи купил, значок на грудь повесил. Прослушал 250 докладов и выступлений. Выпил и закусил, когда был зван на банкет в Кремлевском дворце. Кричал уррра! И с большим вдохновением возвратился к себе в деревню, понеже я вообще-то рожден не для житейского волнения и не для корысти, а для размышленьев, созерцаньев и лакировки действительности.
Новости жизни моея: у меня произошла смена петухов. Достал нового с кирасирскою каской на голове и при золотых шпорах. Добряк, певец. Привык ко мне на третий день. А старого мы бульонировали...
...Я все думаю - хорошо бы найти кошелек с большим деньгам! Подарил бы вам на семейные нужды три тысячи, дочке своей на именины 1000, слепой моей сестрице Марье Степановне 1000. Жене своей 1000. Купил бы сто листов фанеры, сделал из нее космический корабль и улетел бы к... из этой самой деревеньки на Парнасе!
С каждым днем я все больше хирею и кисну. Возле меня никого нетути, кто помогал бы мне жить словом и делом. Все бандитски грезят о моем "уходе в вечную тьму! Все живое, что было возле меня: пес, кот, утки, гуси, петухи и куры - все исчезло как дым. Остались за окном лишь воробушки да синички.
Какие перемены регистров! Как по-пушкински мыслит и чувствует Гейченко: и грустно, и весело, и саркастически, и о питии, и о петухе, и о деньгах, и о Божиих Словах! Наверняка Александр Сергеич рад был с небес полвека взирать на такого "домового", покровителя "поместья мирного".
А вон - мельница, установленная Гейченко в долине, на самом обрыве реки Сороти.
И если вы в августе выйдете в полуоткрытую высокую белую дверь на крыльцо желтенького пушкинского дома, то внизу на бережочке непременно увидите рыбаря.

"У хранителя должна быть страсть хозяина-собственника. Он "скупой рыцарь" места, он "домовой" и "колдун" дома. Иной раз мне думается, что нельзя любить старое место, его издавна обжитые камни и землю и не верить в "приметы", о которых так много говорил Пушкин. Но, веря в приметы, нельзя не верить и снам, которым верил Пушкин и о которых писал", - вот еще одно замечание Гейченко.
Уж 15 земных лет прошло, как хранитель и исследователь Семен Cтепанович стал небесным собеседником Александра Сергеевича. Хорошо, должно быть, им там вместе - никогда не встречавшимся на земле, но в разное земное время столь любившим одно - сельцо Михайловское и его окрестности.
На снимках: Семен Степанович Гейченко (1903-1993). 1980-е гг.; пейзажи Михайловского; "скамья Онегина" в Тригорском.
Цветные фото - автора.