Второй раз в Харькове состоялась гастроль всемирно известного виолончелиста Александра Князева. 15 декабря состоялся его концерт в сопровождении академического симфонического оркестра Харьковской филармонии под управлением Юрия Янко, а на следующий день музыкант играл в дуэте со Станиславом Калининым (фортепиано).
Замкнутый, отстраненный и космически холодный Михаил Плетнев, нейтрально-гламурные, "благополучные" ансамбли Спивакова и Башмета - пожалуй, это лучшее, что слышал харьковский слушатель в последние годы. Безусловно, все это - мастера экстракласса. Можно бесконечно дивиться их искусности, виртуозности, глубинным концепциям и проч., однако, когда появляется исполнитель, который наполняет музыку подлинной, горячей жизнью,- остальное меркнет и становится ненужным. Виолончелист Александр Князев подарил Харькову два по-настоящему вдохновенных концерта, несомненно, лучших в этом филармоническом сезоне.
Первый вечер открывался симфонической поэмой Сен-Санса "Фаэтон" в исполнении академического симфонического оркестра Харьковской филармонии. Затем на сцене появился маэстро Князев. В первом отделении он исполнил концерт английского романтика Эдварда Элгара, во втором - Дмитрия Шостаковича. И позднеромантическая тоска Элгара, и обостренная боль Шостаковича были выражены виолончелистом в их наивысшей степени, на грани человеческих возможностей. Трудно вспомнить, кого из музыкантов наша публика встречала с таким неподдельным восторгом. Но, тем не менее, цветок ему в этот раз был подарен только один. От всего Харькова, так сказать. А музыкант играл на бис четыре (!!!) раза. Четыре! Правда, самые отстраненные и нетерпеливые, невзирая на вставший и оглушительно аплодирующий зрительный зал, срывались в гардероб получать одежду. Но большая часть слушателей готова была стоя аплодировать Князеву хоть до самого утра. И виолончелист с улыбкой, в явно приподнятом настроении, снова садился играть под восторженный вздох зала. Все четыре "биса" составила музыка Баха - номера из сюит для виолончели соло. В одном из интервью А. Князев заметил: "У меня есть какое-то особое видение сюит Баха. Оно менялось в процессе жизни. Это не только основа основ виолончельного репертуара, это Космос, в который каждый музыкант пытается проникнуть по-своему и к которому можно идти всю жизнь и все равно не приблизиться".
Программа воскресного концерта была выстроена несколько необычно - от позднего романтизма к раннему. В первом отделении прозвучали соната Рихарда Штрауса и третья скрипичная соната Брамса (в переложении для виолончели), во втором - соната для арпеджионе Франца Шуберта (также в переложении; напомним, что арпеджионе - это не дошедший до наших дней инструмент, родственник гитары и виолончели). На бис в исполнении Князева прозвучали Вариации на одной струне на тему из оперы Россини "Моисей в Египте", прелюдия и сицилиана из сюит Баха.
Известно, что Святославу Рихтеру приходилось давать концерты в самых захолустных уголках Советского Союза, и, по высказываниям самого маэстро, подчас концерт в какой-нибудь деревенской музыкальной школе мог получиться вдохновенней и удачней, чем в престижном зале. То есть художник не позволяет себе расслабиться и играть спустя рукава, поскольку осознает свою колоссальную ответственность за каждый звук.
Именно в таком качестве предстает перед нами и Александр Князев. Его бескомпромиссность по отношению к процессу музыкального творчества поражает.
Известный французский музыкальный продюсер, автор фильмов и книг о величайших музыкантах Бруно Монсенжон в частной беседе заметил: Князев - экстремал. Видимо, он имел в виду степень самоотдачи, мужество, с которым исполнитель бросается в музыку, не щадя ни себя, ни слушателя.
Да, слушатель должен быть морально готов к потрясению, идя на концерт Князева. Иногда кажется, что все это невозможно и невыносимо; кажется, что у нас уже осталось совсем немножко души на донышке, а у него она - хлещет через край, все настолько животрепещуще. И музыкант оживляет всех, кто пришел в зрительный зал. В его игре столько горечи и неумолкающей страсти, и нежности, и отчаяния, и раскаленной воли. У Князева поразительная сила воли. Или скорее - сила духа. Он кажется сильным, как скала, клокочущим, как океан. И только позже, когда опомнишься, приходит щемящее чувство... может быть, даже страха за музыканта, потому что абсолютно непонятно: как можно пережить такой накал эмоций, как можно день за днем находиться в столь высоком градусе.
Говоря высоким штилем, когда играет Александр Князев, становится невероятно близким то, ради чего мы приходим на концерты - жгучее ощущение жизни, и свет далекой звезды светит нам прямо в лицо. И мелкая вьюжка соломенных волос исполнителя, и пронзительный, смирительный синий взгляд, и широкая жизнеутверждающая улыбка - все, все, все так важно и незаменимо. За неимением более высоких слов, закончу автоцитатой: "Может показаться, что музыка вот-вот разорвет виолончелиста, но нет: он предельно собран каждое мгновение, он весь - в каждом звуке, цельный, исчерпывающий. Такой ценой музыка у него становится первостепенной полнокровной реальностью и, благодаря этой наполненности, в слушателе рождается ощущение счастья".
На снимке: А. Князев на сцене харьковской филармонии 16 декабря 2006 г.
Фото Станислава Минакова
Замкнутый, отстраненный и космически холодный Михаил Плетнев, нейтрально-гламурные, "благополучные" ансамбли Спивакова и Башмета - пожалуй, это лучшее, что слышал харьковский слушатель в последние годы. Безусловно, все это - мастера экстракласса. Можно бесконечно дивиться их искусности, виртуозности, глубинным концепциям и проч., однако, когда появляется исполнитель, который наполняет музыку подлинной, горячей жизнью,- остальное меркнет и становится ненужным. Виолончелист Александр Князев подарил Харькову два по-настоящему вдохновенных концерта, несомненно, лучших в этом филармоническом сезоне.
Первый вечер открывался симфонической поэмой Сен-Санса "Фаэтон" в исполнении академического симфонического оркестра Харьковской филармонии. Затем на сцене появился маэстро Князев. В первом отделении он исполнил концерт английского романтика Эдварда Элгара, во втором - Дмитрия Шостаковича. И позднеромантическая тоска Элгара, и обостренная боль Шостаковича были выражены виолончелистом в их наивысшей степени, на грани человеческих возможностей. Трудно вспомнить, кого из музыкантов наша публика встречала с таким неподдельным восторгом. Но, тем не менее, цветок ему в этот раз был подарен только один. От всего Харькова, так сказать. А музыкант играл на бис четыре (!!!) раза. Четыре! Правда, самые отстраненные и нетерпеливые, невзирая на вставший и оглушительно аплодирующий зрительный зал, срывались в гардероб получать одежду. Но большая часть слушателей готова была стоя аплодировать Князеву хоть до самого утра. И виолончелист с улыбкой, в явно приподнятом настроении, снова садился играть под восторженный вздох зала. Все четыре "биса" составила музыка Баха - номера из сюит для виолончели соло. В одном из интервью А. Князев заметил: "У меня есть какое-то особое видение сюит Баха. Оно менялось в процессе жизни. Это не только основа основ виолончельного репертуара, это Космос, в который каждый музыкант пытается проникнуть по-своему и к которому можно идти всю жизнь и все равно не приблизиться".Программа воскресного концерта была выстроена несколько необычно - от позднего романтизма к раннему. В первом отделении прозвучали соната Рихарда Штрауса и третья скрипичная соната Брамса (в переложении для виолончели), во втором - соната для арпеджионе Франца Шуберта (также в переложении; напомним, что арпеджионе - это не дошедший до наших дней инструмент, родственник гитары и виолончели). На бис в исполнении Князева прозвучали Вариации на одной струне на тему из оперы Россини "Моисей в Египте", прелюдия и сицилиана из сюит Баха.
Известно, что Святославу Рихтеру приходилось давать концерты в самых захолустных уголках Советского Союза, и, по высказываниям самого маэстро, подчас концерт в какой-нибудь деревенской музыкальной школе мог получиться вдохновенней и удачней, чем в престижном зале. То есть художник не позволяет себе расслабиться и играть спустя рукава, поскольку осознает свою колоссальную ответственность за каждый звук.
Именно в таком качестве предстает перед нами и Александр Князев. Его бескомпромиссность по отношению к процессу музыкального творчества поражает.
Известный французский музыкальный продюсер, автор фильмов и книг о величайших музыкантах Бруно Монсенжон в частной беседе заметил: Князев - экстремал. Видимо, он имел в виду степень самоотдачи, мужество, с которым исполнитель бросается в музыку, не щадя ни себя, ни слушателя.
Да, слушатель должен быть морально готов к потрясению, идя на концерт Князева. Иногда кажется, что все это невозможно и невыносимо; кажется, что у нас уже осталось совсем немножко души на донышке, а у него она - хлещет через край, все настолько животрепещуще. И музыкант оживляет всех, кто пришел в зрительный зал. В его игре столько горечи и неумолкающей страсти, и нежности, и отчаяния, и раскаленной воли. У Князева поразительная сила воли. Или скорее - сила духа. Он кажется сильным, как скала, клокочущим, как океан. И только позже, когда опомнишься, приходит щемящее чувство... может быть, даже страха за музыканта, потому что абсолютно непонятно: как можно пережить такой накал эмоций, как можно день за днем находиться в столь высоком градусе.
Говоря высоким штилем, когда играет Александр Князев, становится невероятно близким то, ради чего мы приходим на концерты - жгучее ощущение жизни, и свет далекой звезды светит нам прямо в лицо. И мелкая вьюжка соломенных волос исполнителя, и пронзительный, смирительный синий взгляд, и широкая жизнеутверждающая улыбка - все, все, все так важно и незаменимо. За неимением более высоких слов, закончу автоцитатой: "Может показаться, что музыка вот-вот разорвет виолончелиста, но нет: он предельно собран каждое мгновение, он весь - в каждом звуке, цельный, исчерпывающий. Такой ценой музыка у него становится первостепенной полнокровной реальностью и, благодаря этой наполненности, в слушателе рождается ощущение счастья".
На снимке: А. Князев на сцене харьковской филармонии 16 декабря 2006 г.
Фото Станислава Минакова
