Конфликт с Западом — теперь уже даже не в формате новой холодной, а реальной войны — заставляет, наконец, признать как минимум: мы — другие. То, что Запад является стороной конфликта, очевидно, и его участие многомерно. Масштабность войны, выражаемая мобилизацией ресурсов всего западного сообщества, позволяет говорить, что конфликт не является конъюнктурным. Противостояние Россия — Запад — это не споры между собой "маркграфа Саксонского и курфюрста Бранденбургского". Проигрыш России в этой войне означал бы для неё цивилизационное уничтожение, а вероятно, и физическое уничтожение как биоматериала населяющих её народов. Поражение же Запада было бы крахом выстраиваемой столетиями западноцентричной паразитарной системы. Так противостоят друг другу, когда не просто различаются интересы (в этом случае можно было бы элементарно договориться), а различаются ценности. И не просто различаются.
Само различие ценностей ещё не программирует конфликта. Есть цивилизации, для которых существование иного, в сущности, индифферентно, ввиду того что не затрагивает собственного бытия. Конфликт же такого рода, как конфликт Россия — Запад (или правильнее, Запад — Россия, поскольку инициирующей стороной всякий раз в нём выступало западное сообщество), исторически воспроизводимый, предполагает ценностный антагонизм. Без понимания, в чём различаются наши ценности, нельзя и понять природу конфликта. А без этого нельзя понять, из-за чего и во имя чего идёт борьба. Не понимая же, ради чего следует бороться с врагом и даже, если нужно, воевать, невозможно победить.
Конфликт с Западом как фактор цивилизационного дискурса
Возникает очевидная исследовательская задача — изучить себя и изучить противника посредством применяемого в таких случаях компаративистского анализа. Но, несмотря на эту кажущуюся очевидность её со стороны тех, кого можно назвать "распорядителями слов" (наука, образование, журналистика, сфера культуры), эту задачу пытаются размыть, подменить другими. Прежде это делалось откровенно через отрицание права России на собственное ценностно-смысловое генерирование. Мол, есть лишь один универсальный путь, по которому идут все успешные, то есть западные, страны. Однако сегодня самые одиозные западники либо уехали, либо закамуфлировались. Закамуфлированные западники даже объявляют себя патриотами, а то и сторонниками идеи России как государства-цивилизации. Однако за этими декларациями прослеживается протаскивание прежних подходов.
Одним из приёмов такого рода является отрицание, если угодно, ценностной антагонизменности. А если нет антагонизмов, то нет, следовательно, и парадигмальной войны. И если нет антагонизмов, не может быть добра и зла. Ну а там, где нет добра и зла, они смешиваются и не отделяются друг от друга, общество гибнет. Атрофированность умения отличить добро от зла является главным фактором эрозии и гибели цивилизаций в прошлом.
Другой приём состоит в апелляции к науке. Заявляется, будто бы наука не может быть русской или американской, так как всегда адресуется к истине, которая универсальна. А дальше идёт аргументация по принципу "как известно", или "как признано во всём мире". В итоге западнические идеологические деструктивные концепты протаскиваются под видом общепризнанных научных положений. Таким же образом заполняет когнитивное пространство набор западнических дефиниций, раскрываемых таким образом, что они задают представления о российской патологии и архаике.
В действительности в общественных науках нет ни одного общепризнанного положения и ни одной универсально принимаемой дефиниции. Когда заявляется, что такие универсалии есть, имеет место лукавство, применяемое для их принятия посредством ссылки на признанность. Любые подходы, интерпретации, дефиниции и их раскрытие сопряжены в общественных науках с выбором в пользу некоего ценностного фундамента. Такой фундамент часто задаётся цивилизационными или национальными рамками.
Третий приём состоит в том, чтобы заявить свою приверженность направлению, маркируемому как патриотическое, но наполнить его иным содержанием. Так, например, происходит с использованием определения России как государства-цивилизации. Ввиду использования понятия "государство-цивилизация" на высшем государственном уровне недавние сторонники теории модернизации как модифицированной версии либерального подхода объявили вдруг себя приверженцами цивилизационного подхода. При этом о цивилизациях говорят как о трендах, выборе развития, совокупности факторных обстоятельств. К цивилизационному подходу это всё не имеет отношения.
Цивилизационный подход — это не тренды, не выбор и не меняющиеся обстоятельства. В основе цивилизационного подхода находится идея констант. Цивилизационные константы исторически воспроизводимы. Меняются формы, политический язык, технологии, но ценности и принципы жизнеустроения остаются неизменными. Их неизменность и позволяет говорить, что та или иная константность продолжает существовать. Древняя Русь, Московское царство, Российская империя, Советский Союз, современная Россия — это всё модификации одной и той же цивилизации — русской. Сегодня имеет место её пятая историческая модификация.
Необходимость обращения к теме цивилизационных различий России и Запада сопряжена ещё и с тем, что до последнего времени рецептура подходов во всех сферах жизнеобеспечения опиралась на западный теоретический и практический арсенал. Будучи адаптивен к цивилизации Запада, он оказывался не просто нефункционален в России, но и имел деструктивные последствия для российской государственности.
Цивилизации — это не только культурные различия народов, но и вырабатываемые тысячелетиями фундаментальные особенности жизни сообщества людей. В этом смысле можно говорить о социальных цивилизационно-ценностных генетических кодах, сходных, по существу, с биологическими кодами живых организмов. И если мы понимаем, что в биологическом случае генетические мутации приводят к уродствам и к гибели организма, то ровно так же попытки вторжения в социальный цивилизационно-ценностный генетический код приводят к не менее опасным последствиям. Как и в биологической природе, в цивилизационном поле действуют принципы наследственности, нескрещиваемости ареальных условий обитания, существенно усложняясь и частично модифицируясь. Цивилизации подобны экосистемам, искусственное вторжение в которые необратимо приводит к их разрушению.
Российская государственность исторически выстраивалась на цивилизационно идентичном ценностном фундаменте. Этот фундамент был существенно отличен от того, на котором основывалось государственное бытие стран Запада. Сохранение собственных ценностных оснований являлось фактором успешности России, тогда как отступление от него оборачивалось периодами кризисов и катастроф.
Реформы в России часто проводились по западническим лекалам. Потом происходила адаптация к российскому цивилизационному контексту. Ценой очередной мобилизации осуществлялось на следующем акте возвращение к себе, восстановление идентичной модели. Известная фраза, что в России что бы ни делали, всё равно будет создан автомат Калашникова, может быть отнесена и к российской государственности. Что бы ни задумывали создать, всё равно создавалось Русское царство. Имея в виду этот опыт, было бы целесообразно исходно задать государственные и общественные практики в соответствии с природой российской цивилизации. Но чтобы совершить такой шаг, надо первоначально определить её сущностные особенности.
Цивилизационный подход vs теория модернизации: что скрывается за исторической дискуссией
Доминирующим подходом в российских общественных науках до Специальной военной операции являлась теория модернизации. На основе теории модернизации был, в частности, выстроен историко-культурный стандарт, с которым должны были быть соотнесены все школьные учебники истории.
Понятие "модернизация", ассоциируемое с идеей развития, многих ввело в заблуждение. Но понятие "модернизация" и концепция модернизации не были тождественны. Концепция модернизации утверждала определённое видение мирового исторического процесса и связывалась в большей степени с идеей универсальности. Универсальность при этом прочитывалась с позиций западноцентризма.
Теория модернизации начала оформляться ещё в конце 1950-х, став новой камуфлированной версией либерального прогресса. Мировой исторический процесс виделся в следующей схематической развёртке. Исходно существовал мир традиционных сообществ, характеризуемых вариативностью. Вариативность задавалась различием религий, производных от них традиций, институций жизнеобеспечения. Но от вариативности Древнего мира человечество должно будто бы прийти к универсальности современного бытия. Путь от вариативности прошлого к универсальности будущего и составляет суть модернизации.
Модернизация, таким образом, есть исторический этап упразднения цивилизационной вариативности и традиций, сопряжённых с традиционными ценностями, к чему и обращается в настоящее время в условиях СВО Российское государство. Теория модернизации, к которой апеллировали ранее в дискурсе переходного от либерализма к консерватизму этапа, оказывается, таким образом, оппонирующим концептом той суверенной системы мировоззрения, которая выстраивается в России в логике противостояния с Западом. И либо делается выбор в пользу теории модернизации, либо — цивилизационного подхода, одно исключает другое.
Исторически западная экспансия и колониализм имели расистское обоснование. Теория модернизации не стала, как может показаться, его отрицанием, а, напротив, продолжила расистскую линию в камуфлированном виде.
Расовая теория заявляла деление человечества на высшие и низшие сообщества. На каком-то этапе прямая расистская пропаганда стала выглядеть одиозной и была замещена менее вызывающими концептами. Таким замещением явилась, в частности, эволюционная теория. Она вовсе не отрицала расизм, а корректировала его в проекции времени. Деление на народы высшие и низшие было заменено на народы передовые и отсталые. Передовыми оказывались принадлежащие к западному сообществу, отсталыми — незападные. Незападные народы должны были пройти путь западных, заявляемый единственно возможным. Иные варианты развития, чем развитие по пути Запада, даже как потенциальная возможность не допускались. В отношении же тех случаев, когда некий альтернативный вариант развития был налицо, как в случае с Россией, использовался маркер девиации.
Теория модернизации продолжала логически линию, заданную ранее расовой и эволюционной теориями. Дифференциация человечества на передовые и отсталые сообщества была представлена в ней через дифференциацию на сообщества модернизированные и традиционные. Традиционные ценности и традиционные институты жизнеобеспечения в этой версии осмысления истории оказывались помехами для модернизации.
Теория модернизации задавала подход, следуя которому пазлы складывались против России если не на первом, то на втором или третьем акте. Для России использование её было несовместимо с собственной идентичностью. Но эта теория парадоксальным образом доминировала в российском обществоведческом дискурсе (да и, несмотря на президентские указы, продолжает доминировать). Россия вообще в западном обществоведении оказывалась условным полюсом враждебного мира. Рональд Рейган называл её Мордором и империей зла.
В расовой теории Запада русские позиционировались как азиаты и варвары. Они были хуже и опаснее в расистской иерархии, чем другие народы незападного мира. Состоянию дикости в образном ряду западных расистов соответствовал образ "чёрного", состоянию варварства — образ "жёлтого" и состоянию цивилизации — образ "белого". Русские же были белыми, но относились к варварам. Белая кожа рассматривалась как оболочка, за которой скрывалось азиатское содержание. В этой псевдозападности и виделась основная опасность русских. Из определения русских как иных, "неправильных" белых была производной и западная русофобия.
Запрос на формирование концепта государства-цивилизации
Базовой интегральной категорией политологического препарирования цивилизационного подхода является понятие "государство-цивилизация". Ряд государств мира, чаще в их историческом преломлении, и Россия в том числе, характеризуются в качестве государств-цивилизаций, однако при этом данный феномен лишь заявлен, но не раскрыт, и признаки его не определены. Сложность определения признаков связана в том числе с тем, что предметом цивилизационного анализа является вариативность развития, и нахождение категориальных универсалий для вариативного мира оказывается задачей внутренне противоречивой. Путаницу вносит и одновременное использование имеющего фактически противоположную семантику понятия "цивилизационное государство". В отличие от понятия "государство-цивилизация", оно связано с идущей от эпохи Просвещения традицией выделения цивилизации в единственном числе, противопоставляемой дикости и варварству.
Побудительным императивом к разработке цивилизационного категориального аппарата применительно к политологии и российским политическим реалиям, казалось, должно было стать определение России как особого типа государства-цивилизации президентом В.В. Путиным в послании Федеральному собранию. Однако ожидаемого отклика использование президентом соответствующей дефиниции в российской академической общественной науке и образовании не вызвало. Представленный в январе 2014 года историко-культурный стандарт на цивилизационный подход не опирался, а, скорее, в методологическом плане руководствовался сочетанием теории модернизации с теорией истории повседневности, и даже понятие "российская цивилизация" в нём не использовалось.
Обращаться к категории "государство-цивилизация" побуждает также диагностирование на уровне широкого экспертного дискурса кризиса модели государства-нации. Выдвигаемые прогнозы об окончании системы Вестфальского мира мотивируют обращение к иным типам государствоустроения, которое, в частности, связывается с моделью государства-цивилизации.
Понятие "государство-цивилизация" в дискурсе цивилизационного подхода вызывает наибольшее напряжение. Его пытаются зачастую подменить понятием "страна-цивилизация". Но страна-цивилизация — понятие малосодержательное: любая цивилизация имеет пространственный ареал, а следовательно, является страной. Другое дело — государство-цивилизация, предполагающее определённые требования, предъявляемые к государству, а соответственно, и к государственной политике.
Не просто цивилизация, не страна-цивилизация, а именно — государство-цивилизация! С принятия новой Концепции внешней политики Российской Федерации и указа "Об утверждении Основ государственной политики Российской Федерации в области исторического просвещения" понятие "государство-цивилизация" окончательно вошло в официальный государственно-стратегический лексикон. Теперь и формирование государственного курса — для чиновников, и преподавание гуманитарных дисциплин — для профессорско-преподавательского состава должно выстраиваться на основании положения о России как государстве-цивилизации. Отрицание этого положения означает (должно означать) невозможность быть государственным чиновником или педагогом в государственных образовательных учреждениях. Итак, определение России как государства-цивилизации приобрело официальный характер. Соответственно, как бы кому это в академическом и преподавательском сообществе и не нравилось, с этим определением надо как минимум считаться.
Концепт государства-цивилизации в применении к Поднебесной
Концепт государства-цивилизации не является исключительно российским изобретением. По-видимому, впервые такое определение было применено в 1990 году к Китаю. Понятие "государство-цивилизация" использовали видные западные китаеведы Люсьен Пай и Мартин Жак. "Наши западноцентричные оценочные суждения о Китае, — призывает признать Мартин Жак, — больше не должны подменять понимание страны в её собственных терминах. Это нелёгкая задача. Китай глубоко отличается от Запада в основных отношениях. Возможно, основное отличие заключается в том, что он не является национальным государством в европейском смысле этого слова… На протяжении более двух тысячелетий китайцы считали себя цивилизацией, а не нацией. Самые фундаментальные определяющие черты современного Китая, которые дают китайцам чувство идентичности, исходят не из прошлого века, когда Китай называл себя национальным государством, а из предыдущих двух тысячелетий, когда его лучше всего можно было бы описать как государство-цивилизацию: отношения между государством и обществом, очень отличительное понятие семьи, поклонение предкам, конфуцианские ценности, сеть личных отношений, которую мы называем гуаньси, китайская еда и традиции, которые её окружают, и, конечно же, китайский язык с его необычным отношением между письменной и устной формой… Идея Китая как государства-цивилизации является фундаментальным строительным блоком для понимания Китая в его собственных терминах. И она имеет многообразные последствия. Отношения между государством и обществом в Китае сильно отличаются от отношений на Западе. Вопреки преобладающему западному предположению, что китайское государство не имеет легитимности и лишено общественной поддержки, на самом деле китайское государство пользуется большей легитимностью, чем любое западное государство".
С определением Китая как государства-цивилизации солидаризировался и политолог Бруно Масаеш: "Как цивилизационное государство Китай организован вокруг культуры, а не политики. Связанное с цивилизацией государство имеет первостепенную задачу по защите конкретной культурной традиции. Его охват включает все регионы, где эта культура доминирует".
Характерными чертами применения категории государства-цивилизации к Поднебесной определялись:
— государство строит общество, а не общество государство;
— культурный ареал совпадает с государственными границами;
— в основании государствостроительства лежит культурная идентичность;
— единство при гетерогенности;
— легитимизация через историю и традицию.
Безусловно, российская цивилизация не подобна китайской. Но и в ней государство играло цивилизационнообразующую функцию. Отсюда — возможность использования в отношении ряда государств в мировой истории понятия "государства-цивилизации". При этом важно констатировать, что не каждая цивилизация генерировала такой тип государственности.
Государство-цивилизация в классификационном анализе
Однако очевидно, что помимо государства-нации и государства-цивилизации имеют место другие рядоположенные классифицируемые типы государственности. Раскрытие дефиниции государства-цивилизации предполагает разграничение её признаков в сравнении с другими типами. Специально предпринятый обзор литературы, связанной с использованием понятий "государство-нация" и "государство-цивилизация", такую классификацию обнаружить не позволил, что побудило к проведению собственного классификационного анализа. Классификационный анализ проводился с опорой на исторический материал, позволяющий наряду с актуальными моделями государств рассмотреть и типы государств, существовавших в прошлом. Критерием классификации являлась характеристика ядра государственной модели, задающей субъектность суверенитета и определяющей подходы к формированию политических институций.
Результатом классификационного анализа явилось выделение шести возможных типов государств: государство-клан, государство-этнос, государство-орден, государство-нация, государство-цивилизация, государство-сеть, несостоятельное государство. Понятия "государство-клан", "государство-этнос", "государство-орден" и "государство-сеть" не прошли ещё апробации в научной среде, и, вероятно, они будут как дефиниции ещё уточняться, но выделение их представляется необходимым в осмыслении исторической эволюции государства.
Государство-цивилизация vs государство-нация
Опорной категорией в данном случае выступает принятая дефиниция "государство-нация", обращение к которой предполагает, что есть и иные государства, государствами-нациями не являющиеся. Государства-нации, как известно, возникли на определённом этапе истории Европы по итогам выстраивания международной системы Вестфальского мира. Их формирование было контекстно развитию капитализма на стадии формирования национальных рынков, помехами для которого выступали различные институции средневекового обособления локалитетов. Идеологически понимание нации как гражданского единства сложилось в результате Французской революции и получило далее мировую конвертацию. Субъектом суверенитета в этой модели выступала совокупность граждан, а гражданская идентичность нивелировала этнокультурные различия.
Важна фиксация исторической ограниченности этой модели: она существовала не всегда даже в Европе, а сегодня испытывает кризис, в том числе в стране своего фактического создания — Франции. Отличие государства-цивилизации от государства-нации состоит в том, что идентификация сообщества в нём — культурная, а не гражданско-политическая, связанная с ценностями и смыслами, а не только и не столько гражданская. Если государство-нация имеет одноуровневую идентификацию — гражданскую (и для неё этничность не важна), то государство-цивилизация — двухуровневую — этническую и цивилизационную.
Государство-цивилизация vs государство-клан
В Древнем мире и в Средние века многие государства выстраивались институционально вокруг правящих династий, и суверенитет в них принадлежал правящему дому. Существовали "кочующие" из одной страны в другую монархические семьи. Польский королевич Владислав мог быть избран русским царём, а французский принц Генрих Валуа, прежде чем стать королём Франции, оказался на престоле в Речи Посполитой. Такой тип государственности принято приписывать в западной историографии России (в частности, вотчинная теория происхождения русского государства Ричарда Пайпса). Граждан государства в этой государственной системе нет, а есть лишь подданные верховного суверена.
Определение данного типа государства как кланового связано с тем обстоятельством, что оно структурировано именно вокруг властного клана. И такой тип государственности не ушёл целиком в историю. Новые виды кланов часто в современных политических реалиях подменяют своей властью систему суверенности гражданской нации. По отношению к клановым типам государства в настоящее время используется также понятие "государство-корпорация" и метафора "приватизированное государство".
Государство-цивилизация отличается от кланового тем, что выстраивается вокруг всей цивилизационной общности, а не круга лиц. Иван Грозный в переписке с Андреем Курбским показал фактическое различие между государством-цивилизацией и приписываемым оппонентом государством как вотчиной государя. Характеристику России именно как государства-цивилизации, а не кланового государства или "государьства" (от власти государя) целесообразно акцентировать, в частности, в критике антироссийских исторических мифов.
Государство-цивилизация vs государство-этнос
Государство-этнос, в отличие от государства-нации, исходит из суверенности не всей гражданской общности, а определённой этнической группы, позиционируемой в качестве государствообразующей. Характерный политический режим для этого типа государства — этнократия. Титульный этнос в таком государстве преподносится как народ-хозяин, другие в той или иной мере дискриминируемы. В современном мире многие конституционно позиционируемые государства как гражданские общности выступают де-факто государствами-этносами. Такая подмена модели государства-нации государством-этносом проявляется в большей или меньшей мере во всех постсоветских республиках.
Государства-цивилизации, в отличие от государств-этносов, надэтничны. Будучи этнически гетерогенны, они выстраиваются как сложная система, мир миров, в которой может быть ядро, но нет этнической дискриминации. Маркер ядра может выступать в государстве-цивилизации одновременно и как цивилизационный маркер (например, русские в Российской империи одновременно и как русский этнос, и как надэтническая общность).
Государство-цивилизация vs государство-орден
В истории известен и опыт выстраивания государств в качестве особого религиозного ордена. Условно такой тип государственности определяется в представляемой классификации как государство-орден (государство-церковь, государство-умма). Высший суверенитет в этих государствах принадлежит не нации и не персоне правителя, а Богу. Положение о суверенитете Бога встречается в ряде современных конституций исламских государств, что, соответственно, задаёт иную модель государства, чем при претендующей на универсальность модели государства-нации.
Окончание следует
