Евстафий
Икона «Преп. Сергий Радонежский в житии»,
написанная в 1591 году
троицким иконописцем Евстафием Головкиным,
воплотила образ Игумена Земли Русской —
преподобного Сергия Радонежского,
который благословил святого
благоверного великого князя Димитрия
Донского на Куликовскую битву
Возможно, мой предок — Евстафий,
иконы писавший?! Сейчас
важней мне в наш век фотографий
другая — духовная связь!
Душа как святая обитель,
а Сергий — наш мир, мой народ.
Евстафий! Ты старца не видел —
легенда в иконе живёт.
Я Сергия верю завету:
«Добро порождает добро».
Вот — Бог! Веру светлую эту
напрасно чернит серебро.
Эпохи прошли. Между нами,
Евстафий, родство, если есть,
мне наша фамильная честь —
свечи негасимое пламя.
С міромъ!
Мы ходим по трудным дорогам.
Носит судьба нас по разным орбитам.
Путь не прочерчен нам Господом Богом.
Крут и тернист.
Мы же склонны к обидам.
Но на кого?
На себя?
На планету,
что нам всё меньше цедит озона?
Бросишь в фонтан золотую монету,
а возвращаться —
нету резона.
Каждый из нас —
одинокий прохожий.
Так мы приходим
и так угасаем.
И, как свеча,
здесь пока не растаем —
Встретимся!
Может, в том Промысл Божий?
Ладья
В срезе древа Божья рука
спрессовала в кольца века.
Древо жило бы до сих пор,
коли жизнь не пресёк топор.
Поплыла ладья по реке
на огонь, что звал вдалеке.
И всегда на излуке лет
ободрял и не гас тот свет.
А над древом-ладьёй сквозь века
плыли парусом облака.
Созидался из года в год,
словно в древе, так русский код.
Вот в музее — ладья и срез.
Кольца древа - как-будто вены.
Русь — ладья! Её ждали измены,
кровь, победы, тяжёлый Крест…
В срезе древа Божья рука
спрессовала в кольца века.
Кто пройдёт, кто наморщит лбы,
чтобы книгу прочесть судьбы.
Лучник
Лукавят лики
вокруг Руси.
Жгут орды дики.
Господь, спаси!
Русь терпит муки,
но всё ж стоит.
Ликуют луки —
стрела летит.
За Русь, за путь свой
да во врага.
Доволен лучник:
точна рука.
Кто в ратном деле
встать рядом мог?!
Но бренно тело —
уснул стрелок.
Летят столетья
стрелой над ним.
Тысячелетье
уж третье зрим.
И вот наш лучник
восстал от сна.
Он видит лучик
иного дня.
И взгляд воззрился —
и встретил взгляд:
— Зачем явился?!
Ступай назад.
— Т а м было лучше, —
подумал он.
Но медлит лучник
Вернуться в сон.
Неласков лучик
иного дня.
— Ну что же, внучек,
стреляй в меня!
Ночной сонет
Слышу умолкнувший звук
божественной эллинской речи.
А. С. Пушкин. На перевод «Илиады». 1830
Кровь предка-грека говорит во мне.
Прародина, красавица Эллада,
душе ты русской — вечная лампада.
Твой свет опять я увидал во сне.
А может быть, луна в моём окне
причудливо коснулась ночью взгляда?!
Далёкое мне показалось рядом —
я был, где был, но и, возможно, вне?
И, отдаваясь радостно волне,
что к берегам великим вдруг помчала,
в тот миг я познавал своё начало.
И любопытство утолил вполне.
Как Одиссей, из странствий возвратясь,
в душе хранить с минувшим буду связь.
Автограф Сильвергельма
Т. А. Вавиловой
Он в дикой природе — полковник,
шипы на стволе — словно клейма.
В Сибири илийский шиповник
всё розой цветёт Сильвергельма.
Наш предок — из шведского рода,
барон и военный топограф,
послание шлёт через годы,
живой нам оставив автограф.
Русские судьбы
Виктору Юлиановичу Мединскому,
генералу Русской армии,
прапрадеду по материнской линии
Проходят незримо меж нами,
восстав из Россiи иной,
родные, что спят в Туркестане,
душой возвратившись домой.
В России же их позабыли.
Никто — и чужбине, и тут.
Забвенье заносит могилы.
А души скорбят, но живут.
Однажды, почувствовав рану,
Россия, о них помолись!
И души - поднимутся ввысь,
как звёзды, зовя к Туркестану.
***
Не иммигрант,
не иностранец
в своей стране.
Не беженец.
Духовно в Стане,
кто близок мне?!
И веет холодом
и грустью
издалека.
Всё дальше —
друг от друга —
к устью
рек берега.
На реках, реках-то заторы…
Горбами лёд.
Когда же кончатся раздоры.
Весна придёт?
Где отчее?
Чужие лица,
чужая речь.
О, Боже,
помоги молиться,
страну сберечь…
***
Что ж, порой жизнь России — как кома.
Нет страны.
Нет проблемы.
Нет Дома.
Лишь осколки.
В них —
смерть мировая.
На сей раз не спасёт Герда Кая.
Сон.
Мираж.
Правды в этом —
ни капли.
Да, нет денег,
чтоб съездить
на Капри.
Да, стар Дом.
И проблем аж до крыши.
Но Россия
на ладан не дышит!
И не роется в сердце анатом,
Извлекая чернобыльский атом,
К развитым занесенный соседям
Из страны забуревших медведей.
От ухабов дороги —
тревога.
Нет царя.
Выше стало до Бога!
Андрей Рублёв
Сдающим ЕГЭ (для сведения)
Рублёв? Слыхали… Кажется, с Рублёвки.
Крутой! Вот бренд купил не за рубли.
А что! Прикинь, и мы бы так смогли.
Устали мы от школьной дрессировки.
Ребята, вас попутал интернет,
его, его лукавые уловки.
Рублёв тому назад жил много лет,
когда ни VIPов вам и ни тусовки.
Что знанья?! Лохотрон… И бред — ответ …
Такая на дворе теперь эпоха.
И истины давно в ответах нет.
Глаголите, не ведая подвоха.
Тускнеет и глупеет в школе Слово.
Растут, уходят в жизнь нЕдоросли.
Конечно, ныне вам не до Рублёва.
Да, сложен. Ну а вы не дорослИ.
Но Троица нас осеняет вдруг,
творение бессмертное Рублёва.
Разорван Ей порочный этот круг.
И из блокады новой выйдет Слово.
О, интернет! Подножки да уловки.
Андрея помнят, любят перелески.
Рублёв не жил и не был на Рублёвке.
Через века его сияют фрески.
Юрий Долгорукий
Княжий град — великая столица.
Словно меч, ковали Русь века.
Долгорука Юрия десница.
И плывут сквозь вечность облака.
Много раз мы возрождали веси.
У побед — цена так высока.
Божьи книги живы в поднебесье,
Летописи наши — облака.
«От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей»…
Долгорукий — Жуков и Гагарин.
Летопись он пишет наших дней.
И когда земной покинем Дом,
Там, у Господа, неспешно всё прочтём.
Чайка
Над Ялтой, над морем, над нами,
как молния, Чайки полёт.
И прошлое кажется снами.
И здесь ещё Чехов живёт.
Нет, Чайка его не убита,
как русская наша душа.
И Белая дача увита,
как славой, бессмертьем плюща.
И гости из разных окраин.
А кто-то — из самой Москвы.
И всех привечает хозяин.
Ко всем с уваженьем на «вы».
Он мучим тяжёлым недугом,
но пишет и лечит народ.
Он станет спасательным кругом
России в трагический год.
Россию терзали цунами,
засасывал водоворот.
Но снова над Ялтой, над нами,
***
Разлука — как вечная спутница:
прогонишь — опять возвращается.
Её не пугает распутица.
От сердца всё к сердцу скитается.
Её появленье негаданно.
Нежданно, уж это — наверное.
Как будто судьбой предугадано —
быть порознь. Вот заданность скверная.
Как будто судьбою начертаны
развилка дорог и прощание.
Доказано много раз: смертны мы.
Но хочется верить в свидание.
***
Снасти ветхи, мачты тонки,
борт — не низок, не высок.
Жизнь похожа на обломки,
но трепещет парусок.
Елена Буевич (Украина). Кораблик
Ещё ночь, но будет утро,
встанет солнышко для нас.
Так трепещет — сердце будто! —
парусок, что в бури спас.
Ждём мы чуда, как всегда.
Здесь, почти у самой кромки,
вдруг срастаются обломки —
там, где берег и вода.
Вот у этой зыбкой кромки
все смываются невзгоды.
Пусть надежды очень ломки,
но какие наши годы...
Парусок, что в бури спас,
так трепещет — сердце будто!
Встанет солнышко для нас.
Ещё ночь, но будет утро!
