Фото: Алексей Павлишак/ТАСС
Официальная государственная статистика зиждется на первичной информации, которую объекты статистического наблюдения в обязательном порядке и по утвержденной форме должны представлять в государственное статистическое ведомство.
Последнее должно проверять эту первичную информацию, добиваться полного и добросовестного заполнения соответствующих форм, своевременного представления первичных данных, их обобщения и представления сводной картины.
Социологические опросы также нацелены на получение каких-то цифр. Но они не могут иметь статуса официальных данных. Даже если такие опросы проводят не частные агентства, а государственные организации. Данные социологических опросов «субъективны».
Во-первых, потому, что не в состоянии охватить весь круг изучаемых объектов. Опросы проводятся среди ограниченного круга респондентов. Их может быть и сто тысяч. Но все равно это будет ограниченной выборкой. Проводящие опросы лица и организации могут добиваться получения нужных им (нередко заказанных кем-то) цифр путем достаточно профессионального выбора круга «правильных» респондентов. Это искусство, в котором профессиональные социологи поднаторели.
Во-вторых, нет гарантии того, что респондент скажет правду. А если даже респондента уличить во лжи, то ему (респонденту) ничего не будет. Никакой юридической ответственности он не несет. Он вправе вообще отказаться отвечать.
Мне эти различия между статусом цифр официальной статистики и цифр социологических опросов еще более полувека назад объясняли в институте. В сборниках Государственного комитета СССР по статистике никаких «опросных» цифр не было.
Только «железная» статистика. Были случаи возбуждения уголовных дел против руководителей и сотрудников некоторых предприятий и организаций по причине искажения подаваемой в Госкомстат СССР первичной статистической информации.
Я завожу этот разговор по той причине, что уже многие годы наблюдаю тенденцию превращения Росстата (Федеральной службы государственной статистики) в организацию, которая занимается больше социологическими опросами, а не статистикой в принятом понимании этого слова. Нередко Росстат уже даже без оговорок статистикой стал называть цифры социологических опросов и обследований, проводимых среди населения, предпринимателей, руководителей компаний и организаций и т. п.
Чтобы не быть голословным, покажу это на примере свежего сборника Росстата «Рабочая сила, занятость и безработица в России. 2024».
Вот уже несколько лет Росстат дает цифры такого показателя, как «Потенциальная рабочая сила». Он определяется как «незанятые лица, которые выражают заинтересованность в получении работы за оплату или прибыль, однако сложившиеся условия ограничивают их активные поиски работы или их готовность приступить к работе».
На странице 10 указанного сборника разъясняется, что потенциальная рабочая сила определяется как все лица обследуемого возраста, которые в течение короткого учетного периода (неделя) не были ни занятыми, ни безработными, и при этом:
1) предпринимали действия «в поисках работы», были «не готовы приступить к работе в настоящий момент», однако будут готовы приступить к работе в течение двух недель после обследуемой недели или их готовность приступить к работе.
2) не предпринимали действий «в поисках работы», однако хотели работать и были «готовы приступить к работе в настоящий момент» (т.е. не находящиеся в поисках работы лица, потенциально готовые приступить к работе).
Понятно, что цифры показателя «потенциальная рабочая сила» назвать статистикой нельзя. Это цифры, получаемые в результате неведомых нам социологических опросов. Трудно поверить, что респонденты способны вообще ответить на вопрос, будут ли они готовы приступить к работе в течение двух недель с момента опроса или нет. Этот и другие вопросы являются откровенно дурацкими. Так считают даже профессионалы, занимающиеся социологическими опросами. Тем не менее, Росстат с ювелирной точностью (до одной тысячи человек) дает нам цифры показателя «потенциальная рабочая сила».
В 2013 году он равнялся 1.440 тысяч, в 2020 году достиг максимального значения 1.677 тыс., а в 2023 году достиг минимального значения 835 тысяч. Падение в два раза за 2020−2023 гг. Видимо, нас пытаются убедить в том, что возможности обеспечения российской экономики рабочей силой уже иссякают. Но все эти цифры чистая липа.
Население в возрасте от 15 лет (то, что в экономической литературе принято называть «трудовым потенциалом» в широком определении) в 2023 году в России составило 121.157 тыс. человек.
На конец прошлого года численность официально занятых в экономике России составила 73.636 тыс. человек. Численность официально зарегистрированных безработных на этот момент равнялась 2.401 тыс. Сложение эти двух цифр дает нам величину показателя «Рабочая сила» — 76.037 тыс.
Если вычесть из численности взрослого населения («трудовой потенциал» в широком определении) численность рабочей силы, то получим показатель «Численность взрослого населения, не входящего в состав рабочей силы». В 2023 году он равнялся 45.120 тысяч. Это 37,2% численности всего взрослого населения. А если к этому показателю приплюсовать еще численность официально зарегистрированных безработных, то получим показатель «Численность взрослого населения, не занятого в экономике» — 47.521 тыс. Это уже 39,2% всей численности взрослого населения.
Почти 2/5 взрослого населения страны не занято (по крайней мере, официально) в экономике! И из них, как заявляет Росстат, лишь 835 тысяч относятся к категории «потенциальной рабочей силы». Т.е. всего 1,76% трудового потенциала в широком определении. Если буквально переводить на русский язык цифры Росстата, то получается, что почти 2/5 взрослого населения страны не работает и работать не планирует. Это некая «тень», которая почти не доступна Росстату.
Конечно, десятки миллионов обитателей «тени» чем-то заняты. За исключением тех, кто является лежащими больными. Какая-то часть уже находится на пенсии, нянчит внуков, ходит по больницам, вяжет носки или выращивает овощи на участке. Кто-то добросовестно трудится на себя и свою семью, но не оставляя никаких юридических следов (регистрации, договора найма и т. п.). Кто-то перебивается случайными заработками (тоже без юридических следов) или даже собирает подаяния на паперти. Кто-то занимается азартными играми (на бирже). Кто-то откровенно преступным бизнесом и т. п.
Какая тут может быть статистика? Неужели Росстат будет добиваться сдачи первичной информации от бомжа, что он действительно бомж и перебивается случайными подаяниями или воровством? Или бандит будет подавать в Росстат сведения о том, что он действительно бандит и за истекший отчетный период получил от разбоев доход в размере 50 миллионов рублей?
В этой сложной ситуации Росстату остается только делать видимость, что он занимается статистикой. Он занимается «опросами», которые дают весьма искаженную, а иногда и заведомо ложную картину.
Возвращусь к вопросу о «потенциале» трудовых ресурсов России. Выше я отметил, что численность всего взрослого населения (от 15 лет) является трудовым потенциалом в широком определении. Никогда на 100 процентов этот потенциал не может быть задействован по той причине, что в него включаются лица выше трудоспособного возраста, т.е. пенсионеры. В некоторых странах он достигает величины 80%. А у нас, как я выше показал, в 2023 году он был задействован лишь на 60,8%.
Кстати, мы могли бы очень даже повысить процент использования трудового потенциала за счет пенсионеров (лиц в возрасте выше трудоспособного). У нас их на конец прошлого года было 36.041 тыс. А работающих официально среди них было 5.818 тыс., или примерно 16%.
Сошлюсь на ряд социологических исследований, которые показывают, что как минимум половина нынешних пенсионеров по возрасту хотят и могут работать (по ходу отмечу, что в некоторых странах эта доля реально cоставляет около 50% - в Японии, Новой Зеландии, Ирландии, Южной Корее). Т.е. как минимум у нас должно было бы быть 18 миллионов официально работающих пенсионеров. Недоиспользование пенсионеров составляет более 12 миллионов человек!
Недоиспользование трудового потенциала касается не только тех миллионов и миллионов наши сограждан, которые не попали в группу официально занятых. Недоиспользование касается и тех 73 миллионов, которые попали в эту группу. Это работники, находящиеся в простоях, работающие неполный рабочий день (или неполную рабочую неделю), находящиеся в неоплачиваемом отпуске и т. п.
Величина недоиспользования официально занятых, по оценкам экспертов, эквивалентна как минимум 3 миллионам человек, работающим «на полную катушку». При пересчете на полную занятость у нас получается не более 70 миллионов официально работающих.
Выше я использовал понятие трудового потенциала в широком определении. Есть еще трудовой потенциал в узком определении. Это численность населения в трудоспособном возрасте. Т.е. взрослое население без пенсионеров по возрасту. По данным Росстата, численность населения в трудоспособном возрасте в конце 2023 года составила 85.016 тыс. При этом в состав рабочей силы входили 70.073 тыс.
В том числе официально занятые — 67.818 тыс.; официально зарегистрированные безработные — 2.256 тыс. Не входили в состав рабочей силы 14.943 тыс. Итак, вне официальной работы число лиц трудоспособного возраста на конец прошлого года составило 17.199 тысяч. Трудовой потенциал страны в узком определении был задействован лишь на 79,8%. Округленно пятая часть трудового потенциала страны в узком определении не использовалась.
Понятно, что у официальных безработных есть алиби своего неучастия в трудовой деятельности: мол, нахожусь на бирже труда, получаю пособие по безработице и надеюсь найти работу.
Государству надо было бы понять, почему еще почти 15 миллионов наших сограждан в трудоспособном возрасте не участвуют в экономической деятельности. И тут на помощь приходит Росстат, который раскрывает тайны этой громадной армии безработных. Опять-таки выступая здесь не как статистическое ведомство, а как агентство социологических опросов.
Около 6 миллионов заявили, что они находятся на очном обучении. Однако, другие социологические опросы (проводимые негосударственными социологами) показывают, что как минимум половина так называемых «очников» — липа, алиби. Так, после 24 февраля 2022 года немалая часть молодежи, опасаясь военной мобилизации, поспешили приобрести справки об очной учебе («индульгенции» от военной службы).
Еще более 2 миллионов заявили, что не работают по причине своего пенсионерского статуса (пенсии по инвалидности, а также «ранние» пенсии некоторых категорий работников). Более 1,6 миллиона сослались на то, что они, мол, заняты домашним хозяйством. 0,7 миллиона клянутся, что заняты поиском работы, но по разным причинам почему-то не могут приступить к работе. А без малого 2,5 миллиона наших граждан в трудоспособном возрасте заявили, что хотели бы работать, но работу почему-то не ищут. Вот такая веселенькая картина по нашему населению в трудоспособном возрасте.
Понятно, что эта картинка не является статистикой в привычном нам понимании. Это опросная социология, причем с признаками очень серьезного искажения реальности. Но, тем не менее, даже такая искаженная картина дает повод для размышлений. Даже те ненадежные цифры, которые содержатся в сборнике Росстата «Рабочая сила, занятость и безработица в России. 2024», свидетельствуют о громадном недоиспользовании трудового потенциала России.
Грубая оценка недоиспользования трудового потенциала следующая:
1) недоиспользование лиц в возрасте выше трудоспособного (т.е. пенсионеров по возрасту) — 12 млн;
2) недоиспользование лиц, имеющих статус «официально занятых» — 3 млн;
3) лица в трудоспособном возрасте, не участвующие в экономической деятельности — 15 млн.
Итого: 30 миллионов человек. И это в условиях, когда против России коллективным Западом уже два с половиной года ведется жесткая война. В этой войне мы можем победить лишь в условиях мобилизации экономики. А любая экономическая мобилизация начинается с мобилизации трудового потенциала страны.
P.S. Не претендую на точность моих оценок недоиспользования трудового потенциала России. Точных оценок быть не может, поскольку Росстат дает преимущественно не статистику, а результаты социологических опросов и обследований. Мои оценки нужны лишь как информация для размышлений и последующих действий.
