Протекторат Богемии и Моравии. https://triptonkosti.ru/9-foto/protektorat-bogemii-i-moravii-karta-91-foto.html
Политические потрясения в Чехословакии, вызванные Мюнхенским соглашением, заключенным в ночь с 29 на 30 сентября 1938 г. между Гитлером, Муссолини и лидерами Великобритании и Франции, в результате чего страна лишилась населённых судетскими немцами стратегически и экономически важных обширных приграничных областей (Vykoupil 2000, 363), оказали колоссальное влияние на проводившуюся здесь политику исторической памяти. В созданной в результате мюнхенского кризиса так называемой Второй чехословацкой республике ведущую роль стали играть правые и крайне правые политические силы, представленные аграрной партией, национальными демократами и различными фашистскими и полуфашистскими структурами, которые в той или иной степени ориентировались на нацистскую Германию. Помимо колоссальных геополитических и социально-экономических потерь, подготовивших почву для окончательной оккупации чешских земель Германией, Мюнхенский сговор привёл также к глубокому психологическому шоку и депрессии в чешском обществе. По образному выражению одного чешского публициста, карта послемюнхенской Чехословакии напоминала «труп, обглоданный гиенами», а население страны превратилось в «ходячих мертвецов, стремящихся исключить реальность из своей повседневной жизни» (Kuras 1999, 161).
Политическое руководство Второй чехословацкой республики категорически отвергло либеральное идейное наследие президентов Масарика и Бенеша, а также ориентацию на западные демократии и парламентаризм, которые были объявлены «корнями зла» (Rataj 1999, 87). Образцом для подражания стал нацистский Третий рейх, в вассальной зависимости от которого оказалась послемюнхенская Вторая республика. Именно по этой причине идейной основой Второй республики сразу же стал ярко выраженный национализм с оттенком расизма, позаимствованный у немецких нацистов принцип вождизма, а также культ «крови и почвы», воинской доблести, верности и дисциплины. Всё это было позаимствовано из идейного арсенала германского нацизма и не без успеха приспособлено к специфическим чешским условиям.
В политике исторической памяти в период Второй республики наиболее важное изменение заключалось в том, что с политико-идеологического пьедестала была полностью сброшена столь любимая Масариком гуситская и национально-возрожденческая традиция и вместо неё доминирующее положение занял воинствующий католический фундаментализм. Наиболее ярким символом чешского католицизма являлся святой Вацлав – чешский князь из династии Пржемысловцев, активно способствовавший христианизации чешских земель в начале Х века, который был вынужден признать вассальную зависимость Чехии от соседней Германии и впоследствии стал жертвой своего младшего брата Болеслава в 935 году.
Показательно в этой связи, что 30 ноября 1938 г. сразу после своего избрания на пост президента Второй чехословацкой республики (Чехо-Словакии) Э. Гаха, стоя на коленях перед пражским архиепископом кардиналом К. Кашпаром, приложился и облобызал череп святого Вацлава. На следующий день новое правительство Второй республики во главе с лидером аграрной партии Бераном после принесения присяги на верность начало свою работу с церковной службы и общей молитвы министров. Всё это, совершенно невозможное в период подчёркнуто светской Первой чехословацкой республики, свидетельствовало о воздвижении фигуры святого Вацлава на государственный пьедестал и ярко демонстрировало консервативно-авторитарный характер нового режима (Rataj 1999, 87).
Представителями чешского католического лагеря в это время были консервативно настроенные прелаты, воинственные католические интеллектуалы и католические фашисты и полуфашисты разных оттенков, стремившиеся взять реванш за своё маргинальное положение в период Первой республики. Примечательно при этом, что сторонники умеренного католичества и диалога с секуляризованной частью общества оказались на обочине общественно-политической жизни. Более того, католические фундаменталисты под лозунгом «Католичество – это закон!» стремились полностью подчинить государство церковной власти и объединить католичество с чешской национальной идентичностью в единое целое.
Под знаменем святовацлавской традиции и культа святого Вацлава во Второй чехословацкой республике был проведён ряд политических и культурных чисток. По справедливому замечанию чешского историка Я. Ратая, «политическая слепота, стремление к мести, ненависть к демократам и идейным оппонентам привели чешских интегральных католиков в лагерь открытых сторонников нацизма» (Rataj 1999, 88). Без преувеличения можно констатировать, что трансформация общественно-политической и идейной жизни в период Второй чехословацкой республики в полной мере подготовили почву для возникновения протектората Богемия и Моравия и предопределили его идейное наполнение.
Полная оккупация Чехии и Моравии германским вермахтом в марте 1939 г., ликвидация Второй республики и провозглашение созданного по указу Гитлера протектората Богемия и Моравия в составе нацистской Германии дали мощный толчок дальнейшему развитию тех тенденций в политике исторической памяти, которые наметились ещё в период Второй чехословацкой республики. Определяющим фактором, который имел решающее влияние на политику исторической памяти в протекторате, стал коллаборационизм и полное подчинение чешских земель интересам германского Третьего рейха. Примечательно в этой связи, что статья 3 гитлеровского указа об образовании протектората Богемия и Моравия устанавливала автономию и самоуправление протектората с характерной оговоркой о том, что их объем и реализация определяются исключительно «политическими потребностями Рейха» (Beneš 1995, 69).
Весьма символичным было и то, что уже вечером 15 марта 1939 г., т.е. сразу же после оккупации Чехии вермахтом в Прагу счёл необходимым прибыть вождь нацистского рейха, который по-хозяйски разместился в резиденции чехословацких президентов на Пражском Граде, продемонстрировав тем самым свой полный триумф в решении «чехословацкого вопроса» (Liška 2018, 21).
Чешское руководство протектората Богемия и Моравия в области исторической политики предпочло сделать ставку на ту форму чешской исторической государственности, которая существовала до начала Первой мировой войны, когда чешские земли являлись составной частью империи Габсбургов. Образование независимой Чехословакии в октябре 1918 г., ставшее возможным после окончания Первой мировой войны в результате распада Австро-Венгрии, трактовалось протекторатными идеологами как неестественное, аномальное и искусственное явление, принесшее чехам исключительно пагубные последствия. Так, один из ведущих идеологов Второй республики Э. Вайтауэр, рассуждая о чехословацкой государственности в межвоенный период и имея в виду Версальскую систему, афористично утверждал, что «кассир в Версале выплатил нам значительно больше, чем был должен. Возвращать полученную нами переплату, которую мы в течение 20 лет тратили как хотели, трудно…» (Rataj 1999, 88).
Явно обозначившееся ещё в период Второй чехословацкой республики негативно-критическое отношение к полученной в 1918 г. независимости в специфических условиях протектората значительно усилилось и стало доминирующим. Однако если в период Второй республики имела место скорее австрославянская ностальгия и трактовка распавшейся Австро-Венгрии как идеального места для успешного развития чешского народа, то в протекторатных условиях привычный для чехов австрославизм, бывший важным элементом чешской политики ещё с середины XIX в., эволюционировал в своеобразный германославизм. Это выражалось в том, что протекторатная пропаганда трактовала чехов как самый развитый славянский народ, который не только с цивилизационной, но и с расовой точки зрения является наиболее близким к германским народам Европы и который традиционно находится «под защитой» нацистского Третьего рейха (Rataj 1999, 88).
Любопытно, что данный пропагандистский тезис протекторатных идеологов вполне гармонировал с теориями некоторых судетонемецких историков и социологов, которые трактовали чехов как народ «преимущественно германского происхождения». Так, уроженец Северной Чехии, видный судетонемецкий социолог Карл Валентин Мюллер, занимавший с 1941 г. должность профессора Пражского немецкого университета, в своих научных трудах доказывал, что этногенез чехов в эпоху раннего Средневековья представлял собой симбиоз «германского и славянского биологического и культурного компонентов при решающей роли германского элемента» (Lozoviuk 2012, 30). Данные теории были призваны подготовить идеологическое и научное обоснование необходимости полной германизации большей части чешского населения, которая должна была начаться сразу после военной победы гитлеровской Германии. Помимо этого, в протекторате активно издавались и распространялись, в том числе и на украинском языке, «научные труды» немецких историков и этнографов из Германии, где пропагандировалась нацистская расовая теория и доказывалось, что «с расовой точки зрения никаких «славян» не существует вообще…» (Баєр 1944, 7).
Важным тезисом официальной протекторатной пропаганды было утверждение о существовании исторически длительного и взаимовыгодного «чешско-немецкого сотрудничества» и о возможности для чехов получить практическую пользу от германской агрессии; при этом, однако, всячески замалчивался тот совершенно очевидный для подавляющего большинства чехов факт, что окончательной целью нацистской Германии в «чешском вопросе» была полная ликвидация чешского народа путём ассимиляции, депортаций и физического истребления. Образованный по указу Гитлера Протекторат Богемия и Моравия должен был стать практическим орудием реализации данной цели.
В условиях протектората главной целью его политической элиты был поиск исторических аргументов, способных убедительно обосновать естественный характер и легитимность вассальной зависимости чешских земель от Германской империи. Целенаправленная и активная работа в этом направлении началась ещё в период существования Второй чехословацкой республики по прямому указанию премьер-министра Берана и президента Гахи. Весьма удобной для реализации данной цели оказалась именно святовацлавская традиция, в частности, то обстоятельство, что князь Вацлав после вторжения в чешские земли саксонских и баварских войск был вынужден подчиниться и признать ленную зависимость Чехии от германского короля из саксонской династии Генриха I Птицелова. В дальнейшем это стало государственно-правовой предпосылкой вхождения чешских земель в состав Священной римской империи германской нации, провозглашённой в 962 году. Актуализируя данный аспект святовацлавской традиции, католической публицист Б. Станек призывал чешское общество «идти путём святого Вацлава», ожидая при этом, что «современная Германия будет относится к нам с тем же тактом и благородством, с какими относился к Чехии и к нашему святому Вацлаву король Генрих I, предоставивший чешским землям все возможности политического, экономического и культурного развития» (Rataj 1999, 90).
После провозглашения протектората Богемия и Моравия, созданного 16 марта 1939 г. по указу Гитлера в качестве автономной единицы в составе Третьего рейха, интерпретация святовацлавской традиции была трансформирована таким образом, что мотивы подчинённости чешских земель Германии, естественности данного явления и связанных с этим выгод стали доминирующими. По сути, политика исторической памяти в протекторате стала весьма изобретательно обслуживать примечательный лозунг чешского главы протектората Э. Гахи: «Быть добрым чехом и благонадёжным подданным рейха!», который можно считать квинтэссенцией чешского протекторатного коллаборационизма.
Гаха и протекторатные идеологи небезуспешно стремились приспособить святовацлавскую традицию к текущим политическим потребностям, актуализировав существовавшую в Средние века государственно-правовую связь между Чехией и Священной римской империей германской нации таким образом, чтобы легитимизировать существование протектората Богемия и Моравия в составе нацистского Третьего рейха. В конкретном выражении это предполагало обязанность чехов как малого народа принять «защиту со стороны великого народа», прочно усвоить и практиковать «национал-социалистические ценности» с их расовой антиславянской теорией, а также добросовестно служить рейху, способствуя его победе в войне со странами антигитлеровской коалиции, и бороться с местным движением Сопротивления (Rataj 1999, 91).
Что же касается обязательств германского сюзерена в отношении своего чешского вассала, то они должны были выражаться в сохранении национально-культурной автономии протектората со стороны германского рейха. Впрочем, вожди нацистского рейха не воспринимали всерьёз все эти тщательно выстроенные протекторатно-коллаборационистские идеологические конструкции и потуги. В этом отношении принципиально важным является то обстоятельство, что протекторат Богемия и Моравия с его формально автономным статусом с самого начала рассматривался руководством нацистской Германии как временная мера, необходимая для осуществления и эффективного контроля над чешским населением в ходе войны; при этом сам протекторат с его развитой военной промышленностью и чешской квалифицированной рабочей силой был исключительно важным экономическим ресурсом для Третьего рейха (Шевченко 2022, 63).
После предполагаемой победы Германии в войне и успешной германизации чешского населения, которая уже начала постепенно осуществляться на территории протектората Богемия и Моравия, нацистские вожди планировали «разделение протектората с включением его частей в состав соседних административных единиц Третьего рейха» (Hořejš 2013, 17). Таким образом, о чехах, их автономном статусе и об их былой государственности в новой гитлеровской Европе не должно было остаться даже воспоминания.
Как обоснованно замечает чешский историк Я. Ратай, интерпретация святовацлавской традиции в протекторате вполне соответствовала «фальсификациям чешской истории в германском рейхе и среди судетонемецких учёных. Князь Вацлав был использован для обоснования легитимности и естественности включения чешских земель в состав Германской империи и придания активному коллаборационизму статуса нормального и даже желаемого явления, соответствующего всем нормам морали. Уже 19 марта 1939 года политический секретарь главы протектората Э. Гахи Й. Климент в газете «Народни политика» опубликовал статью «Возрождение Священной римской империи», в которой с вассальной гордостью декларировал, что чехи стали частью обновлённой германской империи и что они по примеру своих предков должны стремиться к тому, чтобы их считали лучшей частью империи, «золотым ожерельем германского рейха» (Rataj 1999, 91).
Протекторатные идеологи реанимировали святого Вацлава прежде всего как «первого осознанного глашатая и выразителя необходимости соглашения чехов с рейхом и одновременно как национального святого» (Rataj 1999, 91). Образ святого Вацлава был изображён на самой крупной протекторатной банкноте достоинством в 5.000 крон. Более того, с образом святого Вацлава был связан и самый масштабный в протекторате кинематографической проект, призванный запечатлеть святого Вацлава именно в таком идеологическом формате, который был необходим протекторатной пропаганде. Однако в силу различных организационных и технических причин сьемки масштабного художественного фильма «Святой Вацлав», призванного стать одним из самых мощных инструментов протекторатной кинопропаганды, так и не были завершены – к облегчению ряда чешских актёров и режиссёров, стремившихся избежать участия в этом сомнительном пропагандистском проекте.
Наиболее ярким и одновременно позорным для чехов эпизодом использования святовацлавской традиции в интересах Третьего рейха и протекторатной пропаганды стала торжественная церемония передачи ключей от чешских коронационных драгоценностей главой протектората Э. Гахой исполняющему обязанности рейхспротектора обергруппенфюреру СС Р. Гейдриху 19 ноября 1941 года в храме Святого Вита в Пражском Граде. Данная церемония символизировала полнейшее господство нацистского рейха над чешским народом и чешскими землями.
Ещё одним показательным примером подобного рода была устроенная 3 июля 1942 года у памятника святому Вацлаву на Вацлавской площади в центре Праги массовая проправительственная манифестация чехов, в ходе которой было осуждено покушение на и.о. рейхспротектора Гейдриха, совершённое группой направленных из Великобритании чехословацких десантников. В своём выступлении на этой массовой коллаборационистской манифестации глава протекторатного правительства Й. Крейчи от имени всех чехов осудил покушение на Гейдриха, заклеймил Э. Бенеша и возглавляемое им эмигрантское правительство как главных врагов чешского народа и заявил о верности всех чехов Великогерманской империи. Показательно, что это яркое проявление массового коллаборационизма, в котором приняли участие десятки тысяч чехов, имело место у памятника святому Вацлаву в центре чешской столицы – именно в том месте, где 28 октября 1918 г., т.е. всего двадцать четыре года назад, была торжественно провозглашена независимая Чехословакия.
Впрочем, Гитлер и прочие вожди Третьего рейха воспринимали столь тщательно выстроенную протекторатными идеологами коллаборационистскую идеологическую конструкцию как «смешной формализм» (Rataj 1999, 92). Для руководства нацистской Германии протекторатная автономия и чешская псевдогосударственность были лишь временным механизмом эффективного управления чешским населением во время войны до наступления завершающего этапа решения «чешского вопроса», в результате которого чехи как самобытный славянский народ должен был исчезнуть навсегда не только с политической, но и с этноязыковой карты тогдашней Европы.
Использование святовацлавской традиции в интересах Третьего рейха достигло своего апогея и одновременно логического завершения в интерпретации главного пропагандиста протектората Богемия и Моравия Э. Моравца. Так, в одном из своих выступлений Моравец заявил о том, что «верность святому Вацлаву означает верность рейху, к которому князь Вацлав питал самые тёплые чувства. Возглавляемое Моравцом протекторатное управление по воспитанию молодёжи использовало образ князя Вацлава как мистического и при этом немилосердного вождя, который вёл своих «арийцев-чехов» в бой против евреев, чехословацкого эмиграционного правительства в Лондоне, движения Сопротивления и стран антигитлеровской коалиции» (Rataj 1999, 93).
В этом же духе работали и протекторатные средства массовой информации. Так, для нейтрализации прославянских и просоветских настроений среди чешской общественности, усилившихся после нападения нацистской Германии на СССР 22 июня 1941 г., протекторатное радио начало с 15 июля 1941 г. цикл пропагандистских передач под названием «Чех не может быть большевиком». В одной из радиопрограмм в рамках данного цикла чешский протекторатный журналист А. Кршиж убеждал чехов в том, что «славянство и патриотизм являются лишь одним из жидо-большевистских обманов» (Pinard 2005, 196). Последним примером использования святовацлавской традиции в интересах Третьего рейха и протектората можно считать существование так называемой Святовацлавской добровольческой роты в марте – мае 1945 года в составе 77 чешских солдат, которые должны были вместе с германским вермахтом участвовать в боях с наступавшей Красной Армией.
После окончательного освобождения Чехословакии от нацистской оккупации в мае 1945 года вплоть до прихода к власти коммунистов в феврале 1948 года политика исторической памяти в этой стране в основном вернулась к той модели, которая существовала здесь в период Первой чехословацкой республики в 1918-1938 годах.
Литература
Баєр Г.Й. 1944. Доля поляків. Раса – народна вдача – племінна порода. Прага: Видавництво Ю. Тищенка.
Шевченко Кирилл. 2022. Славянский треугольник. Альянс Варшава-Москва и Пражская весна 1968 года. Минск: Колорград.
Beneš Edvard. 1995. Odsun Němců. Výbor z pamětí a projevů doplněný edičními přílohami. Praha.
Lozoviuk Petr. 2012. Etnicita a nacionalismus v diskurzu 20 století. Příspěvek intelektuálů z českých zemí ke studiu kolektivních identit. Brno: MUNI.
Hořejš M. 2013. Protektoratní Praha jako německé město. Praha: Mladá fronta.
Kuras B. 1999. Češi na vlásku. Příručka národního přežívání. Praha: Baronet.
Liška V. 2018. Éra hákového kříže. Protektorát. Praha: Nakladatelství XYZ.
Pinard P.R. 2005. „Aloiz Kříž a cyklus rozhlasových relací „Co víte o Židech a zednářích?“. Terezínské studie a dokumenty 2005. Editorka Jaroslava Milotová, 193-231. Praha: Institut Terezinské iniciativy.
Rataj Jan. 1999. „Politické proměny symboliky svatováclavské tradice a tradice 28. řijna v moderních československých dějinách“. Spory o dějiny II. Sborník kritických textů. Editor Miloslav Bednář, 84-97. Praha: Masarykův ústav AV ČR.
Vykoupil Libor. 2000. Slovník českých dějin. Brno: Julius Zirkus.
