Я не верю в модную, общепринятую теперь идею – настолько модную и общепринятую, что даже люди жанра Маши Слоним и Евгении Марковны Альбац с этим не особо спорят, – что в октябре 1993 года под залпы ельцинских танков проиграла русская демократия.
То есть формально все так и есть – да, демократия, да, проиграла, ВС РСФСР, избранный весной 1990 года, был единственным в полной мере демократическим парламентом со времен Учредительного собрания 1918 года и, собственно, до сих пор, но – это, увы, не так уж важно.
Дело в том, что демократия погибла бы в любом случае.
Ведь сменяемость власти, честные политические процедуры и ответственность чиновников перед депутатами – это не висящая в воздухе абстракция, это результат огромной социальной работы, за которой всегда обнаруживается крепкий, сытый, уверенный в себе обыватель, у которого все есть – адвокаты, недвижимость, сбережения, акции, участие в целой горе добровольных организаций от профсоюзов до масонских лож, словом, демократия – это коллективный хозяин.
А советский–постсоветский человек совсем не был хозяином. Он был нищим, растерянным, сбитым с толку и обманутым бесконечными Мавроди, Кашпировскими и Чубайсами обитателем комнатушек в панельке. Он не жил, а выживал. И, несомненно, он бы отдал свои права и свободы кому угодно, кто смог бы их убедительно, властно забрать, будь то Ельцин, Хасбулатов, Руцкой, Лужков или какой–нибудь генерал.
И само существование нашего короткого «демократического процесса» было связано только с тем, что примерно на пять лет – 1988–1993 – государство заболело, оно трещало и шаталось, и контролировать было некому. А потом система начала приходить в себя, только и всего.
Тем не менее, октябрь 1993 года исключительно важен в другом смысле.
Дело в том, что это было вовсе не только восстание в защиту демократии, но и – восстание против современности.
Той современности, которая на практике означала разрушение и недружественное поглощение России окраинным, используя сегодняшнее словцо, колониальным вариантом западного мира.
Именно поэтому на баррикадах Октября равно использовались красный и жёлто–черный флаг. Оба они понимались как символы самостоятельного великого прошлого – в противовес убогому и зависимому настоящему.
И вот это восстание против современности – оно в конце концов и победило.
Октябрь 1993 года победил.
Конечно, для этого потребовалось не только дождаться февраля 2014 и 2022 года, но и влить воды цинизма и карьеризма в вино романтического нонконформизма, свойственного тогдашним антиельцинским активистам, – и победа, как это часто у нас бывает, пришла не снизу, а сверху, в силу медленной трансформации той самой системы, которая в 1993 считала себя частью глобального мира, а потом что–то пошло не так.
Тем не менее, время перевернулось, и Ельцин с Гайдаром воют в аду.
Худшее, что можно сказать по этому поводу – объявить себя чистоплюем. Тогда, мол, было благородное, красивое поражение, а теперь некрасивая, казенная победа, ну ее. Я знаю таких людей: они много лет рассказывали, как они любят Эдуарда Лимонова или Егора Летова, а сейчас бегают по Лондонам, Тель–Авивам и Астанам, изображая невинность.
Не надо этого. Конечно, в 1993 году случилась чистая, высокая трагедия, а в нынешней России слишком много фарса и Щедрина, и это, чего уж там, зло.
Но только быть ренегатом – зло еще большее.
Я потолстел и поседел, пока ждал этого восстания против современности. Я, может быть, отчасти разочаровался в том, что оно вообще нужно, пока ждал его.
Но когда оно все же произошло, когда было решено ломать Украину (а она – и есть концентрированная современность) и рвать с напёрсточниками общечеловества – я встал в один ряд со всеми.
И даже если финал всего происходящего будет горьким – что ж, во всяком случае, мы стоим на своем месте, где и должны.
На том же самом, где погиб великий 1993 год.
2.
1.