О том, как к нам относились на Западе в конце восьмидесятых-девяностых, многие вспоминают с ностальгией: ах, как нас тогда любили! Жвачками и наклейками задаривали! Покупали по дешевке. Некоторые до сих пор с наслаждением и восторгом рассказывают про свои первые поездки в Европу или в США в то время, школьные обмены, например. Но вот вчера встретила в телеге друг за другом сразу два воспоминания, ярко демонстрирующих пренебрежение и высокомерие к нам европейцев и американцев в перестроечные времена. Первое – журналистки Ольги Андреевой. Вот оно:
«Мой приятель в юности в конце 80-х годов подрабатывал переводчиком с английского. Как-то сопровождал в Москве какого-то американского бизнесмена. Через неделю в день своего отъезда в штаты американец пригласил парня в свой номер и очень торжественно объявил, что очень доволен его работой и хочет сделать ему подарок. Дальше американец долго говорил о том, что все понимает, знает, насколько это дорогая вещь, но он благодарен и он решился на такой серьезный дар. Наконец этот американский чувак с пафосом преподнес приятелю ... Что бы вы думали? Бутылку из-под пепси колы. Пустую. Приятель был так ошарашен, что тут же встал, выброси л бутылку с мусор и молча вышел из номера».
А вот «ностальжи» политолога, публициста Чадаева:
«В 1999 году я поехал в Штаты по программе «Открытый мир» – была такая в своё время у Библиотеки Конгресса: отбирали разных «молодых и перспективных» и возили их показывать Америку, ну и попутно вербовать кадры, что называется, на вырост. Мне выпало изучать американскую систему местного самоуправления – катался по LA County, где нас возили по мэриям-судам-ментовкам-пожаркам и т.п. Ну и туристическая составляющая, понятно, тоже была – Голливуд там, Диснейленд и прочий сансет бич.
Где-то за неделю до окончания программы, когда уже стало ясно, что ничего интересного в оставшиеся дни больше не будет, я решил слетать к своим знакомым в Сан-Франциско – была одна певчая из церковного прихода, где я служил чтецом-алтарником, которая потом вышла замуж за человека из первой волны русской эмиграции и уехала туда жить. Договорился с местными (лось-анжелесскими) кураторами программы, взял билет на самолёт, оставил им координаты где меня искать и улетел. Прилетаю – звонок: «а вам визу аннулировали». Что так, спрашиваю. Ну, говорят, столичные (вашингтонские) руководители программы заподозрили, что Вы таким вот образом решили эмигрировать в Штаты и на всякий случай заблокировали вам эту возможность. Вот тут я им высказал всё, что думаю и про них, и про программу, и про их железобетонную уверенность, что переселиться к ним есть заветная мечта всякого русского идиота.
Это маленький эпизод, но я из него многое понял про них – и, главное, про то, за кого они нас держат. На это наложились богатые впечатления от непосредственно увиденного. Вот суд за домашнее насилие: сонные присяжные, маленький злой мужик в наручниках, адвокатша-негритянка-лесбиянка-борец-за-права-женщин с пафосной речью, укатали на полгода без каких-либо доказательств, кроме свидетельств соседей, что слышали крики. Вот «Ротари-клуб», где собираются и решают, кто будет следующим мэром их городка – ну, типа, решают на самом деле тут, а не на выборах. Вот муниципальная школа, где в фойе висят плакаты «No drugs, no gangs», а по коридорам слоняются стайки обдолбанных цветных, а что происходит на уроках, я вообще молчу. Вот бульвар звёзд в Голливуде, где бомжи вытряхивают урны на мостовую ради собираемых бутылок, попутно допивая из них ништяки. Вот киностудия, где на газоне долбят по клавиатурам пребывающие в наркотическом тумане сценаристы, придумывая сюжеты для снимаемых там шоу. Вот мексиканская гостиница «ля асьенда» со здоровенными тараканами, шарящимися по коридорам. Нищета, грязь, плохая еда – и виллы миллионеров на побережье.
Зря они мне это всё показали: главное, что я понял – «и эти люди пытаются учить нас жить?»
Решила не отставать от двух именитых коллег. Вспомню-ка и я одну из своих поездок в Германию по молодости.
Дело было в начале девяностых. Немецкий союз журналистов решил тогда научить уму-разуму журналистов наших. Из нескольких крупных российских городов на конкурсной основе для поездки на стажировку в немецкие СМИ отобрали молодых репортеров. От Казани, от газеты «Вечерняя Казань», поехала и я. Сначала нас привезли в Бонн, поселили в гостинице на задворках города, в промышленном районе, рядом с какими-то производственными предприятиями. Неделю мастер-классы нам давали почему-то не журналисты немецкие, а немецкие бизнесмены, причем самого низкого пошиба. Занятия проходили в холле гостиницы или на лужайке перед ней. Помню, с умным видом выступал перед нами, русскими журналистами, хозяин рыбного магазина и еще какие-то торговцы. Рассказывали, как нужно вести хозяйство. А спустя неделю такого «обучения» нас распределили по разным городам – для работы уже в немецких газетах. Мне выпало трудиться в Брауншвайге. Выдали билет из Бонна туда и адрес «отеля».
Приехала в Брауншвайг ночью, одна, кое-как (с транспортом в ночное время в Германии – голяк) добралась до «отеля» и прифигела. Это был барак на окраине в лесной полосе – какой-то полузаброшенный молодежный лагерь. По нему шлялись пьяные молодые люди. Долго во мраке барака искала хоть кого-то взрослого или трезвого – из обслуживающего персонала. Никого. В итоге подошла к относительно трезвой девушке: «Да селись в любой комнате, которая тебе приглянется! – сказала она, – Номера не закрываются!» И показала мне первую попавшуюся комнату. Действительно, без замка. С продавленной койкой и влажным постельным бельем.
За незапертой дверью сновали толпы пьяной молодой гопоты, которая ежеминутно заглядывала в мой номер, требуя присоединиться к их веселью. Я молодая была, пугливая, ночевать в этом веселом месте не решилась, вспомнила, что в Брауншвайге живут мои знакомые (еще по школьному обмену), номеров их телефонов у меня не было, но я знала их имена и фамилии. Долго искала по бараку телефонный аппарат, в надежде через других немецких знакомых найти номера знакомых брауншвайгцев. Но не было во всем лагере телефона, да и мой испуганный вид сильно привлекал немецкую гопоту. Бежала от неё на улицу. Пьяные парни - за мной. Понеслась в сторону освещенного шоссе. Там обнаружила телефонную будку с привязанным на цепь телефонным справочником. Быстро отыскала номер своих знакомых, которые тут же забрали меня на машине из этого молодежного борделя.
Пока длилась моя стажировка, жила у знакомых. Не представляю себе, что бы со мной было в этом «отеле», не окажись их в городе.
В газете «Брауншвайгер Цайтунг», куда меня определили на стажировку, мне выделили крохотный стол со старой печатной машинкой, дали стопку рекламных проспектов и обозначили задачу – надо было на основе этих проспектов писать уже не рекламные, а обозревательские заметки. На немецком. Работа для русской сложная, на гроши, которые еще в Бонне выделила мне принимающая сторона, купила толстенный немецко-русский словарь. Помимо этого, целью стажировки было создание большой статьи о «прекрасных впечатлениях русской журналистки в Германии». Редакция рассчитывала на очередную рекламу. А я до последнего рассчитывала на то, что моя работа будет оплачена: «В справедливом цивилизованном западном мире без реальной платы за реальную работу меня не оставят». Ага, размечталась.
Немецкие коллеги на прощанье радостно и гордо выдали мне 5 авторских экземпляров газеты с моей фотографией и моей огромной статьей о впечатлениях, а также подарок за мои двухнедельные труды – рекламный проспект о стройках в Брауншвайге. Вот такое было ценное обучение и бесценная работа в Цайтунге.
С тех пор я неплохо знаю о рыботорговле в Германии, о стройках в Брауншвайге начала девяностых и о бесплатной русской рабочей силе. И не только русской. Чтобы стать на Западе журналистом, нужно несколько лет работать бесплатно. Практически все немецкие молодые журналисты поначалу живут в кредит или сидят на шее у богатых родственников. А если ты не богат или не можешь взять кредит, журналистика тебе не светит.
Тогда, вернувшись со стажировки в Германии, помню, коллеги и знакомые спрашивали: «Ну как там было? Классно? Здорово? Отъелась?» Не смела рассказать им правду, потому что знала – никто не поверит ни в «отель» с пьяной гопотой, ни в последнюю марку на кофе. Ни в рекламный проспект в качестве ценного подарка. И все эти годы рассказывать всю правду о Германии не решалась, потому что любая правда о Германии в русской среде встречала злость, ненависть, даже обиду: «Что ты врёшь! Не может такого быть! Там – рай!» Да и сейчас, когда берусь рассказать, многие не верят. И сколько людей мне говорит о том, что мечтает свалить в этот рай…
