***
Не писал несколько дней. Некогда было: встречи, интервью, поездки, съёмки. Досадно, что план работы, набросанный мной в Москве, вроде бы утверждённый по телефону сербскими друзьями, и, кажется, с боем, но всё-таки одобренный «принимающей стороной» в первый косовский вечер, рушится, как карточный домик: почти по каждому пункту корректировки, далеко не равнозначные замены, порою просто откровенные отказы. Главная причина помех в нашей работе – специфика предвоенной обстановки в прифронтовой зоне. Потому и нельзя на «положай» к ополченцам, потому и «не можно» в расположение воинских частей, потому и «не положено» встречаться и разговаривать с офицерами полицейских подразделений, которых здесь очень много. Порою вовсе кажется, что в отношении к нам – русским, несмотря на то, что все славяне братья и т. д., какая-то дистанция, холодок недоверия и неприязни.
Совсем по-другому, тепло, доброжелательно, сердечно относились сербы к нам, русским добровольцам в не таком уж и далёком 1993 году. Что изменилось с тех пор? Откуда взялось столько чёрных кошек, что пробежало между нашими народами? Или я всё преувеличиваю и усложняю?
Кстати, отношение к русским добровольцам и отношение к российским журналистам, наверное, вообще нельзя сравнивать. Сербы прекрасно понимают, что «русские, приехавшие воевать за сербов» и «русские, приехавшие писать репортажи о сербах» – не «две большие разницы», а два разных измерения. Одно дело – добровольцы (действительно, русские, действительно, братья), другое дело – журналисты (чаще всего представители «известной», мягко сказать, неславянской национальности). Прекрасно осведомлены они и о нынешних особенностях российской политики, взглядах Ельцина и К°, позиции, характерной для большей части наших официальных, а, значит, проамериканских, русофобских и антиславянских отечественных СМИ. С какой стати, с учётом всего этого, ждать здесь от сербов сердечных лобзаний и готовности предоставить информацию, которая, по сути, относится к разряду военной тайны?
Логикой ума подобную ситуацию я понимаю, готов согласиться, принять, простить братьев-славян. А вот сердце такую действительность принимать наотрез отказывается.
Наверное, на всю жизнь запомню батюшку одного из косовских сёл. Узнав, что мы из России, он, мало того, что наотрез отказался от интервью, но и запретил нам общаться с прихожанами.
Причин своего совсем «небратского» поведения объяснить не удосужился, только бормотал что-то несвязное про Ельцина, который «пьёт много водки», про Москву, «где много евреев», про албанцев, «готовых убить всех сербов».
Очень хотелось растолковать священнику, что «Москва и Ельцин – это ещё не вся Россия», что евреев в Москве в процентном отношении почти столько же, сколько их соплеменников в Белграде, что большая часть населения этой России всё-таки солидарна с сербами. Хотелось рассказать и про русских добровольцев, в рядах которых совсем недавно воевал, помогая сербам сохранить свою Веру и свою Культуру. Не успел: батюшка решительно потребовал покинуть территорию храма.
Мой спутник Артём, так и не успевший на этот раз расчехлить свою аппаратуру, подобной сценой был попросту обескуражен:
– Он чего, не понимает, что мы с добром сюда прибыли, что мы информационную поддержку сейчас сербам оказываем?
– Не понимает, но это – временно, – на автомате отделался я обтекаемой фразой, про себя искренне удивившись, что на этот раз в разговоре не был упомянут ракетный комплекс С-300.
Кстати, Артём по несколько раз на день демонстрирует вопиющую дремучесть в вопросах балканской истории и абсолютную безучастность к нынешней ситуации в Сербии.
Последним даже бравирует, часто повторяя:
– Моё дело – карточек наделать… А что тут с братушками творится – мне фиолетово… Мне своих проблем – выше крыши…
Полемизировать с ним, заниматься славянским и русским национальным ликбезом не собираюсь. Артём – типичный продукт, пожалуй, самой подлой эпохи российской истории, соответственно, достойный кадр для порождённой этой эпохой прессы, якобы демократической, якобы либеральной. Соответственно, нет никакого желания посвящать напарника по командировке в особенности моего личного отношения к сербской теме, в деталях рассказывать ему о том, что я делал на Балканах шесть лет назад. Уверен, что воспринимать правильно подобную информацию он не способен. Пожалуй, мы просто приговорены смотреть на мир разными глазами, обречены по-разному воспринимать всё происходящее в этом мире.
***
Мои косовские впечатления подталкивают к некоторым выводам. Их нельзя назвать совершенно новыми. Больше того, кажется, что эти выводы всегда были частью моего мировоззрения, просто они были глубоко внутри, но именно здесь они «дозрели», обрели законченную, готовую для газетного тиражирования форму. Например, я теперь очень чётко понимаю, что каким бы высоким ни был уровень нынешней цивилизации, как бы широко не использовались в нашей жизни компьютеры и сотовые телефоны, люди по-прежнему не избавлены от жёсткой необходимости порою браться за оружие. Причины подобной необходимости известны столько, сколько существует человечество: чтобы спасти дом от разорения, могилы предков от поругания, себя и близких от смерти и рабства. А за всем этим маячит жуткая формула – основа цепных реакций всех конфликтов и войн: или ты – или тебя. И как было во все времена, во всякой войне находятся свои герои, обойдённые наградами, и предатели, укравшие чужие подвиги, мародёры и скромные труженики.
Пожалуй, именно к последней категории можно отнести Зорана Спасича, жителя косовского села Прилужье. Человек он сугубо гражданский, до недавнего прошлого работал слесарем на расположенной неподалёку электростанции. В начале девяностых отвоевал три года в Боснии, дрался с мусульманами за право сербов оставаться сербами. Кто посылал, мобилизовывал? Никто. Воевал добровольцем. Считал, что в Боснии без него не обойдутся. Как только запахло порохом в Косово, снова взялся за автомат. Албанцев врагами не считает. Воюет не с албанцами, а с террористами.
Обо всём этом мы разговаривали с Зораном на кухне его уютного, чем-то напоминающего украинскую хату, дома, пили густой крепкий кофе. Зоран только что приехал с позиции, с того самого «положая», на который нас так не хотят пускать сербы. Всего на несколько часов. Отогреться, а, главное, проведать мать – семидесятилетнюю Елицу. Ему бы прилечь, вытянуть ноги в сторону жарко натопленной печи, но он терпеливо слушал наши вопросы. Отвечал короткими, чёткими фразами. То ли по причине усталости, то ли следуя принципу военного времени «не болтать лишнего». Его рассказ я запомню надолго.
– На положае мы по сменам вахту несём. Ополченцы и полицейские. Позиция у нас не очень выгодная. У подножия горы. Гора Чечевица, слышали, наверное. Шептарам (Так сербы называют албанцев. – Б.З.) там нападать удобно. Они – наверху. Мы – внизу. От границы здесь немногим более сотни километров. Граница условная. Албанцы её совсем не охраняют. Любопытно, в последнее время к террористам караваны уже без людей приходят. Лошади специально натренированы. С той стороны их загружают. На этой – встречают. В поклаже – оружие, взрывчатка. Для того чтобы нас, сербов, убивать…
Обратил внимание, что последняя фраза была произнесена ровным, бесстрастным голосом, будто речь шла о чём-то обыденном и очень привычном.
***
Уже вернувшись в отель, вспоминал беседу с ополченцем Зораном Спасичем в деталях, размышлял по поводу услышанного, выводами делился с блокнотом.
Верно, существуют сложные, почти научные концепции объяснения конфликта в Косово. С цифрами и графиками, формулами и цитатами из важных государственных документов. Моему недавнему собеседнику вникать во всё это некогда, да и незачем. У него своя геополитика, своя правда.
Не из справок и книг, а от отца и деда знает он, что эта земля была испокон века сербской. Албанцы появились здесь вместе с турками уже после Косовской битвы. По сути, турки использовали их как инструмент для исламизации и колонизации края. Тем не менее зла на албанцев здесь никто не держал.
Смешанные браки, сёла, где не одно поколение душа в душу жили сербы и албанцы – лучшее тому подтверждение. Особенно вольготно жили албанцы при коммунистах. Жили – не тужили. Получали высшее и всякое прочее образование, делали карьеры на государственной службе, отстраивали многоэтажные особняки. Не забывали за этими заботами и о таком важном деле, как продолжение собственного рода.
Рождаемость в албанских семьях всегда была сверхвысокой.
До недавнего прошлого согласно специальному положению крестным отцом каждого десятого ребёнка в семье считался лично Иосип Броз Тито.
Со временем в Косово сложилась более чем странная ситуация. На исконно сербской земле, там, где некогда появились первые сербские княжества, сербы стали чем-то вроде национального меньшинства. Даже в самой Приштине – столице автономного края – доля сербов в населении составляет ныне около десяти процентов. Разумеется, некоторым албанцам, во что бы то ни стало, захотелось независимости. Статус автономного края эту независимость, по сути, и обеспечивает – не случайно Косово уже давно называют государством в государстве. Однако автономия в рамках югославского государства албанских националистов уже не устраивает. Одна их часть стала бороться за независимость политическими методами, другая взялась за оружие, встала на путь террора, организовалась в Освободительную армию Косово.
Мне показалось, что наш собеседник ополченец Зоран Спасич, хотя и воюет не первый год, от войны вовсе не устал.
Устал от политики, от интриг, шумихи вокруг «косовской темы», возни вокруг земли, на которой его предки жили ещё много веков назад. Наверное, поэтому долго обсуждать в деталях злополучную албанско-сербскую тему у него не было никакого желания. Куда охотней говорил он о бытовых сторонах своего нынешнего фронтового житья. Ругал ночной холод, раскисшие от распутицы дороги, едкую красноватую грязь, пятна которой так прочно въедаются в обувь и одежду. Оказывается, экипировка воюющих сторон – особая тема.
До единой формы одежды ополченцам далеко. Комбинезоны и брюки со складов ЮНА дополняются сугубо гражданскими свитерами и куртками. Ещё сложнее с обувью. На ногах у Зорана и многих его товарищей самые обычные резиновые сапоги – далеко не лучшая обувь для ночных караулов и многочасовых рейдов по заснеженным горным склонам.
– Шептары экипированы лучше. Обмундирование у них немецкое. Ботинки – американские, – вовсе без зависти констатировал наш недавний сербский собеседник. И сделал неожиданный вывод:
– Так что на трофеи надеемся…
***
Целые сербские сёла на территории, прилегающей к албанской границе, брошены. Их жители разделили участь многих тысяч беженцев. Достаточно просто проехать по улицам этих сёл, чтобы понять: люди покидали насиженные места в самом спешном порядке: брошен приготовленный к весенним работам садовый и полевой инвентарь, на верёвках полощется так и не снятое бельё, в некоторых садах бродят невесть как добывающие теперь пропитание куры.
По всем приметам, сербы отсюда не уезжали, не эвакуировались, они… бежали. Бежали, бросая нажитое добро, обжитые дома, возделанные участки. Так поступают люди только в одной ситуации: когда им угрожает смертельная опасность. Какая судьба уготована этой многострадальной земле в недалёком будущем?
***
Мужественное спокойствие нашего недавнего собеседника ополченца Зорана Спасича – пожалуй, во многом типичное для нынешних косовских сербов настроение. А ещё: многие, очень многие из них, независимо от возраста, образования, профессии имеют трагическое мужество признавать: участь сербов, коренных жителей этой земли, уже решена. Запредельно мрачная перспектива: кто не будет банально уничтожен, кто не будет изгнан, кого не продадут в публичные дома Европы и Азии, тот послужит… расходным биологическим материалом, их просто продадут «на органы». Этот вид сверхсовременного бизнеса давно процветает в этих краях.
Публикации с конкретными примерами, фактами, судьбами периодически появляются в мировой прессе. Увы, «прогрессивная международная общественность» по этому поводу отмалчивается. Вот они – двойные стандарты, вот они – планы Мирового правительства в действии.
Впрочем, по большому счёту, за всей этой информацией и вытекающими из неё выводами в Косово можно было и не ехать: патриотическая пресса регулярно об этом писала, немало фактов по этой теме можно найти в интернете. Однако, именно здесь, на древней, исконно сербской земле понимаешь, что похожая участь готовится Мировым правительством для твоего Отечества – для России. Просто здесь, в Косово, масштабный российский сценарий отрабатывается в миниатюре.
Ещё раз вспомним, как развивалась ситуация в этой части некогда могущественной державы южных славян. Албанцы здесь жили давно, но их доля к коренному сербскому населению была ничтожна. Косовские албанцы жили, уважая сербскую культуру и православную веру, соблюдая государственные законы Югославии. Косово не без основания называли идеальной моделью социалистического национального общежития, национальным югославским заповедником. Потом национальные пропорции в косовском населении начинают резко меняться. Прежде всего, благодаря естественным демографическим процессам. Несколько десятилетий назад рождаемость в сербских семьях начала падать, в то время как в албанских – стремительно расти. Запомнилось образное горестное откровение монаха одного из косовских монастырей: «Когда сербская женщина делала четыре аборта, албанка рожала четверых детей…»
Далее к местным албанцам начинают всеми правдами и неправдами присоединяться выходцы из соседней Албании.
Доля албанцев в населении Косова ещё более возрастает. Начинается «албанизация» местных властных и административных структур, то там, то здесь раздуваются конфликты на бытовой, культурной, религиозной почве.
Разумеется, все эти тенденции фиксируются аналитиками Мирового правительства. Да что там фиксируются!
Упомянутые процессы умело «разогреваются» и откровенно провоцируются. Ради единственной цели – ослабления и уничтожения уникального государственного образования – державы южных славян Социалистической Федеративной Республики Югославии.
В начале девяностых Федеративная Югославия прекратила своё существование. Вместо неё теперь несколько послушных Мировому порядку якобы независимых государств и Союзное государство Югославия, куда вошли Сербия, Черногория и автономный край Косово. Потенциал «новой» Югославии во много раз уступает возможностям «прошлой» Югославии, однако Мировому правительству неймётся по-прежнему. Объединённое государство южных славян, возглавляемое православными, дружественно относящимися к России народами, у него по-прежнему вызывает не просто беспокойство, а лютую ненависть. Потому и делается всё возможное, чтобы рассорить проживающих здесь людей, добиться очередного распада и без того невеликого славянского государства на совсем незначительные составляющие.
Понятно, что «албанская карта» как нельзя лучше подходит для достижения этих целей.
Что-то очень похожее мы видели совсем недавно в Приднестровье, что-то аналогичное зреет на Кавказе и в прочих южных российских регионах. Те же зигзаги демографических процессов, те же самые межрелигиозные трения, те же самые тревожные тенденции и совокупность факторов, что превращает коренной народ в национальное и религиозное униженное меньшинство с урезанными правами. Неужели и там полыхнёт? Неужели и там завертится утверждённый Мировым правительством сценарий? Сценарий, очень схожий с югославским. Сценарий, главной целью имеющий окончательное уничтожение моего Отечества? Стоит ли напоминать, какая судьба в подобных случаях будет уготована русским?
***
Худо-бедно, а главная цель командировки всё-таки выполнена. Материал о жизни, по всем приметам, прифронтового и предвоенного Косово собран. Материал, без преувеличения, эксклюзивный: в репортажах будет только то, что мы сами видели. Отснято и несколько плёнок. Отдаю должное, мой спутник – фотомастер высокого класса. Отсутствие активной гражданской и патриотической позиции вовсе не помешало ему достичь высокого профессионального уровня в своём ремесле. Уверен, его снимки украсят полосы газеты, которая сюда нас отправила.
Верно, в собранном и отснятом материале слабовато присутствует чисто военная составляющая. Видит Бог, нет в этом нашей вины: нас и близко не подпускали к объектам военного и оборонного характера, при всякой попытке встретиться с людьми в погонах мы слышали трижды категорическое «нет». Очень похоже, что по-другому и быть не могло, потому что сейчас в Косово пахнет порохом. Я даже не счёл нужным брать в кавычки это образное литературное выражение. Не сегодня – завтра могут начаться масштабные выступления албанских сепаратистов против югославской армии и полиции. Параллельно начнутся этнические чистки «по всему фронту», сербов просто начнут выдавливать с их исконных земель. Ещё вероятней вторжение объединённых сил коалиции НАТО. Очень может быть, что сепаратисты и натовцы скоординируют и ударят по югославским силам одновременно. Какой бы сценарий не грянул, в любом случае и вся Югославия, и её обнажённый нерв – Косово – на пороге грандиозных событий. И события эти непременно будут отмечены кровью, болью и бедами братского сербского народа.
Очень хотелось бы ошибаться в этом зловещем прогнозе, но часовой механизм в мине, заведённой под остатки державы южных славян, уже тикает. Мировое правительство не терпит независимых и несговорчивых. Тем более, если они – православные и симпатизируют России. Помоги сербам, Господи!
***
Завтра – домой! Перелистываю свой косовский блокнот, прикидываю содержание и очерёдность будущих репортажей, пытаюсь представить сюжеты снимков, которые составят для них иллюстративный ряд.
Не уверен, что все выводы и акценты моих репортажей «впишутся» в либеральную концепцию «Независимой газеты». Надеюсь на профессиональное чутьё её главного редактора Виталия Третьякова. Этим качеством он наделён в полной мере, это качество часто оказывается сильнее всех его демократических комплексов и заморочек. Потому и газета, которой он руководит, по-настоящему интересна и содержательна, потому и люди очень разных политических ориентаций находят там для себя достойное «чтиво». Кстати, если бы не упомянутое «профчутьё» Третьякова, эта командировка вряд ли бы вообще состоялась.
Впрочем, пока все эти рассуждения из категории «дележа шкуры неубитого медведя»: и репортажи эти не написаны, и плёнки не проявлены, да и до Москвы, где находится наша редакция, надо ещё добраться. Только завтра вечером мы окажемся в Белграде, там нас встретят мои сербские друзья. Согласно договорённости, нам обещан ночлег, которому будет предшествовать что-то вроде скромного застолья-банкета на вечную тему русско-сербской дружбы. Потом рано утром в аэропорт, оттуда в Москву. Короче, послезавтра я буду дома.
Из окна отеля видна добрая половина Приштины. Типичный сербский пейзаж для этого времени года: бордовые че репичные крыши, блёклые квадраты садов, голые деревья, какие-то серые постройки и заборы. Вроде бы и весна, но сейчас без солнца и зелени всё как-то тускло, почти недобро. Что-то очень похожее я видел вокруг ровно шесть лет назад. Впрочем, это было давно, это уже совсем другое измерение.
***
То самое «послезавтра», на которое я планировал оказаться дома, я провожу… совсем в другой обстановке: в сквере в центре Белграда – столицы союзного государства Югославии, на… лавочке. А Белград… бомбят самолёты НАТО.
Собственно, самолётов, что характерно для сверхзвуковой авиации, и не видно. Слышен вой сирены воздушной тревоги, слышен рёв самолётного двигателя, потом грохот взрыва.
Этот звук совсем не похож на взрывы снарядов и разрывы мин, которыми пытались засыпать нас мусульмане 12 апреля 1993 года на высоте Заглавок в окрестностях сербского города Вышеграда. Наверное, это более современный звук: очень резкий, очень сухой треск. Будто кто-то, наделённый невиданной силой, яростно разрывает многократно сложенный брезент. Звук всегда на несколько долей секунды отстаёт от «картинки». Сначала столб очень чёрного дыма, потом взрыв. Вот такая тут нынче обстановка.
Впрочем, обо всём по порядку.
Из Приштины выехали вчера по расписанию, наверное, и в Белград прибыли по графику, только на часы я тогда уже не смотрел. В это время автобус гудел как растревоженный улей: накануне радио, что работало рядом с водительским местом, сообщило что-то очень важное. Сербского языка в тонкостях я не знаю, но, судя по тому, как запричитали и заголосили бывшие в автобусе женщины, было ясно: война.
Оставалось уточнить: какая война – Мировая, а значит, безусловно, ядерная? Или масштабом поскромнее, но всё равно серьёзная, всё равно кровопролитная, всё равно с эпицентром здесь, в Сербии. Уточнения ждать себя не заставили. Из последующих комментариев по тому же радио, из пояснений пассажиров, некоторые из которых могли изъясняться на русском, стало ясно, что НАТО или уже начало, или вот-вот начнёт бомбардировку Белграда и других городов Сербии.
По всем признакам выходит, что начиналась наша командировка в государстве прифронтовом, предвоенном, а заканчивается в государстве воюющем, точнее стране, ставшей объектом полномасштабной агрессии.
***
Ещё важные детали последних суток: на автовокзале в Белграде… нас никто не встретил. Два телефонных номера моих югославских друзей не отвечали.
– Ничего, прорвёмся, – пытался ободрить я своего вмиг притихшего спутника.
Наверное, голос мой звучал не очень уверенно, да и вся окружающая обстановка даже не намекала ни на какие светлые перспективы, потому и угрюмое молчание Артёма сменилось злобным бормотанием. В монотонном монологе в разной очерёдности то и дело повторялось: «Чего я с тобой поехал…», «Авантюра…», «Как теперь домой попадём…», «На фига я подписался…» Были, понятно, в сетованиях моего напарника по командировке и совсем другие, мало годные для цитирования слова. Слушать это было муторно, оставалось только в соответствии с ситуацией по-мужски порекомендовать:
– Заткнись…
Ну, и дополнить это пожелание, опять же в соответствии с ситуацией, теми же самыми, мало годными для цитирования словами…
***
В свою первую военную ночь Белград совершенно не собирался спать. Люди заполняли кафе, во многих из которых работали телевизоры, стояли небольшими группами, что-то обсуждали, но чаще напряжённо молчали. Такое молчание после совсем недавних, услышанных в автобусе причитаний и завываний было более чем говорящим.
Я был уверен, эти люди не испытывают даже подобия паники, смятения, страха, но мне показалось, в их настроении не было и ничего похожего на мужественную готовность к сопротивлению и борьбе. Больше какой-то растерянности, усталой безучастности, может быть, даже обречённости. Прокручивал в памяти кадры командировки на фронты воюющей Югославии осенью 1992-го. Тогда на основании многих встреч с представителями самых различных слоёв (от священников до генералов, от крестьян до министров и т. д.) населения мне казалось, что люди этой страны – это что-то единое, очень решительное, очень могучее. Весной 1993-го, когда воевал добровольцем под Вышеградом и изучал «сербский социум», что называется, «изнутри», я ещё более укрепился в этом выводе. Я даже пытался тогда сравнивать состояние духа сербов, уровень их пассионарности (не обойтись тут без модного словечка) с настроениями своих соотечественников и со стыдом одному себе признавался, что такое сравнение «не в нашу пользу»: братья-славяне куда более мужественно и решительно противостоят Мировому Злу, чем мы – русские. А тут… растерянность и безучастность. Неужели война, распад державы южных славян и прочие беды так безжалостно изменили характер наших братьев?
Впрочем, стоит ли спешить с выводами? Разве один вечер, пусть даже вечер первого дня большой войны, даёт основания для подобного приговора?
***
Получилось, что в первую военную белградскую ночь ночлега в общечеловеческом смысле этого слова у нас вовсе не было. Часа три мы слонялись по центру: присматривались, прислушивались, словом, постигали суть атмосферы приговорённого города. Потом вспомнили, что где-то здесь должно быть здание посольства государства, гражданами которого мы являемся. Здание нашли. Здесь надеялись получить какую-то поддержку, хотя бы разжиться ночлегом, услышать дельный совет. Наивные! Даже на порог посольского здания нас не пустили. По переговорному устройству какой-то клерк, не дослушав моего, и без того сжатого, сообщения о ситуации, в которой оказались два журналиста «Независимой газеты», отрезал жестяным голосом:
– Ничем помочь не можем…
И отключил, гад, домофон.
Ни «извините», ни, тем более, каких-то советов и рекомендаций. После этого никому не советую рассказывать мне, что всех дипломатов в нашей стране учат хорошим манерам, а посольства РФ за рубежом являются местом, где соотечественникам всегда готовы помочь.
По-детски захотелось помечтать, как было бы хорошо набить морду этому «птенцу гнезда Козырева», только обстановка к мечтаниям располагала менее всего. Куда важней было определиться, как скоротать остаток ночи и как добраться рано утром до офиса, чтобы зарегистрироваться на московский авиарейс. Последняя проблема решилась просто: оказалось, что офис располагался в центре Белграда, до него быстро дошли пешком, а остаток ночи коротали… на лавочке в расположенном поблизости скверике.
Здесь на долю секунды посетила моё сознание трижды дерзкая, но вполне профессиональная мысль: а не остаться ли с учётом важности всего вокруг происходящего ещё на несколько дней в югославской столице? Как-никак события здесь разворачиваются, без преувеличения, мирового масштаба. Вот бы насобирать для газеты эксклюзивного, что называется, из первых рук, материала, наделать снимков, взять актуальные интервью и т. д. Начало реализации такого плана виделось простым: утром переоформить наши билеты на более позднюю дату. Мой напарник бесцеремонно вернул меня с небес на землю. Заодно и напомнил о насущном:
– А чего мы здесь жрать будем? А кто нам отель оплатит? А как мы по городу передвигаться будем? Здесь же война: аккредитация нужна, пропуска специальные, разрешения на съёмку… Кто всё это организует?
Увы, в тот момент ни на один из этих вопросов я не был готов ответить. Жёсткая правда жизни уверенно теснила романтику профессии. Нисколько не удивился, когда Артём безапелляционно подытожил:
– Ты как хочешь, а я – домой, с меня уже хватит…
Чего «хватит», уточнять я не стал. Попытался представить своего нынешнего спутника в ситуации шестилетней давности: на «положае» на высоте Заглавок в окрестностях сербского города Вышеграда. Не хватило воображения. Подумал про себя, насколько точно и универсально простенькое, прихваченное ещё из дворового и пионерлагерного детства тест-лекало: «Ты пойдёшь с ним в разведку?»
Ну и мелькнуло глубоко внутри мудрое, хотя и трусоватое: «А, может быть, всё к лучшему…»
***
Конечно, в конце марта в Белграде куда теплее, чем в Москве. Но не настолько, чтобы ночевать под открытым небом без спальников и одеял. К утру продрогли, к месту регистрации не шли, а бежали судорожной трусцой. Предвкушали, как очень скоро окажемся в самолёте, поедим чего-то горячего, возможно, разживёмся спиртным, как здóрово будет просто вытянуть в тепле ноги, поглядывая в иллюминатор, осознавать, что ты летишь домой. Если б так…- Молодой серб (я «на автомате» отметил – «призывного возраста»), едва взглянув на наши протянутые билеты, замотал головой:
– Не можно…
И вдруг затараторил на вполне сносном русском:
– Ночью… Аэропорт… Самолёты… НАТО… Всё… Бомбы, ракеты … Ничего нет…
Для пущей убедительности скрестил на груди руки.
Мне показалось, что в его голосе звучало что-то похожее на радость. Показалось только на тысячную долю секунды, потому как сам себя одёрнул и даже пристыдил: ну какая тут радость может быть у человека, когда ни за что ни про что начинают бомбить столицу его родины.
Оказалось, зря одёргивал, потому что серб, уже откровенно улыбаясь, почти торжествующе пояснил:
– Вот, если бы вы нам передали ракеты С-300, всё хорошо было… НАТО не было бы… Бомб не было… Рейс Белград – Москва был… А сейчас аэропорт – вообще нет… Бомбы…
И опять сделал руками жест, будто показывая, что натовские ракеты и бомбы просто сравняли аэропорт с землёй.
Чисто по инерции я огрызнулся:
– Где мы тебе возьмём С-300?
Для пущей убедительности похлопал по тощей дорожной сумке и добавил несколько сербских (вот оно, эхо лингвистического обмена с братьями-славянами на передовой в окрестностях города Вышеграда) ядрёных ругательств.
На серба это не произвело никакого впечатления. Он уже откровенно лучезарно улыбнулся, решительно отодвинул от себя наши авиабилеты и углубился в какую-то бумагу.
Было понятно, что за этой стойкой российско-сербский диалог никакого развития не получит.
В угрюмом молчании добрели мы до той же лавочки в сквере, что приютила нас минувшей ночью. Присели. Задумались. Похоже, обоих волновал один и тот же простенький, но запредельно актуальный в теперешней ситуации вопрос: «Что делать?»
Увы, коллективного конструктивного мозгового штурма по этому поводу не получилось. Артём включил уже знакомую пластинку:
– Чего я с тобой поехал… Упёрлась она мне, эта Югославия… В Москву хочу… Меня дома ждут…
Показалось, что уже известные слова звучали сейчас агрессивно, почти угрожающе.
***
Когда-то, очень давно, прочитал я в детской книжке правильный афоризм про то, что не бывает безвыходных положений, а бывают только отчаявшиеся люди. Пришло время в очередной раз вспомнить эту истину, попытаться примерить её к нынешней обстановке. Вспомнил, примерил и… с ужасом обнаружил, что мудрое изречение на этот раз не работает: никаких просветов в этой ситуации не обнаруживалось.
Даже если на восстановление разрушенных натовскими бомбардировками взлётных полос будет брошена вся возможная техника и все специалисты, всё равно до возвращения аэродрома в рабочее состояние пройдёт больше недели.
Всё это время нам необходимо где-то жить, что-то есть. Вот с этим-то и сложнее всего. Денег у нас просто нет. Главный редактор (ещё тот экономист, а, если называть вещи своими именами, скряга) согласился отпустить нас в Югославию только с условием, что газета оплачивает лишь авиабилеты.
Я сам, по сути, предложил ему этот вариант, тем более что других вариантов у меня просто не было, иначе командировка в Югославию просто не состоялась бы, а попасть туда, по крайней мере, мне лично, очень хотелось.
Верно, наше проживание и питание в командировке брала на себя «принимающая сторона». «Принимающая сторона» звучит солидно, с каким-то международно-дипломатическим акцентом. Однако на самом деле это несколько сербов-патриотов, с которыми я познакомился ещё в 1993 году, когда воевал здесь. Они с радостью согласились помочь нам в этой командировке. Многое сделали. Спасибо им за это. Конечно, их возможности ограничены. К тому же я не знаю, что случилось с ними, когда Белград начали бомбить. Стоит ли удивляться, что сейчас их телефоны не отвечают.
На всякий случай мы ещё раз дошли до уже знакомого адреса, по которому располагалось посольство России.
Ткнулись, опять же, в уже знакомую дверь. Теперь эту дверь мы видели уже при дневном свете. Кажется, от этого она выглядела ещё многозначительней.
Я снова нажал кнопку переговорного устройства, снова произнёс, похоже, стандартный набор слов, которые нужно говорить в нашей ситуации. Услышал то же, что было услышано вчера:
– Ничем помочь вам не можем…
Возможно, из недр посольства нашей Родины нам отвечал автоответчик, вполне вероятно, тот же самый работник, что дежурил вчера (которому мне так хотелось набить морду). Впрочем, в этот момент я был уверен, что все чиновники, представляющие моё многострадальное Отечество за рубежом, говорят одинаковым голосом и обязаны, согласно инструкции, повторять, копируя автоответчик, одно и то же в ситуации, когда соотечественники обращаются к ним за помощью. Потому как внутри у них вместо сердца и, тем более, души, всякие железочки, проволочки, в лучшем случае, электронные платы. Другим в ведомство Андрея Козырева, похоже, просто путь заказан.
Слабеньким пунктиром в закоулках сознания мелькнул и другой, почти реабилитирующий российских дипломатов, образ, навеянный просмотренными фильмами и прочитанными книгами: будто царит в нашем посольстве сейчас аврал с привкусом грядущей мировой войны, и все сотрудники в спешном порядке жгут, рвут, а, может быть, и… едят секретные документы. Разумеется, в такой ситуации не до соотечественников!
***
Хорошо, что в моём восприятии действительности ещё осталось место для проблесков юмора. Только света от этого в действительности не прибавлялось. Что мы имеем в сухом остатке: аэродром разбомблен, в посольстве Родины, если называть вещи своими именами, нас послали в известном направлении, телефоны сербских друзей по-прежнему молчат.
Что делать? Пытаюсь ответить на этот вопрос даже в письменном виде, примостив блокнот на коленях на уже знакомой лавочке в сквере.
Вместо конкретных слов, призванных составить что-то вроде инструкции к действию или рецепта выживания, шариковая ручка рисует человечков, какие-то квадратики и треугольники, которые при определённой фантазии можно представить частью фантастического орнамента.
Можно представить… можно и не представить. Ещё эти квадратики и треугольники здóрово смахивают на рисунки душевнобольного.
Может быть, я, действительно, того …начинаю сходить с ума. А вот на это у меня никакого права нет. Мало того, что самому мне надо непременно вернуться в Москву, я ещё лично отвечаю за то, чтобы туда обязательно попал мой спутник, уже не на шутку начинающий раздражать меня своим агрессивным нытьём, фотокор Артём. По-человечески это на моей совести, ведь именно я подбил его на эту командировку.
Похоже, он чутко сканирует все мои внутренние угрызения и в очередной раз заводит до тошноты знакомую пластинку:
– И чего я с тобой поехал… На фига мне всё это упёрлось… Мои дома в Москве с ума теперь сходят… Знал бы…
Наверное, по многократности и монотонности всех этих аргументов мой спутник может успешно конкурировать с братьями-сербами с их поминанием по любому поводу (а чаще без всякого повода) пресловутой темы всесильного С-300. Что же касается всуе обронённого «знал бы…», то впору вспомнить очередную банальность про то, что жизнь человеческая, равно как и история человечества, сослагательного наклонения не терпит. Растолковывать эти банальности своему спутнику я не стал, а вот до ближайшего телефонного пункта довёл, и переговоры с Москвой заказал. Эти переговоры я был готов оплатить Артёму с единственным условием – чтобы он успокоил своих домашних, не описывал в мрачных тонах обстановку, точнее вместил ситуацию в сухой, но совершенно мужской рапорт: всё в порядке, работаем, скоро вернёмся. На мгновение задумавшись, он отказался. Я не стал уточнять причин. Наверное, в каждой семье на протяжении многих поколений складывается свой очень специфический микроклимат, который постороннему понять и принять очень непросто.
Москва на удивление очень быстро ответила Белграду.
Тот самый сухой рапорт, который я безуспешно пытался рекомендовать Артёму, пришлось озвучивать собственной жене. Уложился в куцые, определённые заплаченными деньгами минуты.
Кстати, о деньгах. Командировочных в редакции мы не получали (уже отмечалось, что иначе и командировка наша не состоялась бы). «Принимающая сторона» в лице моих друзей-сербов карманных и прочих расходов нам не выдавала (тут никаких претензий, спасибо, что оплатили проживание, помогли с организацией сбора материала и т. д.). Артём счёл возможным отправиться в этот вояж, не имея ни доллара, ни марки в кармане. У меня было 350 долларов собственных, что называется, на крайний случай, денег. Полтинник «американских» денег я поменял на динары ещё по прилёте в ныне уже не существующем аэропорту. Что-то ушло на пиво, кофе и прочие пустяки в Приштине, что-то потратили на хлеб и молоко, которыми позавтракали утром на уже известной лавочке, на последние динары были заказаны эти переговоры. Оставшимся трём стодолларовым бумажкам следовало присвоить звание трижды неприкосновенного запаса, а ещё лучше просто забыть о них: никто не мог сказать, что нас ждёт. Собственно, о них я пока Артёму ничего и не сказал. Была ещё, буквально соскобленная по карманам, металлическая мелочь. На неё я купил две буханки не совсем чёрного, но уж точно не белого местного хлеба.
– Это – ЭнЗэ, – торжественно и угрожающе объяснил я как-то сникшему Артёму. Странно, но никаких комментариев на этот раз от него я не услышал. Возможно, «заело» пластинку с опостылевшим «и чего я с тобой поехал…». Возможно, мой единственный собеседник копил силы и для более мощного выхлопа своего агрессивного нытья.
***
Пока приобретали нехитрую снедь к завтраку, пока покупали хлеб, которому была уготована отдающая чем-то недобрым участь «НЗ» (Неприкосновенный запас. – Прим. ред.), обратили внимание, как прибавилось народа в белградских магазинах. Прибавилось настолько, что появились очереди.
Сперва покупались упаковки питьевой воды, батарейки, консервы. Про себя подумал: вот он, символ времени, ведь буквально несколько десятков лет назад в подобных ситуациях повышенным спросом пользовались спички, соль, мыло.
Всматривался в лица, пытался поймать обрывки разговоров, старался уловить настроение людей, с которыми встречался в магазинах, на улицах, в скверах. Ничего похожего на панику и отчаяние! Правда, не обнаруживалось там и пафосного героизма. Скорее, сдержанное терпеливое мужество.
Как тут не вспомнить многовековое турецкое ярмо, жестокие войны, кровопролитные распри и прочие составляющие трагической сербской истории. Как всё аукается, переплетается, дополняется, а то и просто банально повторяется!
Видели несколько митингов, пикетов, демонстраций. Антиамериканские, антинатовские плакаты, призывы, лозунги.
Правда, очень массовыми, что называется всенародными, эти мероприятия не назовёшь. Участники – в основном, люди более чем зрелого возраста, молодёжи откровенно мало. Впрочем, всё это не социологические «замеры», а частные, очень личные впечатления. Наверное, это тот самый случай, когда во многом очень хотелось бы ошибаться.
(продолжение следует)
