Материал опубликован в январском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

Святитель Московский и всея России чудотворец Алексий — один из главных столпов русского государства, созданного объединением вокруг Москвы враждовавших прежде княжеств. Архипастырь, воспитавший святого благоверного князя Дмитрия Донского, благословивший на великий подвиг преподобного Сергия Радонежского, неутомимо и последовательно скреплял единство нашей Церкви, примирял правителей русских земель, усмирял гнев ордынских ханов. Его похожая на приключенческий роман жизнь стала житием христианского праведника.

В XIV столетии наша страна находилась в крайне бедственном положении. Батыевым нашествием катастрофы и несчастья русских людей не закончились, около 1300 года Киевское княжество было опустошено вторично. Когда древняя столица Руси почти обезлюдела, ее при бездействии Орды легко захватил литовский князь-язычник Гедимин. Народ массово побежал на север. Сюда, во Владимир-на-Клязьме, спасаясь от беспорядка, переехали и митрополиты, продолжая по-прежнему именоваться Киевскими и всея Руси. Митрополичья кафедра переместилась в пока еще небольшой, но быстро набиравший политическую и духовную силу «град Москов».

Таким образом, «точка сборки» была провиденциально определена, хотя закреплять за городом его центральное положение предстояло еще больше столетия — в противоборстве с Великим княжеством Литовским, Тверью, Господином Великим Новгородом и другими политическими игроками, балансируя между Сараем и Константинополем, обуздывая честолюбие и непомерные аппетиты князей, блюдя чистоту веры.

Все эти тяготы и заботы выпали на долю боярского отпрыска, в миру Елевферия Бяконта, родившегося в будущей русской столице в самом начале XIV столетия. Наследник знатной, происходившей из Чернигова фамилии еще в отрочестве узнал о своем высоком призвании. Однажды он, двенадцатилетний, расставлял за городом силки на птиц, а когда сморенный полуденным жаром уснул, услышал голос: «Не трудись напрасно, Алексий, будешь ты ловцом людей». Осмысление зова Небес привело его к истовой молитве, а в дальнейшем — к отказу от женитьбы и воинской стези, прямиком в иноки Богоявленского монастыря в Загородье (в нынешнем Китай-городе), где Елевферий получил свое второе и главное, предсказанное в вещем сне имя. (Житие святителя гласит: «В черньци пострижеся 20 лет, а в чернечестве поживе 40 лет, а в митрополиты поставлен бысть 60 лет, а пребысть в митрополитех 24 лета. И бысть всех дней житиа его 85 лет».)

Монашествовал он усердно, пусть и неподалеку от великокняжеского двора. Живя в своей келье, был хорошо осведомлен о том, как проходило княжение его крестного отца Ивана Калиты, а затем — Симеона Гордого. Стал свидетелем брани с Литвой, похода на Новгород, всеевропейской чумы, докатившейся краем и до Москвы, вокняжения Ивана Ивановича...

Положение монаха знатного рода было особенным. Являясь советником младших братьев Симеона Ивановича — Андрея и Ивана, для последнего отец Алексий стал главным духовным наставником. Более того, Иван Иванович (прозванный Красным, Кротким, великий князь Владимирский, князь Московский) избрал его в опекуны для своего сына, будущего триумфатора битвы на Куликовом поле Димитрия.

Монашеские добродетели и книжная премудрость сочетались у этого мудрого инока с уникальным опытом в решении споров между князьями, с пониманием тонкостей ордынских и царьградских интриг. Не побывав даже в настоятелях монастыря, он был переведен в резиденцию престарелого митрополита Феогноста и переселился на его подворье.

В 1352 году уже немолодой отец Алексий стал епископом Владимирским. Чтобы получить митрополичью кафедру, следовало заручиться согласием Константинопольского патриарха, и тогда будущий святитель отправился в свое первое большое путешествие — за море, через Сарай, где выдавали ярлык на свободный проезд по землям Орды. Русский архипастырь понравился матери хана Джанибека всесильной Тайдуле, и она выдала ему защитную подорожную, в которой епископ уже именовался митрополитом. В Царьграде ему пришлось прожить год, прежде чем патриарх Филофей выдал наконец утвердительную грамоту. В ней оговаривалось, что претендент на кафедру, не будучи греком, возводился в митрополичий сан в виде исключения — за «духовные достоинства».

В патриаршем решении имелся политический расчет: в крупнейшей митрополии было неспокойно, правители Великого княжества Литовского Гедимин и его сын Ольгерд, оставаясь язычниками, умело лавировали между Константинополем и Римом и при этом раскалывали наши земли, представляясь «князьями Литвы и Руси». В этом качестве они выступали как бы защитниками русских княжеств от набегов Орды, а с какого-то времени — и от «хищной Москвы».

В Царьграде посчитали, что талантливый русский иерарх сможет воссоединить расколотую митрополию, включая киевские, владимирские и западнорусские земли. План был совершенно нереальным, поскольку церковному единству должно предшествовать политическое объединение, а на глобальной шахматной доске фигуры смешивались чуть ли не ежегодно. Раздача ордынцами ярлыков на княжение, внезапные смерти князей, династические браки, внутриполитические борения в самой Орде и Византии — в этой пестрой геополитической круговерти митрополит Алексий сделал единственно правильный, поистине прозорливый выбор: демонстрируя покорность ордынским ханам, поначалу не ссорясь впрямую с Ольгердом, русский архиерей стал способствовать расширению и укреплению власти Московского княжества как общерусского центра православия и будущего штаба восстановления государственной независимости.

Почти четвертьвековой период митрополичьего служения владыки Алексия был чрезвычайно бурным. В 1359 году во время военного спора Москвы и Литвы за Смоленск он, отправившись в Киев, был схвачен по приказу Ольгерда, ограблен и заточен в темницу. С Божией помощью святителю удалось тогда бежать в Москву.

В одном из путешествий в Константинополь его корабль на обратном пути попал в страшный шторм. Архипастырь чудом уцелел, дав обет построить монастырь в честь праздника, во время которого он ступит на землю. Так была построена в Москве Спасо-Андрониковская обитель. Позже владыка основал в Первопрестольной Чудов и Симонов монастыри, а в Серпухове — Введенский Владычний.

Вторая поездка митрополита в Сарай в августе 1357 года стала легендарной. Ее прославили не только в летописях и литературе, но и в кино (например, в фильме Андрея Прошкина «Орда»). Почти ослепшая из-за болезни глаз ханша Тайдула попросила сына Джанибека вызвать русского архиерея, с которым уже однажды встречалась. Слава о нем как о святом человеке в то время уже достигла столицы Орды. Хан отправил князю Ивану Красному грозное послание: «Если царица получит исцеление по молитвам того человека, ты будешь иметь со мною мир. Если же ты не пошлешь его ко мне, то я разорю огнем и мечом твою землю». Зная ордынские нравы, нетрудно было догадаться, что свое обещание Джанибек исполнил бы и в случае неудачи с лечением.

Согласно житию святителя, узнав о вызове в ханскую ставку, он сказал: «Прошение и дело превышает меру сил моих. Но я верю Тому, Который дал прозреть слепому, — не презрит Он молитвы веры».

Перед отъездом владыка усердно молился в Успенском соборе у раки святителя Петра и был ободрен знамением: одна из свеч возгорелась сама собой. Малую часть от нее митрополит взял с собой в Орду. Прибыв в Сарай и торжественно войдя в покои Тайдулы, он зажег чудесную свечку и начал водосвятный молебен об исцелении. Затем окропил святой водой ханшу, и та прозрела! С великим почетом и дарами, а главное, с вестью о мире владыка возвратился на Русь.

С Литвой замириться не получалось, Ольгерд дважды с огнем и мечом приходил на Русь, осаждая, правда неудачно, и Москву. Через Константинополь литовскому князю удалось создать здесь свою митрополию, поставив во главе сына тверского боярина монаха Романа. С ним владыке Алексию пришлось долго и мучительно бороться за приходы, привлекая к противостоянию уклончивых, двуличных царьградских иерархов.

Во взаимоотношениях русских князей тоже проблем было немало. Митрополит фактически управлял княжеством, пока малолетний князь Димитрий не вошел в лета. Иной раз приходилось проявлять государственную жесткость. Так, при очередном конфликте с Тверью ее князя Михаила Александровича пригласили в 1368 году в Москву, а затем бросили в темницу «для вразумления». Амбиции претендовавшего на Владимирский трон (и получившего ярлык из Орды) Дмитрия Константиновича удалось смирить иначе: решением проблемы стал династический брак между отпрысками знатнейших родов Дмитрием Московским и дочерью честолюбивого князя Евдокией Суздальской. Одновременно митрополиту Алексию приходилось противостоять усилению пролитовской партии в северных княжествах, династии которых Ольгерд стремился повязать узами браков с Гедиминовичами.

Святитель вел свою политику так, что даже в соперничавших между собой городах его считали независимым судьей, и часто слово владыки становилось последним. Так, чтобы предотвратить в 1365-м захват Нижнего Новгорода князем Борисом (младшим братом недавнего соперника Москвы Дмитрия Константиновича), потенциального узурпатора вызвали на митрополичий суд, а чтобы слова приглашения были доходчивей, в Нижнем по приказу митрополита закрыли разом все церкви. Для князя, въехавшего в город править, по тогдашним меркам это было равносильно политическому краху.

Еще более сурово поступил архиерей с князьями Святославом Смоленским, Михаилом Тверским и поддержавшим их епископом Василием. Те под началом язычника Ольгерда пошли против других княжеств и были просто-напросто отлучены от Церкви, получив морально-психологический удар огромной силы. Совместный поход русских воевод и их отрядов на Тверь в 1375 году стал, по сути, генеральной репетицией братания на поле Куликовом. Так благодаря искусной, а порой и жесткой политике митрополита генеральная линия Москвы, направленная на собирание земель, окрепла в сложнейших исторических условиях.

По просьбе владыки его дипломатическим спецпосланником к князьям не раз становился смиренный инок Сергий (Радонежский). Оба святых угодника своими действиями и молитвами готовили историческую победу над полчищами Мамая. До этого славного дня митрополит Алексий не дожил совсем немного...

Он очень хотел передать владычный посох Сергию, видя в нем достойнейшего преемника и великого духовного кормчего Руси, однако встретил решительный отказ. Жития обоих святых подробно описывают непростой разговор о том, как митрополит вызвал к себе из Троицкой обители праведника-игумена и во время беседы как бы невзначай приказал принести золотой парамандный крест с драгоценными каменьями, а затем собственноручно возложил его на отца Сергия. Тот же сказал, что «злата сызмальства чурался», и на все уговоры владыки отвечал смиренным отказом. В итоге святитель Алексий отпустил преподобного с миром, провидев в нем «игумена всей Русской земли», коему не нужно иного сана.

Перед смертью митрополит завещал великому князю Дмитрию похоронить себя в Чудове монастыре вне церкви, за алтарем собора. Воспитанник счел это пожелание причудой покойного и осуществил погребение внутри храма. На могиле святителя почти сразу же начали совершаться чудеса. Чудесным образом были обретены спустя полвека и его мощи, после чего он был прославлен в лике святых. В дальнейшем священные останки перемещались с места на место (из одного храма в другой), а после уничтожения большевиками Чудова монастыря оказались в Музеях Московского Кремля. В 1947-м по просьбе святейшего патриарха Алексия I (Симанского) их передали Русской православной церкви. С тех пор они покоятся в Богоявленском соборе в Елохове, и поклониться им может каждый русский человек.