За время спецоперации коллеги подробно описали работу всех родов войск. И только вертолетчики, воины, ходящие ежедневно прямо по головам противника, остались за кадром, не попали почему-то в телевизионные сюжеты и газетные заметки. Решил исправить этот досадный пробел. Вертолетная эскадрилья базировалась в чистом поле и страшно далеко от Донецка, с другой стороны государственной границы. Почти десять часов я ехал «дорогами войны», выбрался из Донецкой области, пересек Луганскую, срезал угол по пустоватым только что освобожденным территориям Харьковской области и уперся в дикую очередь на погранпереходе. Колонны грузовиков-зерновозов начинались еще за добрый десяток километров от границы. Не меньше было частных предпринимателей, на простеньких машина с украинскими номерами. Впрочем, жовто-блакитные флажки у всех были заклеены скотчем. В Россию, в богатую Белгородскую область не везли ничего, зато идущие в обратном направлении легковушки скребли брюхом по остаткам асфальта. Везли «Белизну», сахар мешками – в крае настало «время консервации», газовые баллончики для бытовых плиток, косметику, детское питание и памперсы. Никто к бизнесменам не придирался, скорее наоборот – таможенники интересовались, почем брали товары и даже советовали места, где взять дешевле!
Всю долгую дорогу и часы ожидания на границе я думал о сакрально-мистической составляющей летного дела и приметах. Мне было немного зябко от предстоящего полета. Рассуждал я так: человек должен ходить по земле, когда он от нее отрывается, сразу переходит под власть каких-то высших сил. И в глазах землян у него сразу же меняется статус. Мы не понимаем до конца эти небесные силы, не знаем, чего они от нас хотят и как им понравиться, поэтому пытаемся считывать их знаки, приметы. Придумываем какие-то ритуалы и соблюдаем их.
Приметы начались сразу же. Над погранпереходом имелся железный навес, где комфортно разместился десяток местных голубей. Голуби лениво, с каким-то вызовом гадили прямо на машины во время их досмотра, вызывая негодование собравшихся. Одному из голубей этого показалось мало. Он слетел на капот и дерзко по нему прохаживался. Таможенник нехотя пытался согнать голубя ручкой досмотрового зеркальца, голубь уворачивался и даже не думал улетать. А потом мелькнула рыжая молния. Маленький няшный котенок, из тех, что рисуют в корзинках с вязанием, запрыгнул на машину, прокусил голубю шею и молча ушел с добычей. Я не знал, как истолковать эту сцену, но крепко ее запомнил.
Жертва небу
Вторую примету не пришлось ждать долго. Едва заехав на аэродром, я сразу же стал свидетелем удивительного зрелища. В самый большой вертолет в мире МИ-26, затаскивали другой вертолет – разведывательно-ударный «Аллигатор», Ка-52, со снятыми винтами. Он выработал свой ресурс, его увозили на обслуживание. Снимать толпу полуголых техников меня не благословили – все должны быть в уставной форме. Я отогнал машину в сторонку, как мне показалось, на безопасное расстояние и решил снять взлет гиганта. Разумеется, поток пыли и камней сразу же превратил заднее стекло в причудливую мозаику. Пленка триплекса удержала его на месте и на том спасибо. Командир эскадрильи, сочувственно заметил:
— Это ерунда, Ми-26 бывает и другие вертолеты переворачивает. Представляешь, машину бы перевернуло! Стекло ерунда, заменишь.
Я мужественно заметил:
— Это моя маленькая жертва богам неба.
Ответ командиру пришелся по душе, и он уточнил:
- А что-ты все-таки хочешь снять и зачем?
- Хочу вылететь с вашей ударной группой. Хочу написать про вертолетчиков, про вас же никто не пишет, а вы тут пашете, как проклятые…
Действительно, каждый тридцать минут, с аэродрома уходили и приземлялись тройками вертолеты – два «Аллигатора» в сопровождении МИ-8. Небо гудело, по полю волокло пыль, поднятую винтами – она не успевала оседать. Командир принял решение:
- Тогда завтра, в 8.50 будь – возле вон того «мивосьмого». А пока, зайди в палатку к ребятам из «объективного контроля», они тебе наши съемки с ударов скинут.
Я еще не знал, что завтра, летчиком-штурманом на нашем борту будет сам командир эскадрильи. Так принято в авиации, командир должен не восседать в штабе в окружении телефонов и карт, а летать. Ради командирского авторитета. И еще у меня было ощущение, что не летать он просто не может, потому что уже не принадлежит земле полностью.
Дом-вертолет
С первыми лучами солнца я уже бродил вокруг «нашего» вертолета. Поговорил с одним из техников, сидя на бетонном дренажном колодце – даже полевой аэродром это не просто поляна, а достаточно сложное инженерное сооружение.
- В первый месяц, как наши возвращались, только успевали маркером новые дырки от пуль обводить, - толковал техник, готовя меня морально к полету.
- А потом все, стали бояться бить из стрелковки по машинам.
- Потери есть?
- Укропы из «Стугн» (противотанковый ракетный комплекс украинского производства – прим. авт.) по нам били и попадали! Двух «аллигаторов» свалили.
- Да ладно, это же против танков!
- При горизонтальном полете на небольшой скорости, да еще при зависании можно попасть. И они попали! С одной машины сняли экипаж без потерь, вторая загорелась. Первый пилот обгорел, сейчас лечится, почему-то на спине у него кожа никак не приживается. Вот везде зажило, а на спине – нет, что ты будешь делать!
И в голосе моего собеседника чувствовалось, как он переживает за летчика. Мы замолчали. Я переваривал сказанное. Потому что задача нашего вертолета в тройке – прикрывать двух ударников КА-52, предупреждать их о пусках из ПЗРК, по возможности, подавить ПВО и в самом плохом случае – эвакуировать летчиков. С нами летел медик, на вид, мальчишка, школьник. И первого пилота я тоже не опознал – слишком молодой, веселый, без спеси и понтов, которые я частенько встречал именно в окопах, на земле. Спросил пилота Игоря: «что нельзя снимать?». Он ответил просто:
- Номера машин и лица летного состава. Ну и до взлета не снимай по возможности, плохая примета.
Подошли два парня из группы огневой поддержки, с автоматами, в разгрузках, набитыми магазинами и гранатами. Появился командир эскадрильи, а бортмеханик в десантной тельняшке и лихой выгоревшей бандане из «косынки медицинской», от машины, кажется, так никуда и не уходил. Может, он жил в ней.
Мухами в стекло
Услышанная на аэродроме красивая фраза: «Мы приземляемся с подсолнухами на шасси», конечно же оказалась не красивой метафорой, а обыденной реальностью. Причем, выстраданной. Мне объяснили официально: «летаем на уровне деревьев, на сверхнизких высотах, с огибанием рельефа и искусственных препятствий». Средняя скорость – 200-220 км/час. Попасть в вертолет на такой скорости просто нереально. Только в том случае, если он проходит точно над тобой, и ты уже изготовился к стрельбе.
Взлетели и сразу же пошли «стричь верхушки». Три машины вытянулись в цепочку, поджались. Иногда, один из «аллигаторов» выходил из строя и контролировал землю справа и слева от нас. Лететь было недалеко – 35 минут. Наша задача – уничтожить цель под Харьковом. Где-то между Пришибом и Балаклеей выявили в лесопосадке укрепрайон, из которого противник контролировал дорогу «автоматным и гранатометным огнем». Линия фронта почувствовалась неосознанно, сигнала не было, но ребята сидящие в дверных проемах опустили предохранители автоматов и выставили стволы.
Внизу промелькнуло какое-то здание с ослепительно-блестящей вздыбленной крышей – краска сгорела, а ржавчина еще не пришла. Следом, прямо на выгоревшем поле, читалась колея от колес и куча орудийных гильз – здесь была артпозиция противника, отстрелялись и быстро ушли. Потом справа, на грунтовой дороге, идущей вдоль лесопосадки, появился бешено-несущийся по ухабам армейский грузовик, в укропской камуфляжной раскраске «мультикам». Водила выжимал из машины последние соки, а в кузове подпрыгивали и перекатывались какие-то перепуганные «воины света». Машина шла хорошо за сотню, поэтому не промелькнула под вертолетом, а на несколько секунд задержалась, и я подробно рассмотрел это зрелище. Но зрелище не было нашей целью. Бортовой техник встал со скамеечки в дверном проеме кабины и показал мне рукой: «садись на мое место». И только тогда я полностью ощутил, как низко мы шли – мошкара с полей заляпала лобовые стекла и какая-то жирная муха, несколько секунд билась о стекло прижатая бешеным напором воздуха. Мы чуть отпустили «аллигаторов» вперед, чтобы в случае чего можно было не тратя время на развороты, погасить скорость и упасть на землю возле подбитой машины. На горизонте встали два серых столба дыма, я даже подумал, что это пирамидальные тополя. На самом деле, это «аллигаторы» били НАРами (неуправляемыми авиационными ракетами – прим.корр.) с так называемого кабрирования. В момент пуска, нос машины высоко задран, так увеличивается дальность пуска. А бортовой автомат рассчитывает момент стрельбы по координатам, нужно только вовремя нажать кнопку.
Мы заложили вслед за «аллигаторами» крутейший вираж, выровнялись и Игорь помахал мне рукой: «Все!».
Страх ожидания
Едва мы приземлились, Игорь с бортовым техником бросились оттирать стекла от мошкары, пока не присохло. Я ждал, когда мы сможем поговорить, Игорь пошел переодеваться, но пришел через минуту одетый по форме:
- Еще один удар, вернемся через час. Подождешь?
Через пару минут тройка вертолетов взлетела и ушла за горизонт. Я сходил поснимать, как техники обслуживают и перезаряжают «аллигаторы». На заправку горючим я опоздал. Молодой парень, в пляжных шортах, шлепанцах и застиранной майке с котятами меня утешил:
- Сейчас мою машину начнут заправлять, снимешь.
Увидев непонимание в моих глазах, парень уточнил:
- Я первый пилот.
Поговорили за авиацию, летчик заметил:
- До спецоперации у меня в год был налет, хорошо если сто часов. А сейчас уже пятьсот.
Спросил, как ему «Аллигатор»? Мои собеседник уверенно ответил:
- Хорошая. Живучая. Доработали в последние годы – все автоматизировано, это летающий компьютер! Выполняет задачи, на которые никакая машина больше не способна. Сидишь в бронекапсуле. Есть система катапультирования, как из самолета.
- А винты?
- Винты отстреливаются. Видишь, вон, белые метки, это пиропатроны.
- Спокойнее летать с такой системой?
- Конечно! Но мы же люди русские, нам жизни не жалко, мы за машину боремся до последнего, поэтому бывают …неприятные казусы. Иногда, очень неприятные.
Прошел час, начался второй, Игорь не возвращался и что-то неприятное стало шевелиться под ребрами. Вот это ощущение, которое пытались передать в наших классических фильмах о летчиках – страх аэродромного ожидания. Я начал маяться, не находить себе места и гнать прочь плохие мысли – чтобы они не материализовались. А потом была вспышка радости, когда, цепляя верхушки деревьев, из-за лесопосадки вынырнула «восьмерка» и с такой лихой мягкостью села на свою площадку.
По правде и совести
Мне показалось, что Игорь не очень хотел давать интервью. Я его успокоил:
- Слушай, я же не собираюсь выпытывать у тебя военные тайны или какой-то компромат! Я же не с телеканала «Дождь!» (признан в РФ иноагентом – прим.корр.).
Игорь заразительно засмеялся:
- Отлично пошутил!
Лед недоверия лопнул окончательно. Поговорили о доме. Игорь на передовой с первых дней:
- Первый вылет 24 февраля в 5 30 утра, «ударники» уничтожали опорные пункты противника на границе.
- Я третьего февраля заехал…
Мой собеседник заметил:
- Ну, военкоры тоже РЖД.
- ????
- «Редко живут дома».
Опять посмеялись, пообещал вставить в репортаж эту аббревиатуру. Спросил дежурное:
- Конечно же ты хотел стать летчиком с детства, как и все?
Игорь не согласился:
- Как ни странно, летчиком я быть не собирался. Даже не думал. Все спонтанно произошло. Брат у меня заканчивал авиационное училище, а я учился в техникуме. Брат мне просто сказал: «А давай ты тоже в летное пойдешь? Летать будешь!». И я как-то проникся: «Летать!». Заманило меня в небо. Теперь не понимаю, как без этого быть.
- Противник остался в воздухе, сталкивались?
- Нет. Вражескую авиацию не видел. Я считаю, что раз нет авиационных ударов по нашим позициям, то причина может быть только одна – нечем. Были бы средства, противник бы их использовал, кто-то в том сомневается? Авиация у них отсутствует, это результат работы нашей армии. Правда, проходила информация, что они красят авиационную технику в наши цвета, звезды рисуют. Не ручаюсь за ее достоверность.
- За эти месяцы боев было что-то, что тебя поразило, прямо в сердце?
Игорь несколько секунд обдумывает ответ:
- Бабушка, старенькая бабушка в деревне у границы. У нее висит красный флаг на избе, а когда мы пролетаем, она выходит на крылечко, кланяется нам и крестит нас. И мы летим дальше и понимаем, уверенно понимаем – все делаем правильно, все по-совести, и, по правде.
