Источник: Русский Вестник
8 июля 2022 года не стало писателя, ученого, патриота Валерия Николаевича Ганичева. Редакция газеты «Русский Вестник» публикует беседу, записанную несколько лет назад. Мысли, прозвучавшие в интервью, вполне актуальны и сегодня.
– Каковы главные идеи Вашей жизни?
– Главная для большинства нашего народа – это идея Русского народа, идея служения державе, государству, идея служения Отечеству нашему. Вот это, наверное, первое. А второе то, что при всей сложности сегодняшнего мира нам не нужно впадать в уныние. Это вообще противное дело, тем более сейчас, когда действительно сложно, когда вокруг нас происходит множество всякого рода противных нам событий, когда мы теряем своих близких. Мы должны уметь вдохновлять, поддерживать и, я бы даже сказал, дерзновенно обращаться к делу, которое нам поручено, – на всех участках. Что касается литературы, то в данном случае я думаю, что мы должны людей вдохновить. Тяжело! Очень тяжело – и социально, и экономически, и политически, и иногда кажется, что можно махнуть рукой. Не надо! Светит солнце, есть наша великая страна, есть народ, в нашей Церкви есть много прекрасных светочей, есть немало достойных людей. Я часто вспоминаю эту крестьянскую пословицу: «Помирать собирайся – а рожь сей!» Сейте рожь! Сейте разумное, доброе, вечное!
– Какие люди сыграли в Вашей жизни особенную роль?
– Я уже называл Никонова, Солоухина, Глазунова. Конечно, я называю Юрия Алексеевича Гагарина. Это уже такое «землянское» пространство, но он обладал невероятным даром. Я помню, когда мы пришли к С.Т. Коненкову – ему было уже 94 года, и он вдруг на нас напал: «Ну, что же пустили его в космос-то?! Он же национальное достояние! Он наш, смолянин!» Мы не отпускали, мы понимали, я так и вспоминал самолет в Вешенской, когда он делал «мертвую петлю» перед всеми: это сам Юрий Алексеевич Гагарин – он сам влиял!
Я бы мог сказать о своих друзьях и товарищах, таких как Михаил Николаевич Алексеев. Это человек земли и в то же время человек войны. Он всегда был рядом, и я очень доволен, что такой человек был с нами в писательском деле. Такие люди, как Валентин Григорьевич Распутин. Он ведь никогда ничего не получал, но от него всегда исходили и исходят такие токи, от которых ты ощущаешь, как себя надо вести. Я помню, нам принес рукопись один писатель, и нам хотелось его напечатать. Он имел серьезное положение в литературном мире и вообще был известным человеком. Я тогда собрал коллег и говорю: «Друзья, вот хочется напечатать, но вычеркивать же он не даст, да и не охота». А моя дочка Марина Валерьевна – заместитель главного редактора «Роман-журнала XXI век», а главный редактор, стратегический, в данном случае я. Она сказала: «Папа, а ты подумал, что скажет по этому вопросу Валентин Григорьевич?» Я ответил: «Нет, не подумал». – «Все ясно. А он скажет – однозначно»...
У меня тут были такие мастера, как Василий Белов, как Е. Носов, – я с удовольствием читал, как «донская писательская рота», с которой я дружил, – с В. Закруткиным, с А. Калининым. Это все южный язык. А есть такой писатель, которого не очень хорошо знают, но сейчас мы присудили ему Большую литературную премию, – Евгений Кулькин. Он из Волгограда-Сталинграда, он тоже из казаков. Это просто невероятное знание истории, жизни, казачьего уклада, но это все вплетено в жизнь России.
– Какие существуют главные начала русской идеологии?
– Главное – это все-таки соборность. Это не очень разработано, если честно говорить, до конца, но когда русские люди собирались вместе – они побеждали, они всегда были на высоте. Хотя это нелегко. От мужиков-горлопанов в Новгороде, которые сбивали этот ход мысли, до критиков сегодняшнего дня, которые предлагают нам свой вариант.
А там еще много чего. И коллективизм, который должен быть, обязан быть. И если, как говорил кто-то из наших писателей, немец без Германии – немец, англичанин без Англии – англичанин, француз без Франции – француз, то русский человек без России – это уже потерянное существо. Так и было. Вот та же белая эмиграция. Вначале они верили, молились, были убеждены в России. Они жили, продолжали существовать и воспитывать поколения. Так же и здесь, в Советском Союзе, когда люди знали, что это их Родина и земля, они сражались за нее, как в Отечественную войну в 1941 году. У меня есть такой очерк, который называется «Русская советская литература в годы Великой Отечественной войны. Нелитературоведческие заметки на фоне воспоминаний и сегодняшних реалий». Ведь она тогда перевернулась и перевернула образ жизни – эта литература. Она должна была воспитать любовь к Родине. Да, это Советский Союз, но это и Россия. В тот момент, когда, скажем, Прокофьев пишет: «...это Россия твоя и моя», когда Симонов пишет: «...в бой провожают нас русские женщины», – это Россия. Второе – это герои. Нас мог спасти только герой. И тут, в 1941–1942 году, наши писатели пишут: Леонид Леонов создает очерк «Твой брат Володя Куриленко», пишет о Лизе Чайкиной, о Людиновском подполье, о Молодой гвардии – вот они, герои.
Третье – это наука ненависти. Это уже М. Шолохов, и он очень точно сказал: «Если любовь к Родине живет в наших сердцах, то ненависть к врагу мы носим на кончике штыков». Хотя в это время был и другой призыв, и он имел право на существование: «Убей его!» – и надо было убивать врага и противника. Конечно, много составляющих в отношении к Отечественной войне: тут и Русь, и печаль. Как писал кто-то из критиков, когда заканчивалась война: уже не писали, только восхваляли – ничего подобного! «Враги сожгли родную хату» написано по окончании, а «Василий Теркин» писался на протяжении всей войны: он был и с победой, и с непотерей. Непотеря – это чувство такой причастности.
– В чем главные особенности русской цивилизации?
– Вот сейчас разрабатывается стратегия межнациональных отношений. В этой стратегии, в том варианте, который я видел, не упоминались слова «Русский народ», «русская культура». Русский язык там упоминался как средство государственного общения, хотя у русского языка есть самодостаточное отношение к самому себе, и народ должен его развивать. Тогда мы сказали: «Хорошо, если не хотите, то пусть будет это направление, так сказать, общецивилизационное для России – оно нужно, но нужно разработать такую же стратегию или принцип, обращенные к Русскому народу. Поэтому нужно принять документ, если вообще документ может чему-то помочь, о русской цивилизации, в котором мы, не боясь, будем говорить о наших взаимоотношениях, о наших принципах». Туда, наверное, входит много принципов, много понятий, много факторов. Безусловно, это культура; безусловно, это язык; безусловно, это территория; безусловно, это история; безусловно, это взаимоотношения с другими народами, в которых мы видим своих союзников, собратьев. И этим мы отличаемся от той же английской, французской, европейской или американской модели. Они же вначале говорили: «Вот мы – мультиплавильный котел. Мы всех переварим и получим какого-то среднего гражданина». А мы не говорили этого! Мы говорим, что, да, мы – единственная цивилизация, которая сохраняет народы, но в то же время она и направляется единой русской силой. Ведь сейчас среди населения России русских – 83%, а такого не бывало никогда: ни до революции, когда существовало множество национальных окраин, ни в Советском Союзе, где Прибалтика и все остальное. И как же мы можем не учитывать эти 83 процента? Это еще что? Почему мы все время говорим о меньшинствах? Конечно, мы должны их признавать и говорить, но большинство народа: почему оно вдруг вычеркнуто? Поэтому мы предложили такой документ – это, на наш взгляд, или положение, или стратегия о Русском народе, о русской цивилизации, не противопоставляя другим народам, а соединяя, осмысливая. Не надо бояться этого! Нас пытаются успокоить, как только начинается разговор о Русском народе: «...но мы же многонациональная держава!» Конечно, многонациональная, но кто ее делал, вокруг кого объединялись эти национальности? Вокруг Русского народа.
– Добротолюбие у Русского народа, как Вы его понимаете?
– Это то, что я уже сказал. Это связано с делами. Это связано с общим духом русского народа. Связано с поддержкой основных Божиих правил естества, но и так, чтобы распространить вокруг себя, вместе с собой это чувство, но не чувство абстрактного добра, а практического делания добра.
– Что есть власть?
– Я так понимаю, что власть – это в хорошем смысле приносить в дом людям, которыми ты руководишь или которые тебе подчинены, некоторое добро, приносить то, что имеет смысл в этом обществе, осуществляет его принципы. Это власть в таком высоком смысле, в каком надо и можем осуществлять. Но вокруг этого выстраивается целый ряд других вопросов. Это я говорю об идеальном отношении. А в это понятие входят и личностные вопросы, и человеческие амбиции, и корысть, и зависть, и все это может быть у человека, который получает эту власть. И, конечно, мы понимаем, что не все в состоянии управиться с властью по Божиему замыслу, и, наверно, это и произошло, когда человек потерял связь Божию, когда змей-искуситель появился у людей, и в этот момент власть начинала получать различные оттенки. Ведь мы уже не можем однозначно, равномерно оценить власть.
Вот говорят: «Сталин – коварный тиран», но ведь он решал ряд очень важных для общества вопросов. И в этом смысле он, безусловно, был положительным правителем. И индустриализация, и борьба за отечественную историю, и победа в Великой Отечественной войне, и борьба со всякого рода международными силами, и свое вообще-то нестяжательство. Ведь когда он умер, обнаружили потертые сапоги, мундир и так далее. А в то же время рядом было преследование крестьянства, рядом были какие-то неоправданные жертвы, рядом был ГУЛАГ. И на какую чашу весов что кладется и что перевешивает? В определенный период перевешивают, конечно, и в обществе должны перевешивать те положительные дела, которые он сделал. А в то же время как говорил Достоевский, слезинка одного ребенка перевешивает больше, чем что-либо, и мы не можем оправдать такие поступки. Но можно ли было их избежать – я не знаю. Во-первых, это, с одной стороны, Божия сила, а с другой – это течение и ход истории. То же самое с любым другим государем. Когда говорим об Иване Грозном, спрашиваем: «Четыре тысячи казненных человек – это много или мало?» Много! Но по сравнению с Европой, где проходили такие кровавые бани, как Варфоломеевская ночь, когда 100 тысяч уничтожали, когда в Англии уничтожали крестьянство, – это выглядит уже по-другому. Когда он посвящает себя Богу, пишет молитвы – это один вопрос, а когда он сражается с боярством, задевая другие слои населения, и не везде правильно – другой. Власть не всегда правильно действует, но она должна быть. По-моему, это было у Феликса Чуева, он любил писать стихотворения о высоких материях: «А власть на то и есть, чтоб властвовать». Если народ поручил, то ты должен, но должна ложиться и ответственность на этого человека или группу людей.
– Патриотизм, по-вашему, что это?
– Я очень часто вместо этого слова употребляю термин Николая Михайловича Карамзина «отечестволюбие». Отечестволюбие – вот это, как он считал, патриотизм. И, с одной стороны, говорят: ни в коем случае не смешивайте с национализмом. Но с хорошим национализмом можно смешивать, и вообще национализм не должен носить оттенок только отрицательного свойства. В национализме есть та положительная часть, которая направлена на любовь к Родине, к людям и так далее. Где-то я прочитал, что если взять английскую, французскую, немецкую или японскую энциклопедию, то слово «национализм» там не носит отрицательный характер. Оно обозначает уважение к Отечеству, любовь к своей нации, народу и так далее. Только в русской энциклопедии оно носит отрицательный характер, как попытка подменить одно понятие другим.
Ну а патриотизм значительно шире. С помощью патриотизма мы спасли Отечество в 1941 году, с помощью патриотизма сейчас мы все-таки надеемся вырваться из наших пут, в которые мы попали, – и экономических, и социальных, и нравственных.
