Источник: Русский Вестник
Тезис о том, что русофобия – это только разновидность ксенофобии, кажется практически неоспоримым, поэтому, чтобы выяснить основания русофобии, целесообразно хотя бы в общих чертах представлять себе истоки собственно ксенофобии как явления, хорошо известного в межкультурной коммуникации.
Проблемы ксенофобии в последние годы неоднократно привлекали исследовательское внимание, так что в ее изучении сложились различные подходы. На начальных этапах изучение ксенофобии заключалось в классификации фобий как природных инстинктов (явления иррационального) – в психологической области знания, в дальнейшем ксенофобия стала рассматриваться как социальный феномен – в рамках социологии и политологии.
Считается, что инстинктивная ксенофобия в той или иной мере присуща любому обществу и возникает из «темной стороны» человеческой души: зависти, злости, агрессивности, кровожадности и иных самых низменных природных чувств. Поскольку в отличие от большинства приматов люди суть существа плотоядные, хищничество, в том числе и внутривидовое, следует полагать для человека естественным и характерным инстинктом. В замечательном романе «Странник по звездам» Джек Лондон так описывал истоки этого инстинкта, называя его багровой яростью – роковым, гибельным наследием, выпавшим на долю человечества еще во времена покрытых слизью существ, когда наш мир только создавался: «О, конечно, эта багровая ярость возникла гораздо раньше того времени, когда был зачат младенец...
Эта древняя багровая ярость гораздо старше моей матери, гораздо старше самой первой матери человеческой. Задолго до первого человека уже были трусость и бесстрашие, гнев и ненависть – все те чувства, которые росли, развивались и складывались в то, что потом стало человеком». Следуя мысли писателя, можно (метафорически) назвать эти инстинкты наидревнейшими и наиустойчивейшими вирусами, или штаммами, кровожадного естества, паразитирующими на «априорном гуманизме».
Важнейшую роль в регуляции различных ксенофобий играют политические силы, обладающие ресурсами как для поощрения распространения ксенофобских настроений, так и для борьбы с подобным явлением. Эскалация русофобии служит самым красноречивым примером того, как бурно расцветает ксенофобия, получая поддержку властных политических структур. Ведь если бы политические деятели имели намерение корректировать ксенофобию, в частности, с помощью идеи толерантности, это было бы явно выражено в политических, гражданских и культурных актах. Однако наблюдаемые в текущий момент акты свидетельствуют, что политическая воля «коллективного Запада» совершенно игнорирует толерантность как фундаментальный принцип межкультурной коммуникации.
Отстранение российских инвалидов от участия в паралимпийских играх, исключение из программ других спортивных и культурных мероприятий, сносы памятников, призывы к повсеместному убийству, объявление русского мира «раковой опухолью Европы» и тому подобные казусы суть самые очевидные свидетельства подмены толерантности на ксенофобию, а конкретно – на русофобию. По существу, это нарушение гуманитарных норм «Декларации независимости», хотя, похоже, для ксенофобии декларации не писаны.
На фоне восприятия толерантности в роли декларативного экзистенциального принципа «коллективного Запада» запреты на использование русского языка и ограничение прав русскоязычного населения в некоторых государствах ЕС также выглядят как неприкрытая ксенофобия. Проявления русофобии сами собой демонстрируют, как в действительности с понятиями «политкорректность» и «толерантность» происходит некая «социальная аберрация», а сами понятия становятся попросту симулякрами идеологии.
В настоящее время русофобия представляет собой способ легитимации мизантропии и выступает как политический конструкт, исполняющий роль консолидирующей панъевропейской идеи. Европа долго и терпеливо сдерживалась от проявления ксенофобии к беженцам из своих бывших колоний и других проблемных регионов мира. Однако, как показывает исторический опыт, долгое терпение в коммуникации далеко не всегда обращается в толерантность, а «на своем пределе» порождает именно ксенофобию. Так и русофобия на определенном историческом этапе только определила вектор для вымещения мизантропии после продолжительного периода сублимации.
Идея о том, что европейскую цивилизацию может спасти ненависть к русским, стала оперативным инструментом для манипуляции панъевропейским сознанием. Заинтересованными лицами предпринимаются попытки представить русофобию в качестве объединительной идеи для «коллективного Запада» и подменить ею толерантность, долгие годы выступающую как бы основанием для европейской консолидации. Характерно, что главным производителем русофобии стали Польша, страны Балтии и Западная Украина, где национализм (читай – «ксенофобия») имеет прочные корни, о чем свидетельствуют продолжающиеся даже в XXI веке факельные шествия и марши эсэсовцев с молчаливого одобрения внутренних и внешних правящих политических кругов. Для примера заметим, что именно в этом пространстве возникла одиозная идеология Misanthropic Division, представляющая собой синтез германского (скандинавского) неоязычества, славянского неоязычества и неонацистской идеологии.
По большому счету русофобия довольно вульгарное проявление ксенофобии и мизантропии, даже несмотря на то что, по некоторым оценкам, превосходит антисемитизм (в годы его расцвета в 30-х годах ХХ века) также одну из острых форм ксенофобии (читай – «природной мизантропии»). Но в отличие от естественной мизантропии русофобия как частный случай ксенофобии – это не только инстинктивный, но и в значительной мере смоделированный и мультивированный на почве первой идеологический концепт. В русофобии манипулятивно соединились природная мизантропия и идейно оформленная ксенофобия. А при умелой манипуляции некоторые идеи выглядят пострашнее инстинктов (особенно когда в основе этих идей лежат самые натуральные инстинкты).
Итак, за источники русофобии следует признать, во-первых, природную мизантропию, а во-вторых – культивированную ксенофобию как манипулятивный идеологический инструмент в руках известных политических деятелей.
В заключение можно сделать вывод, подтверждающий тезис: русофобия – это частный случай ксенофобии и мизантропии, одно из последствий краха мультикультурализма и антипод толерантности. По сути, это отказ от двух основных источников европейской культуры: это не только апокалиптическое антихристианство, но и явный антигуманизм и конец истории.
Русофобия как частный случай отказа от толерантности и обращение к ксенофобии компрометирует европейскую цивилизацию в глазах всего мультикультурного мира. Не человеколюбие и толерантность, а именно ксенофобия, в каких бы формах не преподносили обществу ее идеологи, губительна для европейской культуры. На этот нездоровый коммуникативный комплекс нужно адекватно реагировать: осознавать его и обсуждать, высмеивать и культурно «обыгрывать».
С горькой иронией приходится констатировать, что русофобия, став вершиной европейского идеологического развития, обратила ее саму в мировое гуманитарное дно. Европа лишилась своих фундаментальных достоинств, не обретя взамен никаких новых, а их место заняла вульгарная ксенофобия. Подмена толерантности на неприемлемую для европейского гуманизма ксенофобию привела к разбалансировке механизма взаимодействия народов. В настоящее время, в связи с оголтелой русофобией, «Европейская цивилизация» оказалась перед выбором: либо отказаться от русофобии, либо деконструировать саму себя. Русофобская истерия – это, по существу, плач о почившей в безбожии толерантности и явное свидетельство того, что «коллективный Запад» вступил в эпоху посттолерантности, провалился в конец своей истории.
Андрей ЛАЗАРЕВ, Фонд Хованского
1.