Ростислав Полчанинов – уникальный человек. В свои почти 103 года он старается как можно чаще ходить на службы в Свято-Серафимовский храм близ Нью-Йорка, пишет статьи и книги, делится воспоминаниями о своей богатейшей на события жизни. Одним из важнейших эпизодов в его личной истории стало участие в известной Псковской православной миссии, которая была организована Митрополитом Виленским и Литовским Сергием (Вознесенским) и действовала с 1941 по 1944 годы в оккупированных фашистами частях Ленинградской, Псковской и Новгородской епархий Русской Православной Церкви. В ее задачи входило возрождение духовной жизни на этих территориях.

В нынешнем году исполнилось 80 лет с момента основания этой миссии. В Интернете гуляет информация о том, что последним из оставшихся в живых ее участников был протоиерей Георгий Тайлов, скончавшийся в 2014-м году. Это ошибка: последним является Полчанинов, который поделился своими воспоминаниями с корреспондентом портала Православие.Ру.

«Во время войны я был миссионером и преподавал пионерам Закон Божий. Представляете, как это было, какие у нас с ними были разговоры? Очень интересные разговоры были», – вспоминает Ростислав Владимирович.

Ростислав Владимирович Полчанинов

Источник: Православие.ру

Мне предложили преподавать Закон Божий

В Пскове был приход Святого великомученика Димитрия Солунского, который возглавлял протоиерей Георгий Бенигсен. У него там находился и детский приют, и школа, и многое другое. В какой-то момент он попросил Митрополита Виленского и Литовского Сергия (Воскресенского), который организовал и возглавлял Псковскую духовную миссию, чтобы к нему направили преподавателя Закона Божия. Владыка, в свою очередь, обратился с этим в Народно-Трудовой Союз (НТС).

В то время я находился в Варшаве, где проводил летний лагерь для русских детей, а после этого оказался вроде как без работы. Тут мне и поступило предложение поехать в Псков преподавать Закон Божий. Я немедленно согласился, после чего меня направили в Ригу, где тогда находился владыка Сергий.

Протоиерей Георгий Михайлович Бенигсен

У меня были польские документы, взглянув на которые, владыка спросил: «А что вы знаете о Православии?» Я ответил, что жил в Югославии, где в течении 8 лет учил Закон Божий в гимназии. После этого Митрополит выписал необходимые бумаги, позволявшие мне ехать дальше, в Псков, который в то время находился под немецкой оккупацией, но, в отличие от Риги, находился уже в прифронтовой полосе.

В Пскове я пришел к отцу Георгию Бенигсену, который тоже спросил, что мне известно о Православии, а потом поинтересовался, как я попал в Псков аж из Югославии. Я сказал: «Очень просто. У нас была молодежная организация ‟Национальный союз нового поколения”, который впоследствии превратился в НТС». Батюшка внимательно посмотрел на меня и говорит: «Я сам из НТС». Он попросил меня никому не рассказывать, что я приехал из Югославии, чтобы не было лишних вопросов.

Такая предосторожность была связана с одним нюансом. Существовал секретный немецкий приказ о том, чтобы не пускать русских эмигрантов на оккупированную советскую территорию. Конечно, люди, жившие в Прибалтике, не были по сути своей советскими, но обладали советскими паспортами, поэтому немцы смотрели на их пребывание в Пскове сквозь пальцы.

Естественно, и отец Георгий, и все миссионеры из Прибалтики тоже имели советские паспорта, которые успели получить после вхождения Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР. Я же официально считался преподавателем, который приехал из Варшавы.

Правда, среди нас были не только друзья, помогавшие миссии, но и те, кто не хотел оказывать поддержку. «Благодаря» им оккупационным властям стала известна моя реальная история, и у них возник вопрос к владыке Сергию, почему он направил в Псков Ростислава Полчанинова, у которого не было советского гражданства. Митрополит, который, конечно, ничего не знал о существовании этого указа, ответил, что его никто не предупредил. В итоге для меня сделали исключение. Кроме того, владыке рекомендовали не слишком распространяться обо мне: официально я числился в списках каких-то беглых рабочих, и вы сами понимаете, что могло бы произойти, если бы меня вдруг обнаружили в Пскове.

Учебников не было, я учил детей по церковному календарю

Летом 1943 года немцы закрыли школы в Пскове, но для церквей почему-то было сделано исключение. Там обучение продолжалось, хотя ни в одном другом городе на оккупированной территории ничего подобного не было. Одного священника – Алексия Ионова, который выведен в фильме Владимира Хотиненко «Поп» – комендант потребовал снять с должности только за то, что тот вел беседы с молодежью. Не разрешались даже разговоры после богослужения.

1943 год. Псков. Около собора члены Миссии. Почанинов 3-й слева

Однако в Пскове немцы почему-то сказали примерно так: «Кремль и собор – ваши, делайте там что хотите». Поэтому после закрытия в городе школ я начал вести там внешкольную работу, и все шло довольно гладко. У меня был большой опыт руководителя в скаутской дружине, я знал, как общаться с детьми, и можно сказать, что находился на своем месте.

Я преподавал этим детям Закон Божий, а в старшем классе – литургию. Учебника не было, но в церковном календаре на 1943 год имелась очень обстоятельная и толковая статья о литургии. И я учил их по этому календарю, представляете?

Кстати, после эвакуации я сохранил этот календарь, привез его в Америку, а спустя многие годы через Дом Русского Зарубежья в Москве переслал его обратно в Псков.

Интересно, что этот календарь сохранился только в двух экземплярах: второй оказался в Риге, где его печатали. Остальные были уничтожены, поскольку большевики, вернувшись в тот же Псков, конфисковали все, что было напечатано при немцах. Сдирали даже газеты, наклеенные на стенах. Такая была жизнь, но что поделать: война есть война, и мои ребята это понимали.

Благодаря этим и другим урокам дети получали знания даже во время войны. Конечно, условия были очень трудными – вокруг разруха, война, – но мы все равно работали.

На оккупированной части России не было элементарных условий, которые были в других странах Европы, находившихся под немцами. Скажем, во Франции во время оккупации все было по-прежнему: работали университеты, гимназии, германских солдат даже обязали уступать женщинам места в общественном транспорте. В Сербии закрыли университет, оставив только архитектурный и медицинский факультеты, но все гимназии продолжали действовать.

В Польше было гораздо труднее: закрыли и университеты, и школы, после 6-го класса всем полякам требовалось идти на работу. Но в остальном и там все оставалось по-прежнему: работали транспорт, почта, имела хождение национальная валюта.

В оккупированной части России не было даже этого. Например, в Пскове существовал довольно протяженный маршрут от железнодорожной станции до кладбищенской церкви, где служил отец Георгий Бенигсен. Однако трамваи по нему не ходили, поскольку немцы отправили их в Германию.

Кроме того, не работала почта, и человек, оказавшийся в Пскове, не мог написать письмо родным, даже если те находились совсем неподалеку, скажем, в городе Остров. Отправить письмо или получить посылку могли только гастарбайтеры, посланные на работу в Германию.

Можете представить себе положение: ни почты, ни общественного транспорта, ни права выезда из города без особого разрешения, а в школах можно было учиться только 6 лет, и не больше. Вот вам картинки.

Тот факт, что детей обязали работать с 12 лет, принимался как нечто само собой разумеющееся: дескать, «немцы – теперь хозяева жизни, и они решают, что делать». Конечно, ребята были настроены против них, я даже слышал от них несколько антинемецких песенок. Кроме того, у них было четкое разделение на своих и чужих. Некоторые миссионеры для них были чужими, но я сумел себя поставить так, что они мне доверяли и считали своим человеком.

Мне хочется верить, что наши занятия заронили доброе семя в души детей

Когда в войне наступил перелом, всю миссию – и преподавателей, и детей – эвакуировали в Прибалтику. Я оказался в Риге вместе со многими моими учениками, с которыми мы продолжали общаться и работать. Важно, что они сами разыскали меня.

Из Латвии нас переправили на Запад, где мы уже потеряли друг другу из виду. Но еще до этого я дал ребятам свой адрес в Берлине и сказал: «Ни вы, ни я не знаем, где мы окажемся дальше. Но если вы мне напишете по этому адресу, я получу письмо и вам отвечу». Таким образом нам удалось восстановить связь.

У нас в Германии была своя организация русских скаутов, в которой я был руководителем, и мы в ней что-то делали с разрешения немцев, а что-то без него. В частности, я выпускал рукописный журнал «Перезвоны». Вышло 4 номера. Первый из них я сделал еще в Риге, а все остальные уже в Германии, публиковал в нем выдержки из писем, которые присылали мне псковские ребята. Получая его, они узнавали, где находятся и что делают их друзья и подруги. Правда, примерно в начале 1945 года немецкая почта перестала принимать любую корреспонденцию, кроме открыток, поэтому отправлять свой рукописный журнальчик я уже никому не мог.

Послевоенная судьба разбросала моих псковских учеников по белу свету, и они не сумели вновь объединиться. Помимо всего прочего, они жили в СССР, где любое объединение, кроме пионерии, комсомола и КПСС, преследовалось. Свой отпечаток наложил и тот факт, что эти дети находились в оккупации, а в советское время такие люди числились в специальных списках. Поэтому им приходилось быть крайне осторожными.

Одна из моих учениц стала журналисткой, писала статьи, в которых, между прочим, упоминала и меня. Когда мы с женой приехали в Псков в 1993-м году, она нашла меня, мы общались по телефону.

Я спросил ее, допрашивали ли ребят советские власти, и она рассказала: «Всех подробно допрашивали, но про вас и отца Георгия Бенигсена спрашивали очень мало. И мы догадались, что вы не попались большевикам». Понимаете, как ребята реагировали? Одну девочку спросили, что та может сказать о миссионерах, и она ответила: «Только хорошее». За это ей крепко досталось, ее стали вызывать на допросы то в одно учреждение, то в другое.

Мне очень хотелось бы верить, что наши занятия заронили какое-то доброе семя в душах этих ребят, выросших в сталинское время.

Например, одна из учениц мне сказала примерно так: «Конечно, я была пионеркой и в Бога не верила, но тут вдруг объявились вы и занятия в школе, из-за которых можно было получить освобождение от работы. Я пошла учиться и так увлеклась, что стала вести довольно активную религиозную жизнь. Постепенно я поняла, что Православие – это дух русского народа, и нужно его держаться».

Записал Дмитрий Злодорев,
Вашингтон

27 декабря 2021 г.