Выдающийся современный русский писатель Александр Можаев к своему 65-летию подошёл с новым романом "За чертой", романом итоговым, который, по моему глубокому убеждению, уже стал значительным событием в Русской литературе XXI века. Это, как рождение сверхъяркой звезды – она уже есть, появилась, но лучи её когда-то ещё только достигнут людских глаз! Особенно в наше тёмное и безъязыкое время…
Тем радостнее, что роман, появившийся на свет совсем недавно, уже замечен и (в сокращении) опубликован в журнале "Отечественные записки", а сейчас подготовлена к изданию и книга Александра Николаевича, в одном из лучших современных русских издательств – издательстве "Вече" – с полной версией этого произведения, а также с другими повестями и рассказами автора.
По ту сторону боли
Сказать, что роман "За чертой" – о воюющем Донбассе, не сказать ничего! Слишком много бравурного, шутовского, даже кощунственного было написано (и хуже того – премировано в РФ) о братоубийственном конфликте на юго-востоке бывшей Украины. Написано людьми, ни разу не бывавшими там или выезжавшими туда только на фотосессию.
Роман Можаева – целиком оттуда. Из-за «черты». Которая автору знакома не понаслышке. Слишком много автобиографических черт несёт в себе центральный образ романа, образ Атамана, проводника групп российских добровольцев, идущих тайными тропами в ополчение Донбасса. В обход украинских растяжек и айдаровских засад.
Атаман А.Н. Можаев - в центре
Точное, подробное знание трагических событий весны-лета 2014 года на Луганщине – не скачать из интернета, оно у Можаева своё, кровяное, изболевшееся внутри.
И здесь очень важно отметить, на мой взгляд, определяющее качество этого произведения, а именно: "За чертой" – это казачий роман. Давно пора уже ввести это определение. И роман Можаева вполне заслуженно и спокойно, по праву занял своё место в ряду таких романов, как "Тихий Дон" (о судьбе донского казачества), "Даурия" (о судьбе забайкальского казачества), "Урал – быстра река" (о судьбе оренбургского казачества). Все перечисленные произведения были написаны о Гражданской войне в России начала XX века. Новый казачий роман повествует уже о смуте начала века XXI-го.
Герои романа – как безвестные хуторяне, казаки (именно казаки, а не «потомки казаков», потому что без колебаний идут защищать свою родину от пришлой бандеровской нечисти), так и прославленные герои Новороссии – Бэтмен, Мозговой, Болотов… Им выпало жить и умирать на родовых землях Всевеликого Войска Донского, поделённого в своё время создателями СССР между двух бывших «братских» республик.
Бэтмен и Абхаз, переход Северный.
Но онтологический разрыв между этими «братскими» республиками уже заложен заезжими безродными интернационалистами по руслу реки Деркул, именно эта река с началом войны становится для героев романа «чертой», которая резко делит их жизнь на «здесь» и «там».
Здесь – Россия, "Арматы" и "Сарматы", "Калибры" и "Солнцепёки", мощнейшая армия в мире и День Победы, там – кровавый гопак в исполнении уголовников и мародёров, фашистское и полицайское отребье, недобитое после Великой Отечественной войны; нежить, эксгумированная коллективным Западом в 2000-е годы нового столетия против России. И против тех, кто там всё ещё чувствует себя Россией.
«Чертой» становится и сама война на Донбассе, которую автор понимает как суд. Суд за безбожные пятилетки и расказачивание, суд за пьянство и блуд позднесоветских лет и нового времени, за аборты и безверие, соглашательство с комфортной украинизацией и трусость. Недаром у Можаева в романе с началом боевых действий сталкиваются два потока: в первом – бегущие с Донбасса здоровенные молодые лбы из местных (с айфонами и украинской пропиской), во втором – добровольцы из России, зачастую уже в возрасте, идущие навстречу им, умирать за них…
Не стоит ожидать от знакомства с этим романом лёгкого чтения: многолетняя, трагичная, изломанная страсть Кудина и Натахи обрывается за «чертой» – его, израненного, заживо сжигают фашисты из "Айдара"; её, разведчицу, давят БТРом спецы из укровермахта; умирает от рака и Бармалей, съеденный горем изнутри, поставленный на разворованную гуманитарку и раненых, на обмен трупов погибших; сходит с ума, потерявший жену под украинскими бомбами, Носач… Да и сам Атаман тоже оказывается «за чертой» – за чертой памяти и вины, за чертой непреходящей боли и горя.
Луганской" width="400" />
2 июля 2014 авиаудар ВСУ по Станице Луганской
Неслучайно, что в конце романа его главный герой приходит к ветхозаветному мироощущению Иова, которое автор вынес в эпиграф к своему произведению: «…предамся печали моей; буду говорить в горести души моей» (Книга Иова, Глава 10:1).
Но при всём при этом, хотел того Александр Можаев или нет, роман исполнен дыхания Нового Завета с неотменимой заповедью Спасителя: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13). И все русские герои романа "За чертой", живые и мёртвые, всё-таки искупают и свою грешную жизнь, и всё наше нынешнее безвременье, полагая души своя за други своя!
Крайние России
Сегодня, как и всегда, писатель на Русской земле – «крайний», и в ответе за всё, на ней происходящее. Разумеется, не по совокупности вины, а по неотменимой совестливости мироощущения. И не важно – размышляет ли он о греховной двусмысленности своего божественного ремесла, как Владимир Крупин, или до земной усталости сердца упивается щедрой благодатью отеческого художественного слова, как Александр Можаев, не важно… Важно только, чтобы писатель этот был подлинным.
Новая книга Александра Можаева – итоговая. В ней собраны, наряду с романом "За чертой", повести и рассказы последних пятнадцати–двадцати лет. Раздел её "На краю России" в равной степени может быть назван и "С краю Украйны". Потому как норовистая степная река Деркул, в своём стремительном течении сквозь духовитые страницы прозы Александра Можаева, по мстительной ленинской указке делит два соседних казачьих хутора на два никогда досель не существовавших государства: РФ и Украину. Когда-то в большой русской истории, горько усмехается Можаев, деды служили в одном казачьем полку, нынче – «внуки служат в разных армиях».
Зеленополье - первый звоночек перед Иловайским котлом.
И не только «служат», но уже и вовсю стреляют друг в друга. У Можаева задолго до нынешнего братоубийства на Донбассе, грозовое дыхание войны с близких предгорий Кавказа уже опаляет его прозу. В первую очередь это касается рассказа "Сретенье", где одуревшая от телекликушества разного рода «комитетов солдатских матерей» Ольга, мать солдата-срочника, бросается «спасать своего Лёшку из войны». Бог весть, как пробравшись на передовую, пристыженная там своим возмужавшим сыном, Ольга, обдирая в кровь руки и сердце, чудом возвращается домой. И самыми страшными для неё оказываются не блокпосты и минные поля Чечни, а бандитская действительность «мирной» России, сплошь и рядом ставшей уже «прифронтовой».
Другие вкрапления «военной» темы в прозу Можаева (рассказ "Сон", афганская повесть "Сары-Буль"), скорее, являются гуманистическим послесловием к «оправданному» (приказом, присягой, многовековой традицией) человекоубийству на войне. Душа героев (бывших воинов) мытарствует в поисках если не мистического прощения ("Сары-Буль"), то хотя бы забвения ("Сон") былых грехов. Или подвигов…
Есть в этом, на мой взгляд, что-то надрывное – от толстовства и старообрядчества, что, как правило, заканчивается революциями, майданами и ещё большей кровью. И тогда уже вдова при живом муже (сосланном на Колыму) хуторянка Евгения самовольно входит в пылающий храм, подожжённый комбедовскими активистами (рассказ «Крещение»). Что опять-таки возвращает нас к душепагубным аввакумовским «гарям», тоже самовольным.
Правду сказать, «старообрядческая особинка» (понятная для сложной в конфессиональном отношении области Войска Донского) не становится определяющей в книге Александра Можаева (что неминуемо депортировало бы её из разряда общерусской прозы в область этнографической).
Более того, такие произведения Можаева, как повесть "Деркул – быстрая река", рассказы "Ошибочка", "Пастухи", "Дед Серёга", "На краю России", совершенно очевидно являются лучшими страницами современной русской прозы, и здесь коротеньким обзором не отделаешься.
Так что, подытоживая, необходимо сказать, что Александр Можаев – сегодня один из немногих (если не единственный) современный русских прозаиков, в такой полноте продолжающий народно-смеховую и в то же время глубоко трагическую гоголевско-шолоховскую традицию русской литературы. Здесь, совершенно не обинуясь, проглядывают на свет Божий и "Шинель", и "Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" (рассказ "Сумка"), и "Тихий Дон" с "Поднятой целиной" ("Деркул – быстрая река"). Порой даже задумаешься: зачем Можаев с таким неведомым упорством всё пишет и пишет свою краероссийскую (почти малороссийскую) жизнь, не прячась от неё и не пряча её? С подцензурным словцом подчас, с нередким мордобоем и усталым пропойством вокруг. И понимаешь: ежели покрепче тряхнуть эту грубую хуторскую жизнь, выкатятся из неё крепкие зёрна созревших человечьих судеб; нашу же «утончённую» столичную жизнь, как ни тряси, ничего уже, кроме перхоти, из неё не сыплется.
Поэтому слава и премии, как пена по Деркулу-реке, плывут себе и плывут, увы, мимо. А Можаев стоит. Воистину – на краю России. Крайний за неё.
Фото предоставлены А.Н. Можаевым
