Распятая Россия

Слепы те, кто, признавая выдающуюся общественно-политическую, национально-смысловую роль Ильи Глазунова, отказывает ему в художественном даре. Впрочем, это редкость. Чаще всего критики, презрительно именовавшие мастера "эпигоном", "рисовальщиком православно-декадентского салона", "производителем коммерческого нац-арта", "лубочником" и даже "мессией китча", на дух не выносили тех горьких истин и идеалов, которые Илья Сергеевич воплощал и в полотнах, и в своей поистине титанической подспудной борьбе за возрождение национальной и православной России. Как та Баба-яга из сказок: "Фу-фу, русским духом пахнет!".

Глазу – нов, а сердцу – мил

Но чем больше кусали, глумились и шипели на него "дети Арбата", тем более любил большой народ – и рабочие с трактористами, и врачи с инженерами. Оригинально и афористично выразил эту любовь анонимный посетитель выставки Глазунова в книге отзывов: "Глазу – нов, а сердцу – мил". И знаменитые кольца очередей на его выставки, начиная с шестидесятых до конца восьмидесятых – от ленинградского до московского Манежа – конечно, дань этой любви, а не только болезненного любопытства к "запретному".

Илья Глазунов в Риме. 1962 год. Фото: Keystone Pictures USA / Globallookpress

Коллажи, аппликации, наклейки в его самых нашумевших и "идеологичных" полотнах "Мистерия ХХ века", "Вечная Россия", "Закат Европы", "Рынок нашей демократии" некоторые ехидно относили к поп-арту, сам же художник называл свой метод "философско-эмоциональным реализмом".

Более шести тысяч картин и рисунков, которые создал Глазунов, обычно разделяют на четыре разных цикла, четыре этапа творческого пути: "Городской цикл", где он любовно отразил жизнь ленинградцев, "Литературный цикл" с иллюстрациями писателей-классиков, "Портреты" и "История России".

И хотя громкая слава художника связана именно с последним циклом, все предыдущие также остались в национальной сокровищнице. Равно как и театральные декорации, и оформительские работы. Например, орнаментальная роспись посольства СССР в Мадриде, которую ему заказал лично министр иностранных дел Андрей Громыко, очарованный глазуновским проектом музея народного искусства в Палехе. Испанские журналисты, побывав в советском посольстве, писали:

Не нужно ехать в Россию, чтобы почувствовать русский дух – стоит просто прийти сюда.

Некоторые критики говорят о "разных Глазуновых": мол, сельские пейзажи и церквушки в 1950-х писал один художник, иллюстрировал Лескова и Достоевского другой, рисовал с натуры строителей БАМа и бойцов Сандинистского фронта третий; писал портреты мировых знаменитостей – Федерико Феллини, Джины Лоллобриджиды, короля Испании Хуана Карлоса I и Брежнева с Косыгиным и Сусловым – уже четвертый. И только "пятый" Глазунов, дескать, пришёл к пронзительным многофигурным полотнам-коллажам, где лубок повенчан с "Миром искусства", а иконописные образы подсвечены пожаром экспрессионизма. Но какому бы из этих Глазуновых ни отдавали предпочтение арт-критики – всё это один художник и один человек, у которого творчество не отделено от судьбы и от корней.

Ленинградская дорожка в Петербург

А корни у Ильи Сергеевича говорящие. По линии отца он из землепашцев Московской губернии; дед был почётным гражданином Царского Села, управляющим петербургским отделением шоколадного концерна "Жорж Борман". По материнской линии его род Флуг, по семейному преданию, восходил к легендарной славянской королеве VII века Любуше, основавшей Прагу. Среди предков художника были крестьяне и купцы, иконописцы и воины.

В своей книге "Россия распятая" сам Илья Сергеевич рассказывает о своём детстве и юности. О том, как в Ленинградскую блокаду погибла от голода вся его семья – отец, мать и бабушка, а его истощенным 11-летним мальчиком вывезли через Ладожское озеро в деревню Гребло Новгородской области, где его выходила солдатская вдова. В освобождённый Ленинград он вернулся в 1944-м, поступил в художественную школу, а затем в Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, попросившись в мастерскую маститого советского художника Бориса Иогансона. Позже его учитель публично отречётся и заклеймит своего ученика как идеологически незрелого выскочку.

Илья Глазунов, Ф. М. Достоевский. Фото: Russian Look /Globallookpress

Но ученик в своих воспоминаниях будет отзываться об учителе лишь с благодарностью.
"Художником меня сделал Ленинград", – признавался Илья Глазунов. Его ранний ленинградский цикл, дышащий ученической чувственной свежестью с оглядкой на импрессионистов, вскоре пророс потрясающе зрелым Петербургом Достоевского. В серии иллюстраций к произведениям русского писателя-пророка художнику, по словам достоевиста Игоря Волгина, "удалось передать и образы, и необыкновенный духовный эротизм Неточки Незвановой и особый «гул пустоты» Петербурга». Сам же Илья Сергеевич предпочитал говорить об образах "людей-идееносцев". Причём в некоторых из этих картин-иллюстраций нежданно всплывали отголоски ужасов ленинградской блокады.

В эти годы он не только писал ленинградцев "родные и мокрые лица, голубоглазые в большинстве", но ездил рисовать с натуры и в древний Углич, и на строительство Куйбышевской ГЭС.

Первый скандал вышел у молодого художника с дипломной картиной "Дороги войны", на которой он изобразил отступление наших войск в 1941-м. Тройка за диплом, распределение преподавателем рисования и тригонометрии в Ижевск, потом в Иваново. И только спустя несколько лет он перебрался в Москву вместе с женой Ниной Виноградовой-Бенуа, с которой вынужден был ютиться по углам. Сам художник жил в крохотной кладовке для глины скульптора Дионисио Гарсиа (из испанских эмигрантов). Писал днём, а ночью грузил мешки на Рижском вокзале. В какие-то моменты вынужден был ходить в разваливающихся ботинках, подвязанных медной проволокой.

"Нож в спину соцреализма"

В 1956-м он неожиданно получил главный приз IV Международного конкурса молодых художников в Праге за оригинальный портрет Юлиуса Фучика в тюрьме. Это позволило уже через год 26-летнему Глазунову организовать свою первую персональную выставку в ЦДРИ, которая вызвала настоящую сенсацию. Помимо "достоевщины" и "обнажёнки", зрители увидели ту самую скандальную картину "Дороги войны", которую позже спровадили в Дом офицеров и тихо уничтожили. Народ валил на выставку толпой, так, что его пришлось сдерживать конной милицией. А в одной из американских газет выставку Глазунова назвали "ударом ножом в спину соцреализма".

Шум в прессе разделил критиков на разные лагеря. Вопрос по автору выставки разбирался на бюро Московского горкома партии, а после – на совещании художников в ЦК КПСС. Оргвыводов не последовало, но для партаппаратчиков Глазунов стал "художником с душком". Впрочем, то, что для одних было "душком", для других – в том числе и среди "руководящих товарищей" – чаемым проблеском русского духа из-под "глыб". А также противовесом всё более наглевшим после смерти Сталина троцкистам-космополитам. Наступавшая хрущёвская оттепель была задумана вовсе не для отогрева "великодержавного православного мракобесия"! Отповедь "интернационалистам", накинувшимся на художника, дал тогда писатель-фронтовик Сергей Смирнов, поэт Николай Тихонов. Последний подчеркнул, что творчество Глазунова продолжает традиции русской классической живописи.

Илья Глазунов, "Дороги войны". Фото: Russian Look / Globallookpress

Весь спектр этого противостояния вместе с бурным наплывом публики, но только с возросшим размахом проявился на следующей персональной выставке Глазунова в Манеже в 1964-м. Выставка в единственном неподвластном Союзу художников СССР месте (руководство которого молодого выскочку люто ненавидело) была разрешена после своеобразного ходатайства Сергея Михалкова к министру культуры Екатерине Фурцевой. Автор советского гимна, протанцевав с ней тур вальса на новогоднем огоньке, замолвил словечко за молодое дарование.

Однако буквально через несколько дней выставку пришлось закрыть со скандалом по требованию Московского отделения Союза художников. В заявлении МОСХа, напечатанном в "Вечерней Москве", творчество Глазунова клеймилось как "глубоко антисоветское явление". По воспоминаниям самого художника, перед насильственным закрытием выставки возмущённые зрители напали на оказавшегося там редактора "ВМ" Семёна Индурского, сорвав с его костюма пуговицы. А у задних дверей Манежа прошла сидячая забастовка, которую разгоняла милиция.

Фурцева тогда страшно обозлилась на Глазунова. Но несмотря на это, Сергей Михалков продолжал помогать полюбившемуся художнику, выбив для него через помощника министра первую московскую квартиру и мастерскую в Калашном переулке. "Я обязан ему буквально всем", – говорил Илья Сергеевич об авторе "Дяди Степы".

Илья Глазунов. "Русский Икар". Фото: glazunov.ru

А между этими событиями стартовала "звездная" портретная серия Глазунова. Стартовала – с жены шведского посла Сульмана – в девичестве княгини Зинаиды Оболенской, которая лично попросила Хрущева на приёме, чтобы молодой советский мастер нарисовал её портрет. После этого заказы от советских и зарубежных знаменитостей, в том числе коронованных особ, повалили валом. А заказы на портреты деятелей международного коммунистического движения успешному художнику позже уже подбрасывали из Кремля.

Искусство ходьбы по тонкому льду

Здесь самое время сказать о непростых отношениях Ильи Сергеевича с советской властью. Глазунов последовательно и осознанно, начиная с конца 1950-х, приходил к национально-державному, православному и монархическому мировоззрению, всё яснее осознавая революцию 1917-го как крупнейшую национальную катастрофу.

Но это не сделало его антисоветчиком в том мелком диссидентско-прозападном смысле, как в известном "малонародском" круге с орбитами – от Евтушенко до Синявского и прочих Амальриков. У него были свои отношения и с Кремлём, и с белой эмиграцией, в частности, НТС, с представителями которой он общался, провозя в Союз запрещённые книги философов-монархистов – Ильина, Солоневича, Тихомирова, – которые потом расходились в копиях по обеим столицам.

И. Глазунов, "Царевич Дмитрий". Фото: Russian Look / Globallookpress

Глазунов целенаправленно знакомил с трудами о русской истории, о русском самосознании Валентина Распутина и Леонида Бородина, Татьяну Доронину и Владимира Солоухина, Вадима Кожина и Петра Палиевского. Фактически он был одним из главных деятелей и, возможно, – главным "координатором" движения русского духовного возрождения среди интеллигенции. Да и не только её – посредством своих картин.

Владимир Солоухин писал о Глазунове:

Не он ли промыл тебе мозги и разморозил анестезированные участки сознания?.. Ты стал живым человеком. У тебя бьётся пульс. В тебе струится русская кровь. Ты видишь вещи такими, какие они есть на самом деле. Он оживил тебя. Вместо послушного, нерассуждающего робота ты превратился в личность. Сложна и трудна будет теперь твоя жизнь. Но как бы она ни была сложна и трудна, ты должен благодарить человека, сделавшего тебя живым и зрячим...

Поистине жаль, что позже Владимир Алексеевич в своём романе "Последняя ступень" вывел Илью Сергеевича с его супругой в весьма двусмысленных образах фотографа Кирилла Александровича Буренина и Елизаветы Сергеевны.

В 1964-м Илья Глазунов инициировал создание патриотического клуба "Родина", а в 1965 году вместе с легендарным реставратором Петром Барановским, писателями Леонидом Леоновым и Владимиром Солоухиным стал одним из создателей Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК). Характерно, что создать оба клуба удалось уже при Брежневе. Хрущёв на поданную ему Михалковым (по просьбе Глазунова) просьбу о создании "Родины" буквально затопал ногами: "Народу жрать нечего, а вы тут в игрушки играете!"

В то же время из Кремля он, к изумлению многих, получал и направления в зарубежные командировки, и разрешения на выставки, и заказы на портреты вип-персон. Правда, не только в "салонные" благополучные загранки катался известный художник. Его направляли туда, куда, например, отказались ехать Кукрыниксы: в воюющую Никарагуа, в воюющий Вьетнам, где Глазунов рисовал в окопах под бомбёжками.

Да, конечно, со Старой площади на него шли нападки, а с Лубянки слышался скрежет зубовный. Некоторое время его негласным покровителем слыл личный друг Брежнева, министр внутренних дел Вадим Щёлоков и те околовластные круги, которых относили к условной "русской партии". Щёлоков даже оформил Глазунову удостоверение МВД (формально тот преподавал в Академии МВД эстетику) для облегчения передвижения по стране. Осторожно помогал художнику и следующий после Фурцевой министр культуры – Пётр Демичев. Именно по его настоянию в 1967 году Илью Глазунова вынуждены были принять в члены Союза художников СССР.

И. Глазунов. "Сантьяго Гутьеррес (ночной патруль)". Фото: Кузьмин Валентин/Фотохроника ТАСС

На художника пролился дождь наград. В том же шестьдесят седьмом – дали орден Ленина. Избрали депутатом Верховного Совета СССР, делегатом XXII съезда партии. А через год в Кремле вручили ещё один орден Ленина вместе с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда.

При этом Глазунов стал с какого-то времени едва ли не главной, заветной (оттого, что непросто было достать) мишенью будущего "прораба перестройки" Александра Яковлева и всей клубившейся вокруг него группы "твёрдых интернационалистов", а на самом деле – русофобов, опекаемых Юрием Андроповым.

На внешний взгляд, Илья Глазунов вёл двойную жизнь. В одной он спасал иконы, регулярно и открыто ходил в церковь, имея множество знакомых среди священников и церковноначалия. Написал портрет Патриарха Алексия I.

Он не только проводил "русскую линию" в официально разрешённых клубах и обществах, но и тесно общался с издателем православно-патриотического машинописного журнала "Вече" Владимиром Осиповым, позже посаженным за "пропаганду реакционного славянофильства и шовинизма". Знал Глазунов близко и других деятелей православного возрождения, репрессированных за свою деятельность.

Например, Игоря Огурцова, создателя Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа (ВСХСОН). Дружил художник и с писателем Леонидом Бородиным, осуждённым по делу того же ВСХСОН, академиком-математиком Игоря Шафаревича, подвергавшегося травле за его взгляды. За это Илью Сергеевича не раз вызывали на ковер в ЦК. Ему и самому частенько пытались в печати нацепить ярлык шовиниста, антисемита, а также, что совсем забавно – сиониста.

Илья Глазунов. Фото: Yurii Zheludev /Globallookpress

Как вспоминал Владимир Осипов, Илья Глазунов, избегая политических заявлений и проявлений нелояльности, неустанно и на разных уровнях гнул "русскую линию", пользуясь своей "вхожестью" в разные кабинеты. "Сотруднику Министерства просвещения укажет на важность русских сказок для школьников. Начинающему литератору посоветует заняться сбором икон. (...) Третьего посадит в укромный уголок: «Читай «Дневник писателя» Достоевского». Обретя материальную достаточность и связи в верхах, художник не раз помогал своим коллегам. Разумеется – реалистического и "национального" направления.

В 1970-х годах постоянным помощником Глазунова был фотограф, будущий организатор НФП "Память" Дмитрий Васильев (к тому времени Илья Сергеевич с ним разошёлся).

На кухнях московской интеллигенции полушёпотом с недоверчивой улыбкой и боязливым уважением рассказывали о портрете последнего российского государя Николая II, висящего в квартире Глазунова, перед которым он с женой якобы каждое утро поёт "Боже, царя храни". При этом, как свидетельствует сам художник, его до последнего с маниакальным упорством звали вступить в КПСС, от чего он отбрыкивался как только мог.
В общем, Глазунов творил такое, за что в гораздо меньшем объёме отстраняли от профессии и сажали в психушку или в лагерь. А ему не только всё сходило с рук, но и расширяло круг почитателей. Впрочем, и ненавистников тоже.

"За такие картины расстреливать, понимаешь, надо"

На персональной выставке в Манеже 1978 года Глазунов явно вышел за флажки, позволив себе неслыханную дерзость. Он решил выставить вещь, которую задумал ещё в 1968-м в Париже, охваченном студенческой левацкой революцией. На огромном полотне, наверное, самой знаменитой его картины "Мистерия XX века" в тёмном хаосе, подсвеченном кровавыми сполохами, теснятся, налезая друг на друга, 74 персонажа, начиная от Льва Толстого до членов группы "Битлз". На полотне были изображены Сталин, плавающий в крови, чёрный московский Кремль со сломленной колокольней Ивана Великого, на фоне которого вздымает руку Ленин с багровым лицом чудовища. Николай II стоит с убитым царевичем на руках, безумные джазмены, блудницы вперемешку с диктаторами. А ещё скорбный Александр Солженицын со своей Матрёной, а над всеми – выше космонавта, парящего в открытом космосе, – Христос в ореоле славы. В углу – сам художник на фоне лестницы совершенства и зеркало, в котором каждый посетитель мог бы увидеть в мистерии и себя.

Илья Глазунов. "Мистерия XX века". Фото: Russian Look / Globallookpress

Когда Глазунов сдёрнул покров с холста перед членами выставкома, его участники на минуту просто онемели от шока. Представить такое на советской выставке в центре Москвы?! Да что он себе позволяет, этот Глазунов! Это была не пресловутая фига в кармане, которой баловались столичные фрондёры. Это был удар кулаком по голове.

Оправившись от замешательства, уже престарелый придворный художник Налбандян – автор бесконечной ленинианы-сталинианы и далее по списку – выдал короткую рецензию: "За такие картины расстреливать, понимаешь, надо".

Илье Глазунову предложили снять "Мистерию" и открыть выставку. Тот упёрся, что тоже было невыносимой дерзостью. В итоге выставку закрыли, не открыв. А вопрос о художнике-антисоветчике, перешедшем все грани, был поставлен на коллегии Министерства культуры СССР. Раздавались предложения выслать Глазунова за границу. Но главный идеолог страны Михаил Суслов решительно отрезал: "Хватит плодить диссидентов, пускай едет на БАМ".

Как "гэбист" Глазунов американца в ФРГ засудил

И Илья Сергеевич, спрятав своё монументальное полотно на даче в Жуковке, поехал – и привёз серию хороших рисунков покорителей тайги, мужественных русских людей.

Я не хотел уезжать из России! – рассказывал он потом в интервью. – Мне предлагали остаться все, кого я писал, – короли и президенты разных стран. Я всегда возвращался.

Год спустя в Манеже спокойно развесили 400 глазуновских картин, разумеется, без "Мистерии". Осаждавшие выставочный зал толпы были столь же внушительные.

Спасибо за Русь! За ту, что живёт в нас всегда, везде, которую нельзя в нас убить, к которой мы вернёмся, через какие бы препятствия ни шли,

– подобных этой записей было немало в книге отзывов.

А запретную картину художник умудрился вывезти в Западный Берлин, пользуясь приглашением в качестве художника-постановщика оперы Бородина "Князь Игорь" в Берлинском театре. Экспозиции с ней вскоре прошли по всей ФРГ, вызвав немалый ажиотаж публики и прессы. Полотно тогда Глазунов продал одному коллекционеру из Гамбурга. Кстати, в 1999-м художник создал вторую версию "Мистерии ХХ века", где появились уже и Горбачёв, и радостный Ельцин на фоне горящего Белого дома, и Клинтон с Олбрайт, и масонская "глазастая" гора с американского доллара.

А тогда – в 1979-м – на родине Илья Глазунов получает звание народного художника РСФСР, а через год – и СССР. Ему доверили создать и возглавить Всесоюзный музей декоративно-прикладного и народного искусства, за что вручили орден Трудового Красного Знамени. Парадокс – да и только!

Именно тогда набрала ход сплетня про Глазунова, запущенная одновременно американским журналистом Джоном Барроном, автором книги "КГБ" вместе с эмигрантскими либеральными газетами "Русская мысль" и "Новое русское слово". Господа эти прямо утверждали, что Илья Глазунов – сексот Комитета государственной безопасности, стучит на диссидентов, выполняет задания за границей и поэтому, дескать, все его выходки сходят ему с рук, а благодеяния власти сыплются, как из рога изобилия.

Возмущённый этой ложью, Илья Сергеевич, вопреки предупреждению посла в ФРГ Валентина Фалина, подал в германский суд на Баррона и выиграл его! И это несмотря на то, что вокруг главного "свидетеля", эмигранта, бывшего московского искусствоведа Игоря Голомштока в травле художника объединилась вся эмигрантская диссидентская рать из Александра Галича, Анатолия Гладилина, Наума Коржавина, Владимира Максимова, Виктора Некрасова, Михаила Шемякина и других.

Картина художника Ильи Глазунова "Сто веков". Фото Бориса Кавашкина и Валерия Христофорова /ИТАР-ТАСС

Слишком примитивной, да и нелогичной была эта сплетня о Глазунове-спецагенте КГБ. Слишком много шишек, кроме плюшек, получал за свою жизнь Илья Сергеевич. Слишком много сделал для возрождения русского духа и православного сознания, чтобы подозревать, что именно в этом был заинтересован "Комитет глубокого бурения"!

Пахарь русских смыслов

Да, Глазунов всегда не любил и не признавал авангардизма, абстракционизма и других, как он считал, извращений того искусства, которое питается Божьей искрой, а не дьявольским огоньком. "Если кому-то нравится любимую женщину изображать в виде чёрного квадрата, это его собачье дело. Плохо, если «квадрат» становится апофеозом государственного искусства", – говорил Глазунов уже в постсоветское время. И за это его терпеть не могли все, для кого Малевич, Пикассо, Миро-и-Ферра и Поллок были богами живописи.

Он не любил революционеров, левых вообще, а они отвечали ему жаркой взаимностью. Глазунов сам предпочитал диалог и умел общаться с властью, рассчитывая на возможность её трансформации в национальном духе. А руководящие товарищи, в свою очередь, рассчитывали на его "исправление" и старались использовать популярного пассионарного живописца для своих нужд.

Но несмотря на эти игры, придворного художника из него не вышло, поскольку власть всегда могла ожидать от Глазунова нонконформисткого хода, хлёсткого, как пощечина. Такого, как, например, полотно "Рынок нашей демократии" (1999), в котором он обобщил своё отвращение торгашеским, выморочным миропорядком, наскоро слепленным на руинах СССР.

Недаром он (которого считали антисоветчиком) вместе с другими настоящими патриотами выступал против развала Союза, с огромной болью восприняв и 1991-й, и 1993-й, как скорбные вехи Отечества. С русофобствующими циниками и делягами типа Гайдара и Чубайса Илья Сергеевич не мог идти одним путём.

Да, при этом он мог писать портрет Собчака и матери Ельцина по просьбе БН, водить по своим выставкам и по залам своей Академии разрушителей страны, фотографируясь с ними. Ему нужно было быть влиятельным при любой власти. Не для того, чтобы вкусно есть и сладко пить, получить очередную награду. Главным в его жизни всегда было укрепление русского реалистического искусства, национального самосознания и памяти, и эти ценности на протяжении трех десятков лет он вкладывал в своих учеников. Сначала в Суриковском институте, а с 1986 года – в основанной им Российской академии живописи, ваяния и зодчества, которая в 2009 году получила его имя.

Посетители в Московской государственной картинной галерее Ильи Глазунова. Фото: Михаил Джапаридзе/ТАСС

Скольких прекрасных художников он воспитал! Сколько голов повернул в светлом, правильном направлении! Его монументальный шедевр "Вечная Россия", написанная к тысячелетию Крещения Руси в 1988-м, его "Князь Игорь", "Русский Икар", "Канун", "Андрей Рублёв" и многие другие картины – это настоящие мосты из Святой Руси прошлого в Святую Русь вечную, небесную. И мы по ним идём и, дай Бог, ещё правнуки наши пойдут.

Что значит по сравнению с этим такая глупая мелочь, как то, что его под улюлюканье либеральных СМИ раз семь мстительно прокатывали на выборах в Российскую академию художеств! Кто знает этих академиков? А Глазунова знают все.

Современное искусство – это то, что понятно народу, а народ – это мы с вами. Это шофёры такси, академики, бомжи, школьники и студенты,

– объяснял он незадолго до своей смерти в одном интервью.

Искусство – не монолог с самим собой, оно всегда обращено к кому-то. Важно, во имя каких духовных ценностей ведёт разговор художник с миром,

– подчёркивал Илья Глазунов в другом интервью.

Несмотря на видимое благополучие и даже бонвиванство большей части его жизни, художник был "человеком скорбей", начавшимся прямо с блокадного детства. Жгучие боли довелось изведать ему и в зрелом возрасте. В 1986 году, за день до открытия очередной персональной выставки Ильи Глазунова, из окна выбросилась его единственная жена – Нина Виноградова-Бенуа. Сам Илья Сергеевич до конца своей жизни отказывался считать это самоубийством, утверждая, что на ней была чужая шапка и ей "помогли".

Могла ли это быть месть или предупреждение тех, кому творчество и общественная активность художника стали поперек горла? Как пел Игорь Тальков: "Кому-то чёрный глаз слепили"? Глазунов об этом никогда не говорил публично. Ни в интервью, ни в двух своих автобиографических книгах-размышлениях "Дорога к тебе" и "Россия распятая".

В его наследии не только тысячи картин, многие из которых прочно вошли в сокровищницу русской живописи, но и сотни учеников; прекрасные дети-художники Иван и Вера Глазуновы.

Залы картинной галереи Ильи Глазунова на Волхонке никогда не пустуют – его картины и графика нравятся всё новым и новым поколениям, вызывают различные эмоции, затрагивают глубинные корни коллективного бессознательного. Востребованным остаётся сам образ этого художника – не гордого бунтаря, не отвлечённого мечтателя-сновидца, не презирающего эстета, но пророка и вдохновителя, "напоминателя", пробудителя. Одним образным словом – пахаря русских смыслов.

Источник: Царьград