Как случилось, что я полюбила странствовать - ездить по русским городам, деревням и селам в поисках нерукотворной и рукотворной красоты? Как я открыла для себя целительность этих мест - чтоб и не мочь уже теперь без них обходиться? Как я придумала для себя этот способ спасения от безвоздушного пространства мегаполиса с его ритмами мертвого бега вдогонку? Я дожидалась выходных, садилась в машину и просто ехала за МКАД - туда, где начинается жизнь, где возвращается и оживает прошлое, где человек обретает совсем другое восприятия себя и мира вокруг. В одном из таких путешествий и произошла встреча, которая изменила мою жизнь, хотя тогда я даже не подозревала об этом.
Вязники. Лица из прошлого
В
городе Вязники Владимирской области, гуляя вокруг дивной кладбищенской
церкви Покрова Божией Матери, я набрела на могилу дьякона Петра
Вигилянского. С таблички на металлическом кресте на меня смотрел человек
с прекрасным лицом. Годы жизни - 1872-1932. Я ничего не знала о нашем
вязниковском однофамильце и бросилась расспрашивать о нем местного
священника. Но священник только пожимал плечами.
С этого дня я не могла найти себе покоя. Я знала, что Вигилянские - фамилия консисторская, и было очевидно, что дьякон из Владимирской губернии как-то связан с нашим священническим родом. Но как? Кем он приходится всем нам - нынешним Вигилянским? И зачем я его нашла? Все эти вопросы повергли меня в совершенно новое состояние: у меня не получалось пройти мимо и жить дальше как ни в чем не бывало - мне непременно нужно было найти ответ. Во мне поселилось отчетливое чувство, что незнакомый дьякон с прекрасным лицом зовет меня, призывает к каким-то шагам, потому что хочет, чтобы мы о нем узнали.
Конечно, я поделилась загадкой с папой, протоиереем Владимиром Вигилянским, и с братом Никой - дьяконом Николаем. Но ни папа, ни брат ничего не знали о могиле за алтарем вязниковской церкви. Брат вспомнил о старом семейном альбоме с фотографиями наших предков, священников Вигилянских, о которых, кроме подписанных имен, тоже ничего не известно. Альбом когда-то принадлежал папиной двоюродной сестре Елене, давно уже покойной, и несколько лет назад Ника чудом добыл его у дальних родственников. История с альбомом почему-то прошла мимо меня, и я кинулась к родителям - мне не терпелось всмотреться в лица прошлого. Альбом начинался с фотографий конца ХIХ века, с серии портретов моего прапрадеда, протоиерея Алексия Вигилянского - величественного старца с роскошной белой бородой. Дальше следовали фотографии его жены Анны Вигилянской, моей прапрабабушки, их красавицы дочери Ольги Алексеевны с детьми и мужем, Дмитрием Губиным, а потом - уже тех их потомков, о судьбах которых нам было что-то известно.
Где жил мой прапрадед, священник Алексий? В каком храме он служил? Сохранилась ли эта церковь сейчас? Как складывалась его жизнь? Кем были его предки? Как он связан с вязниковским дьяконом Вигилянским? Это было не просто любопытство и не только зов крови: неким незнакомым мне доселе внутренним чутьем я чуяла, что должна воскресить эту память и что это необходимо не только мне. Таинственным образом я уже ощущала благословение Небес. Такое творилось со мной впервые - это было предчувствие чудесного, от которого нельзя отмахнуться. Я стала молиться - записала в помянник имена всех неведомых еще мне Вигилянских, и мне уже казалось, что они рядом, прямо здесь, со мной, и мне помогают, и времена сомкнулись.
Я
набрела на родоведческий сайт, где нашла целый форум о священниках
Вигилянских, служивших в ХIХ-ХХ веках во Владимирской губернии.
Выяснилось, что в Вязниках до сих пор жив внук того самого дьякона,
краевед Лев Валерианович Вигилянский. В ближайшую же субботу, едва
дождавшись рассвета, я села в машину и снова отправилась в Вязники,
рассчитывая разведать о Льве Валериановиче в местном краеведческом
музее. Но на подъезде к Вязникам я поняла, что приехала слишком рано, и
музей еще закрыт. Поэтому я свернула в соседний городок с прекрасным
названием Мстёра: на форуме упоминались священники Авроровы,
родственники Вигилянских, которые там служили.
В Мстёре нет краеведческого музея, зато есть музей мстерских мастеров - они славились искусством росписи шкатулок. Музей тоже еще не открылся, но зато я попала в это раннее нежное июньское утро с кувшинками на тихой реке Мстёре и с куполами храмов в рассветном летнем небе. Я бродила по берегу, смотрела на отражение двух мстерских монастырей, которые только недавно восстановили после советской разрухи, и молилась - даже уже не о том, чтобы найти родственников, а о том, чтобы научиться благодарить. Я совершенно отчетливо чувствовала, что Господь рядом и что происходит какой-то великий поворот - воскрешение памяти, и прошлое возвращается, и забытое оживает.
В мстёрском музее я пробыла не больше десяти минут и вышла оттуда с номером телефона вязниковского краеведа. Через полчаса мы уже сидели вместе за столом на его кухне. Он листал толстую папку с архивными документами и историей «вигилянского» рода. Оказалось, 80-летний Лев Валерианович восстановил свою генеалогию вплоть до мелочей, у него были сведения и о родственных Вигилянским фамилиях - Скипетровых, Авроровых, Кантовых - священниках, служивших во Владимирской губернии, от Мурома до Гороховца. Он показывал фотографии и говорил, говорил, говорил... О зверствах большевиков, творившихся на владимирской земле, об изувеченных храмах, о мученических подвигах священников: никто из них не пережил 1937 года. Я узнала подробную биографию дьякона Петра, деда Льва Валериановича, могилу которого я нашла меньше месяца назад, узнала и о трагических судьбах остальных «владимирских» Вигилянских, среди которых оказались и канонизированные святые новомученики.
Однако, сколько ни всматривался Лев Валерианович в лица на фотографиях нашего семейного альбома, ничего сказать о них не мог. Стало очевидно, что они принадлежат к какой-то параллельной ветви, и искать их следы надо в другой губернии.
...Лев Валерианович сидел напротив меня и плакал. Ему казалось, что прошлое никого уже не интересует, и мое внимание было для него счастьем.
Курмыш. Храм прапрадеда
Уехав
из Вязников, я, разумеется, сразу написала об открывшихся мне
потрясающих судьбах, в которых отразился весь наш кровавый ХХ век, наша
общая боль и вина. И на меня посыпались письма. Получилось так, что, не
найдя ответов на свои вопросы, я случайно, сама не подозревая об этом,
нашла ответы для других. Через меня люди находили своих предков,
обретали свою историю. Многие по моей подсказке ездили в Вязники ко Льву
Валериановичу и возвращались с ответами.
Меня это поразило: человек, творя свою судьбу, будучи орудием в руках Божиих, может чудесным образом оказаться и творцом судеб других людей, стать проводником и посредником, звеном в общей цепочке Промысла.
Но меня ждало новое открытие. Одно из писем прилетело из Чебоксар. Некая женщина по имени Елена Окунева убеждала меня в том, что мы с ней родственницы: мой прапрадед, священник Алексий Вигилянский с фотографии из семейного альбома, - брат ее прапрабабушки; что жили они в городе Курмыше Симбирской губернии. Папе было достаточно услышать только это название - Курмыш, чтобы он воскликнул: «Да! Мы нашли: это они! Место рождения моего отца, Николая Дмитриевича Вигилянского - город Курмыш!». Мы с Еленой Окуневой стали сверять имена и даты: она занималась своим родословием уже давно и знала об Анне Петровне Вигилянской, моей прапрабабушке, о ее дочери Ольге, моей прабабушке, могла назвать приблизительные годы их жизни. Все сходилось. Совпадений быть не могло: наши предки вернулись!
Дальше стали выясняться подробности: я узнала имя еще одного Вигилянского - священника Павла, это был мой дедушка уже с тремя «пра», в середине ХIХ века он служил, как сказала Лена, в Успенском храме села Бортсурманы того же Курмышского уезда. Он-то и родил, кроме прочих шестерых детей, моего седовласого прапрадеда Алексея из альбома и прапрабабушку Елены Окуневой, моей пятиюродной сестры.
В
августе 2016 года, то есть всего через полтора месяца после встречи в
Вязниках, я уже сидела в машине и мчалась за 600 километров от Москвы, в
Нижегородскую область, в земли бывшей Симбирской губернии, в места,
таинственные названия которых я никогда раньше не слышала, - в Курмыш и
Бортсурманы. Навстречу мне из Чебоксар ехала моя новообретенная сестра
Лена. Я добралась на день раньше, 16 августа, до назначенной встречи с
Леной в селе Бортсурманы был еще день, поэтому я сначала отправилась в
Курмыш в надежде разыскать храм моего прапрадеда Алексия, освященный,
как я успела выяснить, в честь Рождества Пресвятой Богородицы.
...Я вышла из машины и долго смотрела на то, что осталось от церкви прапрадеда. Ходила кругами, прикасалась к кирпичным стенам, и радость сменялась болью - прямо в алтарной апсиде вырублена дверь, над которой табличка: «Курмышский дом культуры». Вскоре начала собираться молодежь, и из храма послышалась залихватская музыка дискотеки...
А изнутри поднималось что-то щемящее: где-то здесь был их дом, моя прапрабабушка Анна, кругленькая, с норовистым характером, активная, веселая, - я знаю ее по фотографии - хлопотала тут по хозяйству. Звонили колокола к заутрене, прапрадедушка спешил на службу...
И все мы родом отсюда - несмотря на все, что нас разделяет во времени и в пространстве - несмотря на 600 километров дороги, на безумный ХХ век и на этот нынешний ад дискотеки...
Бортсурманы. Меня нашли
А потом я поехала дальше и глубже, еще на одно поколение вниз - в село с дремучим названием Бортсурманы: именно там родился прапрадед Алексий. В Бортсурманах служил его отец, иерей Павел, мой дедушка в шестом поколении, и Успенский храм в этом селе, я знала, возродился и действует.
Надо было проехать каких-то 25 километров, чтобы окончательно отменилось время. Я попала в Землю обетованную, откуда мы все происходим. Зеленые просторы, деревенские домики, околицы, козы, петухи и дорога, и холм вдалеке, и белоснежный храм на холме - абсолютно, невозможно прекрасный. Я словно возвращалась домой после долгой разлуки - это чувство узнавания, его нельзя ни с чем перепутать. Но я даже предположить не могла, какое новое потрясение ждет меня здесь.
 |  |  |
Я подъезжала к храму под звон колоколов. Вокруг было множество машин и людей, радостных, нарядных, собравшихся здесь явно по особому случаю, ведь это был будничный день, вторник. Заканчивалась полиелейная всенощная, и я в нетерпении бросилась расспрашивать бабушку за свечным ящиком, что же здесь за торжество сегодня. Оказалось - канун престольного праздника Обретения мощей святого праведного Алексия Бортсурманского, священника этой церкви - подвижника, прозорливца, целителя, чудотворца. И мощи его покоятся прямо здесь, в храме. Я увидела раку, украшенную цветами, и припала к мощам неведомого старца - я и имени его никогда не слыхала. Потом купила в лавке книжечку с его житием, отъехала в лесочек неподалеку, чтобы устроиться здесь на ночлег в палатке: в окружении происходящих чудес мне уже ничего не было страшно. Перед сном я достала житие, и мой взгляд сам собой упал на строки, от которых забилось сердце: «За девять лет до своей кончины отец Алексий вышел за штат и передал свое место Павлу Вигилянскому, женатому на его внучке от старшей дочери Надежды». Так, за один день я обрела родословие вплоть до восьмого колена: иерей Алексий Гнеушев [1], незнакомый дивный святой, память которого чествовали именно сегодня, оказался моим родным дедушкой с пятью «пра».
Как рассказать, что я чувствовала, лежа с фонариком в темной палатке, в ночном лесу, на окраине глухого села?
Что
не я иду, а меня ведут, что не я искала, а меня нашли? Передо мной
вновь развернулась вся цепочка «случайностей» на этом пути, все его
промежуточные остановки и полустанки, когда еще не было видно конечного
пункта, а слышался только необъяснимый далекий зов, которому нельзя было
не поддаться. Святой дедушка взял меня за руку - еще там, в далекой
Москве - и привел к себе через Вязники, через случайные находки и
встречи, чтобы я сейчас не могла сомкнуть глаз, чтобы я лежала в
спальнике и повторяла: «Дивен Бог во святых Его!», «Святый праведный
отче Алексие, моли Бога о нас!», «Слава Богу!». Это было похоже на
второе рождение. Я читала о чудесах святого, описанных в его житии, и
понимала, что одно из них, не вошедшее в книжку, творится прямо сейчас и
творится со мной.
Следующий день - 17 августа 2016 года - я никогда не забуду. Весь холм вокруг храма был запружен народом, который не умещался внутри: Литургию служили прямо на улице, в лучах восходящего солнца. В Бортсурманы на вертолете прилетел Владыка Георгий, Митрополит Нижегородский и Арзамасский, ему сослужили четыре архиерея и священники, съехавшиеся со всей епархии. Мне казалось, что я попала на пир в Горнем мире, что раздвинулись все границы, и уже нет ни времени, ни пространства. Я вернулась к самой себе, к тому состоянию, в котором, наверное, только и должен существовать человек - к оглушительному переживанию веры: с такой силой и глубиной оно - в моем нерадении - могло открыться только при встрече с подлинным чудом, дарованным по милости и любви Божией, незаслуженно, совершенно задаром.
Сестра Лена узнала меня в толпе по выражению потрясения на моем лице - наверное, его нельзя было не заметить. Мы обнимались, и хотелось плакать - настолько пронзительными и острыми были наши эмоции. Эта встреча не укрылась и от журналистов нижегородского телевидения - я рассказывала свою историю перед камерой, чтобы свидетельствовать о чуде и славить Бога. После службы я пробилась к Митрополиту Георгию, который с давних пор знает моих родителей и дружит с ними - разумеется, я не могла не поделиться с ним моим оглушительным известием. Он благословил меня, положил руку на мою голову и сказал: «Ну и где же папа и мама? Жду их на службе здесь, в Бортсурманах, в следующем августе, через год: теперь, после такого явления чуда, без них этот праздник будет неполным. Добро пожаловать в гости».
Но
папа и мама до сих пор ничего не знали и волновались в далекой Москве,
недоумевая, куда я опять исчезла. Из Бортсурман я, конечно, поехала
прямо к ним, и первым делом мы устроили домашний благодарственный
молебен перед иконой святого праведного Алексия, которую я привезла от
его мощей, с чтением акафиста и канона в его честь. А потом мы не могли
наговориться, удивляясь Промыслу Божиему и Его неисповедимым путям...
Кончился август, началась обычная московская рабочая жизнь, но я чувствовала, что она уже никогда не будет такой, как прежде. Недавние чудеса, упавшие с неба, перевернули мой мир, преобразили его нездешним светом, и к этому свету невозможно было привыкнуть. Чувство бесконечной благодарности Богу подчеркивало и усугубляло ощущение собственной малости, своего недостоинства и абсолютной незаслуженности чуда, которое со мной стряслось - именно стряслось, как вулкан, как землетрясение, как разверзшиеся небеса. Я понимала, что никогда не смогу придумать никакого равновеликого ответа на то благословение Божие, которого я сподобилась в своей жизни. Я чувствовала, что теперь должна как-нибудь послужить, принести какую-то пользу, и стала молиться, чтобы Господь показал мне, чем именно я могу пригодиться, чтобы Он подсказал, что же мне теперь делать.
Еще одно чудо в Бортсурманах
Едва дождавшись следующих каникул, я стала собираться в новое далекое путешествие - в город Ульяновск, в надежде, что в симбирском архиве найду сведения о священниках Вигилянских, в судьбах которых еще оставалось много вопросов. Я уже смела уповать на то, что на этом пути окажусь под крылом Божиим, под заступничеством, под руководством, и верила, что путешествие не будет бесплодным.
В симбирском архиве время опять потекло по-другому - я назвала это движение «вперед, в прошлое»: чем глубже я погружалась в былое, тем ближе продвигалась к самой себе, к чему-то главному в своей жизни. Меня ждала новая радость: клировые ведомости церквей Курмышского уезда за все годы ХIХ века уцелели! Многие считали, что эти документы сгорели во время пожара; кроме того, из-за переформирования губерний в области и уездов в районы произошла путаница, и было совсем непонятно, в каком архиве искать драгоценные сведения. Но они были здесь, и я их читала!
Клировые ведомости - это рукописные книги, в которые вносились сведения о храмах и о клириках. Листая их, мгновенно выясняешь все - годы жизни священника, его место рождения и учебы, указания о других храмах, где он служил, его награды, имущество, полный состав семьи, даты рождения домочадцев и даже количество «наставлений» - проповедей, которые он произносил! Это был кладезь информации: я почти полностью, по датам восстановила наше семейное родословие, узнала имена жен и детей священников-предков, проследила побочные ветви, даже видела собственноручные подписи моих дедов - их почерк, свидетельство живого дыхания прошлого. Беглое, наклонное, быстрое - от прапрапрадеда: «Священникъ Павелъ Ивановъ Вигилянский руку приложилъ». Медленное, написанное дрожащей рукой, - весточка из 1838 года от святого праведного Алексия: «Иерей Алексей Петровъ Гнеушевъ, священникъ Успенской церкви...» - голос издалека, встреча! И отпечаток совсем недавней, по меркам истории, эпохи - подпись прапрадеда из семейного альбома, с которого и начались мои поиски: еще несколько месяцев назад я недоумевала, кто он, а теперь вглядывалась в неразборчивые буковки, написанные его рукой, и дивилась ощущению распахнувшейся двери...
Наконец объяснилась и загадочная связь нашей семейной ветви с «владимирскими» Вигилянскими: прапрапрадед Павел учился во Владимирской семинарии и был уроженцем этих земель, но после учебы его направили в далекую Симбирскую губернию, в Бортсурманы, где он и женился на внучке святого и стал его преемником в Успенском храме. Так Вигилянские обосновались в Курмышском уезде почти на целое столетие.
Но главное - я узнала, где похоронен Павел Вигилянский. В советское время церковное кладбище полностью уничтожили. Благодаря народному почитанию уцелела только одна могила - «батюшки Алексея»: получилось так, что, оберегая память праведного чудотворца и ухаживая за его могилой, жители села спасли от разорения и сохранили для нас его святые мощи, которые впоследствии, после его прославления, суждено было обрести Православной Церкви. Но остальные захоронения, увы, сравняли с землей, и воскресить их память до сих пор не представлялось возможным. Теперь же из архивных документов я знала, что отец Павел завещал похоронить себя за алтарем Успенского храма, слева от могилы святого Алексия. Эта история сохранилась благодаря знамению, которое было явлено накануне установления надгробья Павлу Вигилянскому. Некий печник Герасим Чудаков услышал голос, который велел ему воздвигнуть памятник не вплотную, а на некотором расстоянии от могилы отца Алексия, потому что святому суждено в будущем «выходить мощами», и надгробье его преемника при этом может повредиться.
Итак,
мне было доверено восстанавливать могилу моего прапрапрадеда. Тогда же я
поняла, что обязана взять в свои руки еще одно сложное и большое дело -
попытаться отвоевать у клуба в Курмыше храм, в котором служил прапрадед
Алексей Павлович, и вернуть его Церкви, а потом уже думать и о его
восстановлении.
Возвращаться обратно я решила через Бортсурманы: не могла не воспользоваться возможностью снова припасть к мощам святого и просить его помощи в новых делах. На ночлег меня приютил в своем доме гостеприимный отец Андрей, настоятель храма, а наутро мы вместе отправились на службу: я опять попала на праздник - это был день Казанской иконы Божией Матери. После Литургии отец Андрей открыл для меня раку с мощами святого...
И тут со мной произошло нечто такое, о чем я решилась рассказать только маме и папе - настолько интимным, глубинным, нездешним было мое переживание. Я стояла у мощей и не знала, какими словами молиться: я четко поймала это ощущение - бессилие слов, их неточность и скудность для выражения целого клубка моих мыслей и чувств, от благодарности до мольбы о том, чтобы святой всегда пребывал со мной рядом. И в состоянии этой словесной немощи, немоты я намеренно спустилась в свою глубину - туда, где слова еще не родились, где ничего не названо, чтобы говорить со святым Алексием прямо оттуда, чтобы передать мое чувство, как оно есть, в этом первоначальном, новорожденном, неоформленном, неискаженном виде. И святой мне ответил - я это знала, потому что с моим телом что-то случилось. У меня полились слезы, именно полились - таким бесконечным и щедрым потоком, что от него насквозь промокли на груди моя куртка, шарф и все, что было под ними. Я сейчас скажу странную вещь: я не плакала! Это было совсем не похоже на обычный плач, на то, что бывает с нами от переизбытка чувств, от остроты переживаний, от сердечной растроганности. Слезы лились сами собой - как реакция на что-то нездешнее, непостижимое и небывалое. Видимо, тело просто не знает других способов отзываться, не понимает, как себя вести, как иначе ему себя проявить в этой встрече с бестелесным, нематериальным, внеземным... с тем, что, наверное, и называется благодатью...
Я ехала домой с новым свидетельством чуда, и меня вновь накрыло уже знакомое двоякое чувство: благодарность, смешанная со страхом, с острым осознанием моей ответственности и долга, который призывает ко встречным шагам с моей стороны, к безоглядному служению Богу. Я боялась, что это мне не под силу. На пути были Вязники: это географическое название стало для меня символическим, говорящим, увязывающим всё со всем - той нулевой точкой, откуда началась моя новая жизнь. Я, конечно, не могла проехать мимо Льва Валериановича Вигилянского, посланного мне Самим Господом: теперь я уже знала ответы на все те вопросы, которые мы оба задавали себе в июне, сидя на кухне. И вот мы опять сидим за тем же столом, но теперь уже вместе дивимся чудесным находкам.
А потом наступила зима, и долгие месяцы я жила ожиданием новой встречи: я скучала по Бортсурманам и мысленно к ним возвращалась. В конце апреля, как только растаял снег, я наконец повезла туда мою младшую дочь Лизу - мне посчастливилось найти пустующий домик прямо напротив храма: мы просыпались утром, смотрели в окно и не верили нашему счастью.
Еще из Москвы я договорилась о встрече с Владыкой Силуаном, Епископом Лысковской епархии: новые задачи требовали его благословения и участия. Я знала, что 4 мая Епископ Силуан будет служить в Бортсурманах праздничную Литургию, и надеялась поймать его после службы. Но в самый день праздника выяснилось, что Владыка уже выделил в своем расписании целый час для разговора со мной в доме у отца Андрея, еще до начала богослужения. Это была великая милость. Я рассказала ему все подробности обретения предков, показала семейный альбом - тот самый, который недавно вызывал столько вопросов и о котором мне теперь было известно все, поделилась своей печалью об участи курмышского храма, оскверненного клубными дискотеками, рассказала о найденной могиле священника Павла и о нашем желании ее воскресить. Внимание и отзывчивость Владыки превзошли все мои ожидания. Он поддерживал меня во всех моих начинаниях, дал свое благословение на все необходимые шаги в деле возвращения памяти. А во время проповеди после Божественной литургии он повторил мою историю с амвона церкви уже всем ее прихожанам и гостям и даже представил меня как наследницу святого Алексия и свидетельницу его новых чудес. Я опять чувствовала незаслуженность этих почестей и вновь понимала, что мне дается неизмеримо больше того, о чем я дерзала просить. В этот же день Владыка познакомил меня с главой Пильнинского самоуправления, и он пообещал мне, что в считаные сроки, уже в этом году, храм в Курмыше вернется к своему истинному предназначению.
Завещание святого
Я уже знала, что каждый новый виток этой истории обязывает меня сделать очередной шаг - как ответ на полученные благодеяния. Это было похоже на движение по спирали, где с каждым кругом, с открытием новых высот, от меня требовалось очередное усилие - восхождение на следующий круг. У меня оставался еще вопрос - самый интригующий и таинственный из всех, перед которыми я оказывалась до сих пор. Из жития святого было известно о дневнике, который он вел при жизни и завещал своим потомкам: дневник сначала хранился под престолом бортсурманского храма, а потом передавался из рода в род, от одних священников Вигилянских к другим. Последней читательницей дневника, по всей видимости, была жительница Бортсурман, помещица Мария Пазухина - она дружила с правнучкой святого Алексия, Марией Люцерновой, в доме которой и хранились эти записи в начале ХХ века. В 1913 году Мария Пазухина стала автором самого полного и подробного жизнеописания старца и издала брошюру «Иерей Алексий Гневушев - подвижник веры и благочестия». Ее содержание легло в основу нынешнего жития святого. Там-то и приводилось несколько цитат из его дневника: благодаря им мы знаем о чудесных откровениях, которых старец сподобился в своей жизни, - о явлениях Господа и святых Его.
Дневник считался потерянным или сгоревшим, потому что с тех самых пор он бесследно исчез из поля зрения. Но меня грела надежда, что дневник, заповеданный и предназначенный нам, потомкам, возможно, жив и лежит где-нибудь в архиве, ожидая своего возвращения. Я искала следы дневника в московской Государственной библиотеке и, не найдя ничего из моего списка, заказала книгу протоиерея Алексия Скалы - сборник жизнеописаний святых Симбирской земли. В этой книге есть и глава о святом праведном Алексии Бортсурманском. Что именно толкнуло меня заказать давно знакомую книгу, я не знаю: по логике вещей, перечитывать ее заново не имело смысла. Но я это сделала, наверное, просто чтобы взять в руки живую бумажную книгу. Я сидела в читальном зале и неторопливо скользила глазами по знакомому тексту. Но ближе к концу я оторопела: в книге была фотография страницы из дневника святого... Фотография могла возникнуть только в наши дни - отец Алексий Скала, возможно, держал дневник в своих руках, а значит, он все-таки сохранился! К сожалению, автора уже не было в живых, и выяснить, где именно он нашел драгоценные записи, не представлялось возможным. Зато я узнала, что жил отец Алексий в Ульяновске, и ответ напрашивался сам собой: дневник, скорее всего, спокойно хранится в том самом архиве, который уже не раз мне помогал.
С трудом отпросившись с работы, я опять помчалась в Ульяновск. На месте выяснилось, что архив вот-вот собирались закрыть из-за переезда. Я снова чувствовала, что происходят события, которые нельзя отложить. Я поселилась в той же гостинице, что и осенью, - она находится в двух минутах ходьбы от читального зала, и надо было всего лишь спуститься из моего временного пристанища с символическим номером 2017, перейти через дорогу, чтобы вновь шагнуть в глубину веков, где меня снова ждала судьбоносная встреча.
Фонд
№ 134, опись № 8, дело 999 - эти цифры в каталоге архива стали для меня
координатами для самого громкого и предельного откровения на всем пути
моих поисков: мне вручили бесценную папку с материалами расследования,
которое проводила Симбирская духовная консистория в 1913 году - «О
причислении к лику святых иерея церкви села Бортсурманы Курмышского
уезда А. П. Гневушева». Канонизации святого тогда помешали Первая
мировая война, революция, а за ней страшные десятилетия безбожной
власти. Материалы той кропотливой работы канули в Лету: в 2000 году,
когда дело о канонизации священника Алексия Гнеушева было возобновлено,
тех драгоценных документов так и не нашли. А сейчас я держала в руках
эту папку, спрятанную от всех на целый огромный век! Среди документов к
делу был приобщен и дневник праведного Алексия - не просто свидетельство
его жития и чудес, но и святыня всей Православной Церкви.
Масштабы происходящего уже никак не получалось уместить в сознании: меньше года назад я почти нечаянно, ненароком отозвалась на смутный призыв, необъяснимо явившийся мне ни с того ни с сего, внезапно и странно, чтобы теперь обрести дневник святого праведного Алексия, которого так давно ждет наша Церковь. Я прикладывалась к сокровенным страницам и опять не могла найти слов, чтобы принести мою благодарность. Я воочию убедилась в чудесной природе событий, посланных свыше, в их способности вырастать из самих себя, преображаться, обогащаться новыми смыслами на каждом витке дороги.
Я переписала дневник от начала до конца, слово в слово. Я законспектировала все материалы дела: свидетельства чудес, творившихся по молитвам святого, его пророчеств и исцелений, которые никому до сих пор не известны, показания очевидцев, письма самого старца, его потомков и тех, кто имел отношение к его памяти; воспоминания его духовной дочери - игумении Арзамасского монастыря, матушки Марии Ахматовой... Все эти материалы теперь вошли в новое житие святого, работу над которым я завершила; впереди - установление креста на могиле моего дедушки в шестом поколении, возвращение храма, в котором служил мой прапрадед. Но это уже - удел будущего, в которое я пока только всматриваюсь с замиранием сердца, и неисповедимых путей Промысла Божиего.
[1] Фамилия святого в разных источниках пишется по-разному: Гнеушев и Гневушев.
Журнал «Православие и современность» № 41 (57)
Александрина ВигилянскаяИсточник: Православие и современность
