С большим интересом послушал выступление Константина Райкина на седьмом съезде Союза театральных деятелей России, в котором речь шла об очень трудных, очень опасных и очень страшных временах, наступивших в России. С точки зрения руководителя театра «Сатирикон», российская жизнь стала жуткой и ужасной. Это уже даже не жизнь, а сплошная мука.
«Мне кажется, сейчас очень трудные времена, - заявил Константин
Аркадьевич, - очень опасные, очень страшные; очень это похоже... Не буду
говорить, на что. Но сами понимаете. Нам нужно вместе очень соединиться и
очень внятно давать отпор этому».
Прям как в «Гарри Потере»: похоже, произошло «сами-знаете-что» из-за
«сами-знаете-кого». Одним словом: «возьмёмся за руки друзья, что б не
пропасть поодиночке»!
Что же тревожит и заставляет трепетать от страха Константина Райкина?
Как оказалось - «наезды на искусство». Наезды «совершенно беззаконные,
экстремистские, наглые, агрессивные, прикрывающиеся словами о
нравственности, о морали, и вообще всяческими, так сказать, благими и
высокими словами: «патриотизм», «Родина» и «высокая нравственность»».
Причём наезды эти осуществляют «группки оскорбленных якобы людей»,
которые «закрывают спектакли, закрывают выставки, нагло очень себя
ведут» и при этом к ним «как-то очень странно власть нейтральна -
дистанцируется».
Т.е. какие-то наглые твари не ценят высокое искусство, пытаются с ним
бороться, а власть при этом очень подозрительно сидит, сложа руки и
никого из этих тварей не хватает, в наручники не заковывает, никому из
них руки не выкручивает, в тёмные подвалы не тащит, и высокое искусство
от восставшего хама автоматчиками не боронит. Дистанцируется, одним
словом.
С точки зрения Константина Аркадьевича это - «безобразные посягательства
на свободу творчества, на запрет цензуры». А запрет цензуры
(«многовековой позор вообще отечественной нашей культуры, нашего
искусства») - лучшее, что случилось за последние 25 лет.
Понятное дело, что для творческой личности любой выпад в сторону её
творений - проявление величайшего зла. Обратите внимание, как горько
рыдает маленький ребёнок в песочнице, когда другой малыш цинично
наступает ногой на его песочную пасочку. А ведь великое искусство это не
песочные пасочки, это проявление высшей человеческой свободы! Свободы
художественного творчества!
И вот какой-нибудь творец лепит свою высокохудожественную «пасочку»,
выставляет её на всеобщее обозрение, а тут вдруг появляются хамы,
прикрывающиеся словами о нравственности, морали, патриотизме и Родине, и
начинают эту взлелеянную «пасочку» топтать своими грязными сапогами. И
власть при этом не сносит им головы из автоматов. Власть глумливо
дистанцируется.
Константин Аркадьевич знает, что «словами о нравственности, Родине и
народе, и патриотизме прикрываются, как правило, очень низкие цели». Не
верит руководитель театра «Сатирикон» «этим группам возмущенных и
обиженных людей, у которых, видите ли, религиозные чувства оскорблены».
«Не верю! - восклицает он. - Верю, что они проплачены. Так что - это
группки мерзких людей, которые борются незаконными мерзкими путями за
нравственность, видите ли».
По мнению Райкина, «вообще не надо общественным организациям бороться за
нравственность в искусстве. Искусство имеет достаточно фильтров из
режиссеров, художественных руководителей, критиков, души самого
художника. Это носители нравственности. Не надо делать вид, что власть -
это единственный носитель нравственности и морали. Это не так».
Судя по последней фразе, Константин Аркадьевич глубоко уверен в том, что
это власть борется с искусством, власть хочет вернуть цензуру, власть
подсылает к творческой интеллигенции своих мерзких, проплаченных
наймитов в грязных сапогах, чтобы они цинично топтали и поливали мочой
«пасочки» великого искусства.
Одним словом, речь идёт о том, что сейчас «сами-знаете-кто» хочет
вернуть обратно «не просто во времена застоя, а еще в более давние
времена - в сталинские времена».
Для Райкина российская власть это враг, который пытается «прогнуть»
искусство под свои интересы, маленькие конкретные идеологические
интересы. Не больше, не меньше.
С точки зрения Константина Аркадьевича, «умная власть платит искусству
за то, что искусство перед ней держит зеркало и показывает в это зеркало
ошибки, просчеты и пороки этой власти. А не за то платит власть, как
говорят нам наши руководители: «А вы тогда и делайте. Мы вам платим
деньги, вы и делайте, что надо». А кто знает? Они будут знать, что надо?
Кто нам будет говорить? Я сейчас слышу: «Это чуждые нам ценности.
Вредно для народа». Это кто решает? Это они будут решать? Они вообще не
должны вмешиваться. Они должны помогать искусству, культуре».
Т.е. власть обязана содержать творцов и их великое искусство за счёт
народных денег, при этом оберегать его от народа (ничего не понимающего в
искусстве), и в это искусство своими грубыми ручищами и тупыми мозгами
не лезть, ибо искусство сфера тонких материй.
В общем-то, отчаянный вопль Райкина я могу понять. Творческие люди
действительно не любят, когда их творчество кто-то не понимает, не
принимает и уж тем более против него протестует. Правда, не совсем
понятно, почему в свободном, гражданском обществе, одни граждане имеют
право творить и нести свои творения в массы, а другие граждане не имеют
право реагировать на данные творения по собственному усмотрению. Ведь
для кого-то определённый продукт искусства не более чем моча, которой
периодически поливают тех, кто этот продукт произвёл.
Что, у кого-то есть особые полномочия отделять искусство от мочи? Чем,
например, мнение Райкина о творчестве американского фотографа Джока
Стерджеса правильнее мнения, рядового Иванова, который видит в этом
творчестве порнографию? И почему этот Иванов не имеет права, исходя из
своих представлений об искусстве и морали, потребовать закрытия выставки
Стерджеса?
Константин Аркадьевич юлит, когда заявляет, что творцы сами являются
«фильтрами» и «носителями нравственности». Дело в том, что искусство
очень часто находится вне рамок морали и даже вне рамок нравственности,
потому что претендует на абсолютную свободу самовыражения, а также
претендует на некие истины, находящиеся «по ту сторону добра и зла». В
этом суть искусства как такового. Особенно искусства эпохи постмодерн.
Но проблема в том, что не всякий человек может спокойно воспринимать
искусство за рамками присущей ему морали и нравственности. И здесь
возникает антагонистическое противоречие, которое Райкин, в силу своих
психологических особенностей и принадлежности к искусству, в упор не
видит.
Поэтому, с его точки зрения, если искусство противоречит чьей-то морали и
нравственности, то - к чёрту эту мораль и нравственность! Даёшь
абсолютную свободу творчества! И плевать если это творчество кого-то
оскорбляет! Утрутся. Переживут.
Ну а чтобы было проще воспринимать несогласных с радикальными
проявлениями современного искусства, Константин Аркадьевич смотрит на
них как на продажных наймитов «сами-знаете-кого». Здесь, кстати,
срабатывает традиционная либеральная установка, когда всякого не
согласного с либеральной доктриной автоматически записывают в продажные
твари Кремля. С точки зрения либерала, есть лишь либералы (умные,
свободные и прекрасные) и прислужники «сами-знаете-кого». Третьего не
дано. В существование людей, искренне думающих иначе, чем либералы,
либералы не верят. Либерал в принципе не может себе представить, что
кто-то может быть не либералом, при этом, не будучи рабом
«сами-знаете-кого».
Райкин мыслит аналогичным образом. С его точки зрения не может умный,
образованный и порядочный человек выступать против абсолютной свободы
искусства, даже если это искусство - голая ж...па в рамочке, прибитая
гвоздями к мостовой мошонка или фотовыставка «героев АТО», на руках
которых кровь стариков, женщин и детей.
Кроме этого, рассуждая о том, что кто-то «хочет прогнуть искусство под
интересы власти», «маленькие конкретные идеологические интересы», и тем
самым заявляя о том, что искусство находится вне всякой идеологии,
Константин Аркадьевич либо лукавит, либо откровенно тупит.
Реальность такова, что любое искусство, так или иначе, находится в
жёстких рамках той или иной идеологии. Любая картина, стихотворение,
роман, пьеса, фильм или музыкальное произведение несут в себе какую-то
идею, тем самым становясь частью какой-то идеологии. Искусство
невозможно вне идеологии. Другое дело, что идеологии бывают разные, и не
обязательно политические. Идеологическое искусство это не только
художественная выставка картин, посвящённых Ленину, но также -
фотовыставка голых нимфеток американского фотографа Джока Стерджеса или
пляска в Храме Христа Спасителя панк-группы Pussy Riot. В каждом случае
присутствует идеология, в которую заложена определённая идея, смысл и
цель.
И тут мы подошли к самому важному: искусство - это форма
идейно-психологического воздействия на сознание человека. Поэтому то или
иное проявление искусства может быть для общественного сознания,
культуры, общества, государства либо конструктивным (созидательным),
либо деструктивным (разрушительным). В связи с этим государство и
общество не могут полностью дистанцироваться от искусства, если они не
хотят оказаться под деструктивным/разрушительным идейно-психологическим
воздействием определённых проявлений искусства.
Поэтому только дурак или социопат может призывать к полной ликвидации
всех форм цензуры. Это для творческой личности, безвозвратно ушедшей в
«астрал» своих художественных порывов, любое ущемление свободы
творчества - абсолютное зло, а для общества - форма самосохранения и
выживания. И если цензура вдруг полностью исчезнет, велика вероятность
того, что общество просто будет вытолкнуто творческими порывами
сумасшедших индивидов за рамки всякой морали и нравственности, что
неизбежно приведёт это общество к разложению и самоуничтожению. История
знает немало подобных примеров.
Мне очень жаль, что Константин Аркадьевич до сих пор не понял, что
цензура, в той или иной форме, существовала и существует в любом
обществе и государстве. В том числе и на Западе. При всём кажущемся
либерализме западных стран, в них действует жёсткая государственная и
общественная цензура, распространяемая на все виды и формы создания и
распространения идей, в том числе связанных с искусством.
Другое дело, что господствующая на Западе постмодернистская мораль, во
многом весьма сильно отличается от нашей традиционной морали. И те
деятели российского искусства, которые ориентированы на западное,
постмодернистское представление о морали, автоматически вступают в
конфликт с русской традиционной моралью, воспринимая её как
государственную и общественную «цензуру». Отсюда и страх Константина
Райкина. Ведь он видит то, чего нет, и не видит того, что есть.
На самом деле конфликт происходит не между искусством и цензурой, как
ему кажется, а между двумя несовместимыми моралями, на которых зиждется
западное и российское общество.
