Сотрудник ТУ «Якиманка», друг нашей общины, дагестанец (кумык), узнав о моем заболевании, сочувственно мне говорит: «Это всё от Вашего воздержания. А Вы не пробовали саморазгрузиться, избавиться от застойных явлений?» - «Ну что Вы! Это же Онанов грех, "ширк", по-вашему, – об этом в Библии сказано. Сейчас заболевание простаты очень распространенное явление. Недавно знакомый священник, отец пятерых детей, делал такую операцию».
«Да, - согласился он, — это заболевание встречается даже у самых юных. Где же выход?»
Я: «Пост, аскеза».
После того, как произошло сильное обострение заболевания, один священник дал мне лечебную траву - её я передал помощнику с тем, чтобы он запустил её в дело. Прошло два года. Этот священник интересуется - помогла ли мне трава (а я про неё совсем забыл). Оказывается, что про траву забыл и помощник. Кто знает, может, операция и не понадобилась бы, если бы трава пошла в дело....
Ещё один знакомый назвал это заболевание «монашеским», хотя, сам, будучи семейным человеком, тоже страдает им (так как у него был инсульт, он принимает микродозы облучения на очаг болезни; мне же пришлось с перерывом в две недели подвергнуться дважды интенсивному облучению).
В Институте Урологии замдиректора подробно разъясняет варианты решения вопроса. Останавливаемся на варианте облучения радиоактивными шариками, которые имплантируются в организм. Перед этим делается специальный укол, который подготавливает почву для этой процедуры.
«Нужно потом взять справку про наличие этих шариков в Вашем теле, так как при проходе через металлоискатель они звенят», - объяснил он и привел примеры, как у одного архиерея были проблемы с этими звонками, когда ему приходилось бывать в высоких кабинетах: «Не буду называть имени, но один статусный церковный деятель просил выдать такую справку».
«Я понимаю – это медицинская тайна. Думаю, что это владыка N», - сказал я.
Лицо врача вытянулось от удивления. – «Дело в том, - пояснил я, - что иногда достаточно упомянуть пару штрихов и всё сразу становится ясно». Этот крупный медицинский работник произвел на меня большое впечатление своей обходительностью и вниманием к потенциальному пациенту больницы.
Спокойный, компетентный – побольше бы таких. Тронул поступок еще одного врача, кстати, татарина по национальности. Суббота у него выходной, но ради того, чтобы проконтролировать, всё ли в порядке у тех, кого прооперировали накануне, он на несколько часов приехал в больницу.
На обратном пути беседую со своим куратором по медицинской части на приходе насчет предстоящего за три месяца до операции укола. Он объясняет, что в одной глухой деревне в Подмосковье, в том регионе, куда мы регулярно наезжаем, живёт фермер, бывший москвич, вместе со своей матерью, в прошлом крупным работником в космической отрасли, который и сделает его во время моей ближайшей поездки туда. К сожалению, по прошествии трёх месяцев, укол не принёс ожидаемого эффекта. Тогда было принято решение сделать точечное интенсивное облучение у онкологического образования в простате.
«О, мама миа!» - взвыл я, закусив губу. Молодой врач, виновато улыбаясь, продолжал заряжать внутрь моего естества свой медицинский инструмент, напоминающий напильник. «Я всё понимаю, да, это болезненно, но надо потерпеть», - подбадривал он. Зам. главврача бесстрастно наблюдал эту экзекуцию, наверное, в 2001-й раз.
Подвергаясь пытке с «напильником», обливаясь потом, уговариваю себя: «Терпеть, крепиться, ведь альтернативы нет». Ну, а что остаётся делать? - сорваться с кушетки и в неглиже на четвереньках, с пропеллером позади, с диким воплем рвануть по коридору?! Представляю, как пациенты Института в шоке прилипали бы к стенам, видя мчащееся по коридору чудо-юдо.
Трудно представить себе более дурацкое положение. После окончания процедуры протягиваю руку молодому медику. Он в ответ протягивает свою - совсем ватную.
И вот, я впритык к операции - позади десятки рекомендаций чудодейственных средств, интернет-сообщений о препаратах, за считанные дни радикально решающих проблему. Сижу со своим помощником в комнате отдыха на пятом этаже Института. Спрашиваю его, как он посоветует вести себя во время госпитализации.
«Прикинуться ветошью и не отсвечивать», - ответил он. Рассматриваю на стенде советы пациентам, снабженные рисунками. Как известно, перед операцией с тела человека удаляют растительность (кроме волос на голове). Запомнился такой рисунок: здоровый мужик, совершенно обалделый, лежит в неглиже в напряженной позе, рядом молоденькая медсестра с бритвой в руках: «Как будем стричься? Может быть, на лето покороче?»
Приводятся слова Конфуция, которыми руководствуется медперсонал Института: «Советы мы принимаем каплями, зато раздаем ведрами».
Читаю Памятку пациенту, пребывающему в лечебное учреждение от человека уже лечившегося (особенности урологического отделения). Цитирую: «Лечение – напряженное испытание. Его надо перенести спокойно и достойно. Лечебное заведение – место взаимопомощи. Помогай, чем можешь окружающим людям – от этого тебе самому легче станет».
И еще: «Пациентам стыдно прикрываться такими постулатами: "Больной всегда прав" или "На больных не обижаются"».
Меня привели в палату, указали на кровать, а потом на окно, где красовалась недавно построенная церковь во имя прп. Саввы Сторожевского. «Ну вот - это Вам в утешение». Первые часы в больнице ты, как правило, в прострации. Говорит, например, тебе медсестра, чтобы присел на красный стул, а ты плюхаешься на белый. Направляет тебя для сдачи мочи «вон, в то помещение», а ты начинаешь ломиться в соседнее с ним, которое является служебным и т.п.
Несмотря на то, что все необходимые мною анализы были сданы накануне в одном Мед. центре, сразу после госпитализации пришлось все повторять заново.
«Таков порядок», - лаконично заметила медсестра.
Особенно я опасался комплексного забора крови из вены, так как у меня в последнее время с этим проблемы. Из всех анализов самым болезненным оказалось, конечно, УЗИ. Новые неожиданности: оказывается, операция (мой помощник называл ее процедурой) будет проходить вовсе не полчаса, а два с половиной, наркоз будет общим и еще не факт, что к субботней службе отпустят. Палата оказалась тоже не одноместной.
«Сокамерник» предложил снотворное, чтобы поскорее уснуть (он на голодный желудок ждал операции целый день, но не случилось). Допоздна читал, заснул без обычных «сонливок».
В половине второго просыпаюсь от храпа соседа и аж до пяти часов заснуть не могу. Раз десять за ночь я постукивал по кровати, чтобы побудить соседа прекратить храпеть – на мгновение это удавалось, а потом всё начиналось с новой силой.
В 5 часов утра принял таблетку, но в 6 уже зашла медсестра делать уколы. Читаю в комнате отдыха полунощницу, подходит анестезиолог – приветствует меня как тезку, хотя я Александр Сергеевич, а не Викторович, как он. Спрашивает, какие таблетки я принимаю ежедневно – я начинаю плавать – он укоряет. Рвусь позвонить помощнику, но он удерживает. Говорит о необходимости принять перед операцией ежедневные таблетки – я колеблюсь, так как это придется сделать на голодный желудок, а он у меня больной. Накануне операции врач, высокий статный мужчина с бородой, ссылаясь на свою невоцерковленность, в отличие от супруги, уточняет мой церковный статус. Я привожу аналогию с армейским ранжиром – в воинских званиях три разряда военнослужащих: сержантский, офицерский и генеральский. Я отношусь к среднему звену, что-то типа майора. Врач подробно объясняет, в чем заключается операция, делится тем, что у него огромная нагрузка, к тому же он еще загружен и административной работой. Встретив меня на каталке в операционной, он ободряюще улыбается, советует не сопротивляться процессу засыпания после укола.
… «Александр Сергеевич, Александр Сергеевич – просыпайтесь!» Приоткрыв глаза, всё вижу расплывчато, как сквозь тусклое стекло. Меня переводят в отдельную палату, впрочем, здесь свои сложности – громко играет радио, так как рядом медицинский пост, где контактируют между собой сотрудники Института, сюда же постоянно подходят пациенты. Поистине, нет на земле, и не может быть полного комфорта. Один за другим подходят врачи, удостоверяются, что всё в порядке. Врач, делавший операцию, констатирует: «Всё прошло очень хорошо. Ваша простата в неплохом состоянии. Вчера Вы были бледным, чувствовалось, что волнуетесь, а сегодня совсем другое дело - Вы очень хорошо выглядите».
Ещё один интересный момент: перед операцией специальным уколом снижают уровень тестостерона, вырабатывающего мужскую энергию. Помню, у меня тогда мелькнула мысль: «Ёлы-палы, милые, где же вы были раньше – в период буйства молодости. Спохватились под занавес жизни...»
Интересуюсь некоторыми деталями операции – почему, например, во время наркоза нет никаких сновидений – черная дыра. Врач объясняет, что на мозг тоже оказывается воздействие, чтобы он активно не бодрствовал. В тот же день этот врач распорядился, чтобы у меня вынули катетер. Вот тут-то и началось! Оказывается, ни подготовка к операции, ни сама операция дают главную нагрузку, а именно ее последствия. Резкая боль при снятии катетера. Через некоторое время начинаются позывы, а у тебя полная блокировка. Начинается паника. Звоню помощнику, интересуюсь: а что, если моча не пойдет. Он: «Тогда катетер придется ставить снова» (естественно, без наркоза).
Мне становится дурно. Целый вечер мучаюсь, а результата почти никакого. Пот идёт градом, в ногах судорога, от которой я «приплясываю».
Наконец, после двукратного выхлопа крови жидкость пошла, но острейшая боль в канале доводит чуть ли не до обморока. На посту меряю себе давление – оно за 170. Спрашиваю у медсестры валосердин – к моему удивлению, она отвечает, что его нет. Мучаюсь, не могу заснуть.
Манипулирую с окном – от него либо холодный поток, если его чуть приоткрыть, а если полностью закрыть – наступает духота. Как всегда, отключаю громыхающий холодильник. Наконец, не выдерживаю, ищу медсестру, прошу ее сделать укол от безсонницы.
«Я не знаю укола от безсонницы», - сухо реагирует она. Утром интересуется, спал ли я? Отвечаю, что только два часа. Она то ли с укором, то ли с самооправданием замечает: «Я тоже спала только 2 часа».
Когда я рассказал об этом своему помощнику, он только развел руками: «Таковы современные реалии».
Вспоминаю рассказ одной прихожанки, как вызвали к малышу с высокой температурой скорую помощь. Приехав, врачи скорой стали укорять, почему не сбили температуру? «Вызвали вас, чтобы вы сделали», - сказала мать.
Ответ был обескураживающим: «А мы не имеем права его делать». И еще: у одной женщины после операции в реабилитационной палате началась сильная депрессия. Для нее попросили успокоительное лекарство – ответили: «У нас этого нет». Затем, почему-то ей поставили вентиляцию легких, еле вывели ее из депрессии, но вскоре она умерла.
Я недоумеваю: Как же так, такое солидное учреждение и нет элементарных капель, типа валокордина или валосердина. Понятно, что на первом этаже есть аптека, где все можно приобрести.
Ясно, что все свои таблетки нужно привезти из дому. Но ведь бывают непредвиденные ситуации, когда тебя прихватит, а ни у тебя, ни у медсестры на посту ничего нет. Не ходить же ночью по палатам, будить людей, спрашивать у них таблетки.
Болеть можно сколько угодно, многое от тебя не зависит. Главные выводы после выхода из больницы: не затягивать решение вопроса, решаться после усердной молитвы, тщательной консультации и благословения. Во время госпитализации при неизбежных искушениях сохранять выдержку и спокойствие, уметь держать удар.
Игумен Кирилл (Сахаров), настоятель храма свт. Николы на Берсеневке, член Союза писателей России
.jpg)
.jpg)
