Расстрел

***

Бесовщина в том и состоит, чтобы прикидываться святостью. На праздник Рождества Богородицы, ни раньше, ни позже, началось противостояние, логически рассчитанное на переход в братоубийство. Дни противостояния вспоминаю как фильм ужасов: русские избивали русских. То-то было счастья бесам, сидящим у телевизоров, наблюдать бойню. ОМОН был особенно жесток, некоторые надевали черные тряпки на лица, но в основном лупили в открытую.

Думаю, что я нагляделся на всю жизнь. Вот женщина, ее волокут за ноги по булыжнику Красной Пресни, вот мужчина, седой, старый: «Сынки, сынки, я ж воевал, сынки!». И его бьют «сынки». Тут и заграничные прозрачные щиты, тут и запах «черемухи»... Вот уже и кровь — мужчине щитом рассекли лицо.

Где вы, фонды и партии, ассоциации и движения, куда делись? Где ваши громокипящие программы и уставы, где гром оваций ваших съездов и конференций? Все было болтовней и трёпом сытых амбиций. Чего ж вы склоняли имя России на все лады, где теперь те щели, куда вы забились? Да выползете небось к выборам, тут вам, при вашем честолюбии, не устоять. И оппозиция у нас будет на диво. Скажет один федеральный думец: «Президент — хороший реформатор», но тут же выскочит оппозиционер и смело заявит: «Я категорически не согласен: президент не просто хороший, он очень хороший!». Вот какая будет оппозиция.

Русские стояли против русских. Русские оскорбляли русских. Из-за политиков?

Да. Чугунными, да нет, какими там чугунными, дубовыми лбами уперлись политики, разделяя людей.

Ночь перед расстрелом Дома Советов была ознаменована приходом демократов на защиту Моссовета. Этот Моссовет сами же они разгонят через два дня, а пока создавали кукольные баррикады, одолеть которые мог бы молоковоз. Жители близлежащих домов радостно валили с балконов ненужное старье, также волокли мусорные контейнеры на колесиках, стаскивали елочки и липы в деревянных кадках, но в основном пили и закусывали. Утром пустая заграничная тара гремела и звенела под ногами. Но тщетно старухи пытались отыскать бутылки на сдачу, нет, кооператоры поили нестандартным пойлом. Очень гуманитарно помогал Запад тем, кто калечил Россию. На улицу вывели динамики, визжало радио «Эхо Москвы». Дураки слушали.

Утром по этому радио сказали, что шесть военно-полевых кухонь повезли завтрак защитникам Красной площади. Я пошел посмотреть. Нет, кухонь не было, как и защитников. Баррикады, опять же игрушечные, топорщились у Исторического музея и у собора Василия Блаженного. От «Белого дома», который вскоре почернеет, слышались выстрелы. Знатоки говорили: «БМП... А это БТР». У мавзолея сменился караул. Но не примаршевала смена от Спасских ворот, а вышла из-за мавзолея, от бюстов Сталина и Калинина. Вышла без карабинов, взяла их у тех, кто отстоял, и встала на их места.

Как-то все в Москве сразу запаршивело и опаскудилось: мусор никто не вывозил, транспорт в центре лихорадило. Люди шли пешком.

Думаю, что пропускали к Дому Советов специально, чтобы одно из двух: или увеличить число убитых, или загородить храбрую технику, обстреливающую прямой наводкой здание. Приученная демократическим телевидением к непрерывным зрелищам убийства, толпа как-то не воспринимала, что убийство идет не в кино, а всерьез. Когда стали бить тяжелые орудия танков, вот тут многие поняли: в сегодняшней России может быть всё что угодно, ибо в ней нет закона, есть сила; нет права, есть оружие. Пулемётные и автоматные очереди сливались в небывалый барабанный бой, близкий свист шальных пуль заставлял приседать даже отчаянных. Когда тащили раненых, а может, убитых, к ним особенно прытко неслись телеоператоры.

Потом, назавтра, я сходил к тому месту, где стоял в день обстрела, около трансформаторной будки. Уже мальчишки искали гильзы, уже туристы покупали их две за доллар, уже мир, ближний и дальний, насмотрелся на братоубийство в прямом эфире. Помню отчетливо из дня 3-го октября, что иногда, когда пули сухо и звонко обозначались вблизи или, взвизгивая, чиркали по асфальту, охватывало чувство: «А! и пусть убьют! так и надо! чем я лучше любого из тех, кого убивают?»

Разве же дело в Ельцине? Или в своре грабителей, ринувшихся за ним?

Дело же в России. Как ей жить, куда её тащат, на какое всемирное позорище, какие упыри и вурдалаки присосались к ее артериям, за что нам такое издевательство? Когда это было, чтобы желтый телец правил бал в России, чтобы, ползали на брюхе перед заезжей валютой и называли это вхождением в мировой рынок? Чтобы все застарелое барахло, всю питьевую и продовольственную залежь валили к нам, как в дыру, а?! Доллар только на сутки испугался и отполз немного, а вскоре опять воспрянул.

...Били прямой наводкой страшными снарядами, визжали пули, толпа стояла. Нет, не все, как две сучки недалеко от моста, радовались попаданиям — в основном молчали. Полковник, стоявший рядом, стал говорить, что вот если бы пойти всем к танкам, то танки бы не стали стрелять, что можно плащом закрыть смотровые щели. «Идемте!» — сказал я. Полковник отказался — он в форме, неудобно. И только подвыпивший парень все ходил за мной и все говорил: «Батяня, пошли на танки!». Только он.

Демократы любят Карамзина за его ответ на вопрос «Что делают в России?» — «Воруют». А что же сейчас делают в России? — Трусят. Начиная с меня.

Но после драки кулаками не машут. А если б до драки не махали, то и драки бы не было. Паки и паки повторим, что главная вина в случившемся — на демократической интеллигенции. Ведь даже воевавшие писатели: Ананьев, Бакланов, Афиногенов и примкнувший к ним сибиряк-самородок требовали и требуют жестокости. До каких низин преисподней надо было опуститься, чтобы назвать (да кого угодно!) «тупыми негодяями, которые понимают только силу»?

А до этого махали кулаками, скандировали: «Са-вет-ский-са-юз»! Какой там союз — Россия, только Россия. И это совершенно идиотское шаманство с преклонением красных знамен у мавзолея, не дикость ли? Конечно, жалко людей, у которых ничего в жизни и не осталось, кроме Ильича, но Россия — не Ленин. Знамена того Октября обагрены кровью, отяжелели от неё, тлетворный запах гниения идет от них — как можно идти под ними? Как можно держаться за труп, лежащий на алтаре России, на Красной площади, как терпеть имя убийцы Царской семьи в наименовании станции метро?

И все эти крики о знамёнах: триколор — это власовское знамя, внушали «Секунды», цитировали из зарубежной поэзии: «Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг»; одна толпа требовала убрать «матрас» — так прозвали трехцветные полосы; другая толпа внедряла другие знамена, эти крики сжирали время нужное на осознание того, что не в них дело, дело в паразитах, вошедших во власть. А вроде видимость патриотизма была. О, эта пятая колонна наловчилась умело направлять выбросы энергии на что угодно, но не на спасение России: на защиту природы, памятников старины (сколько же жизней в прямом смысле положено в борьбе против поворота северных рек и тому подобное), — где те крики о доме Фамусова и где тот дом? Очень, очень радостно бесам такое использование творческой энергии. Зачем бесам природа, памятники культуры, старины — смешно! Бесам нужны власть и деньги — всё! Они этого блистательно добились и никуда от нас не собираются. А сколько с того же балкона «Белого дома» кричали о самолётах, которые стоят на аэродроме в готовности и ждут, что на них демократы улетят из России. Не улетели. Не улетят. Тут им пока климат. Зачем лететь, если столько дураков их поддерживает.

А ещё на следующее утро разбирали баррикады, уже старуха тряпкой, сделанной из сарафана, промывала стекло рекламы американских сигарет, уже уходили хмурые войска, видя кукиши сограждан, уже вновь сияли витрины колониальных товаров, уже герои-победители начинали разборки, кто больше заслужил почестей, уже хохмач Хазанов, выступавший в баррикадную ночь с балкона Моссовета и в этом стоянии на балконе повторивший Ленина, отбыл в свою запасную страну, всё поехало своим путём-дорогой, солнце сияло, и будто ничего не случилось. И вот это было и есть самое страшное — будто ничего не произошло. Произошла национальная трагедия, космический сдвиг, нельзя же теперь делать вид, что ничего не было.

Да что там космический — с каждым произошло. Я занимался психиатрией, там много примеров, как крохотное событие навсегда калечит психику. Солдату, ударившему старика, видевшему его хотя бы долю секунды, этот старик будет являться во сне и наяву, и сопьётся солдат. Офицер, отдававший приказы теснить и бить людей, сойдёт с ума. Омоновец, пьяный и в маске, получавший за владение щитом и дубинкой валюту, — конченый человек, не будет у него семьи, а если будет, не будет в ней счастья. Могилы зарастут крапивой у тех, кто бил братьев и стрелял в братьев. Только блохастые собаки будут грызть кость, отобранную у вороны, на их могилах...

И если бы даже события остановились перед убийствами, то всё равно было бы страшно за Россию. «Убитых нет», — бодро лепетали журналисты, говоря о событиях у «Белого дома» до октябрьских дней. Но как не было? А убитые души, сердца, надежды? А вера в то, что армия защитит народ? Армия так защитила, что долго не отмоется во мнении народном. Не дивно ли — обгаженная демократами, пошла их защищать. Убивали с в о и х. И ворвавшись в залитый кровью «Белый дом» вывозили из него ночью многие десятки, может, и сотни трупов. Церковь святого Иоанна Предтечи, ближайшая к месту убийства, служила поминальные молитвы.

Нам не на кого ставить, не из кого выбирать. Россия заслужила то правительство, которое имеет, и нечего рыпаться. Долгие, долгие годы познания и прозрения впереди. Но если мы и сейчас ничего не поняли — нам конец.

Послесловие. Близится тридцатилетняя горькая годовщина расстрела. И чему научились за годы? Ничему! С барабанным боем празднуются юбилеи и Ельцина и Солженицына, бесы похабщины, разврата, цинизма и пошлости скачут по всем каналам телевидения, убивается школа, что ещё надо для радости выкормышей Аллена Даллеса?

И всё больше и больше недовольства руководителями страны. Но хочется сказать: вы недовольны Путиным? Но мы его заслужили. Он не Горбачёв, не Ельцин, не Медведев, не вся эта либеральная свора демократии. Я его не выгораживаю. Но видно же его одиночество и часто безсилие свалить клановость в финансах, экономике, культуре. А клановость страшнее физического убийства. Закупорен проход к власти талантливых, любящих Россию, людей. Достаточно быть в родстве или в знакомых любого начальника, чтобы получить должностижку при нём и начинать протягивать своих. Главных защитниц России, детства, нравственности – женщин – лишают возможности заработанного спокойного доживания. А мужчины и так вымирают.

Что ж, с близким юбилеем русского позора!..