Тайна послушания

В двенадцать лет Отрок может сопровождать Своих родителей в Иерусалим. Родители совершают паломничество, и Отрок сопровождает их. Они берут Его с собой. Они не сомневаются, что для Него, как и для них, это будет исполнением религиозного долга.

Но вот, когда они намереваются возвратиться домой, они видят, что Отрока с ними нет. Их охватывает страх. До сих пор воспитание Сына, несмотря на Его Божественность, шло нормальным человеческим путем. Пречистая Дева соблюдала меру того, чему Она обучала Его, зная, что Богомладенец был нераздельно связан с тайнами Отца Небесного. Но эти две сферы до сих пор еще не пересекались видимым образом. То, что открывалось Ей, было в Нем прежде всего с человеческой стороны, а Божественное, которому Она поклонялась, но еще мало знала, — проявлялось в глубине.

Когда после трехдневных поисков родители находят Отрока в Храме среди учителей Закона — толкующим Писание, задающим вопросы и дающим ответы, — они понимают, что произошло что-то новое. Им большее, чем тем, кто слушает Его в Храме, открывается в этом Ребенке. Как если бы Он внезапно осознал Свою Божественность или начал жить исполнением Своего Божественного служения. Не предупредив об этом родителей и не будучи подготовленным ими к этому. Сын по Своей собственной инициативе предпринял что-то совершенно новое. Он делает то, что Он должен делать не в пределах Своего постепенного естественного возрастания, но внезапным движением. Для тех, кто слушает Его в Храме, мудрость Отрока поразительна, но для Матери это событие являет в полноте то, что предшествовало этому, и это рождает у нее большую тревогу. Ей казалось, что час Ее Сына еще далек. Она думала, что как Мать Она еще управляла всем в Его жизни, и человеческая сторона должна преобладать в ней не прерываясь, и что Его великое служение наступит только в годы зрелости. Теперь Она внезапно видит, что Отрок ведом на земле — Ею, Материю, но также Небом, Отцом Небесным. Мать, послушная Отцу Небесному, училась послушанию Сына и двойной ответственности — за Себя и за Своего Сына. Ибо Ей казалось, что воля Отца была в том, чтобы Она Сама передавала Сыну эту волю. Но внезапно Она ясно видит, что не все уже проходит через Ее руки, а есть непосредственное послушание Сына Отцу, послушание, которое включает в себя всецелое Ее послушание как Матери. И когда Сын отвечает на Ее скорбное вопрошание: «Зачем вам было искать Меня? Разве вы не знали, что Мне подобает быть в доме Отца Моего» — это было именно так. Мать не знала этого. Она держалась того, что Ей было показано, и что Она понимала. Она не ждала чего-то нового, и не могла ждать. И теперь, когда это произошло, произошедшее было для Нее как плод, созревший слишком рано, как если бы Сын слишком быстро прервал естественный рост. Она видит противоречие между собственным служением — защищать и воспитывать по-человечески Своего Сына, и служением Того, Кто повиновался этой заботе. И Она уже не понимает. Но это непонимание заставляет Ее лучше понять, что Ее Сын — Бог. Он не просто так велик, Он — всегда более великий, так что Его невозможно постигнуть. Оттого что Она не может более понимать Его, Она должна почти невольно входить во всегда всепревосходящее величие Бога.

Первые годы Его младенчества, когда Она по-матерински заботилась о Нем, были даром избыточествующей благодати. Теперь Она начинает учиться новому вхождению в Его Божественность. Этим событием Сын не создает для Себя обособленного положения внутри Святого Семейства, потому что Он еще не достиг возраста, когда Он может Сам один управлять Собой. И потому Он должен снова слушаться. Если бы речь шла о Его независимости, Он бы заранее объяснил этот Свой уход от родителей. Но речь идет исключительно о послушании Его Отцу, о послушании столь немедленном, что невозможно кому-либо объяснить его сокровенный характер и предупредить о Своем поступке родителей. Не потому только, что они не поймут, но потому что они еще не должны понять. Как бы ни было значительно их призвание, и какие бы ни были их права как родителей, в этот момент они — обычные христиане. Ни один христианин не может избежать этого потрясения между всегда всепревосходящей тайной, которая исходит от Бога, и безусловным послушанием, которое от него требуется. Даже Божия Матерь должна теперь встречать в Своем Сыне сокровенное присутствие неисследимых тайн Бога.

Замечательно, что Сын не совершает этого действия внутреннего послушания во время Своего общественного служения. Позднее Он сделает это, когда призовет Своих учеников, когда будет совершать Свои чудеса, когда будет проповедовать и когда примет страдания. Во всем этом Он явит послушание Отцу Небесному, но согласно замыслу, вверенному Ему в Его служении. Здесь же, напротив, Он являет непосредственно, вне всякого замысла, послушание Отцу. Он в каком-то смысле дает Ему доказательство Своего послушания, показывает Ему, как Его любовь делает Его готовым исполнить Отчее служение.

В этом чистом, жертвенном, абсолютном послушании Сын находится в самом истоке Своего служения. Он предваряет исполнение того, что Ему предстоит. Это перемещение на второй план послушания мирским родителям — только временное. Послушание Отцу Небесному для Божией Матери — также посвящение в тайны христианской жизни. Она должна научиться у Сына возрастанию верности Своему Богу.

Есть расстояние между послушанием Ее Сына и Ее послушанием, и это тайна всего христианства. Божия Матерь первая в роде человеческом научается этому. И оттого что Она — Первая Ученица, Она должна более всех пострадать. Это расстояние может рождать у христиан чувство неспособности принять страдания, соответствовать в полноте замыслу Божию и принимать его. Открывается бесконечное расстояние между Богом и человеком. И Сам Сын ведет к этому непониманию, указуя на него перстом: «Разве вы не знали?» Он не дает объяснений. Он подчеркивает дистанцию. Божия Матерь должна извлечь из этого великий урок — научиться не понимать. Она не знает теперь, что Она не понимает, Она знает только, что Ее непонимание не ограничивается одним этим единственным случаем, и это начало того, что не будет иметь конца. Она сохраняет все это в сердце Своем, не препятствуя росту этого непонимания. Она понимает, что все, что есть в этом нового, — следствие Ее первого «да», которое Она должна научиться непрестанно приносить Богу. Она отдала тогда Ему Свое тело, Свою жизнь. Она отдала Ему все, что у Нее было, и исполнилась решимости всегда все отдавать. Она знала, что Ее самоотдача была полной, что Она сделала все, что требовалось от Нее. Теперь Она прибавляет к этому новое требование, в котором никогда не сомневалась: надо было присоединить к этому Свое непонимание и предать Себя в нем Богу. Это совершенно новая открытость Богу, которая будет длиться, и отныне Она будет непрестанно сталкиваться со скорбью непонимания. Но это не будет пустотой небытия, но возможностью шире открыться душой Богу и узнать новую Его щедрость.

Эта самоотдача непонимания не только на уровне ума. Она охватывает всю Ее Личность. Божия Матерь радуется этому непониманию. Эта радость в Ней как огонь. Пусть то, что Он сделал, не будет отдельным эпизодом. Это знамение внезапно освещает все, что будет постепенно открываться. Божия Матерь понимает: эта рана не закроется никогда, но будет все более увеличиваться. Все, что делает Сын, все, что отныне Он дает разуметь, все, что Он обращает к Отцу на пути, избранном Им, где Он будет все более возрастать и открываться все более Божественным. Он обратится к Отцу во время Крестных Страстей, которым Она будет приобщаться в полноте. На Кресте Он также задаст вопрос Отцу, на который Ему не будет дано ответа. Он окажется в ночи всецелой оставленности. Но Ее Сын — Бог. Его Божественное всемогущество позволяет Ему углубляться в бездну, не приобщаясь ей. А Божия Матерь, Которая есть Существо человеческое, должна теперь учиться науке непонимания, чтобы стоять потом у Креста Богочеловека на высоте Его служения.

Креста не достигают пониманием, но только отказом от понимания. Божия Матерь, возвратившаяся однажды в дом Назарета, хранит отныне навсегда эту тайну в Своем сердце. Она должна дать ей раскрываться в сокровенности, не как Свою тайну, но как давнюю и непостижимую тайну между Отцом и Сыном, которая живет в Ней и которую Она должна в полноте хранить до часа, когда все совершится и даруется Ей.

Богословы, с которыми Сын Божий вступает в беседу, тоже по-своему встревожены и взволнованы тем, что открывается им о Боге, всегда более великом. Но их изумление далеко от того, что пережила Божия Матерь. Внешнее богословие может так или иначе быть захваченным фактом существования Бога, но только тот, кто имеет живую веру, может быть подлинно введен во мрак Бога всегда более великого, и подлинно верующими становятся даром Божией Матери.