Уже написано много прекрасных свидетельств об отце Михаиле Труханове теми, кто близко знал его. И мы не сомневаемся, что еще будет написано немало. В тех, кто верен Христу, кто во Христа крестился, каждый из нас, как в Самом Христе, может увидеть самое дорогое для себя. Попробуем и мы отметить в жизни отца Михаила то, на что, как нам кажется, нельзя не обратить внимания.
Отец Михаил родился 1 (14) сентября 1916 года — в день церковного новолетия, за год до революции. Время измерялось для него по церковному календарю, все, что приняла Церковь, как говорит преподобный Серафим Саровский, было любезно его сердцу. И время измерялось для него небывалыми в истории расправами над верующими людьми. С самого детства у него была жизнь, полная лишений. Холод и голод, издевательства над верой, страдания своей семьи «лишенцев», не имеющих хлебных карточек, — все в своих воспоминаниях подробно описывает батюшка. И даже увиденные им в пятилетнем возрасте людоеды предстают перед нами не просто его личными переживаниями, но как реалии того ужасного времени.
Огромной в его жизни была роль отца-священника. Недаром незадолго до своей смерти в лагере его отец видел сон о будущем сына. «Будто я на гору высоченную карабкаюсь, — пишет отец Михаил, — а он подталкивает меня снизу». Невольно вспоминается предсмертное видение святителя Тихона Задонского о его восхождении по крутой лестнице к небу: вначале он поднимается легко и быстро, а в конце, когда ослабевает, руки любящих чад поддерживают его. Поразительно, что в юном возрасте отец Михаил предчувствовал свой арест: «Боже! В последний час моей свободы, к Тебе взываю я наедине: благослови грядущие в неволе годы и благодать Свою оставь на мне». Это стихотворение-молитва как путеводная звезда осветила его пятнадцатилетний лагерный путь. В 1941 году, когда он был студентом Московского Института геодезии и картографии, его арестовывают за создание кружка по изучению Библии и осуждают на восемь лет заключения в концлагерях. Этот срок заключения был впоследствии удвоен. Как говорил по этому поводу отец Михаил, вспоминая слова Спасителя: «Кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (Мф. 5, 41).
Однако одно дело от всего сердца сказать: «Господи, с Тобой готов на смерть и в темницу», а другое — проходить через испытания. «Первые три дня в одиночной камере Бутырской тюрьмы, — пишет отец Михаил, — я вопрошал Бога: "Как же так, Господи? Я старался быть настоящим христианином, исполнял заповеди, постился, причащался — и я не понимаю, Господи, почему Ты так со мной поступил?" Но на третий день вдруг все прояснилось, и я уже стал благодарить Бога: "Господи, благослови новую страницу в моей жизни! Благослови, Господи, грядущие в неволе годы!" Я просил у Бога, чтобы Он укрепил меня, чтобы я с радостью шествовал по тому пути, который определяет мне Его святая воля. И я всегда с радостью принимал все то, что мне пришлось пережить». «Господь определяет все для нашего блага, — пишет далее отец Михаил. — Я мечтал быть ученым, а Он захотел видеть меня арестантом. И только одумавшись, я понял: как благ Господь ко мне, грешному! Как промыслительно он меня "законсервировал" в условиях тюрьмы и лагерей на какое-то время! Господь смотрел на меня и думал: "Глупый ты! Хочешь проповедовать христианство, а сам еще не знаешь, что такое скорби, что такое жизнь и смерть"».
Милостью Божией ему рано дано было понять, что есть путь жизни и путь смерти. «Жизнь во зле, во грехе есть умирание, — писал он. — Истинная жизнь есть стремление к жизни в благочестии и чистоте, стремление к совершенству в Боге, к пребыванию в любви и к единению с Богом». Что вынес отец Михаил из 5555-дневного пребывания в лагерях, которые он называл «школой смирения и молитвы»? Благодарность великому сонму святых, «кровью своею освятивших землю нашу, оскверненную нечестием, блудодеянием, беззаконием», способность видеть в истинном свете происходящее в наши дни, мужество проходить через новые испытания, ненасытную потребность, подобно святому Серафиму Саровскому, молитвенного чтения слова Божия — не менее чем по евангелисту в день. И прежде всего — любовь ко Господу, и в Нем — ко всем без исключения людям.
Немало чудес было в жизни отца Михаила. Это и вымерзшее поле картошки у людей, которые обманули его, вразумление свыше, как технически усовершенствовать труд заключенных или оказать профессиональную врачебную помощь больным, исцеление по его молитвам умирающей от рака. Но самое главное всегда — Господь и забота о спасении многих. «В тюрьмах, пересылках, на поселении, в лагерях и на каторге, — пишет он, как бы заранее подводя итог своей жизни, — поистине, Господи, только уставы Твои "были песнями моими на месте странствований моих" (Пс. 118, 54). "Благо мне, что я пострадал, дабы научиться уставам Твоим" (Пс. 118, 71). "Прежде страдания моего я заблуждался; а ныне слово Твое храню" (Пс. 118, 67). "Удел мой, Господи, сказал я, соблюдать слова Твои" (Пс. 118, 57)». На всяком месте и во всякое время. Кроме церковных молитв, среди невыносимых страданий рождались и его собственные молитвы, которые вошли потом в его молитвослов. Но самая любимая молитва, постоянно произносимая им даже на грани смерти, даже при полной потере памяти: «Боже, будь со мною!» Чтобы понять, какой был плод этой молитвы уже в начале его крестного пути, достаточно вспомнить такой эпизод. Когда его приговорили к восьми годам «исправительно-трудовых лагерей», он с радостью, широко улыбаясь, переступил порог камеры, где находилось около ста заключенных. Глядя на него все подумали, что он выходит на свободу. Но узнав о приговоре, решили, что он рехнулся. «Там я всегда был со Христом, под Его водительством, — говорил он впоследствии своим чадам. Именно там я познал опытно, как любит нас Господь. Как после этого не радоваться?» Кто сподобляется узнать Христову благодать, тот обретает святую ревность по истине. Один из соучеников его по Духовной Академии вспоминает: «В праздник — соборная служба во главе с ректором МДА, вышел семинарист Лев на проповедь после "Отче наш" в запричастное время. Окончил проповедь. Зашел в алтарь. Снимает небрежно стихарь и говорит: "Ну, отболтался". Здесь рядом стоял отец Михаил. Он ему так заехал по лицу рукой, что треск раздался на весь алтарь. Все встрепенулись. Батюшка думает: "Ну, все, выгонят теперь из академии". По милости Божией все окончилось благополучно».
Среди опубликованных книг отца Михаила Труханова особенно выделяется «Воспоминания: первые сорок лет моей жизни» и книга о нем «Не могу не говорить о Христе». Фотографии отца Михаила на обложках этих книг можно сравнить с фотографиями царственных страстотерпцев. На них можно смотреть без конца, потому что они как иконы. Вспоминается «Отечник»: «"Почему ты ни о чем не спрашиваешь меня?" — говорит авва. "Мне достаточно смотреть на тебя", — отвечает ученик». В книгах отца Михаила — детская вера в Бога и доверчивость во Христе к людям. Он предельно откровенно говорит обо всем, что с ним было, как будто боясь утаить даже малейшую подробность. Можно сказать, что это исповедь, похожая на исповедь древних христиан, когда исповедовались прилюдно. Но суть даже не в этом. Исповедание грехов и исповедание веры — не просто созвучные словосочетания. Одно без другого не существует. И мы вместе с отцом Михаилом, стоя как перед Крестом и Евангелием, постараемся не пропустить то, что Господь хочет сказать нам через Своего служителя. Потому что Господь привел нас в Церковь, чтобы мы стали святыми. Это главная проповедь отца Михаила, выстраданная им всей жизнью, с которой он непрестанно обращается к нам.
Святость — это не только для избранных великих святых. Христос желает ее для каждого из нас. Бог — единый Святой, от Которого исходит всяк дар совершен. Все святые святы Христом, святостью Божией. Есть святые, которых мы знаем, благодаря Церкви, есть святые, которых знает только Бог. Это святые небес. Наша святость — с нами. В отличие от всего остального, что есть на свете, она не достигается ничем. Святость — великая и страшная задача нашей жизни. Если мы перестаем стремиться к ней, мы забываем о смысле нашей жизни. Помнить о святости — помнить о главном. Все определяет конец. Конец, ради которого мы созданы. Наша цель — небо. Небо — это Бог, являющий нам Себя, Он берет нас к Себе, дает нам видеть и любить Его в одно мгновение, длящееся всегда. «Сколько раз, — говорит Он, — хотел собрать Я вас, как птица собирает птенцов своих под крылья» (Мф. 23, 37). И апостол Иоанн Богослов, любимый святой отца Михаила Труханова, утешает нас: «Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3, 2).
Вот почему наша святость заключается в том, чтобы стать святыми как Христос. Чадами Божиими по благодати, как Он — Сын Божий по естеству. Не существует иной святости. Не имеет значения, кто из нас самый честный, кто герой или мудрец, потому что святыми становятся только в уподоблении Христу. Святой — это не сверхчеловек, и даже не человек совершенный, но прощеный грешник, обыкновенный средний человек. Внезапно преобразившийся светом Преображения, теплохладный как все, но начавший вдруг гореть. Святой — нищий, который становится другим Христом, не переставая быть нищим. Может быть, именно это и вызывает у нас страх. Если святость вызывает у нас страх, то не потому что она кажется слишком высокой, слишком далекой, но, напротив, потому что она является слишком близкой, слишком по нашему росту, слишком нищей, как мы. Может быть, мы думаем также, что святость заключается в том, чтобы лезть из кожи, превзойти себя, как можно больше делать, в то время как святость ничего не требует от нас, кроме того, чтобы быть принятой. Святость нельзя заслужить, ее надо только принять, потому что она дается. Речь идет не о том, чтобы ходить на цыпочках, но чтобы пасть на колени. Святость не есть искусство достижения, она — искусство принятия. Как говорит апостол Иоанн Богослов: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими» (1 Ин. 3, 1). Бог дает Себя с избытком во всякое мгновение нашей жизни. Единственная трудность — в том, что мы находим этот дар чрезмерным. Святость не заслуживают, ее получают как дар.
Отец Михаил выражал самое существенное, когда говорил: «Я счастлив, что понимаю слова апостола: "Для меня смерть — приобретение". Но когда я думаю о слове Господа, что Он воздаст каждому по делам его, я говорю себе что небо для меня недостижимо. Он не может воздать мне по делам моим. Он воздаст мне по Своим делам». Стать святым возможно лишь заслугами Христа, а не своими собственными. Потому, кто имеет Христа, тот имеет все.
Таково искусство принятия. Естественно для христианина желать получить духовные дарования, но может возникнуть искушение превратить их, как любил повторять отец Михаил, в самоцен. В конце концов, только святость имеет значение. Когда мы начинаем любоваться нашими дарованиями, они исчезают. Не то что Бог забирает их у нас, но мы поворачиваемся к ним спиной. Невозможно одновременно смотреть на них и смотреть на себя. Духовные дарования, которых нам недостает, могут быть тем, что мы требуем во что бы то ни стало от Бога, как избалованные дети. Мы должны научиться принять само их отсутствие как дар. Все будет дано в свое время, если мы будем стремиться обрести главное. Отец Михаил имел право сказать: «Всякое благо, когда я его не искал, было дано мне любовью Христовой. Считать любовь собственным достоянием значит изгонять любовь». Спасительно только смирение и покаяние. По завету преподобного Серафима Саровского, мы должны быть терпеливыми к своим недостаткам, так же как мы должны быть терпеливыми к недостаткам других людей. А святитель Игнатий (Брянчанинов) так утешал приходящих к нему в отчаянии: «Если увидишь в себе что-либо ужасное — не ужасайся, ибо в тебе есть нечто несравненно более ужасное». Потому что речь идет не об отдельных наших недостатках, даже самых мучительных и позорных, а о такой глубокой поврежденности, которая врачуется только силой Христовой любви.
Но это умение принимать дары Божии — не слишком ли тонкое искусство? Ничто не может сокрушить святость, данную Богом, ничто не может ее согнуть. В то же время она как распускающийся цветок — драгоценный, редкий, и бесконечно хрупкий. Чтобы бутон стал цветком, за ним надо ухаживать с большой заботой. Поистине святость — дар, но она также и труд. Она — не от нас, но она должна стать нашей. Святость — в нескончаемых трудах. Многими скорбями надлежит нам войти в Царство Христово, а заповеди блаженства — как цветение того сада, который был показан в видении матушке Любови из Марфо-Мариинской обители. Святость цветет как сад. Сад небес, наших небес, и не будет никогда ничего прекрасней, как нет ничего прекрасней сейчас, ибо это сад Христовой любви. Мы приглашаемся войти в него, но святость расцветает в обыденном. Наша каждодневная жизнь, самая обыкновенная, призвана к освящению. Великая опасность — поставить духовное по одну сторону жизни, а каждодневное — по другую. Богу не нравится, когда наша жизнь разделена: одна часть — для семьи, другая — для работы, третья — для отдыха и дружеского общения, четвертая — для добрых дел, наконец, отделен уголок и для святости, неизвестно где. Это очень жалкая святость. Не должно быть такой автономной духовной жизни, рядом с которой — обыденное без Бога. Весь человек должен отдаться ей. Не существует профанного мира с одной стороны и духовного — с другой. Все в нас должно быть просвещено Евангелием, обращено к Богу. С тех пор как Бог стал человеком, профанного не существует. Все обыденное должно быть принесено Ему в молитве. И чем больше Бог становится каждодневным для нас, тем больше мы испытываем желание отдать Ему все без остатка, Ему Единому, никуда не уклоняясь. Существенное — это небо! Но наше небо начинается на земле. Небо означает жить любовью Христа, и наши сердца горят от принятия Его дара, который становится нашим.
Как писал, восходя к мученичеству, святитель Игнатий Богоносец, еще один из самых любимых святых отца Михаила: «Его ищу, за нас умершего, Его желаю, за нас воскресшего. Моя любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество, но вода живая, говорящая во мне, взывает мне изнутри: "Иди к Отцу"». Как в первом веке, так и в двадцать первом, и всегда, Он — наше небо, Он — наша судьба, наша вечная жизнь.
Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма свт. Николая в Пыжах, член Союза писателей России
Отец Михаил родился 1 (14) сентября 1916 года — в день церковного новолетия, за год до революции. Время измерялось для него по церковному календарю, все, что приняла Церковь, как говорит преподобный Серафим Саровский, было любезно его сердцу. И время измерялось для него небывалыми в истории расправами над верующими людьми. С самого детства у него была жизнь, полная лишений. Холод и голод, издевательства над верой, страдания своей семьи «лишенцев», не имеющих хлебных карточек, — все в своих воспоминаниях подробно описывает батюшка. И даже увиденные им в пятилетнем возрасте людоеды предстают перед нами не просто его личными переживаниями, но как реалии того ужасного времени.
Огромной в его жизни была роль отца-священника. Недаром незадолго до своей смерти в лагере его отец видел сон о будущем сына. «Будто я на гору высоченную карабкаюсь, — пишет отец Михаил, — а он подталкивает меня снизу». Невольно вспоминается предсмертное видение святителя Тихона Задонского о его восхождении по крутой лестнице к небу: вначале он поднимается легко и быстро, а в конце, когда ослабевает, руки любящих чад поддерживают его. Поразительно, что в юном возрасте отец Михаил предчувствовал свой арест: «Боже! В последний час моей свободы, к Тебе взываю я наедине: благослови грядущие в неволе годы и благодать Свою оставь на мне». Это стихотворение-молитва как путеводная звезда осветила его пятнадцатилетний лагерный путь. В 1941 году, когда он был студентом Московского Института геодезии и картографии, его арестовывают за создание кружка по изучению Библии и осуждают на восемь лет заключения в концлагерях. Этот срок заключения был впоследствии удвоен. Как говорил по этому поводу отец Михаил, вспоминая слова Спасителя: «Кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (Мф. 5, 41).
Однако одно дело от всего сердца сказать: «Господи, с Тобой готов на смерть и в темницу», а другое — проходить через испытания. «Первые три дня в одиночной камере Бутырской тюрьмы, — пишет отец Михаил, — я вопрошал Бога: "Как же так, Господи? Я старался быть настоящим христианином, исполнял заповеди, постился, причащался — и я не понимаю, Господи, почему Ты так со мной поступил?" Но на третий день вдруг все прояснилось, и я уже стал благодарить Бога: "Господи, благослови новую страницу в моей жизни! Благослови, Господи, грядущие в неволе годы!" Я просил у Бога, чтобы Он укрепил меня, чтобы я с радостью шествовал по тому пути, который определяет мне Его святая воля. И я всегда с радостью принимал все то, что мне пришлось пережить». «Господь определяет все для нашего блага, — пишет далее отец Михаил. — Я мечтал быть ученым, а Он захотел видеть меня арестантом. И только одумавшись, я понял: как благ Господь ко мне, грешному! Как промыслительно он меня "законсервировал" в условиях тюрьмы и лагерей на какое-то время! Господь смотрел на меня и думал: "Глупый ты! Хочешь проповедовать христианство, а сам еще не знаешь, что такое скорби, что такое жизнь и смерть"».
Милостью Божией ему рано дано было понять, что есть путь жизни и путь смерти. «Жизнь во зле, во грехе есть умирание, — писал он. — Истинная жизнь есть стремление к жизни в благочестии и чистоте, стремление к совершенству в Боге, к пребыванию в любви и к единению с Богом». Что вынес отец Михаил из 5555-дневного пребывания в лагерях, которые он называл «школой смирения и молитвы»? Благодарность великому сонму святых, «кровью своею освятивших землю нашу, оскверненную нечестием, блудодеянием, беззаконием», способность видеть в истинном свете происходящее в наши дни, мужество проходить через новые испытания, ненасытную потребность, подобно святому Серафиму Саровскому, молитвенного чтения слова Божия — не менее чем по евангелисту в день. И прежде всего — любовь ко Господу, и в Нем — ко всем без исключения людям.
Немало чудес было в жизни отца Михаила. Это и вымерзшее поле картошки у людей, которые обманули его, вразумление свыше, как технически усовершенствовать труд заключенных или оказать профессиональную врачебную помощь больным, исцеление по его молитвам умирающей от рака. Но самое главное всегда — Господь и забота о спасении многих. «В тюрьмах, пересылках, на поселении, в лагерях и на каторге, — пишет он, как бы заранее подводя итог своей жизни, — поистине, Господи, только уставы Твои "были песнями моими на месте странствований моих" (Пс. 118, 54). "Благо мне, что я пострадал, дабы научиться уставам Твоим" (Пс. 118, 71). "Прежде страдания моего я заблуждался; а ныне слово Твое храню" (Пс. 118, 67). "Удел мой, Господи, сказал я, соблюдать слова Твои" (Пс. 118, 57)». На всяком месте и во всякое время. Кроме церковных молитв, среди невыносимых страданий рождались и его собственные молитвы, которые вошли потом в его молитвослов. Но самая любимая молитва, постоянно произносимая им даже на грани смерти, даже при полной потере памяти: «Боже, будь со мною!» Чтобы понять, какой был плод этой молитвы уже в начале его крестного пути, достаточно вспомнить такой эпизод. Когда его приговорили к восьми годам «исправительно-трудовых лагерей», он с радостью, широко улыбаясь, переступил порог камеры, где находилось около ста заключенных. Глядя на него все подумали, что он выходит на свободу. Но узнав о приговоре, решили, что он рехнулся. «Там я всегда был со Христом, под Его водительством, — говорил он впоследствии своим чадам. Именно там я познал опытно, как любит нас Господь. Как после этого не радоваться?» Кто сподобляется узнать Христову благодать, тот обретает святую ревность по истине. Один из соучеников его по Духовной Академии вспоминает: «В праздник — соборная служба во главе с ректором МДА, вышел семинарист Лев на проповедь после "Отче наш" в запричастное время. Окончил проповедь. Зашел в алтарь. Снимает небрежно стихарь и говорит: "Ну, отболтался". Здесь рядом стоял отец Михаил. Он ему так заехал по лицу рукой, что треск раздался на весь алтарь. Все встрепенулись. Батюшка думает: "Ну, все, выгонят теперь из академии". По милости Божией все окончилось благополучно».
Среди опубликованных книг отца Михаила Труханова особенно выделяется «Воспоминания: первые сорок лет моей жизни» и книга о нем «Не могу не говорить о Христе». Фотографии отца Михаила на обложках этих книг можно сравнить с фотографиями царственных страстотерпцев. На них можно смотреть без конца, потому что они как иконы. Вспоминается «Отечник»: «"Почему ты ни о чем не спрашиваешь меня?" — говорит авва. "Мне достаточно смотреть на тебя", — отвечает ученик». В книгах отца Михаила — детская вера в Бога и доверчивость во Христе к людям. Он предельно откровенно говорит обо всем, что с ним было, как будто боясь утаить даже малейшую подробность. Можно сказать, что это исповедь, похожая на исповедь древних христиан, когда исповедовались прилюдно. Но суть даже не в этом. Исповедание грехов и исповедание веры — не просто созвучные словосочетания. Одно без другого не существует. И мы вместе с отцом Михаилом, стоя как перед Крестом и Евангелием, постараемся не пропустить то, что Господь хочет сказать нам через Своего служителя. Потому что Господь привел нас в Церковь, чтобы мы стали святыми. Это главная проповедь отца Михаила, выстраданная им всей жизнью, с которой он непрестанно обращается к нам.
Святость — это не только для избранных великих святых. Христос желает ее для каждого из нас. Бог — единый Святой, от Которого исходит всяк дар совершен. Все святые святы Христом, святостью Божией. Есть святые, которых мы знаем, благодаря Церкви, есть святые, которых знает только Бог. Это святые небес. Наша святость — с нами. В отличие от всего остального, что есть на свете, она не достигается ничем. Святость — великая и страшная задача нашей жизни. Если мы перестаем стремиться к ней, мы забываем о смысле нашей жизни. Помнить о святости — помнить о главном. Все определяет конец. Конец, ради которого мы созданы. Наша цель — небо. Небо — это Бог, являющий нам Себя, Он берет нас к Себе, дает нам видеть и любить Его в одно мгновение, длящееся всегда. «Сколько раз, — говорит Он, — хотел собрать Я вас, как птица собирает птенцов своих под крылья» (Мф. 23, 37). И апостол Иоанн Богослов, любимый святой отца Михаила Труханова, утешает нас: «Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3, 2).
Вот почему наша святость заключается в том, чтобы стать святыми как Христос. Чадами Божиими по благодати, как Он — Сын Божий по естеству. Не существует иной святости. Не имеет значения, кто из нас самый честный, кто герой или мудрец, потому что святыми становятся только в уподоблении Христу. Святой — это не сверхчеловек, и даже не человек совершенный, но прощеный грешник, обыкновенный средний человек. Внезапно преобразившийся светом Преображения, теплохладный как все, но начавший вдруг гореть. Святой — нищий, который становится другим Христом, не переставая быть нищим. Может быть, именно это и вызывает у нас страх. Если святость вызывает у нас страх, то не потому что она кажется слишком высокой, слишком далекой, но, напротив, потому что она является слишком близкой, слишком по нашему росту, слишком нищей, как мы. Может быть, мы думаем также, что святость заключается в том, чтобы лезть из кожи, превзойти себя, как можно больше делать, в то время как святость ничего не требует от нас, кроме того, чтобы быть принятой. Святость нельзя заслужить, ее надо только принять, потому что она дается. Речь идет не о том, чтобы ходить на цыпочках, но чтобы пасть на колени. Святость не есть искусство достижения, она — искусство принятия. Как говорит апостол Иоанн Богослов: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими» (1 Ин. 3, 1). Бог дает Себя с избытком во всякое мгновение нашей жизни. Единственная трудность — в том, что мы находим этот дар чрезмерным. Святость не заслуживают, ее получают как дар.
Отец Михаил выражал самое существенное, когда говорил: «Я счастлив, что понимаю слова апостола: "Для меня смерть — приобретение". Но когда я думаю о слове Господа, что Он воздаст каждому по делам его, я говорю себе что небо для меня недостижимо. Он не может воздать мне по делам моим. Он воздаст мне по Своим делам». Стать святым возможно лишь заслугами Христа, а не своими собственными. Потому, кто имеет Христа, тот имеет все.
Таково искусство принятия. Естественно для христианина желать получить духовные дарования, но может возникнуть искушение превратить их, как любил повторять отец Михаил, в самоцен. В конце концов, только святость имеет значение. Когда мы начинаем любоваться нашими дарованиями, они исчезают. Не то что Бог забирает их у нас, но мы поворачиваемся к ним спиной. Невозможно одновременно смотреть на них и смотреть на себя. Духовные дарования, которых нам недостает, могут быть тем, что мы требуем во что бы то ни стало от Бога, как избалованные дети. Мы должны научиться принять само их отсутствие как дар. Все будет дано в свое время, если мы будем стремиться обрести главное. Отец Михаил имел право сказать: «Всякое благо, когда я его не искал, было дано мне любовью Христовой. Считать любовь собственным достоянием значит изгонять любовь». Спасительно только смирение и покаяние. По завету преподобного Серафима Саровского, мы должны быть терпеливыми к своим недостаткам, так же как мы должны быть терпеливыми к недостаткам других людей. А святитель Игнатий (Брянчанинов) так утешал приходящих к нему в отчаянии: «Если увидишь в себе что-либо ужасное — не ужасайся, ибо в тебе есть нечто несравненно более ужасное». Потому что речь идет не об отдельных наших недостатках, даже самых мучительных и позорных, а о такой глубокой поврежденности, которая врачуется только силой Христовой любви.
Но это умение принимать дары Божии — не слишком ли тонкое искусство? Ничто не может сокрушить святость, данную Богом, ничто не может ее согнуть. В то же время она как распускающийся цветок — драгоценный, редкий, и бесконечно хрупкий. Чтобы бутон стал цветком, за ним надо ухаживать с большой заботой. Поистине святость — дар, но она также и труд. Она — не от нас, но она должна стать нашей. Святость — в нескончаемых трудах. Многими скорбями надлежит нам войти в Царство Христово, а заповеди блаженства — как цветение того сада, который был показан в видении матушке Любови из Марфо-Мариинской обители. Святость цветет как сад. Сад небес, наших небес, и не будет никогда ничего прекрасней, как нет ничего прекрасней сейчас, ибо это сад Христовой любви. Мы приглашаемся войти в него, но святость расцветает в обыденном. Наша каждодневная жизнь, самая обыкновенная, призвана к освящению. Великая опасность — поставить духовное по одну сторону жизни, а каждодневное — по другую. Богу не нравится, когда наша жизнь разделена: одна часть — для семьи, другая — для работы, третья — для отдыха и дружеского общения, четвертая — для добрых дел, наконец, отделен уголок и для святости, неизвестно где. Это очень жалкая святость. Не должно быть такой автономной духовной жизни, рядом с которой — обыденное без Бога. Весь человек должен отдаться ей. Не существует профанного мира с одной стороны и духовного — с другой. Все в нас должно быть просвещено Евангелием, обращено к Богу. С тех пор как Бог стал человеком, профанного не существует. Все обыденное должно быть принесено Ему в молитве. И чем больше Бог становится каждодневным для нас, тем больше мы испытываем желание отдать Ему все без остатка, Ему Единому, никуда не уклоняясь. Существенное — это небо! Но наше небо начинается на земле. Небо означает жить любовью Христа, и наши сердца горят от принятия Его дара, который становится нашим.
Как писал, восходя к мученичеству, святитель Игнатий Богоносец, еще один из самых любимых святых отца Михаила: «Его ищу, за нас умершего, Его желаю, за нас воскресшего. Моя любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество, но вода живая, говорящая во мне, взывает мне изнутри: "Иди к Отцу"». Как в первом веке, так и в двадцать первом, и всегда, Он — наше небо, Он — наша судьба, наша вечная жизнь.
Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма свт. Николая в Пыжах, член Союза писателей России
 еп_Скопинский.jpg)
1. Вопросы