Один берется, а другой оставляется

Христос воскресе!

Снова Пасха Христова сияет перед всем миром, и воскресший Христос среди ликующих песнопений Церкви говорит о небе и об аде. Он поистине говорит об этом — не только о радости Он возвещает, но о свободе, о той первозданной и страшной свободе, которая делает каждого человека ответственным за свою жизнь.

Как и прежде Крестных Страданий, Он говорит народу, убежденному в своей избранности, где каждый член народа, гордый своей принадлежностью ему, полагает эту принадлежность своим спасением. Но это иллюзия! В свое время святой Иоанн Предтеча уже возвещал о веятеле, который своей лопатой веет гумно и отделяет зерно от плевел. И в день Страшного Суда — всеобщего воскресения мертвых — один берется, а другой оставляется. От конец земли придут другие, и будут приняты, в то время как те, кто принадлежит богоизбранному народу, останутся за дверью.

Это предупреждение относится в равной степени и к тем, кто относит себя к христианской Церкви. Недостаточно слушать Христа, принадлежать истинному исповеданию веры — об этом ясно и многократно сказано в Евангелии. Страшный выбор предлагается каждому — определить, что для него есть единственное благо. Двух вариантов не существует. Так юродивые девы ошибочно рассчитывают на мудрых дев, потому что в этом деле невозможно ничего перераспределить. Это сказано не для того, чтобы запугать, а для того, чтобы разбудить нас. «Востани, спяй, и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос» — эти слова апостола взяты из пасхальных песнопений древней Церкви.

Христос освящает жизнь: «Я есмь жизнь». «Я даю жизнь», — говорит Он. «Я даю жизнь», чтобы вы жили. Христианство не есть религия смерти. Если смерть является в нем на первом плане (ибо знамение христианина есть Крест и распятый на Нем Христос), это парадоксальным образом именно потому, что смерть не есть основание и конец нашего существования. Но конец и основание его есть жизнь. В то время как, напротив, во многих учениях, где это земное существование превозносится, предъявляет свои права, постоянный фон его и последняя истина есть смерть. Вечная жизнь начинается сейчас. Постольку, поскольку мы причастны ей в этом мире, мы уже победители смерти, и избавлены от ее беспросветных мук.

Веровать в воскресение значит без сомнения отвергать непреходящее значение наших дел, наших мыслей, нашей человеческой любви. И это значит еще отвергать желание придавать им абсолютную ценность теперь. Но это значит одновременно сознавать их вечную ценность, то есть абсолютную ценность того, что в них есть неумолимо нормального и смертного.

Так узнаем мы, что в христианской жизни, в христианском общении, когда они истинны, есть род глубокой свободы и мира, которых жизнь, ограниченная смертью, не знает. Так что она даже не имеет потребности об этом говорить. Этот свет, как бы неуловимый, воспринимается не знающими Бога как иллюзия. Но в этом свете всегда есть достаточно истины, чтобы даже те, кого она оставляет, те, кто теряет веру, часто сознают в своей сокровенной глубине, что они не могут потерять то, что им было дано. Вера в вечную жизнь, в Пасху Христову, преображает изнутри нашу жизнь. Она не упраздняет ничего в ее тяжести. Сам Христос умирает, и совсем не в тихой покорности судьбе проходит Он через огонь смертных страданий. В каком-то смысле верно, что все кончается со смертью. Ибо смерть — не иллюзия. Перед бездыханным телом того, кого он любит, христианин, как и всякий человек, испытывает страдания. Вера не избавляет ни от чего. Но непреложно свидетельство Церкви. «Если бы знал человек, что такое Пасха Господня, — помним мы это слово преподобного Серафима, — то согласился бы тысячу лет претерпевать самые страшные мучения, только бы не лишиться этой радости». Все, на что вера надеется, все, что она знает, — только в веянии Духа, так что сама смерть для верующего во Христа Бога — рождение. Там где нет отказа от истинной жизни, все идет к жизни, а не к смерти, к вечной Пасхе.