17 ноября (старый стиль) 1830 года началось очередное антироссийское польское восстание – «Ноябрьское восстание», как назвали его сами поляки – приведшее к Русско-польской войне 1830–1831 годов, охватившей территорию Царства Польского, Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины.
Накануне восстания положение поляков в Российской Империи было поистине привилегированным. Сражаясь в рядах наполеоновской армии против России, они по итогам Венского конгресса были присоединены к империи в рамках автономного Царства Польского, представлявшего собой конституционную монархию, управлявшуюся сеймом (парламентом) и королем, которого в Варшаве представлял наместник (брат российского Императора Великий князь Константин Павлович, считавшийся полонофилом и женатый на польской графине). Кроме того, поляки имели собственную армию, которую составляли преимущественно ветераны польских легионов, воевавших в свое время на стороне Франции.
Но сильно развитые «великопольские» настроения поляков, мечты о полной независимости и восстановлении свободной Польши «от моря и до моря» в границах 1772 года (т.е., включая присоединение к ней Литвы, Украины и Белоруссии), побудили местную шляхту, интеллигенцию и католическое духовенство, рассчитывавших на поддержку Европы, поднять антироссийский мятеж.
Планы восстания вынашивались польскими тайными обществами с 1820-х годов. Местные заговорщики пытались установить контакты с декабристами, затем – рассчитывали на затруднения, которые вызовет в России война с Турцией (1828). А в 1829 году, решив воспользоваться намеченным на весну коронованием польской короной Императора Николая I, запланировали убить русского Царя. Но всем этим планам не суждено было сбыться.
Когда же в июле 1830 года во Франции разразилась революция, польские националисты вновь оживились, активизировав подготовку к выступлению. Склонив на свою сторону ряд польских генералов и почти всех армейских офицеров, шляхту, интеллигенцию и студенчество, заговорщики решили начать бунт против России убийством наместника – Великого князя Константина и захватом казарм, в которых располагались русские солдаты. На улицах Варшавы появились прокламации, на Бельведерском дворце, в котором располагалась резиденция Великого князя, было вывешено объявление, что с нового года дворец отдается внаймы…
17 ноября, один из организаторов мятежа офицер Петр Высоцкий, представлявший радикально-демократическое крыло польских националистов, явился в казарму подхорунжих и воскликнул: «Братья, час свободы пробил!», после чего было совершено нападение на Бельведерский дворец. Предупрежденный об опасности Великий князь Константин успел скрыться, но вместо того, чтобы поспешить организовать отпор мятежникам, проявил полную пассивность, чем немало содействовал успеху восстания.
Тем временем, мятежники убили шестерых польских генералов, сохранявших верность русскому Царю, захватили арсенал и окружили русские казармы. А вскоре поступил приказ Великого князя Константина к русским солдатам покинуть Варшаву. Заявив о том, что он «не хочет участвовать в этой польской драке», Константин вскоре и вовсе покинул Царство Польское, тем самым оставив его без русской власти. Подобные действия наместника тут же толкнули сомневавшихся на сторону восстания, и оно охватило всю Польшу.
Ликовали и русские революционеры. «…Как бомба, разорвавшаяся возле, оглушила нас весть о варшавском восстании, – восторженно писал А.И.Герцен. – Это уж недалеко, это дома, и мы смотрели друг на друга со слезами на глазах, повторяя любимое: Nein! Es sind keine leere Traume! (Нет! Это не пустые мечты! – нем.). (…) Я тотчас прибавил в свой иконостас портрет Фаддея Костюшки».
Восставшие поляки, между тем, не были едины в своих целях. Левые страстно желали, чтобы восстание стало общенародным и, в союзе с революционной Францией, привело к воссоединению воедино всех польских земель, включая и те, которых находились под властью Пруссии и Австрии; правые же, нисколько не сомневаясь в необходимости расширения польских границ за счет украинских, белорусских и литовских земель, допускали возможность компромисса с русской властью.
Во главе польского Временного правительства встал князь Адам Чарторыйский — приятель юности Императора Александра I, а польскую армию возглавил генерал Иосиф Хлопицкий, вскоре объявивший себя диктатором. Победившее правое крыло поспешило избавиться от влияния левых, и выдвинуло Петербургу свои условия: расширение польской территории, строгое соблюдение конституции, свободы и гласности; охрана королевства исключительно польскими войсками.
Западная общественность открыто встала на сторону поляков, а французские Генеральные штаты предъявили России ультиматум, грозящий военным вмешательством, что нашло отражение в известном стихотворении А.С.Пушкина «Клеветникам России» (1831):
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага –
И ненавидите вы нас...
Ответ Императора Николая, оскорбленного неблагодарностью поляков, которые имели больше привилегий, чем другие его подданные, но, тем не менее, посмели поднять мятеж, был лаконичным – никаких условий. Единственное, что обещал полякам русский Царь – это амнистию в случае немедленного прекращения бунта. Возмущенные таким ответом, поляки немедленно приняли акт о «низложении» Николая I и запрете представителям Дома Романовых занимать польский престол. После такого решения иного выхода как подавление восстания силой оружия уже не было…
Откликаясь на эти события, А.С.Пушкин писал: Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали –
Смотрите ж: все стоит она!
А вкруг ее волненья пали –
И Польши участь решена...
Для умиротворения мятежной Польши во главе русских войск был поставлен генерал-фельдмаршал И.И.Дибич-Забалканский, который обещал подавить восстание одним ударом; но обещание это осталось неисполненным – кампания затянулась на 7 месяцев. Недовольный действиями командующего, Император Николай I писал Дибичу: «Я не могу достаточно выразить вам мое беспокойство, основанное на том, что я во всех ваших распоряжениях не усматриваю ничего такого, что бы давало надежду на сколь-нибудь удачное окончание кампании». Скоропостижно скончавшегося от холеры в мае 1831 года Дибича сменил пользовавшийся особым доверием Императора генерал-фельдмаршал И.Ф.Паскевич, который решительно оттеснил польскую армию к Варшаве и, желая избегнуть бессмысленного кровопролития, предложил полякам условия сдачи. Но «гордые ляхи» условия отвергли, что привело к штурму предместья Варшавы — селения Воля, закончившемуся нашей победой, а затем и к штурму самой польской столицы (выпавшему, кстати, на день Бородинской битвы), которая капитулировала в тот момент, когда наши войска уже готовились ворваться в город.
Сбылось – и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый –
И бунт раздавленный умолк.
(А.С.Пушкин, «Бородинская годовщина»).
«Варшава у ног ваших», - докладывал Государю Паскевич, вскоре пожалованный за эту победу титулом князя Варшавского. Война же, после падения Варшавы, продолжалась недолго – отдельные мятежные отряды вскоре были разбиты, а основные польские силы были выдавлены в Пруссию, где и сложили оружие.
В итоге поляки, не довольствовавшиеся своим привилегированным положением в России, лишь утратили свои былые льготы. Царство Польское объявлялось неотъемлемой частью России; конституция, сейм и национальное войско упразднялись; административное деление на воеводства было заменено делением на губернии; на территории Польши и прилегающих к ней губерний должна была разместиться крупная и хорошо обученная русская армия. Проводить эти меры в жизнь было поручено Паскевичу, ставшему наместником Польши. «Я твердо устою, — заверял Император Паскевича, — в решимости ни на волос не отступать от принятых правил, и чем они (поляки) будут хуже, тем я строже буду и тем хуже для них. Но если мы подадим малейший вид послабления от боязни du qu’ en dirat-t-on (того, что об этом будут говорить), то все решительно пропадет». Уяснив пожелание Государя, Паскевич энергично принялся укреплять русское господство в губерниях бывшего Царства Польского.
Посещая Варшаву в 1835 году, Император Николай I обратился к встречавшей его польской делегации с речью, в которой был подведен итог мятежа и последовавшей за ним войны. Речь эту, прекрасно характеризующую Государя и его взгляд на «польский вопрос», имеет смысл привести практически полностью:
«Я знаю, господа, что вы хотели обратиться ко мне с речью; я даже знаю ее содержание, и именно для того, чтобы избавить вас от лжи, я желаю, чтобы она не была произнесена предо мною. Да, господа, для того, чтобы избавить вас от лжи, ибо я знаю, что чувства ваши не таковы, как вы меня в том хотите уверить. И как мне им верить, когда вы мне говорили то же самое накануне революции? Не вы ли сами, тому пять лет, тому восемь лет, говорили мне о верности, о преданности и делали мне такие торжественные заверения в преданности? Несколько дней спустя вы нарушили свои клятвы, вы совершили ужасы.
Императору Александру I, который сделал для вас более, чем русскому Императору следовало, который осыпал вас благодеяниями, который покровительствовал (vous a favorises) вам более, чем своим природным подданным, который сделал из вас нацию самую цветущую и самую счастливую, - Императору Александру I вы заплатили самою черною неблагодарностью. Вы никогда не хотели довольствоваться самым выгодным положением и кончили тем, что сами разрушили свое счастье. (…)
Вам предстоит, господа, выбор между двумя путями: или упорствовать в мечтах о независимой Польше, или жить спокойно и верноподданными под моим правлением. Если вы будете упрямо лелеять мечту отдельной национальности, независимой Польши и все эти химеры, вы только накликаете на себя большие несчастия. По повелению моему воздвигнута здесь цитадель, и я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город, я разрушу Варшаву, и уж, конечно, не я отстрою ее снова. (…)
От вас, господа, зависеть будет заслужить забвение прошедшего. Достигнуть этого вы можете лишь своим поведением и своею преданностью моему правительству. (…) Хорошо воспитывая своих детей и внушая им начала религии, верность Государю, вы можете пребыть на добром пути. Среди всех смут, волнующих Европу, и среди всех учений, потрясающих общественное здание, Россия одна остается могущественною и неприкосновенною. Поверьте мне, господа, принадлежать России и пользоваться ее покровительством есть истинное счастье…»
И хотя, как справедливо отмечал А.Х.Бенкендорф, «наши враги и либералы всех стран поспешили выставить эти слова как живое доказательство враждебного духа, гнездящегося еще в Польше против ее Царя», люди беспристрастные увидели в речи Императора «отголосок благородной искренности и твердости монарха, который, не обращаясь к обыденным фразам милости и обещаний, предпочитает им, как в беседе отца, слова неприкрашенной вразумляющей его детей истины».
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
