В последнее время не утихают споры вокруг известной Декларации митрополита Сергия (Страгородского) о лояльности Церкви по отношению к советской власти от 1927 г. Продолжают говорить даже о «сергианстве» точно о какой-то ереси, а вот о подлинной ереси того времени «обновленчестве» – как-то совершенно забыли. Желающих бросить камень осуждения в приснопамятного Патриарха хоть отбавляй. При этом получается удивительная картина: никакой попытки исторического анализа, просто вырванный из книги истории документ, которым потрясают точно победным флагом и громогласно заявляют: «мы осуждаем, а сами совершенно чужды осуждаемого нами греха».
Однако каждое деяние и каждый документ подобает оценивать не по-еретически (слово «ересь» – греческое производное от глагола «выбираю»), выбирая из исторического контекста лишь выгодное для себя, а в исторической перспективе, определяя логику событий и степень воздействия на события тех или иных лиц, определяя при том и степень свободы действий этих лиц.
Исходя из исторической перспективы, что мы видим в марте 1917 г. падение многих иерархов Русской Церкви с высоты самодержавного строя в гнилое революционное болото, клятвопреступление и введение в соблазн чад Церкви, признание «законности» совершившегося государственного переворота. Вот официальный документ Св. Синода от 9 марта 1917 г., отразивший как имевшие место перемены, так и отношение к ним: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути… Доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истиной свободы, счастья и славы».
А вот документ 1927 г.: «Приступив с благословения Божия к нашей синодальной работе, мы ясно сознаем всю величину задачи, предстоящей как нам, так и всем вообще представителям Церкви. Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой наши радости и успехи, а неудачи наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил Апостол (Рим. 13,5). И мы надеемся, что с помощью Божией, при вашем общем содействии и поддержке, эта задача будет нами разрешена». Затем митрополит Сергий, следуя ранее высказанной позиции Патриарха Тихона, говорит о непризнании заграничных органов церковного управления. Он мог их только или признать, или не признать. Если признать – значит одобрить высказывания зарубежных иерархов против советской власти, и следовательно, вызвать очередную волну антицерковных репрессий.
В чем разница приведенных документов? Декларация 1927-го года предстает более сдержанной, в ней меньше туманных надежд и больше горькой правды. Открытое признание своего печального положения под властью богоборцев, ставшего результатом прежнего обольщения, ближе к истине, чем пьяный бред февральско-мартовских воззваний. Митрополит Сергий оказался в положении раба, закованного в цепи, которого заставили хвалить своих истязателей. Самые эти цепи более всего располагали к покаянию перед Богом, к изживанию революции внутри себя. К тому же ничего принципиально нового он не сказал. Единственное, в чем его можно «обвинять», - это в том, что он, подобно Патриарху Тихону, нашел в себе мужество взять на себя ответственность за вынужденные необходимостью шаги политического характера.
Еще в 1923 г. Патриарх Тихон обратился к Русской Церкви с Посланием, в котором сказано: «Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника советской власти, какими объявляют себя церковные обновленцы... но зато я и далеко не такой враг ее, каким они меня выставляют... Со временем многое у нас стало изменяться, и теперь, например, приходится просить советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гродненщине, где поляки закрывают православные церкви... Я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило». В январе 1924 г. Патриарх издал указ о молитвенном поминовении государственной власти за богослужением: «О стране Российской и властех ея», и эта формулировка много корректнее возглашения на Великом входе во время божественной литургии «благоверного Временного Правительства», что имело место в 1917 г. 15 марта 1925 г. было опубликовано «Завещание Патриарха Тихона», в котором, между прочим, сказано: «С глубокой скорбью мы должны отметить, что некоторые из сынов России, и даже архипастыри и пастыри... занялись за границей деятельностью, к коей они не призваны и, во всяком случае, вредной для нашей Церкви... Мы решительно заявляем: у нас нет с ними связи, как это утверждают враги наши, они чужды нам. Мы осуждаем их вредную деятельность. Они вольны в своих убеждениях, но они в самочинном порядке и вопреки канонам... действуют от нашего имени и от имени Святой Церкви, прикрываясь заботами о ее благе. Не благо принес Церкви и так называемый Карловацкий Собор, осуждение коего мы снова подтверждаем... Мы выражаем твердую уверенность, что установка чистых, искренних отношений побудит нашу власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподавать детям наших пасомых Закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы...» Авторитет Патриарха Тихона был очень высок, его подвиг исповедничества был явен для всех, и его не смели осуждать. Тем удобнее сделали «козла отпущения» из митрополита Сергия за его Декларацию, которая логически вытекала из документов, вышедших ранее за подписью Патриарха.
Если бы иерархи Зарубежной Церкви выступили с призывом к покаянию за действия марта 1917 г., можно было бы им пропеть: «ис полла эти...». Но вместо этого митрополит Антоний Храповицкий и единомысленные с ним иерархи, выхватив из исторического контекста один документ 1927 г., появление которого не было бы возможно без их же действий года 1917-го, весь общий грех свалили на одного митрополита Сергия, а себя выставили чистыми. Разве это не фарисейство?
То, что русское духовенство по уши завязло в революционной трясине и пыталось увлечь за собою и народ, что призывы к покаянию в грехе против Помазанника Божия исходили от единиц, стало, на наш взгляд решающим внутренним фактором для утверждения власти большевиков. «Если слепой ведет слепого, не оба ли упадут в яму?». А за все отвечать, оказывается, должен митрополит Сергий в единственном числе...
Жесточайшие репрессии, обрушившиеся на духовенство, явились очистительным пламенем, который был необходим и который выжег всякую грязь, все недостойное, что скопилось в душах священнослужителей. Недостойные люди покинули Церковь, разлетелись подобно легковесной шелухе под напором ветра. Оставшиеся на своих местах священнослужители в силу самих жизненных обстоятельств уже не искали ничего земного, т.к. каждую секунду ощущали тяжесть подвешенного над ними Дамоклова меча. Тяготившиеся некогда властью Боговенчанного Царя, теперь вынуждены были терпеть безбожную власть. Едва скрывавшие раздражение против обер-прокурора, такого же сына Церкви, как и они, теперь вынуждены были получать инструкции от уполномоченного Совета по делам религии. Упорствовавших в грехе гордости, не желавших каяться в грехе клятвопреступления, нельзя было исправить ничем, кроме крайнего унижения.
Это унижение стало публичным, на глазах всего мира. Сколь оно было неприятным, столь же и полезным. Кто сам избег унижения, но при этом еще и осуждал без того униженных, конечно, в духовном смысле много потерял.
А в России беспримерно суровые условия жизни заставили верующих людей отбросить модные туманные учения предреволюционной поры и вернуться к основам Веры. Так Церковь изживала революцию внутри себя.
И когда Церковь в советской России внешне умалилась до самой крайней степени под натиском революционного террора к концу 30-х годов, именно тогда она стала сильна духом настолько, чтобы повести все общество по пути не политической, но духовной и культурной, контрреволюции, по пути созидания. Русские архиереи и священники, оставшиеся в живых к концу 30-х годов, имели очень возвышенный духовный настрой, они были подлинными исповедниками Христовой истины. Действием промысла Божия произошла своеобразная децимация на условно легальном положении находилась, наверное, десятая часть оставшихся в живых священнослужителей, готовая к любым испытаниям. Сам митрополит Сергий Страгородский был уже совершенно другим человеком, чем в феврале-марте 1917 г.
Вот как оценивал переживаемую эпоху священномученик епископ Герман (Ряшенцев) в 1933 г.: «Мне кажется, происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок… образуются новые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через Голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека, как необходимо все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к единству через коллективизм… Вы скажете, но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас все с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Гологофе. Это верно, но так же несомненно, что все усилия и творчество направлены на создание… формы жизни, какая в своей принципиально идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему».
Таким образом, Церковь в Отечестве, замкнувшись в себе, вырабатывала противоядие от революционной гангрены, чтобы в нужный момент распространить его и на окружающее общество. Энергия же Зарубежной части Русской Церкви в значительной степени (мы не говорим здесь о других направлениях деятельности Зарубежной Церкви, которые были значительно продуктивнее) вылилась во внешние формы контрреволюции, а это не принесло никакой пользы, только давало повод для новых гонений в Советской России. Все попытки борьбы с большевизмом человеческими силами без внутреннего преображения, без внутренней контрреволюции были обречены на неуспех. Фашистское движение, контрреволюционное в своих истоках, однако опиравшееся не на Бога, а на гордыню человеческую, самым невероятным образом трансформировалось в очередной натиск революционной стихии. Немалая часть деятелей Русской эмиграции поддерживала фашизм до начала Мировой войны, а некоторые даже и в ходе войны. Их энергия ушла как вода в песок. И лишь немногие исповедовали ту истину, что спасение не может прийти извне, не может быть итогом политических манипуляций, но может явиться только свыше как милость Божия, как Божий ответ на внутреннее изменение.
Святитель Иоанн (Максимович) в выступлении на Втором Всезарубежном Архиерейском Соборе 1938-го года сказал: «…нашедшее на Россию бедствие является прямым последствием тяжелых грехов, и возрождение ее возможно лишь после очищения от них. Однако до сих пор нет настоящего покаяния, явно не осуждены содеянные преступления, а многие активные участники революции продолжают и теперь утверждать, что тогда нельзя было поступить иначе. Не высказывая прямого осуждения февральской революции, восстания против Помазанника, русские люди продолжают участвовать в грехе, особенно когда отстаивают плоды революции».
Следует признать тот факт, что мировая революция состоялась, - пусть не по сценарию Троцкого-Ленина, а более политически умеренных масонских кругов. После свержения Русского Царя ограбленная и униженная Европа, выполняя инструкции своих новых хозяев из-за океана, спешно переодевается по революционной моде. Монархические христианские государства превращаются в «светские» республики, иногда, правда, с монархически-христианским декором. Это было одной из основных целей войны, сформулированных на всемирном съезде масонов в Риме в 1911 году. Столица Норвегии Христиания была переименована в Осло. Вместо крестов воздвигаются масонские пентаграммы, точно высеянные из американского флага. Чудом не происходит большевизации Германии и Венгрии. Польские фанатики к 1925 г. уничтожают на территории своего государства 300 из 350 православных храмов и монастырей.
Большевики выступили передовым отрядом мировой революции, цепными псами всемирного концлагеря, призванными запугивать народы Земли в том случае, если они дерзнут только помыслить о реставрации старых порядков.
Запад оказался свободным от людоедских обычаев большевиков, свободным от передового отряда революции, но тем легче и незаметнее для себя он подчинился революционерам второй волны. Бесы революции, проникнув в сердца европейских народов, нашли себе выход в гнойном нарыве германского национал-социализма.
Чисто внешне национал-социализм Гитлера явился реакцией на коммунизм Маркса, а на деле был клоном марксизма. На место завуалированного еврейского расизма Гитлер поставил открытый германский расизм. Гитлер заговорил о преимуществах арийской крови с тем же пафосом, с каким Талмуд говорит о превосходстве еврейской крови. У Гитлера не хватило хитрости спрятать свой расизм так, как это сделал Маркс, - с целью незаметно оседлать все народы Земли. В остальном прямые аналогии. Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия – Национал-Социалистическая Рабочая Партия Германии. Там и там боевые дружины. Там и там новая квазирелигия. Там и там хилиастический бред построения рая на Земле, в одном случае коммунизма, в другом- тысячелетнего Третьего Рейха. Там и там промывание мозгов всеми средствами современной пропаганды. Знаменательны факты, что Гитлер советовал читать своим соратникам книгу Троцкого «Моя жизнь», и что А. Розенберг, сотрудник московского пролеткульта, стал главным идеологом национал-социалистической Германии. Наконец, там и там приверженность вождей к оккультизму.
Об этом говорит митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев): «…в религиозных, мистических глубинах германский нацизм со своими геополитическими притязаниями, и его главный «видимый» противник нацизм еврейский, реализованный политически в доктринах сионизма, религиозно же - в форме талмудического иудаизма, имеют единый источник, вдохновляющий их претензии на мировое господство: воинствующее антихристианство, коренящееся в бездонной ненависти дьявола-человекоубийцы к Сыну Божиему, Спасителю мира и Искупителю человечества от рабства греху и злу».
Германские нацисты стали новыми цепными псами мировой революции – взамен «обленившихся», т.е. захотевших строить, а не разрушать, коммунистических. Таким образом, к 1939 г. германский национал-социализм встал в авангарде мировой революции, а Советский Союз превратился в фактор сдерживания, вопреки своей официальной идеологии.
Все эти далеко не очевидные факты понимал митрополит Сергий Страгородский, почему уже 22 июня 1941 г. он выступил с «Посланием пастырям и пасомым Христовой Парвославной Церкви». Если мы сравним это Послание с документами 1917 г., то увидим огромный шаг вперед, который прошли иерархи преследуемой Русской Церкви, и в первую очередь, сам митрополит Сергий: от предателей Царя и обольстителей народа в годы Первой Германской войны, к истинным духовным вождям народа: «Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой. Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу... Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя...» (Ин. 14,13). Нам, пастырям Церкви, в то время, когда Отечество призывает всех на подвиги, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если сверх того молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно «ради Иисуса, а не ради хлеба куса», как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души свои вместе с нашей паствой... Церковь благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу».
Тот факт, что с началом войны Русская Церковь вновь стала духовным вождем народа был оформлен в 1943 г. восстановлением патриаршества. Война стала всенародным духовным подвигом, причем народ был вдохновляем не идеей коммунизма, а Русской Православной Церковью, предводимой Христом-Богом, предстательствовал перед которым в молитвах и поныне многими, на наш взгляд, несправедливо осуждаемый и поносимый, Святейший Патриарх Сергий, испивший до дна чашу никому невидимых душевных страданий. Довелось бы обычному смертному, не подкрепляемому благодатью, испить из этой чаши хотя бы малый глоток, наверное, он упал бы замертво на месте. Не будем же судить тех, кто нашел силы духовно возглавить русский народ в период беспримерных испытаний, какие еще никогда не выпадали на долю человечества, и возглавив, вымолил у Бога-Вседержителя силы, чтобы довести русский народ до победы над воздвигавшимся Новым мировым порядком.
Иерей Сергий Карамышев, настоятель храма Св. Троицы пос. Каменники Рыбинского благочиния Ярославской епархии, специально для «Русской народной линии»
Однако каждое деяние и каждый документ подобает оценивать не по-еретически (слово «ересь» – греческое производное от глагола «выбираю»), выбирая из исторического контекста лишь выгодное для себя, а в исторической перспективе, определяя логику событий и степень воздействия на события тех или иных лиц, определяя при том и степень свободы действий этих лиц.
Исходя из исторической перспективы, что мы видим в марте 1917 г. падение многих иерархов Русской Церкви с высоты самодержавного строя в гнилое революционное болото, клятвопреступление и введение в соблазн чад Церкви, признание «законности» совершившегося государственного переворота. Вот официальный документ Св. Синода от 9 марта 1917 г., отразивший как имевшие место перемены, так и отношение к ним: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути… Доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истиной свободы, счастья и славы».
А вот документ 1927 г.: «Приступив с благословения Божия к нашей синодальной работе, мы ясно сознаем всю величину задачи, предстоящей как нам, так и всем вообще представителям Церкви. Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой наши радости и успехи, а неудачи наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил Апостол (Рим. 13,5). И мы надеемся, что с помощью Божией, при вашем общем содействии и поддержке, эта задача будет нами разрешена». Затем митрополит Сергий, следуя ранее высказанной позиции Патриарха Тихона, говорит о непризнании заграничных органов церковного управления. Он мог их только или признать, или не признать. Если признать – значит одобрить высказывания зарубежных иерархов против советской власти, и следовательно, вызвать очередную волну антицерковных репрессий.
В чем разница приведенных документов? Декларация 1927-го года предстает более сдержанной, в ней меньше туманных надежд и больше горькой правды. Открытое признание своего печального положения под властью богоборцев, ставшего результатом прежнего обольщения, ближе к истине, чем пьяный бред февральско-мартовских воззваний. Митрополит Сергий оказался в положении раба, закованного в цепи, которого заставили хвалить своих истязателей. Самые эти цепи более всего располагали к покаянию перед Богом, к изживанию революции внутри себя. К тому же ничего принципиально нового он не сказал. Единственное, в чем его можно «обвинять», - это в том, что он, подобно Патриарху Тихону, нашел в себе мужество взять на себя ответственность за вынужденные необходимостью шаги политического характера.
Еще в 1923 г. Патриарх Тихон обратился к Русской Церкви с Посланием, в котором сказано: «Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника советской власти, какими объявляют себя церковные обновленцы... но зато я и далеко не такой враг ее, каким они меня выставляют... Со временем многое у нас стало изменяться, и теперь, например, приходится просить советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гродненщине, где поляки закрывают православные церкви... Я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило». В январе 1924 г. Патриарх издал указ о молитвенном поминовении государственной власти за богослужением: «О стране Российской и властех ея», и эта формулировка много корректнее возглашения на Великом входе во время божественной литургии «благоверного Временного Правительства», что имело место в 1917 г. 15 марта 1925 г. было опубликовано «Завещание Патриарха Тихона», в котором, между прочим, сказано: «С глубокой скорбью мы должны отметить, что некоторые из сынов России, и даже архипастыри и пастыри... занялись за границей деятельностью, к коей они не призваны и, во всяком случае, вредной для нашей Церкви... Мы решительно заявляем: у нас нет с ними связи, как это утверждают враги наши, они чужды нам. Мы осуждаем их вредную деятельность. Они вольны в своих убеждениях, но они в самочинном порядке и вопреки канонам... действуют от нашего имени и от имени Святой Церкви, прикрываясь заботами о ее благе. Не благо принес Церкви и так называемый Карловацкий Собор, осуждение коего мы снова подтверждаем... Мы выражаем твердую уверенность, что установка чистых, искренних отношений побудит нашу власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподавать детям наших пасомых Закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы...» Авторитет Патриарха Тихона был очень высок, его подвиг исповедничества был явен для всех, и его не смели осуждать. Тем удобнее сделали «козла отпущения» из митрополита Сергия за его Декларацию, которая логически вытекала из документов, вышедших ранее за подписью Патриарха.
Если бы иерархи Зарубежной Церкви выступили с призывом к покаянию за действия марта 1917 г., можно было бы им пропеть: «ис полла эти...». Но вместо этого митрополит Антоний Храповицкий и единомысленные с ним иерархи, выхватив из исторического контекста один документ 1927 г., появление которого не было бы возможно без их же действий года 1917-го, весь общий грех свалили на одного митрополита Сергия, а себя выставили чистыми. Разве это не фарисейство?
То, что русское духовенство по уши завязло в революционной трясине и пыталось увлечь за собою и народ, что призывы к покаянию в грехе против Помазанника Божия исходили от единиц, стало, на наш взгляд решающим внутренним фактором для утверждения власти большевиков. «Если слепой ведет слепого, не оба ли упадут в яму?». А за все отвечать, оказывается, должен митрополит Сергий в единственном числе...
Жесточайшие репрессии, обрушившиеся на духовенство, явились очистительным пламенем, который был необходим и который выжег всякую грязь, все недостойное, что скопилось в душах священнослужителей. Недостойные люди покинули Церковь, разлетелись подобно легковесной шелухе под напором ветра. Оставшиеся на своих местах священнослужители в силу самих жизненных обстоятельств уже не искали ничего земного, т.к. каждую секунду ощущали тяжесть подвешенного над ними Дамоклова меча. Тяготившиеся некогда властью Боговенчанного Царя, теперь вынуждены были терпеть безбожную власть. Едва скрывавшие раздражение против обер-прокурора, такого же сына Церкви, как и они, теперь вынуждены были получать инструкции от уполномоченного Совета по делам религии. Упорствовавших в грехе гордости, не желавших каяться в грехе клятвопреступления, нельзя было исправить ничем, кроме крайнего унижения.
Это унижение стало публичным, на глазах всего мира. Сколь оно было неприятным, столь же и полезным. Кто сам избег унижения, но при этом еще и осуждал без того униженных, конечно, в духовном смысле много потерял.
А в России беспримерно суровые условия жизни заставили верующих людей отбросить модные туманные учения предреволюционной поры и вернуться к основам Веры. Так Церковь изживала революцию внутри себя.
И когда Церковь в советской России внешне умалилась до самой крайней степени под натиском революционного террора к концу 30-х годов, именно тогда она стала сильна духом настолько, чтобы повести все общество по пути не политической, но духовной и культурной, контрреволюции, по пути созидания. Русские архиереи и священники, оставшиеся в живых к концу 30-х годов, имели очень возвышенный духовный настрой, они были подлинными исповедниками Христовой истины. Действием промысла Божия произошла своеобразная децимация на условно легальном положении находилась, наверное, десятая часть оставшихся в живых священнослужителей, готовая к любым испытаниям. Сам митрополит Сергий Страгородский был уже совершенно другим человеком, чем в феврале-марте 1917 г.
Вот как оценивал переживаемую эпоху священномученик епископ Герман (Ряшенцев) в 1933 г.: «Мне кажется, происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок… образуются новые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через Голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека, как необходимо все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к единству через коллективизм… Вы скажете, но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас все с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Гологофе. Это верно, но так же несомненно, что все усилия и творчество направлены на создание… формы жизни, какая в своей принципиально идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему».
Таким образом, Церковь в Отечестве, замкнувшись в себе, вырабатывала противоядие от революционной гангрены, чтобы в нужный момент распространить его и на окружающее общество. Энергия же Зарубежной части Русской Церкви в значительной степени (мы не говорим здесь о других направлениях деятельности Зарубежной Церкви, которые были значительно продуктивнее) вылилась во внешние формы контрреволюции, а это не принесло никакой пользы, только давало повод для новых гонений в Советской России. Все попытки борьбы с большевизмом человеческими силами без внутреннего преображения, без внутренней контрреволюции были обречены на неуспех. Фашистское движение, контрреволюционное в своих истоках, однако опиравшееся не на Бога, а на гордыню человеческую, самым невероятным образом трансформировалось в очередной натиск революционной стихии. Немалая часть деятелей Русской эмиграции поддерживала фашизм до начала Мировой войны, а некоторые даже и в ходе войны. Их энергия ушла как вода в песок. И лишь немногие исповедовали ту истину, что спасение не может прийти извне, не может быть итогом политических манипуляций, но может явиться только свыше как милость Божия, как Божий ответ на внутреннее изменение.
Святитель Иоанн (Максимович) в выступлении на Втором Всезарубежном Архиерейском Соборе 1938-го года сказал: «…нашедшее на Россию бедствие является прямым последствием тяжелых грехов, и возрождение ее возможно лишь после очищения от них. Однако до сих пор нет настоящего покаяния, явно не осуждены содеянные преступления, а многие активные участники революции продолжают и теперь утверждать, что тогда нельзя было поступить иначе. Не высказывая прямого осуждения февральской революции, восстания против Помазанника, русские люди продолжают участвовать в грехе, особенно когда отстаивают плоды революции».
Следует признать тот факт, что мировая революция состоялась, - пусть не по сценарию Троцкого-Ленина, а более политически умеренных масонских кругов. После свержения Русского Царя ограбленная и униженная Европа, выполняя инструкции своих новых хозяев из-за океана, спешно переодевается по революционной моде. Монархические христианские государства превращаются в «светские» республики, иногда, правда, с монархически-христианским декором. Это было одной из основных целей войны, сформулированных на всемирном съезде масонов в Риме в 1911 году. Столица Норвегии Христиания была переименована в Осло. Вместо крестов воздвигаются масонские пентаграммы, точно высеянные из американского флага. Чудом не происходит большевизации Германии и Венгрии. Польские фанатики к 1925 г. уничтожают на территории своего государства 300 из 350 православных храмов и монастырей.
Большевики выступили передовым отрядом мировой революции, цепными псами всемирного концлагеря, призванными запугивать народы Земли в том случае, если они дерзнут только помыслить о реставрации старых порядков.
Запад оказался свободным от людоедских обычаев большевиков, свободным от передового отряда революции, но тем легче и незаметнее для себя он подчинился революционерам второй волны. Бесы революции, проникнув в сердца европейских народов, нашли себе выход в гнойном нарыве германского национал-социализма.
Чисто внешне национал-социализм Гитлера явился реакцией на коммунизм Маркса, а на деле был клоном марксизма. На место завуалированного еврейского расизма Гитлер поставил открытый германский расизм. Гитлер заговорил о преимуществах арийской крови с тем же пафосом, с каким Талмуд говорит о превосходстве еврейской крови. У Гитлера не хватило хитрости спрятать свой расизм так, как это сделал Маркс, - с целью незаметно оседлать все народы Земли. В остальном прямые аналогии. Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия – Национал-Социалистическая Рабочая Партия Германии. Там и там боевые дружины. Там и там новая квазирелигия. Там и там хилиастический бред построения рая на Земле, в одном случае коммунизма, в другом- тысячелетнего Третьего Рейха. Там и там промывание мозгов всеми средствами современной пропаганды. Знаменательны факты, что Гитлер советовал читать своим соратникам книгу Троцкого «Моя жизнь», и что А. Розенберг, сотрудник московского пролеткульта, стал главным идеологом национал-социалистической Германии. Наконец, там и там приверженность вождей к оккультизму.
Об этом говорит митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев): «…в религиозных, мистических глубинах германский нацизм со своими геополитическими притязаниями, и его главный «видимый» противник нацизм еврейский, реализованный политически в доктринах сионизма, религиозно же - в форме талмудического иудаизма, имеют единый источник, вдохновляющий их претензии на мировое господство: воинствующее антихристианство, коренящееся в бездонной ненависти дьявола-человекоубийцы к Сыну Божиему, Спасителю мира и Искупителю человечества от рабства греху и злу».
Германские нацисты стали новыми цепными псами мировой революции – взамен «обленившихся», т.е. захотевших строить, а не разрушать, коммунистических. Таким образом, к 1939 г. германский национал-социализм встал в авангарде мировой революции, а Советский Союз превратился в фактор сдерживания, вопреки своей официальной идеологии.
Все эти далеко не очевидные факты понимал митрополит Сергий Страгородский, почему уже 22 июня 1941 г. он выступил с «Посланием пастырям и пасомым Христовой Парвославной Церкви». Если мы сравним это Послание с документами 1917 г., то увидим огромный шаг вперед, который прошли иерархи преследуемой Русской Церкви, и в первую очередь, сам митрополит Сергий: от предателей Царя и обольстителей народа в годы Первой Германской войны, к истинным духовным вождям народа: «Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой. Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу... Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя...» (Ин. 14,13). Нам, пастырям Церкви, в то время, когда Отечество призывает всех на подвиги, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если сверх того молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно «ради Иисуса, а не ради хлеба куса», как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души свои вместе с нашей паствой... Церковь благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу».
Тот факт, что с началом войны Русская Церковь вновь стала духовным вождем народа был оформлен в 1943 г. восстановлением патриаршества. Война стала всенародным духовным подвигом, причем народ был вдохновляем не идеей коммунизма, а Русской Православной Церковью, предводимой Христом-Богом, предстательствовал перед которым в молитвах и поныне многими, на наш взгляд, несправедливо осуждаемый и поносимый, Святейший Патриарх Сергий, испивший до дна чашу никому невидимых душевных страданий. Довелось бы обычному смертному, не подкрепляемому благодатью, испить из этой чаши хотя бы малый глоток, наверное, он упал бы замертво на месте. Не будем же судить тех, кто нашел силы духовно возглавить русский народ в период беспримерных испытаний, какие еще никогда не выпадали на долю человечества, и возглавив, вымолил у Бога-Вседержителя силы, чтобы довести русский народ до победы над воздвигавшимся Новым мировым порядком.
Иерей Сергий Карамышев, настоятель храма Св. Троицы пос. Каменники Рыбинского благочиния Ярославской епархии, специально для «Русской народной линии»
