«У российской правящей элиты нет связной концепции национальной политики, а есть некий набор предрассудков, унаследованных с советских времен, причем предрассудков, которые делают подход государства к национальной сфере весьма противоречивым», - говорится в статье политолога Михаила Ремизова «Гражданская нация: русский запрос на сегодня»,опубликованной «Агентством политических новостей».
Первым таким противоречием М.Ремизов считает конфликт между идеей единой политической нации и принципом многонациональности государства. «Во всех государствах живут представители каких-то этнических меньшинств, но это ни в коей мере не делает сами государства "многонациональными". Многонациональность государства – это не факт, а принцип. Принцип политизации этничности, достигающий своего логического предела в этно-территориальном делении, то есть наделении этнических меньшинств национально-государственным статусом. По составу населения Россия как раз весьма однородна – как количественно, в смысле преобладающей доли русского населения, так и качественно, в смысле степени культурно-лингвистической унификации. Иными словами, мы "многонациональны" не потому, что у нас есть этнические меньшинства, а потому, что мы возвели их в ранг наций и придали им государственный статус. Эта логика взращивания этнонаций находится в явном противоречии с логикой гражданской нации, которая предполагает как раз, что этническая принадлежность меньшинств остается их частным делом», - отмечает аналитик.
«Второе противоречие – это противоречие между государственным статусом национальных меньшинств и отсутствием аналогичного статуса у национального большинства. Ни Российская Федерация в целом, ни какие-либо отдельные ее части не являются формой национального самоопределения русских как народа хотя бы в той же степени, в которой формой самоопределения чеченцев является Чечня, татар – Татарстан, якутов – Якутия, и так далее», - продолжает Ремизов.
Эти два противоречия, считает политолог, «создали специфическую болезненность, остроту национального вопроса в Советском Союзе и в России». «Причем положение России в этом отношении сложнее, потому что Советский Союз как государство имело некий наднациональный источник легитимности. Это была идеократия. По сути, носителем суверенитета была партия, выступающая от имени глобальной идеологии. Точно так же, в дореволюционные времена носителем суверенитета был не народ, а династия. Когда власть имеет трансцендентный источник легитимности, она может позволить себе играть в многонациональность, ее точка опоры вообще – вне нации. Проблема российской власти в том, что она эту высшую точку опоры утратила, а многонациональность как принцип сохранила», - считает аналитик.
«Российский правящий класс сегодня – это номенклатура без коммунизма и феодальная знать без идеи божественного права. Это весьма двусмысленное положение. Мне кажется, болезненное отношение власти к национальному вопросу связано именно с этой беспочвенностью ее собственного положения в национальной системе координат», - резюмирует Ремизов.
«Признаков обретения национальной почвы под ногами я пока не вижу, - продолжил политолог. - Но есть признаки некоторого продуктивного испуга – осознания шаткости той конструкции, которая сложилась. Мне кажется, власть ощутила – я имею в виду, прежде всего, Президента – опасность советской инерции в национальном вопросе, которая уже привела к демонтажу СССР. (…) Если мы не выйдем из этой советской инерции, то имеем все шансы стать несостоявшимся государством. Примечательно, что еще до событий на Манежной, летом прошлого года, когда Медведев общался с членами Совета по правам человека, он сказал, что, если мы не сформируем российской национальной идентичности, то "судьба нашей страны очень печальна". Что это значит? Это значит, что, во-первых, Президент фиксирует отсутствие полноценной национальной основы у сегодняшнего государства, со всеми вытекающими последствиями для судьбы этого государства. И что, во-вторых, он, по всей видимости, делает ставку на более последовательное проведение принципа единой гражданской нации»
В принципе, считает он, эта ставка может быть продуктивной. Но здесь важны некоторые оговорки. «Идея гражданской нации воспринимается у нас мифологически. Как некий залог всеобщей гармонии в противовес опасной, конфликтной идее этнической нации. В частности, она воспринимается как формула безболезненной интеграции Кавказа. Т.е. интеграции, происходящей как бы автоматически в силу того, что мы отказываемся от "русской" нации в пользу общей для всех "российской". Это очень наивное представление. Дело в том, что гражданская нация требует не менее интенсивной общности и даже однородности, чем этническая. Это однородность политической культуры и гражданского сознания. Есть ли эта однородность между нами и Кавказом? К сожалению, нет. Потому что именно от кавказских лидеров мы слышим, что законы шариата выше законов России. По поведению кавказской молодежи мы видим, что и законы адата тоже выше законов России. Именно в кавказских республиках властям обещают на выборах уровень поддержки в 110%, а русского назначенца, крупное должностное лицо, присланное из центра, просто, как куклу, выносят из кабинета – он не прошел этническую квоту. Это все иллюстрации огромного перепада в гражданской, правовой и политической культуре между Центральной Россией и Кавказом. Формирование гражданской нации означает устранение этого перепада. Возможно ли это? Наверное, да. Но это и есть ассимиляция. Только не этнографическая, а собственно национальная. Ассимиляция в единую гражданскую культуру. И если она будет обеспечена, то этнографические особенности Кавказа, включая пресловутую лезгинку, уже никого волновать не будут. Они утратят политическое значение. В этом отношении, главный запрос Манежной площади вполне может считаться запросом на гражданскую нацию, на гражданское достоинство», - полагает аналитик.
«Сегодня нерв протеста в том, что русская молодежь отвергает эту неофеодальную претензию на господство, которую она, в отличие от лиц с менее обостренным чувством гражданского достоинства, улавливает со стороны Кавказа. Она видит не только ритуалы доминирования, прошитые в поведенческом коде. Она видит технологии этнического доминирования, основанные на эффективном сочетании неформальной самоорганизации (клановые структуры) с формальными институтами (власти национальных республик, их полпредства в регионах). Смысл формирования гражданской нации – в сломе этих технологий доминирования, бескомпромиссном демонтаже клановых структур. Гражданская нация потому и называется гражданской, что состоит из граждан, а не из кланов, феодальных семей и привилегированных сословий. Собственно, это именно то состояние, к которому стремится русское большинство. В этом и состоит "русский запрос" сегодня. И достичь "гражданского состояния" без опоры на него невозможно», - заключает Михаил Ремизов.
Первым таким противоречием М.Ремизов считает конфликт между идеей единой политической нации и принципом многонациональности государства. «Во всех государствах живут представители каких-то этнических меньшинств, но это ни в коей мере не делает сами государства "многонациональными". Многонациональность государства – это не факт, а принцип. Принцип политизации этничности, достигающий своего логического предела в этно-территориальном делении, то есть наделении этнических меньшинств национально-государственным статусом. По составу населения Россия как раз весьма однородна – как количественно, в смысле преобладающей доли русского населения, так и качественно, в смысле степени культурно-лингвистической унификации. Иными словами, мы "многонациональны" не потому, что у нас есть этнические меньшинства, а потому, что мы возвели их в ранг наций и придали им государственный статус. Эта логика взращивания этнонаций находится в явном противоречии с логикой гражданской нации, которая предполагает как раз, что этническая принадлежность меньшинств остается их частным делом», - отмечает аналитик.
«Второе противоречие – это противоречие между государственным статусом национальных меньшинств и отсутствием аналогичного статуса у национального большинства. Ни Российская Федерация в целом, ни какие-либо отдельные ее части не являются формой национального самоопределения русских как народа хотя бы в той же степени, в которой формой самоопределения чеченцев является Чечня, татар – Татарстан, якутов – Якутия, и так далее», - продолжает Ремизов.
Эти два противоречия, считает политолог, «создали специфическую болезненность, остроту национального вопроса в Советском Союзе и в России». «Причем положение России в этом отношении сложнее, потому что Советский Союз как государство имело некий наднациональный источник легитимности. Это была идеократия. По сути, носителем суверенитета была партия, выступающая от имени глобальной идеологии. Точно так же, в дореволюционные времена носителем суверенитета был не народ, а династия. Когда власть имеет трансцендентный источник легитимности, она может позволить себе играть в многонациональность, ее точка опоры вообще – вне нации. Проблема российской власти в том, что она эту высшую точку опоры утратила, а многонациональность как принцип сохранила», - считает аналитик.
«Российский правящий класс сегодня – это номенклатура без коммунизма и феодальная знать без идеи божественного права. Это весьма двусмысленное положение. Мне кажется, болезненное отношение власти к национальному вопросу связано именно с этой беспочвенностью ее собственного положения в национальной системе координат», - резюмирует Ремизов.
«Признаков обретения национальной почвы под ногами я пока не вижу, - продолжил политолог. - Но есть признаки некоторого продуктивного испуга – осознания шаткости той конструкции, которая сложилась. Мне кажется, власть ощутила – я имею в виду, прежде всего, Президента – опасность советской инерции в национальном вопросе, которая уже привела к демонтажу СССР. (…) Если мы не выйдем из этой советской инерции, то имеем все шансы стать несостоявшимся государством. Примечательно, что еще до событий на Манежной, летом прошлого года, когда Медведев общался с членами Совета по правам человека, он сказал, что, если мы не сформируем российской национальной идентичности, то "судьба нашей страны очень печальна". Что это значит? Это значит, что, во-первых, Президент фиксирует отсутствие полноценной национальной основы у сегодняшнего государства, со всеми вытекающими последствиями для судьбы этого государства. И что, во-вторых, он, по всей видимости, делает ставку на более последовательное проведение принципа единой гражданской нации»
В принципе, считает он, эта ставка может быть продуктивной. Но здесь важны некоторые оговорки. «Идея гражданской нации воспринимается у нас мифологически. Как некий залог всеобщей гармонии в противовес опасной, конфликтной идее этнической нации. В частности, она воспринимается как формула безболезненной интеграции Кавказа. Т.е. интеграции, происходящей как бы автоматически в силу того, что мы отказываемся от "русской" нации в пользу общей для всех "российской". Это очень наивное представление. Дело в том, что гражданская нация требует не менее интенсивной общности и даже однородности, чем этническая. Это однородность политической культуры и гражданского сознания. Есть ли эта однородность между нами и Кавказом? К сожалению, нет. Потому что именно от кавказских лидеров мы слышим, что законы шариата выше законов России. По поведению кавказской молодежи мы видим, что и законы адата тоже выше законов России. Именно в кавказских республиках властям обещают на выборах уровень поддержки в 110%, а русского назначенца, крупное должностное лицо, присланное из центра, просто, как куклу, выносят из кабинета – он не прошел этническую квоту. Это все иллюстрации огромного перепада в гражданской, правовой и политической культуре между Центральной Россией и Кавказом. Формирование гражданской нации означает устранение этого перепада. Возможно ли это? Наверное, да. Но это и есть ассимиляция. Только не этнографическая, а собственно национальная. Ассимиляция в единую гражданскую культуру. И если она будет обеспечена, то этнографические особенности Кавказа, включая пресловутую лезгинку, уже никого волновать не будут. Они утратят политическое значение. В этом отношении, главный запрос Манежной площади вполне может считаться запросом на гражданскую нацию, на гражданское достоинство», - полагает аналитик.
«Сегодня нерв протеста в том, что русская молодежь отвергает эту неофеодальную претензию на господство, которую она, в отличие от лиц с менее обостренным чувством гражданского достоинства, улавливает со стороны Кавказа. Она видит не только ритуалы доминирования, прошитые в поведенческом коде. Она видит технологии этнического доминирования, основанные на эффективном сочетании неформальной самоорганизации (клановые структуры) с формальными институтами (власти национальных республик, их полпредства в регионах). Смысл формирования гражданской нации – в сломе этих технологий доминирования, бескомпромиссном демонтаже клановых структур. Гражданская нация потому и называется гражданской, что состоит из граждан, а не из кланов, феодальных семей и привилегированных сословий. Собственно, это именно то состояние, к которому стремится русское большинство. В этом и состоит "русский запрос" сегодня. И достичь "гражданского состояния" без опоры на него невозможно», - заключает Михаил Ремизов.
