Очень точно и проникновенно сказал о нем Патриарх Московский и всея Руси Алексий II: «За годы жизни Господь судил Владимиру Алексеевичу многое сделать и пережить. Однако во всех жизненных обстоятельствах он всегда являл пример принципиальности, честности и верности своему призванию. Он прошел долгий, насыщенный многими событиями и испытаниями творческий путь. Сегодня Солоухина знают как выдающегося писателя современности, внесшего свой весомый вклад в сокровищницу мировой культуры. Создание высокохудожественных литературных произведений, многочисленные выступления в российской и зарубежной печати, участие во многих общественно значимых акциях, труды по воссозданию храма Христа Спасителя - все эти и другие дела Владимир Алексеевич с успехом осуществлял на протяжении всей своей жизни. И, видимо, промыслительно, что его отпевание было совершено в воссозданной всероссийской святыне».
И далее: «Своим подвижническим служением искусству, мудрым словом и добрым делом он, посредством данного от Бога таланта, убедительно свидетельствовал о любви к России, приверженности высоким христианским идеалам и вере в великую духовную силу нашего народа. Посему Владимир Алексеевич снискал заслуженный авторитет и признание, а его вдохновенное творчество неизменно привлекало и привлекает к себе внимание культурной общественности. Господь да упокоит душу его в селениях Небесных и да сотворит ему вечную память».
Двадцать лет назад я сделал запись в дневнике, которая затем перекочевала в книгу «Через Миллениум или 20 лет на изломе тысячелетий»: «Умер Владимир Солоухин. От тяжкого недуга. Нестандартный был советский поэт и писатель. Глубокий, твёрдый и упёртый человек. «Самостность» свою, внутренний стержень души и характера имел крепкие. Немногие литераторы наши смогут похвастаться такими качествами. Завещал похоронить себя во Владимирском селе Алепино, где родился. Вознесенский написал поминальное: «Сосед»: «Сквозь вечные наши споры/ предсмертная скорбь сосет.../ Сквозь доски гнилого забора заутренний свет плывет.../ Он - тезка Владимирского собора и Золотых ворот./ Плывут над тоской великой, не уместясь в гробу, верблюды его верлибров - с могилою на горбу».
Строки Солоухина: «Мы - волки, нас мало,/ Нас, можно сказать, - единицы./ Мы те же собаки,/ Но мы не хотели смириться».
Однажды я вычитал у Василия Пескова: «Говорят, что Сталин, просматривая кинохронику, обратил вниманье на задержку Черчилля у строя почетного караула. «Что за парень его заинтересовал?» - спросил Сталин. Когда ему доложили, он, попыхивая трубкой, обмолвился: «Нельзя ли этого малого чем-нибудь отличить?» Спросили об этом служивого Солоухина. Тот попросил: «Напечатать бы книжку стихов...» Это, скорее всего, легенда - имя знаменитого человека всегда легендами обрастает».
Конечно, легенда - согласится иной продвинутый читатель и приведёт в подтверждение апокриф из повести «Соло на IBM» Сергея Довлатова. Там рассказывается о приезде в СССР Арманда Хаммера. Дело было, утверждает Довлатов, в 1953 году. «Даже имело место что-то вроде почётного караула. Хаммер прошёл вдоль строя курсантов. Приблизился к одному из них, замедлил шаг. Перед ним стоял высокий и широкоплечий русый молодец. Хаммер с минуту глядел на этого парня. Возможно, размышлял о загадочной славянской душе. Всё это было снято на кинопленку. Вечером хронику показали товарищу Сталину». Ну, и так далее.
Для начала о нелепостях у Довлатова. Во-первых, Хаммер был всего лишь ловким американским дельцом. И стал бы великий Сталин ради такого шустряка-самоучки организовывать почётный караул? Во-вторых, Солоухин уволился из армии в 1946 году. В третьих, то что именно Черчилль (а не Хаммер!) останавливался перед Владимиром Алексеевичем никакая не легенда - правда. У меня была счастливая возможность услышать это из уст самого героя. Мой сослуживец по «Красной звезде» полковник Станислав Ковалёв находился в дальних родственных связях с Владимиром Алексеевичем. И однажды пригласил поэта на наши редакционные посиделки. Вот запись его рассказа из моего блокнота: «Меня призвали в августе 1942 года, как и всех моих сверстников. Но, в отличие от них, сложивших головы при первом же соприкосновении с фронтовым огнем (говорят, что парней 1924 года рождения уцелело около трех процентов), я оказался в Полку специального назначения (лотерея и рулетка судьбы), который теперь называется Кремлевским. Служил до весны 1946 года. Последнее звание - сержант, последняя должность - командир отделения. Черчилль, да, останавливался передо мной. Долго смотрел, не мигая. Ну и я хрен ему мигнул. Что-то он и сказал, да только я же английского не знал. А потом уже разное говорили - и про Сталина, и про книгу мою. Но на самом деле я сумел опубликовать, благодаря, конечно, своему командованию, всего лишь стихотворение «Дождь в степи». Зато в «Комсомольской правде». Тогда для меня это было сродни книге. Правда и то, что в форме «кремлевца» я усердно посещал сразу несколько столичных литературных кружков и объединений. Там мои стихи заприметили Луговской, Кирсанов, Антокольский, Сельвинский, руководившие литобъединениями. С их подачи я и пошёл в Литературный институт. Принимали меня Фёдор Гладков и Василий Казин. Со мной учились Расул Гамзатов, Юрий Бондарев, Юрий Трифонов, Евгений Винокуров, Владимир Тендряков, Юлия Друнина, Владимир Бушин, Константин Ваншенкин, Семён Шуртаков, Игорь Кобзев, Виктор Гончаров, Григорий Поженян, Эдуард Асадов, Инна Гофф, Ольга Кожухова, Наум Мандель (Коржавин), Бенедикт Сарнов, Герман Валиков, Отар Чиладзе, а также болгарские, албанские, румынские и польские молодые писатели. С некоторыми связь поддерживаю до сих пор».
Позволю себе привести ещё одну выдержку из того единственного общения с Владимиром Солоухиным. Но сначала замечу: перечисляя своих однокашников по Литинституту, поэт не зря начал с Гамзатова.
С Гамзатовым их связывала большая человеческая дружба и творили они, что называется, на одной пламенной волне. Не зря же самое известное сочинение великого горца «Мой Дагестан» перевёл именно Солоухин.
В предисловии написал: «Эта книга о Родине, об отношении к ней любящего сына, об интересной и трудной должности поэта, о не менее интересной и не менее трудной должности гражданина. Если бы меня спросили, о чем эта книга и все творчество Расула Гамзатова, вместе взятое, то я ответил бы одним словом - о любви! О глубокой и неизменной любви к жизни, к своей малой Родине - Дагестану и большой - России; о любви к матери, отцу, семье; о любви к женщине, к другу, к советскому человеку и человеку вообще; о любви к окружающей среде... И тогда даже, когда он пишет о теневых сторонах жизни, о карьеристах, перевертышах, лицемерах, рвачах, мерзавцах, подлецах, обо всём черном, то это тоже продиктовано любовью!»
Так вот Владимир Алексеевич рассказывал: «Расула я очень много переводил. Кроме «Моего Дагестана» - стихи разных лет, сборник «Сказания», прозаические вещи. А ещё Гафурова «Абуталиб сказал» - тоже дагестанского поэта - переводил. Поэтому часто гостил у Расула. Каждый раз он мне оказывал такой «горячий приём», что удивляюсь, как я потом и ноги уносил. Но ко мне он ни разу не захаживал. Всё дела не позволяли. Ведь ни один советский писатель не тянул на своём горбу стольких общественных нагрузок, как этот горец. И всё же однажды я его затащил в свою квартиру на Красноармейской. Открываю бар, а там у меня на восьми полках напитки со всего мира собранные, и говорю: «Выбирай, дорогой Расул! Что твоя душа подскажет, то мы с тобой сейчас и выпьем». Он прищурил свой орлиный горный взор и сверху донизу внимательно оглядел разноцветные емкости с забугорным пойлом. Потом виновато так произнёс: «Слушай, Володя, тут у тебя одни иностранцы. Я их не знаю, они меня не знают. Ты лучше поставь мне обыкновенной русской водки».
...Володя был «поскрёбышем» - десятым ребёнком в зажиточной крестьянской семье. Родители владели мельницей и огромной пасекой.
«Мои первые семь лет - счастливейшие годы жизни. Вокруг меня была российская, доколхозная ещё деревня (впоследствии разоренная и уничтоженная), с яблонями и пасеками, с частными лошадьми, со скрипом телег, с колокольным звоном, с праздниками и сенокосами, со светлой речкой Борщей, с грибными пересёлками, с васильками во ржи».
Интерес к литературе мальцу привила мать Степанида Ивановна - энергичная, волевая женщина, сумевшая всем своим детям (!) дать высшее образование.
После окончания Литинститута Солоухин работал разъездным корреспондентом-очеркистом журнала «Огонёк», писал репортажи о поездках по стране и загранице. Первый свой сборник стихов (1953 год) назвал по имени первого опубликованного стихотворения «Дождь в степи». Критика заметила оригинального молодого поэта, отметив «тонкую прелесть его образов». Потом поэтические книжки Владимир Алексеевич стал выпускать практически ежегодно: «Разрыв-трава», «Ручьи на асфальте», «Журавлиха». Уже в ранней лирике обнаруживается масштабность поэтического мышления Солоухина. Его чёткая гражданская позиция выявляется в стихах, содержащих раздумья о смысле жизни, о взаимоотношениях поэта и народа («Партийный билет», «Колодец», Жители земли», «Как выпить солнце»). Летом 1956 года поэт пешком исходил (всего одолел около 800 километров) свою малую родину - Владимирщину. Так появились знаменитые, на всю страну прогремевшие «Владимирские просёлки» - сорок дневниковых записей, сделанных во время путешествия по отчему краю. Центровая запись - любовный портрет родной деревни Алепино, «спроецированной на экран невозвратного детства обычного крестьянского мальчика». Писатель был убеждён: как в капле воды можно увидеть отражение мира, так в жизни одного села можно обнаружить нечто, характерное для всей России.
Возрожденная Солоухиным форма повествования от первого лица вписалась, как впечаталась, в ту непростую эпоху своей обнаженной исповедальностью, резкой принципиальностью в обозначении авторской позиции.
В предисловии к первому сборнику прозы Солоухина великий Леонид Леонов назвал автора «одним из интереснейших современных писателей второго поколения» и выразил надежду, что он «ещё не раз впереди одарит нас умнейшей зрелой прозой, глубокой и звонкой стихотворной строкой». Предсказание оказалось пророческим. Спустя десять лет после «просёлков» Солоухин ошарашивает - другое слово трудно подобрать - общественность Советского Союза острополемичными художественно-публицистическими очерками «Письма из Русского музея» и «Чёрные доски» о древнерусском искусстве. Писатель тогда поднял острейшие проблемы спасения и восстановления гибнущих памятников старины. Размышляя о роли современного человека в поступательном развитии жизни, Солоухин ставил и разрабатывал сложнейшие вопросы его взаимодействия с землей, с природой, с культурой, с наследием прошлого. Мне вспоминаются бесконечные споры той поры на тему: открытие Солоухиным для широкого круга людей великой ценности православной иконы - это добро или зло? И ведь находилось немало либерально мыслящих, которые утверждали: Солоухин своей книгой вызвал нездоровый интерес к церковным святыням. Образовался целый криминальный промысел из тёмных личностей, грабивших церкви и старушек. Нет, лучше было бы, чтобы иконы продолжали рубить на растопку печей и использовать их в качестве гнёта для бочек с соленьями!
И вообще, после преступной хрущёвской антицерковной войны, что осталось бы от целого мира икон, если бы не солоухинское тщание?
А касаемо воровского промысла, так это другое. И корни у него другие. Впрочем, спор сей разрешил Патриарх Алексий II, сказав на отпевании писателя: «Владимир Алексеевич первым начал духовное возрождение нашей жизни».
Ещё одна традиционная для Солоухина тема «уважения к преданиям старины» стала основой книг «Время собирать камни» и «Продолжение времени (Письма из разных мест)». В последней писатель делился своими раздумьями о печальной судьбе исторических мест, связанных с именами выдающихся деятелей русской национальной культуры таких, как Г. Державин, А. Блок, Н. Гоголь, Ф. Достоевский, Л. Толстой. Во всеуслышание прозвучал призыв: стране и народу нужно действенно изменить критическое положение в отношении к культурному наследию прошлого - памятникам старой архитектуры, живописи, музыки. Так в «Чёрных досках», «Письмах из Русского музея», в «Славянской тетради» и «Письмах из разных мест» сформировалась особая солоухинская «философия патриотизма». Главная мысль художественно-публицистических книг Солоухина - величайшая ответственность русского человека за сохранение духовных богатств перед грядущими поколениями.
В начале 1960-х Солоухин, без преувеличения, пережил духовный перелом: «Я начал прозревать и, точнее сказать, прозрел». История того «прозрения» рассказана в романе «Последняя ступень (Исповедь вашего современника)». Писатель назвал его «главной книгой, которая была написана без оглядки, то есть, без самоцензуры». Рукопись пролежала в столе почти двадцать лет. Правда, одна из глав романа под названием «Читая Ленина» публиковалась в немецком издательстве «Посев». А полностью издали его только в 1995 году. Примечательно, что ознакомившийся со «ступенью» ещё в рукописи, всё тот же классик Леонов заметил: «Вообще ходит человек по Москве с водородной бомбой в портфеле и делает вид, что там бутылка коньяку».
«Опальное» произведение Солоухина - это исповедальный роман о мучительном пути прозрения русского писателя-самородка, о судьбе России в XX веке, о сложной сущности советского строя и образа жизни в эпоху «застоя», о роковых национальных вопросах «Что делать?» и «Кто виноват?».
Семидесятые годы прошлого столетия оказались едва ли не самыми плодотворными для Владимира Алексеевича. Он много пишет, ездит по стране и миру, регулярно выступает перед своими благодарными читателями.
В 1979 году Солоухин в составе делегации советских писателей летит в США. Распустив слух о том, что запил, Владимир Алексеевич исчезает из поля зрения членов делегации почти на трое суток. По-штирлицки покинув гостиницу, едет в город Вермонт, где тогда жил высланный из России Александр Солженицын. Они беседуют почти сутки напролёт...
Вообще, часто бывая за границей, Солоухин поразительно много и часто общался с эмигрантами, При этом не скрывая своих монархических, а временами и антисоветских взглядов. Многим даже казалось, что у него со времён службы в Кремле образовалась в высшей номенклатуре, а может быть, и в КГБ некая могущественная "крыша". В самом деле, очерки его то и дело переиздавались в эмиграции. Не раз сам он читал на эмигрантских собраниях свои знаменитые стихотворения "Настала очередь моя" и "Россия еще не погибла, пока мы живы, друзья". Установил контакт с эмигрантским издательством "Посев", куда передавал на хранение свои антисоветские рукописи. В 1980 году опубликовал рассказы в энтээсовском журнале "Грани". В 1988 г. в "Посеве" вышли его автобиографическая книга о детстве «Смех за левым плечом», эссе «Читая Ленина», «Расставание с идолом». Для официального советского писателя такое «бретёрское» поведение выглядело в высшей степени дерзким. Е. Романов, председатель "махровой антисоветской" организации НТС, которой и принадлежал "Посев", воспоминал: «Творчество Солоухина было легальное, и в то же время проповедовало нелегальные ценности и чувства. Книги его выходили в Советском Союзе достаточно большими тиражами, ими зачитывались, они пробудили к жизни целое движение защитников памятников старины и русских традиций. В них чувствовалась вечная Россия, которая была под покровом "советчины", но она продолжала жить. И кто-то должен был о ней напоминать, собирать ее камни для будущего. Солоухин принадлежал к таким людям, и этим он войдет не только в литературу».
...Гёте прав был: «Хочешь узнать поэта - побывай на его родине». В Алепино я ехал жуткой мартовской снежной круговертью. Казалось, зима из последних сил пыталась остановить наступление весны.
Но лишь только свернул с Владимирского шляху, метель заметно поутихла. Во всяком случае, снимок въезда в Алепино сделал. И более чем столетний домик, в котором родился большой русский писатель, поэт, общественный деятель, запечатлеть удалось. А потом метель вновь залютовала. Только я уже находился в жарко натопленном помещении и общался с его обитателями. Жена писателя Роза Солоухина-Заседателева плохо слышит, но ум и память имеет крепкие. «Когда мы поженились, дом стоял на подпорках. Отремонтировали и наезжали сюда только летом. В Москве у нас была хорошая четырёхкомнатная квартира, купленная на гонорары Володи. Подлая гайдаровская реформа лишила нас абсолютно всех денег. Гонорары на сберкнижках пропали до копейки. А муж заболел. И я бегала по ларькам, в поисках газет подешевле на рубль - другой. Сейчас три моих дочери получили компенсацию по вкладам и решили потратить её на восстановление дома. Теперь хранительница нашего семейного очага - старшая дочь Елена. Они с мужем Вадимом ремонтируют кабинет Володи на втором этаже. А я, конечно, была его единомышленницей во всём. Да что там - тенью его была. Мы же вдвоём с ним ходили по Владимирщине. Когда Володя сюда приезжал, я следила, чтобы местные мужики ему не досаждали в то время, когда он работал. Мы все жили по его распорядку. Никогда не отвлекали на всякие хозяйственные нужды. Надо гвоздь забить - это я сделаю. И в огороде я, и за продуктами в райцентр я. А как же иначе? Но читатели, конечно, нам досаждали. Приезжали школами, техникумами из Александрова, Покрова, Екатеринбурга. У Володи, правда, настоящие были почитатели. А мы им картошку на костре в ведре варили».
Спрашиваю у дочери:
- Елена Владимировна, не намереваетесь сделать в доме отцовский музей?
- Пока что нет. Мы же в нём живём. Хотя кабинет ремонтируем полным ходом. В нём всё будет как при жизни отца. Вот и рамы оконные уже закупили. Как только потеплеет - вставим.
- А этот портрет молодого Солоухина - никак работа Ильи Глазунова?
- Разумеется. Они были очень дружны почти что сорок лет. А потом разошлись, но об этом нельзя рассказать в двух словах...
- Вы вообще-то довольны тем, как хранится память о вашем отце в Алепино, во Владимирской области, в стране?
- Сложный вопрос. Память ведь можно искусственно взращивать и стимулировать. К счастью, отцовскому литературному наследию подобное взращивание ни к чему. Его книги говорят сами за себя. Вот даю вам изданные Благотворительным фондом имени В.А. Солоухина «При свете дня», «Чаша», «Стихи. Венок сонетов». Полистайте на досуге и вы убедитесь: у книг этих судьба будет очень долгой. Меня, откровенно говоря, куда больше беспокоит другое. Видели практически полностью разрушенный храм возле нашего дома? Отец сохранил по всей стране столько памятников старины, как редко кто из отечественных деятелей культуры. Под его руководством восстанавливался и главный храм России - храм Христа Спасителя. А вот церковь, в которой его крестили, восстановить так и не удалось. У властей, как всегда, нет денег, а церковные иерархи говорят, что в Алепино нет прихожан. Хотя я глубоко убеждена, что храм можно и нужно восстановить, хотя бы как памятник архитектуры. И в память об отце.
«Держитесь, копите силы,/ Нам уходить нельзя./ Россия еще не погибла,/ Пока мы живы, друзья». Владимир Солоухин.http://www.stoletie.ru/kultura/derzhites_kopite_sily_694.htm
