Действие происходит где-то на просторах мирового океана. Группа подводных шахтёров занимается добычей серебра из глубинных океанических пластов. Случайно они натыкаются на затонувший советский военный корабль «Левиафан», а на его борту - сейф. Вскрыв находку, герои обнаруживают вещи погибших моряков, кассету с весьма странной речью командира корабля и бутылку водки «Столичная«. Один из рабочих тайком выпивает ее в одно рыло, заболевает странной болезнью, а вслед за ним заражаются и другие. Оказывается, в водке содержался вирус, под воздействием которого организм мутирует, у человека возникает непреодолимое желание всех убивать. В результате подводные шахтеры превращаются...
Так, стоп. Кажется, я что-то не то скачал. Ну да - это же одноименный фильм ужасов Джорджа Косматоса, 1989 год.
Ага, вот теперь все правильно. Автослесарь Николай Сергеев живет со своей второй женой и сыном от первого брака у самого синего моря. Его участок приглянулся мэру города - толстому, мерзкому, сильно пьющему ханже с бандитскими замашками. Он постоянно советуется с местным епископом, а тот ему говорит, что ты же власть, любая власть от Бога, так что мели, Емеля, твоя неделя. Мэр через суд добивается изъятия земли в пользу государства для строительства центра связи муниципального значения. Выкупная цена - 639 тысяч рублей - слесаря не устраивает, он требует как минимум 3,5 миллиона.
Чтобы помочь ему в этой тяжбе, из Москвы приезжает старый друг, опытный адвокат. Он привозит с собой папку компромата на мэра и волшебную фамилию «Костров». И то и другое опытный адвокат использует как инструмент шантажа против мэра, причем недостающую сумму требует передать ему с рук на руки. Но то ли фамилия Костров оказалась недостаточно страшной, то ли адвокат просто блефовал - но его вывозят в тундру, избивают, имитируют расстрел и советуют валить в свою Москву. Тот следует совету незамедлительно, поскольку ему приходится спасаться еще и от собственного предательства: между ним и женой автослесаря вспыхивает роман, который быстро раскрывается. Неверная супруга возвращается к мужу, он ее прощает, но муки совести сильнее. Рано утром она идет на берег, а через несколько дней ее труп находят во время прилива.
В фильме и до этого-то все герои пили в три горла, а тут и вовсе водка становится главной действующей силой сюжета. Автослесарь уходит в запой, сидит на берегу, курит и смотрит на пришвартованный скелет не то кита, не то того самого левиафана, который то ли библейское чудовище, то ли образ государства по Гоббсу. В себя автослесарь приходит только после того, как его арестовывают по подозрению в убийстве жены. Приговор - 15 лет строгого режима. Дом сносят мощной лапой экскаватора «Вольво». На его месте почему-то строят не центр связи муниципального значения, а большой храм. Лживый епископ произносит лицемерную проповедь. Конец фильма.
Я не понимаю, чего от меня хотят все эти люди, которые спрашивают, смотрел ли я «Левиафана»? У одних в зобу дыханье сперло от восторга, у других - от отвращения. Одни увидели в фильме нашу кривую рожу, на которую неча пенять, другие - гнусный русофобский пасквиль на наше общество. Сам Андрей Звягинцев путается в показаниях. Ираде Зейналовой на первом канале он говорит, что это «вечная, наднациональная история о человеческом уделе». Ксении Собчак на «Дожде» заявляет, что этот фильм нужен стране, потому что это «правда сегодняшнего дня, и что эта правда целительна, хоть и горька».
Кажется, все эти люди хотят, чтобы в моем зобу тоже что-нибудь произошло. Но в моем зобу тишина. По-моему, «Левиафан» - это просто слабый фильм, вот и все.
Авторы фильма русской жизни не знают и смешат на каждом шагу
Он не тянет на притчу, потому что в нем нет любви. Он не тянет на «универсальную историю для всего человечества», потому что в нем слишком много сиюминутной политической конъюнктуры. Он не тянет на «зеркало русской жизни», потому что авторы этой жизни не знают и смешат на каждом шагу: люди в России не ставят допитую бутылку на стол, не стреляют в портреты генсеков, мэры городов даже в девяностые не участвовали в физических расправах лично, прокурорам депрессивных районов слабо иметь собственные виллы за границей, а епископы, даже если они погрязли в грязных интригах, все-таки не несут такую откровенную пургу, какую мелет архиерей в кабинете чиновника.
Но Бог с ней, с реальностью. Я вообще не требую от художника прямых соответствий. Тарантиновская Америка тоже имеет мало общего с той страной, в которой живут американцы. Но если тебя не интересует мир реальный, тогда хотя бы придумай свой собственный. Как это делал Эмир Кустурица, как это делал Владимир Соловьев, Серж Леоне, Вуди Аллен, Леонид Гайдай, Форд Коппола, Ларс фон Триер. Наполни его своими цветами, звуками, запахами, смыслами. Дай нам его в ощущение.
Нет, не дает. Потому что жадный.
Жадные люди не отдают своего, они отдают чужое. Поэтому «Левиафан» - это одна сплошная имитация. Сюжетные ходы нелогичны и предсказуемы одновременно, слова не лезут в рот героям, образы примитивны и вульгарны как бабушка в лосинах. Для «Оскара», может, и сойдет, но мы-то такой «калинкой-малинкой» уже давно наелись. Вот, полюбуйтесь: тройная икона на передней панели гаишного автомобиля, а рядом с ней три порнографические наклейки того же размера. Кадр держится секунд пять - ну, чтобы все поняли. Символ, достойный комментария двух театральных критиков из гайдаевской версии «Двенадцати стульев»: «Великолепная находка!!! Вроде бы не при чем, а какой смысл!» - «Глубоко... копает...»
Меня не пугают остовы кораблей, серые лица бестолковых русских людей и поза горниста, в которой главный герой запомнится зрителям. Я не раз убеждался в том, что сильное творческое действие всегда собирает достаточный кворум сочувствующих - будь оно хоть трижды «про» или «анти». Фильм «Остров» Павла Лунгина тоже о темных сторонах человеческой души, российская реальность в нем представала не в самом лучшем виде. Но от «Острова» никого не корежило: ни «ретроградов», ни «антиклерикалов» - все сидели притихшие и ошарашенные. То же самое с фильмом «Я тоже хочу» Алексея Балабанова. Там тоже все по уши заливаются водкой, там бандиты, проститутки и апокалипсис, там даже баба голая по снегу бегает. Но там есть небо, которое примеряет всех. Там есть авторское смирение, которое дает право на такую стилистику. Там есть та мера любви, без которой что бы ты ни снял, что бы ни написал - колючая проволока получится.
А «Левиафан»... О чем этот фильм? Да ни о чем. О том, что его автор очень хочет стать вторым Тарковским, да первый мешает.
О том, что несколько человек, которые всё знают и понимают, решили объяснить это знание и понимание другим. Получилась лажа, потому что в таких случаях лажа получается всегда. Хорошие фильмы не рождаются в формате ликбеза для темного человечества. Хороший фильм - это инструмент познания прежде всего для самого автора, а уже потом для других.
Это отчаянная попытка удержать вокруг себя удобную реальность: вечно пьяный народ, чиновники-беспредельщики, лицемерное духовенство и чистое око страдающего интеллигента
А еще этот фильм про сословное высокомерие. Спрос на услуги люмпен-интеллигенции в стране стремительно падает, народы уже не нуждаются в том, чтобы их пасли, Россия больше не какает в штаны, да и раньше не очень-то какала. «Левиафан» был бы похож на «Вишневый сад», если бы его написал не Чехов, а выродившийся дворянин Гаев. Это отчаянная попытка удержать вокруг себя удобную, привычную реальность: неприкаянный, вечно пьяный народ, чиновники-беспредельщики, лицемерное духовенство и чистое око страдающего интеллигента. Не случайно дискуссия вокруг фильма развернулась не на жизнь, а на смерть. Тебе не понравился «Левиафан»? Ты враг! Любая попытка даже осторожной критики воспринимается как ересь и предательство. Нет прощения ни чужим, ни своим. Огреб уже и Дмитрий Быков, который назвал фильм «попыткой высказаться без попытки разобраться», и Валерий Панюшкин, заметивший, что «из всех персонажей своей картины режиссер больше всего похож на самого отвратительного, на мэра».
Впрочем, шум этот столь же громкий, сколь недолгий. «Левиафан» - это граната. В момент броска она имеет значение жизни и смерти. А как только взорвалась - все, можно забыть.
