1 марта 1881 года, ровно в день убийства государя императора Александра II, на открывшейся IX выставке картин Товарищества передвижных художественных выставок В.И.Суриков представил картину «Утро стрелецкой казни». На современников она произвела ошеломляющее впечатление. Хотел художник того или нет, но своими «Стрельцами» он как бы соединил невидимыми нитями убийство царя и не менее страшное событие - казнь стрельцов в 1698 году. Тогда это событие раздвоило Россию, разделив её на людей, оставшихся преданными своей старине, вере, самобытности, и на западников, увидевших в Европе образец для подражания.
Давайте вспомним картину «Утро стрелецкой казни». Из действующих лиц выделим главных: государя, только что вернувшегося из Европы, и стрельца, с гневом и негодованием смотрящего на него. Два расколовшихся мира пронзают друг друга неприязненным взглядом - Древняя Русь и Русь, которая держит ориентир на Запад.
Пётр I, возвратившийся из Европы в Москву для подавления стрелецкого восстания, сделал всё, чтобы порвать с влиянием, оказываемым на него русскими людьми. Он развёлся с женой Евдокией Лопухиной, отправив её в монастырь. Увлекся немкой Анной Монс, любовницей Лефорта, которую швейцарец любезно уступил ему, дабы знать более полно о мыслях государя. К тому времени Пётр отменил патриаршество на Руси, вступил в масонскую ложу (его ввёл в неё Лефорт), увлёкся Западом. Ему стала близка протестантская церковь. Родная Православная Церковь стала чуждой ему, и он отторгает её.
Стрелец изображён на картине со свечой в руке. Свеча - это символ Русской Церкви, её глубокой духовности, преданности человека родной земле. За ним народ - те самые стрельцы, предки которых брали Казань, победили хазар, а за Петром I - иноземцы и виселицы. Впечатление сильнейшее.
Сурикову было 33 года, когда его, настоящего сибиряка (он принадлежал к старой казацкой семье, давно переселившейся в Сибирь), признали самым выдающимся художником. В русской живописи до него никто не передал так мощно и проникновенно грозную стихию русской народной жизни.
«Русским он был до мозга костей, - вспоминал князь С.А.Щербатов. - Яркость этой фигуры по сравнению с типами петербургских художников меня привлекала и сама по себе, и в силу контраста. Суриков "освежал" и бодрил своим появлением.
Культурным он не был, не говорил ни на каком языке, кроме русского, но русскую историю он знал прекрасно, и человек он был жизни, а не книги, не "человек музеев", а непосредственного вдохновения, пытливый, наблюдательный и довольно презрительно относящийся к другим художникам, с которыми почти не видался. Цену он себе знал, и когда творил, то вся жизнь с утра до ночи была только его картина... Всё остальное не существовало и забывалось...»
Творчество художника поддерживалось глубокой идеей, которая рождалась в нём при прочтении документов петровской эпохи. Чем более он вникал в записки современников, дневники иностранцев, тем большее негодование вызывали у него те, кто пришёл с Запада с желанием поработить Россию. В памяти В.И.Сурикова свежи были слова его горячо любимого учителя П.П.Чистякова: «Пора нам начинать поправлять великие замыслы Великого Петра! А поправлять их только и можно, сбросив привитую личину обезьяны. Взять образ простого русского человека и жить простым русским духом, не мудрствуя лукаво. Нужно убедиться, что и мы, люди русские, созданы по образу и подобию Божию, что, следовательно, и мы люди; и можем быть и хорошими, и деловыми и сами можем совершенствовать свой гений во всём, во всяком честном деле и начинать, а не смотреть, как ленивая и пакостная обезьяна, на чужие руки! С юности я презирал и ненавидел холопство русского перед иностранцами...»
П.М.Третьяков купил «Стрельцов» для своей галереи, заплатив за картину 8000 рублей серебром. Деньги по тем временам бешеные.
«Утро стрелецкой казни» высоко оценили собратья-художники. Репин сообщал Павлу Михайловичу: «Картина Сурикова делает впечатление неотразимое, глубокое на всех. Все в один голос высказали готовность дать ей самое лучшее место: у всех написано на лицах, что она - наша гордость на этой выставке».
Не только картина, но сама личность художника, его «настоящность», «добротность», духовность и талантливость поражали окружающих.
Суриков часто приходил в Лаврушинский переулок,
разглядывал «Стрельцов», размещённых в галерее. Чувствовалось, переживал
давнее. Говорил неожиданно:
- Ничего нет интереснее истории. Только читая историю, понимаешь
настоящее. А знаете, я в Петербурге ещё решил «Стрельцов» написать.
Задумал я их, когда в Петербург из Сибири ехал. Тогда ещё красоту Москвы
увидел. Как я на Красную площадь пришёл - всё это у меня с сибирскими
воспоминаниями связалось. Все лица сразу так и возникли. Вот стрелец с
чёрной бородой - это Степан Фёдорович Торгошин, брат моей матери. А бабы
- это, знаете ли, у меня и в родне такие старушки были, сарафанницы,
хоть и казачки. А старик - это ссыльный один, лет семидесяти. - И,
помолчав, продолжал: - В Сибири, скажу я вам, народ другой, чем в
России: вольный, смелый... Про нас говорят: красноярцы - сердцем яры.
Трудно сказать, в каком направлении развивался бы талант Сурикова, не направь Академия художеств своего выпускника вместо заграницы в Москву писать в храме Христа Спасителя «Вселенские соборы». Переезд в Первопрестольную сыграл в жизни художника решающую роль. По вечерам, кончив работу в храме, Суриков отправлялся бродить по городу и всякий раз незаметно сворачивал к кремлёвским стенам.
«Эти стены, - рассказывал Василий Иванович, - сделались любимым местом моих прогулок именно в сумерки. Спускающаяся на землю темнота начинала скрадывать все очертания, всё принимало какой-то новый, незнакомый вид, и со мною стали твориться странные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут у стены, а стоят какие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башни выйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками на головах. Да так ясно, что даже остановишься и ждёшь: а вдруг и в самом деле выйдут? И скоро я подметил, что населяю окрестности этих стен знакомыми мне типами и костюмами, теми, которые я столько раз видел на родине, дома. Доставляли мне эти вечерние прогулки огромное наслаждение, и я всё больше и больше пристращался к ним. И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного, и вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина...»
Вскоре Суриков приступает к написанию другой картины - «Меншиков в Березове». Прочитанный им дневник австрийского посланника Корба, свидетельства современников, документы давно минувших лет позволили ему по-другому взглянуть на светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова. Этот человек, вышедший из народа, надевший вслед за государем иноземное платье, всё же, как показало время, остался, не в пример государю, русским по духу человеком.
Выставленная 2 марта 1883 года в Петербурге на XI
выставке Товарищества передвижных художественных выставок картина
«Меншиков в Берёзове» сразу привлекла к себе внимание. О ней заговорили,
горячо заспорили. Появление её вызвало большие разногласия как среди
художников, так и в обществе. Умный, благородный И.Н.Крамской,
требовательный к себе и к другим, увидев картину, даже как бы
растерялся. Встретив шедшего на выставку В.И.Сурикова, остановил его,
сказав, что видел «Меншикова», но картина ему непонятна - или она
гениальна, или он с ней недостаточно освоился. Она его и восхищает, и
оскорбляет своей безграмотностью, «ведь если Меншиков встанет, то он
пробьёт головой потолок».
П.М.Третьяков, однако, не слушая никого, тут же купил картину для своей галереи, заплатив художнику 5000 рублей.
В одном сошлись все - художник передал в картине историческую драму. Силой собственных переживаний Суриков убедил зрителя в реальности своего видения. Отныне именно таким и будет представляться всем сосланный в полярный Берёзов любимец Петра I Александр Меншиков. Характер сильный, трагический. Удивительно, что падение с вершин власти совершило благотворный переворот в душе Меншикова, возвысило его нравственно.
По прибытии в ссылку светлейший князь принялся за строительство церкви. Сам копал землю, рубил брёвна, устраивал внутреннее убранство храма. Когда церковь была построена, занял при ней скромную должность пономаря. Ежедневно с рассветом Меншиков первым приходил в храм и последним покидал его. «Благо мне, Господи, - повторял Александр Данилович безпрестанно в молитвах, - яко смирил мя еси». Близ этой церкви он и был похоронен 12 ноября 1729 года.
Очевидна определённая связь между картинами «Утро стрелецкой казни» и «Меншиков в Берёзове». В той и другой Суриков обращается к петровскому и послепетровскому времени. Ему важно понять, что произошло с Россией, что коренным образом изменило её национальный ход развития. Россия при Петре I была сбита со своего национального, естественного пути. Царь, можно сказать, на два столетия откинул Россию назад. И задуматься здесь было о чём. Работая над «Стрельцами» и «Меншиковым», В.И.Суриков искал первопричины современных волнений в том далёком времени.
Пётр I совершил, может быть, самый большой грех, самое большое преступление - упразднив патриаршество в России. Лишь в конце жизни, поняв, что сотворил он, какое зло впустил в русские земли, он попытался исправить положение вещей, подчинив другие конфессии Святейшему Синоду, но было поздно. Увы, ему и здесь помешали. Он умер неожиданно рано.
И не о борьбе ли света и тьмы, добра и зла в душе русского человека картина «Меншиков в Берёзове»?
Мысль искала ответа и на следующий вопрос: а что же Русская Церковь, что случилось с ней, почему она так ослабла при Алексее Михайловиче, что не могла поправить «деяний» Петра I? Раскол Русской Церкви - событие не случайное в России, это трагедия, которую трудно сравнить с чем-либо в русской истории по глубине и значению.
С этими мучительными вопросами художник приступил к «Боярыне Морозовой». Ему хотелось воссоздать образ вдохновенной страдалицы за старую веру. Помогли воспоминания детства. Однажды он был свидетелем, как по одной из красноярских улиц, запруженной народом, везли арестанта на эшафот. Помнились и лица любопытных горожан, глазеющих на арестанта.
Сама картина ясно виделась ему. Но нужны были этюды с натуры. Помогли старообрядцы. Ещё увидев «Стрельцов», они прониклись благорасположением к Сурикову и решились позировать ему. Они же помогали художнику и в его поисках, «с кого боярыню Морозову написать».
По отточенности, выверенности и глубине «Боярыня Морозова» явилась самым значительным, программным произведением художника.
Изможденная суриковская героиня некрасива в обычном понимании, но она прекрасна всепобеждающей красотой человеческого духа. Её вдохновенное лицо и высоко поднятая рука с двуперстным знамением запоминаются как единственно реальная художественная правда.
«Самая выдающаяся картина - это картина Сурикова "Боярыня Морозова"», - писал П.П.Чистяков в марте 1887 года В.Е.Савинскому, а вскоре затем и Третьякову: «Очень она (картина Сурикова) верно и сильно выражает собою нашу матушку Русь, и прошлую, да и теперешнюю».
Правде жизни Суриков остался верен до конца своих дней.
Этот сибиряк обратил внимание зрителя к отечественной истории, показав её русскому человеку в своей неприукрашенной, невыдуманной сути.
И если учесть, что Россия XVII-XVIII веков резко
отличалась от суриковских времён и тем паче от времён нынешних, можно
понять, как далеко провидчески смотрел художник, как глубоки были его
переживания за предстоящую судьбу страны.
Суриков по-своему пророк в русской исторической живописи.
Наталия Петровна и Лев Михайлович АНИСОВЫ
http://www.russdom.ru/node/5626
