Любовь как повседневный подвиг

В новой книге Марии Городовой «Колыбель огня»*, составленной на основе многолетней переписки журналистки со своими читателями, собраны самые разные письма - о смысле жизни, о любви, о поисках себя, смешные, сердитые, полемические. Но есть среди них три, буквально взрывающие сознание и вызывающие того, кто их читает, на разговор на самую больную и непостижимую для большинства из нас тему - в чем смысл страданий и смерти наших близких.

Письмо первое

Здравствуйте, Мария! Никогда не чаял, что и мне придется плакаться Вам в жилетку. Безысходность заставила. Как говорю близким, мне приходится работать и жить в одном и том же месте. В психбольнице. Да, да. И работать, и жить. В одной палате с душевнобольной и одержимой старой женщиной. Ей за девяносто, мне шестьдесят. Почему я с ней? Потому что она моя мать, единокровная. Вот уже десять лет её душевное состояние ухудшается, по нарастающей. До 1990 года, когда с нами жил и мой сын, ее выверты были незаметны. Потом сын уехал учиться в Москву, ей стало не о ком заботиться, и началась деградация сознания и личности. Описать её мерзости не хватит и книги, так как она почти не повторяется в своих лукавых деяниях. Последние три года у старушки совершенно сбился суточный ритм жизни: днем она спит, ночью тоже спит, но с 12 часов до 2 часов и с 4.30 часов до 5.30 часов её терзают бесы. Невоцерковленный человек тут скептически ухмыльнется. А я такого скептика просто приглашаю к нам пожить хотя бы на несколько деньков. Посмотрим на его сон и состояние.

Я, Мария, ни у кого не прошу звезду героя за то, что уже вот 10 лет работаю при маме кухаркой, поломойкой, прачкой, ассенизатором, медсестрой, санитаркой, псаломщиком и чтецом. И уже научился без тошноты убирать по утрам, а теперь все чаще и по ночам ее испражнения, отмывать измазанные стены, холодильник, двери и ручки дверей. Бывает, что гневаюсь не только в душе, и гнев мой выплескивается на неё - мокрой тряпкой. С резкими словами я торкаю эту вонючую тряпку в её лицо. А потом остаток ночи или весь последующий день плачу в душе, корю себя, стою на коленках перед образами, молю Господа о прощении моих грехов и о милости для душевнобольной старухи.

А какими только проклятиями и грубостями не оскорбляет меня мать. И ведь что интересно? Она в основном весьма здраво рассуждает - адекватно, как говорят врачи и фельдшера приезжающей скорой помощи. Но творит Бог весть что. Может распустить подушку, или сломать верхушки комнатных цветов, или выбросить свои вещи из шифоньера, или опрокинуть телевизор. Может наесться сырого фарша... нет, не буду, перечень этот бесконечен. Жизнь для меня превратилась в сплошную муку. В дурдом отдавать её жалко, я не смогу, да и, по словам нашего участкового терапевта, не возьмут её, так как она не представляет опасности для окружающих. Батюшка сочувствует, говорит об особой милости к нам Господа, призывает терпеть, терпеть, терпеть...

Вот и хочу спросить Вас, Мария, можно ли любить человека, почти потерявшего человеческий облик? А если можно, то как и где этому научиться?

Н., из вологодской психушки




Письмо второе

«Здравствуйте, Мария. Вторично. Понимаю, что мы отнимаем у Вас много времени своим нытьем. Но все же, как утопающий хватается за соломину, и я надеюсь на Ваш добрый совет и ответ. Понимаете, Мария, я по образованию технарь, закончил в Питере авиационный институт в 1969 году. И никто и нигде не учил меня, как надо жить с психически больным человеком, как ему не делать плохо, и как самому от мерзостей этого невменяемого человека не стать психом. Ответьте мне, ответьте, прошу с отчаянием, можно ли любить человека, почти потерявшего человеческий облик? В своих деяниях и по своему быту уподобляющегося животному? И если можно любить, то где, где, у кого, как этому научиться?»

Н., вторично, с отчаянием

Письмо третье

«Здравствуйте. Мои дорогие и любимые, вот в покаяние мое и в назидание Вам расскажу об упокоении матушки моей Анны. Старушка прожила долгую жизнь: 96 лет, 9 месяцев и 2 дня. С октября 10 дня она уже не вставала с одра своего. И, может, жалея меня, каким-то неведомым образом сползала с кровати, чтобы помочиться на полу, а не в постель. Ибо я все укорял её, что она не зовет меня, так как я бы усадил ее на ведро-туалет. И ранее, в течение всего 2010-го года, и особенно в течение этих последних 4-х месяцев приходилось иногда менять от 3-х до 5-ти комплектов нательного и постельного белья. Неприятнее было, когда обмоченными оказывались и одеяло, и постель: зима, сушка возможна только дома! Ольга, моя племянница, с 1 октября к нам уже не приходила - работа. Но самое неприятное было то, что кушала матушка исправно, а ходить не могла. Отказать ей в питании ни я, ни никто другой не смог бы. Я знал, что при длительном воздержании возможно отравление организма, но не знал, через сколько дней надо опорожнять кишечник. Врач сказала: через семь дней. Пришлось прибегнуть к слабительным. И строго вести учет опорожнениям. Не пересказать, и смех, и грех, приходилось караулить ее, чтобы не испачкать все вокруг. Ведь памперсы она срывала. Все эти четыре месяца я с содроганием ждал этого дня. И только раз или два все было более-менее терпимо. А я грешник, раздражался, ругал ее, укорял, мол, вот Господь тебя, грешницу не берет. И даже хуже: когда ты сдохнешь? А бабуля мне в ответ: сам подыхай, а меня и так Бог возьмет.

С декабря пошли пролежни, бедняжка страдала от боли. В одном месте залечу-засушу - в другом рождаются. Потом и слабительные перестали действовать. Врачи и соседи стали мне говорить, что человек помирает, зачем ты мучаешь её, пичкаешь всем, давай ложечку еды и питиё. С середины января она сама стала мало кушать. 1 февраля пришла Ольга, а как раз 31.01 я дал бабуле большую порцию слабительного. И матушка выдала на-гора после 12 дней задержки. Мы все были перемазаны, но радовались, и снесли мать на простынях в ванну. Ольга вымыла ее всю, всё убрала и сказала: «Вот, видно, Бог меня послал». Да, в ванне бабуля стала помирать, Ольга испугалась, с визгом орет: «Иди скорей, мать умирает!» Я сотворил некие реанимационные меры, и мы скорей вытерли её и перенесли на свежеубранную постель. И с этого времени она уже не открывала глаз и не уверен, что она была в сознании. Вру... в сознании, так как дольки и сок мандаринов выталкивала изо рта, а от святой воды не отказалась.

 Я потому, мои любимые, так подробно и натуралистично пишу об этом, что все мы не вечны, что дети имеют родителей, что родители имеют детей. 4 февраля пришел по моему приглашению батюшка Сергий. Соборовал её полным чином, семь раз помазывал её святым маслицем, семь раз читал Евангелие. А отошла бабуля ночью 5 февраля около 5 часов утра. Утром в 7 часов приехала скорая, констатировала биологическую смерть... Соседки Ирина и Светлана вымыли ее и обрядили, и началась похоронная круговерть. 6-го в первой половине дня пришел настоятель о. Георгий, попрощался с бабулей, поцеловал её, дал советы, предложил свою помощь. А вечером в 6 часов пришел другой священник, о. Николай, для отпевания. Собрались старушки и родные, 8 человек. А на третий день, 7 февраля, мы похоронили её. На кладбище были брат Иван с супругой, другой брат Андрей и я. На обеде после похорон были все родные, соседи и старушки с нашего подъезда. До девятого дня я раздал всю бабулину одежду и тряпочки, а на 9 день Ольга напекла гору пирогов, я сделал кутью, купил конфет и все отнес в храм. Это было 13 февраля, воскресенье. Церковь отмечала День новомучеников земли Российской, и мы в ходе службы и после хорошо помянули матушку Анну. Тоже своеобразную мученицу, ибо Господь вот так долго и мученически очищал страданиями её душу. Вот только я-то, нетерпеливый грешник, нередко укорял ее словами, что, видно, Бог от нас отвернулся: так больно было видеть её немощь и ощущать своё бессилие. Да еще это гаденькое саможаление. Вот ведь прекрасно знаешь, что никогда, ни в коем случае нельзя жалеть себя...



А теперь исполняю свой последний, может быть, долг перед старушкой: ежедневно читаю Псалтирь, по кафизме в день, или акафист по единоумершем. Сорок дней, как положено в Православной Церкви. О спасении ее души. И размышляю о подвиге матери. Хотя при жизни ее я, может быть, не без оснований считал ее одержимой. Господь вразумляет нас, слепцов, всеми ему ведомыми путями и способами. Хотя мы, бывает, и не замечаем Его водительства и Его промышления о нас, слепых кутятах. Вот и сейчас Он вразумил меня в молитве «детей за родителей». Читая ее, я ощутил великий подвиг и великое благо матери обо мне, грешном. Может быть, даже не в том подвиг, что она умудрилась дать своему сыну высшее образование и всячески поддерживала мои честолюбивые устремления, а в том, что вымолила у Господа мой приход к Богу, мое устремление к Нему. Всю свою жизнь, сколь я помню, она не ложилась спать без молитвы, и день ее начинался с молитвы. А работать ей приходилось в 50-х годах по 20 часов в сутки. Бог призвал меня в молитве «во все дни жизни моей, до последнего издыхания моего, не преставати памятовати о усопшем родителе моем в молитвах моих, и умоляти Тя, праведнаго Судию, да вчиниши её в месте светле, в месте прохладно и в месте покойне, со всеми святыми... Со всеми святыми...». Прошу и Ваших молитв о новопреставленной.

С любовью и глубоким уважением, Н.

Отрывок из книги Марии Городовой «Колыбель огня» предоставлен издательством «ЭКСМО»

*Рецензию на книгу Марии Городовой «Колыбель огня» читайте в ближайшем номере «Фомы». - Ред.

Мария Городова. Колыбель огня. М., ЭКСМО, 2011. 510 с.

http://www.foma.ru/article/index.php?news=6217