Прошло 50 лет со времен запуска первого человека в космос. Им
стал наш соотечественник Юрий Гагарин. Мы все гордились нашим
приоритетом в этой новой области науки - космонавтике. Но мало кто
знает, что в последующие годы развития наша космонавтика
приостановилась, мы по сути топтались на месте. Ну что, например, нам
дали совместные полеты наших космонавтов с иностранцами (монголами,
вьетнамцами, кубинцами, поляками и т. д.)? Говорили, что эти полеты еще
больше укрепили нашу дружбу с этими странами. Но эта «дружба» дорого
обходилась нам - мы все туже затягивали наши пояса.
Если смотреть правде в глаза, попытка Королева создать ракеты, способную доставить человека на Луну, провалилась. Королев не предусмотрел всю сложность этого мероприятия: отсутствие мощных ракетных двигателей, более высококалорийного топлива на основе жидкого водорода (его производство к тому времени еще не начиналось), надежных быстродействующих цифровых вычислительных машин, технологии изготовления ракет таких огромных размеров (15 м в диаметре и свыше 100 м высотой) и полное отсутствие наземной испытательной базы.
Работая в ракетной технике, я знал многих ученых и главных конструкторов, а с некоторыми был знаком лично. Одним из них был академик Владимир Николаевич Челомей, создавший самую массовую боевую межконтинентальную ракету и самую мощную ракету-носитель в СССР.
После окончания МВТУ имени Баумана я, по чьей-то ошибке, был распределен не по своей специальности (наземное оборудование стартовых ракетных комплексов), а в систему Государственного комитета по судостроению. Тогда, при демократе Хрущеве, министерства были упразднены и заменены комитетами. Со мной никто никаких собеседований не проводил, а сказали, что я буду работать в почтовом ящике № 3360 (как мы иногда в шутку называли его «три по 360»). Это было небольшое опытное КБ, занимавшееся проектированием и испытанием торпедных аппаратов и корабельных пусковых установок для крылатых ракет. Испытания торпедных аппаратов проводились в Феодосии, а пусковых устройство - под Москвой, в Воскресенске. Самих ракет я тогда не видел и не имел представления, где эти ракеты делаются, и кто главный конструктор. Вместо ракеты мы использовали обыкновенный железобетонный столб, к которому прикрепляли два стартовых ускорителя (именно столько их было на ракете). Все это примитивное устройство вводили в контейнер, имитирующий пусковую установку, и стреляли. Нам надо было знать воздействие газовых струй ракетных двигателей на конструкцию установки, которая должна была располагаться на палубе корабля. Старт был наклонным.
На первых порах я принимал участие в проверке (ревизии) старых ракетных комплексов уже стоявших на вооружении. Тогда полным ходом шли регламентные работы. Это были ракеты средней дальности конструкции М. К. Янгеля, нацеленные на союзников США в Западной Европе. Располагались они вдоль нашей западной границы. С приходом к власти другого демократа - Горбачева, эти ракетные комплексы были ликвидированы.
В 1966 году началось массовое строительство новых ракетных комплексов для изделия, которое специалисты называли «соткой» (УР-100 или 8К-84). Тогда я снова услышал фамилию Челомея. Наше КБ наравне с другими специализированными КБ страны участвовало в строительстве и в сдаче в эксплуатацию таких комплексов. Объект, на который я был направлен в качестве представителя главного конструктора, считался опытно-экспериментальным и числился в списках высшего руководства ВПК и Министерства обороны первым, который предстояло ввести в эксплуатацию и поставить на боевое дежурство.
Поговаривали, что у Челомея что-то не ладилось с доводкой «сотки», ряд испытательных пусков были неудачными, и уже готовые к приемке шахтные пусковые установки стояли пустыми, без ракет. Установка ракет в шахты началась в неимоверно тяжелых погодных условиях, наступили 40-градусные морозы, бушевали метели. Дорог как таковых в тайге не было, их приходилось прокладывать заново. Объект был строго засекречен.
В то время в качестве окислителя для ракет подобного типа вместо азотной кислоты стали использовать азотный тетраксид (четырехокись азота), которая при низкой температуре замерзала. Так получилось, что накануне вечером мы заправили ракету горючим (несимметричный диметилгидразин), а заправка окислителем началась ночью. Все были экипированы, как положено, в специальные костюмы, в противогазах (азотный тетраксид считается токсичным, опасным для человека). Надо было тщательно следить за показаниями приборов передвижной заправочной станции и других агрегатов, плотно стоящих вокруг шахты, в которой находилась ракета.
Особенность заправки состояла в том, чтобы горючее и окислитель были определенной температуры, от которой зависит плотность поступающих в ракету компонентов, а, следовательно, и расчетная дальность полета ракеты. Притом, разница температур горючего и окислителя, поступающих в баки ракеты, не должна была превышать двух градусов. При морозе 40 градусов и ниже поддерживать температурные параметры топлива было не так просто.
Как сейчас помню, неожиданно для нас, на стартовой площадке появилась какая-то группа людей. Она состояла из гражданских лиц в сопровождении военных. От начальства я узнал, что приехала комиссия проверить как идет работа по вводу первого стартового комплекса в эксплуатацию. Среди гражданских лиц я узнал только Владимира Павловича Бармина, который преподавал нам, когда я учился в МВТУ. Я знал, что он главный конструктор ракетных комплексов, соратник Королева. Остальные двое были мне не знакомы.
Когда мы завершили работу, от группы лиц, наблюдавших за нашими действиями, отделился человек, подошел к нам и сказал: «Я видел, как на моих глазах совершается настоящий подвиг. Вы все будете представлены к наградам!» Я поинтересовался у начальства кто этот человек, и узнал, что это был главный конструктор ракеты Владимир Николаевич Челомей. Так я впервые его увидел. Шел 1967 год.
Потом были аналогичные командировки на другие объекты, где строились ракетные базы, оснащенные челомеевской «соткой».
А вот личное знакомство с Челомеем произошло позднее, когда я вместе с группой специалистов стал работать над созданием энциклопедии «Космонавтика». К этой работе меня привлек известный в ракетных кругах главный конструктор двигательных систем академик Валентин Петрович Глушко, с которым мы познакомились еще в 1969 году, когда я начал работать в НИИ-88 (ЦНИИмаш). Тогда, параллельно с «Космонавтикой», по решению ЦК партии издавалась Большая Советская энциклопедия. В ней предполагалось дать биографическую статью о С. А. Косберге, жутко засекреченном главном конструкторе ракетных двигателей. Секретность была такова, что даже многие специалисты ракетной техники ничего не знали об этом человеке. Конечно, секреты надо держать за зубами, но в случае с Косбергом мне все было непонятно. Он погиб в автомобильной катастрофе в 1965 году. Годом позже умер С. П. Королев, и только после этого о нем узнала вся страна. А о Косберге, кто он такой, что сделал - никто не знал. В некрологе, опубликованном в «Правде», сообщалась неправда. В нем говорилось, что Косберг был главным конструктором не ракетных, а авиационных двигателей.
Я заинтересовался этой личностью и узнал, что Косберг, хоть и не был академиком, но по значимости в ракетной технике был не меньше, чем ставший уже известным В. П. Глушко. Двигатели Косберга стояли не только на всем знакомой королевской «семерке» (ракете-носителе «Восток»), но и на ракетах Челомея, в частности, на «сотке» (на 1-й и 2-й ступенях). Так я вновь столкнулся с этой фамилией. Моя небольшая статья о Косберге была опубликована в 13-м томе БСЭ в 1973 году. В ней впервые открыто было сказано о том, чем занимался Косберг и какой вклад он сделал в развитие советской ракетной техники.
Я сейчас не помню, как это получилось, но спустя шесть лет кто-то из руководства газеты «социалистическая индустрия» (главным редактором тогда был Голубев) попросил меня написать статью ко Дню Космонавтики. А так как этот день напрямую был связан с именем Королева, то естественным было написать статью и о его соратнике Косберге: от надежности разработанного им двигателя зависела жизнь космонавта.
Рассказывая о Косберге, нельзя было не сказать и о его сотрудничестве с Челомеем, о том, что у появившейся в середине 60-х годов более мощной ракеты-носителя «Протон» на 2-й и 3-й ступенях стояли двигатели конструктора Косберга. Имена Челомея и Косберга были тесно связаны друг с другом. Один делал двигатель, другой - ракету. Но Косберг был уже мной открыт, его имя было внесено в БСЭ, а Челомей оставался неизвестным, закрытым от широкой публики спецслужбами. Чтобы его «открыть» и сказать, что у нас в стране, кроме Королева, есть и другие главные конструкторы ракет, требовалось ни много, ни мало, а решение Секретариата ЦК партии.
Статья о Косберге под названием «Третья ступень» вышла в апреле 1979 года. Смешно было наблюдать, как цензоры снова требовали разрешение на публикацию статьи о Косберге. Но при этом у цензуры произошел «прокол» - она пропустила в печать имя одного из секретнейших главных конструкторов ракетной техники - Челомея, в ничего не значащей на взгляд цензора связке слов. Какой же был переполох! Начались звонки «сверху», искали виновного в «разглашении гостайны». А я и редакция газеты «Социалистическая индустрия» ликовали и радовались тому, как просто мы «обвели» цензуру с ее принципами запретить или разрешить, пущать или не пущать. Но во всем это цензура в общем-то была невиновна. Она «охотилась» на уже известные фамилии секретных конструкторов, боясь ошибиться, давая визу, а о неизвестных она просто не знала. Так она и «пропустила» Челомея. Сталкиваясь с цензурой, я увидел, что в ней, к сожалению, работали в основном ограниченные люди, в большинстве своем пенсионеры и отставники, действующие по инструкции.
На другой день после публикации, поздно вечером, где-то в половине двенадцатого, у меня в квартире раздался звонок. К телефону подошла жена, подняла трубку и говорит мне: «Какой-то Челомей тебя спрашивает». Откуда моей жене было знать, что этот «какой-то» дважды Герой Социалистического Труда, академик, генеральный конструктор...
В трубке раздался голос Челомея:
- Герман Алексеевич, я в восторге от Вашей статьи!.. Как Вам удалось обхитрить цензуру?..
Челомей горячо благодарил меня. Видимо, он мучился своей закрытостью и по-человечески хотел, как и другие главные конструкторы, чтобы о нем знали при жизни. В конце разговора он посетовал на то, что до меня ему было трудно дозвониться. Я рассказал, что мы с семьей недавно переехали в эту квартиру и сами мучаемся от того, что наш телефон запараллелен с соседями по этажу...
Заканчивая наш разговор, Челомей сказал:
- То, что Вы сделали для меня, - никогда не забуду!
Спустя несколько дней к нам на квартиру неожиданно приехала бригада телефонистов. Старший из них сообщил, что по указанию министерства связи им приказано установить мне отдельный телефон. Я тогда не сразу сообразил, что появление телефонистов связано с Челомеем. Позднее я узнал, что Челомей и министр связи СССР Талызин состояли в родстве: дочь Челомея была замужем за сыном министра.
Потом у нас были встречи с Челомеем у него в КБ, в Реутове, в Звездном городке. Тогда, после моей публикации, Челомею разрешили появляться на публике и присутствовать во время встречи с космонавтами после их возвращения из космоса. Появившиеся у нас в стране орбитальные станции, на которых стали летать космонавты, были спроектированы у него в КБ. Существовавшая в СССР секретность пользы не приносила и именно поэтому обыватели по-прежнему продолжали считать, что все летающие в космосе спутники разработаны Королевым. Смехотворно выглядят потуги нынешней «демократической» власти, разгромившей СССР. Выдавшей все наши секреты американцам и продолжающей сохранять режим секретности на оборонных предприятиях, которые регулярно посещаются американцами и находятся под их контролем.
Часто вспоминаю тот день, когда мне на работу позвонил Челомей. Его голос был необычным, ни с кем несравнимым, немного с баском. Владимир Николаевич сообщил мне, что в конце рабочего дня заедет за мной, и что его машина будет стоять напротив моих окон, на противоположной стороне Покровского бульвара. Я тогда работал в издательстве «советская энциклопедия» над энциклопедией «Космонавтика» и мне приходилось часто общаться с В. П. Глушко - ее главным редактором. Глушко всегда приезжал на черной «Чайке», а у Челомея был малинового цвета «Мерседес». Челомей любил красивые автомобили.
Челомей оказался точным и в назначенное время из окна я увидел подъехавшую машину. В пути зашел разговор о прошлом. Я вспомнил ту первую ракетную базу, те жуткие морозы, когда мы вели заправку челомеевской «сотки», и нашу первую встречу с ним в сибирской тайге. Невольно напомнил Владимиру Николаевичу его обещание представить всех заправщиков к наградам. Челомей улыбнулся, видимо, вспомнив тот эпизод, и спросил: «А Вы «трудовика» не получили?» Он имел ввиду орден Трудового Красного знамени, которым тогда были награждены специалисты. Мне рассказывали, что видели мою фамилию в списках. Я сказал, что нет. На что Челомей опять улыбнувшись, произнес: «Ну, Вы бы мне напомнили. Я тогда мог все. Мог выхлопотать и орден Ленина». Про себя я подумал и тут же сказал:
- Как я, Владимир Николаевич, в ту пору обычный рядовой инженер, мог до Вас тогда добраться? Да еще - только представьте, - клянчить орден. Вы для меня были недоступны.
Челомей, сделав паузу, задумчиво сказал:
- Тогда многие клянчили награды и все они их получали. Порой незаслуженно...
А я вспомнил курьезный случай, когда первый советский спутник в спешке «слепили» два до сих пор неизвестных инженера, а затем за «создание» этого спутника были награждены 72 человека. Я видел в архиве тот список.
В 70-х годах мы ничего не знали о Дейле Карнеги, о разработанной им теории, как завоевать друзей и оказывать воздействие на людей. Работая и общаясь со множеством специалистов из различных областей ракетной техники, учеными из академических институтов, я к тому времени многое знал и представлял. Но я мало знал о внутренних пружинах, движущих нашу космонавтику и не знал о тех, кто завел нашу космонавтику в тупик, который четко обозначился во второй половине 60-х годов. Даже когда из поступавшей информации было ясно, что американцы нас обходят и подготовка к высадке на Луну у них идет полным ходом, наша пропагандистская машина продолжала трезвонить о нашем превосходстве над американцами. Скрывая при этом от народа истинное положение дел.
Но вот мы подъехали к даче Челомея. Ворота автоматически открылись, мы вышли из машины и вошли в дом. К нашему приезду кем-то был накрыт стол с легкими закусками. На столе стояли бутылки с вином и коньяком, шоколадные конфеты, которые я никогда не видел (они напоминали шахматные фигуры). Челомей предложил выпить. Я отказался, сказав, что не пьют. Какая-то женщина (видимо служанка) принесла нам блинчики и мы перекусили. За чаем разговорились.
Как-то само собой получилось, что наша беседа перешла в разговор почти на равных. Я, познавая Челомея, задавал ему вопросы, а он, ничего не утаивая от меня, легко рассказывал. И рассказывал как раз о тех тайных пружинах в космонавтике, которые мне были неведомы. Я был внимательным слушателем, и это Челомею импонировало. Видно было, что он давно искал такого собеседника, которому можно было поведать свои мысли. Временами казалось, что я сижу на лекции. Все было как в студенческой аудитории. В комнате, где мы продолжили беседу, на небольшой черной доске Челомей, постукивая мелом, рисовал формулы и диаграммы, показывая весовые соотношения наших и американских ракет, килограммы полезных грузов, которые мы могли доставить на Луну и американцы и т. д. Он был так увлечен рассказом, что не заметил, что беседа уже длится более пяти часов. Про себя я подумал, как же я буду добираться до дома. Электрички уже не ходили. Челомей, заметив мое волнение, успокоил меня, сказав, что его машина доставит меня прямо до дома.
Разговор продолжился и плавно перешел от формул и обсуждения тактико-технических данных ракет-носителей на личности. Я спросил Челомея, кого он считает самым выдающимся ракетчиком. И он ответил сходу, не задумываясь - Вернера фон Брауна. Наши мысли совпали. Я тоже так же думал, многие годы наблюдая по доходившей до меня информации, как Вернер фон Браун шел к намеченной цели - доставке человека на Луну. Как бы его не называли наши пропагандисты - марксисты-ленинцы (фашистом и т. д.), этот человек действительно был великим конструктором. Невольно я задал Челомею вопрос:
- А как же Королев?
- Королев был хорошим организатором. Своей «семеркой» он сумел покорить тогдашних руководителей страны. Имел неограниченный доступ к Хрущеву, который принимал его первым, а министра Афанасьева заставлял ждать в приемной. В январе 1960 года ракету Р-7 поставили на вооружение. Сколько же с ней было волокиты! Подготовка ракеты к пуску занимала много времени, что было большим минусом для боевой ракеты. Но ничего другого у нас в то время не было. И, к сожалению, освоить производство крупных ракет, диаметр корпуса которых доходил до 10-15 метров, а высота до 100 метров и выше, было сложно. Не существовало у нас промышленных помещений и мощностей, где такую ракету можно было бы собрать и доставить к месту старта.
Ракета Н-1, за которую взялся Королев, была с очень низкой степенью надежности. Все попытки устранить недостатки при летно-конструкторских испытаниях ракеты заканчивались провалом.
- Проект любой ракеты должен обсуждаться. Как же так получилось, что проект ракеты Н-1 с таким количеством изъянов был утвержден, и началось ее изготовление? Притом такой наиважнейший элемент, как испытание связки двигателей первой ступени из 30 двигателей не проводилось. В то время американцы тщательно, поэтапно, провели испытания всех трех ступеней сначала в наземных условиях, затем в полете. Сделав при этом минимальное количество полетов, сэкономив время и средства.
Челомей, много повидавший на своем веку, не смог сразу ответить. Помолчав, он сказал:
- Сама идея Королева навешивать на ракету двигатели, как игрушки на елку, резко снижала надежность ракеты. Это - во-первых. А во-вторых, усложнялся вопрос создания стенда для испытания связки такого количества двигателей и контроль такого большого количества параметров. Валентин Петрович Глушко метко тогда заметил, что Н-1 это не ракета, а какой-то склад двигателей (всего на ракете было 42 двигателя). Все упиралось в то, что у нас не было таких мощных двигателей, как у американцев. А на создание подобных двигателей требовалось время...
Я прервал рассуждения Челомея и вставил:
- При Сталине такие непродуманные решения наказывались. Да их просто и не могло быть...
Владимир Николаевич продолжал:
- Да и сама идея Королева послать человека на Луну или даже на Марс с помощью такой несовершенной ракеты была откровенной авантюрой. Тогда, когда затевался этот проект к 1962 году, с Луной-то было не все ясно, не говоря уже о Марсе. На достижении Луны человеком решался вопрос о лидерстве в космосе. Притом психологическое значение и политические аспекты играли не менее важную роль. А вот зачем Марс понадобился Королеву, до сих пор не пойму. Мы втянулись в гонку за Луну и... проиграли.
- Почему никто не остановил Королева? Ведь попусту «съедались» огромные государственные средства! Или никто не видел, что проект Королева просто неосуществим? - спросил я.
- Да, все было так. Персонально за проект ракеты Н-1 никто не отвечал. Там, «наверху», шла борьба за власть, и Брежнев, сменив Хрущева, ни разу не поинтересовался ходом работ. А Устинов, курирующий все работы по космосу, оказался не на высоте. Но и он после четырех неудачных пусков не знал, что делать дальше. Он был главным виновником наших неудач, санкционировавшим строительство Н-1. Ракета делалась, как ответ на то, что делали американцы. Устинов боялся, что с него могут спросить: «А у нас что-то подобное создано?» Но его никто не спрашивал. Это и позволило многим уйти от ответственности за причиненный ущерб. Единственный человек, кто взял на себя ответственность и принял решение остановить летные испытания Н-1, был В. П. Глушко. Некоторые пытаются доказывать, что этого нельзя было делать, что ракета на каком-то... шестом-седьмом запуске все равно полетела бы. Но я могу твердо сказать - нет не полетела бы! Слишком много было в этой ракете изъянов, заложенных с самого начала проектирования. Ее летно-технические характеристики не шли ни в какое сравнение с американской ракетой «Сатури-5». Не было никакого смысла продолжать ее летные испытания.
Наша беседа подошла к концу. И мы стали прощаться. Тут Челомей подошел к книжному шкафу, взял какую-то книгу и сделал на титульном листе дарственную надпись: «Герману Алексеевичу Назарову на память добрую и долгую». Поставил число и расписался. Это была его авторская книга «Проблемы механики». Стоявший у подъезда челомеевский «Мерседес» быстро доставил меня до дома.
Я часто вспоминаю эту встречу с Челомеем - великим нашим конструктором ракет. В тот период. Когда с королевской ракетой Н-1 мы попросту опозорились, только с помощью челомеевской ракеты «Протон» нам удалось, хоть с опозданием повторить в какой-то степени американцев - дважды доставить на Землю образцы лунного грунта и забросить на Луну самоходные аппараты для исследования Луны.
Если бы Челомею не вставляли «палки в колеса» цековские чиновники (главным его врагом был член Политбюро Д. Ф. Устинов) и чиновники из ВПК (с безликим Л. В. Смирновым), то у нас было бы больше успехов. С горечью приходится констатировать, что в то время, когда американцы неудержимо шли вперед к намеченной цели, наше «космическое» руководство выбрасывало народные деньги на бессмысленные в полном смысле этого слова полеты «Союзов».
Да и сегодняшнее «демократическое» руководство России, в условиях, когда 90% населения еле сводит концы с концами, а 25 млн. человек живет за чертой бедности, продолжает идти по тому же пути. Советская космонавтика разгромлена, а наш президент, не зная положения дел в этой области, заявляет, что мы к 2015 году полетим на Марс. Откуда юристу знать, что для этой щели нужна ракета с ядерным двигателем. А создать такую ракету коррумпированная власть просто не в состоянии.
Если смотреть правде в глаза, попытка Королева создать ракеты, способную доставить человека на Луну, провалилась. Королев не предусмотрел всю сложность этого мероприятия: отсутствие мощных ракетных двигателей, более высококалорийного топлива на основе жидкого водорода (его производство к тому времени еще не начиналось), надежных быстродействующих цифровых вычислительных машин, технологии изготовления ракет таких огромных размеров (15 м в диаметре и свыше 100 м высотой) и полное отсутствие наземной испытательной базы.
Работая в ракетной технике, я знал многих ученых и главных конструкторов, а с некоторыми был знаком лично. Одним из них был академик Владимир Николаевич Челомей, создавший самую массовую боевую межконтинентальную ракету и самую мощную ракету-носитель в СССР.
После окончания МВТУ имени Баумана я, по чьей-то ошибке, был распределен не по своей специальности (наземное оборудование стартовых ракетных комплексов), а в систему Государственного комитета по судостроению. Тогда, при демократе Хрущеве, министерства были упразднены и заменены комитетами. Со мной никто никаких собеседований не проводил, а сказали, что я буду работать в почтовом ящике № 3360 (как мы иногда в шутку называли его «три по 360»). Это было небольшое опытное КБ, занимавшееся проектированием и испытанием торпедных аппаратов и корабельных пусковых установок для крылатых ракет. Испытания торпедных аппаратов проводились в Феодосии, а пусковых устройство - под Москвой, в Воскресенске. Самих ракет я тогда не видел и не имел представления, где эти ракеты делаются, и кто главный конструктор. Вместо ракеты мы использовали обыкновенный железобетонный столб, к которому прикрепляли два стартовых ускорителя (именно столько их было на ракете). Все это примитивное устройство вводили в контейнер, имитирующий пусковую установку, и стреляли. Нам надо было знать воздействие газовых струй ракетных двигателей на конструкцию установки, которая должна была располагаться на палубе корабля. Старт был наклонным.
Академик АН СССР Челомей Владимир Николаевич (1914-1984 гг.)
На первых порах я принимал участие в проверке (ревизии) старых ракетных комплексов уже стоявших на вооружении. Тогда полным ходом шли регламентные работы. Это были ракеты средней дальности конструкции М. К. Янгеля, нацеленные на союзников США в Западной Европе. Располагались они вдоль нашей западной границы. С приходом к власти другого демократа - Горбачева, эти ракетные комплексы были ликвидированы.
В 1966 году началось массовое строительство новых ракетных комплексов для изделия, которое специалисты называли «соткой» (УР-100 или 8К-84). Тогда я снова услышал фамилию Челомея. Наше КБ наравне с другими специализированными КБ страны участвовало в строительстве и в сдаче в эксплуатацию таких комплексов. Объект, на который я был направлен в качестве представителя главного конструктора, считался опытно-экспериментальным и числился в списках высшего руководства ВПК и Министерства обороны первым, который предстояло ввести в эксплуатацию и поставить на боевое дежурство.
Поговаривали, что у Челомея что-то не ладилось с доводкой «сотки», ряд испытательных пусков были неудачными, и уже готовые к приемке шахтные пусковые установки стояли пустыми, без ракет. Установка ракет в шахты началась в неимоверно тяжелых погодных условиях, наступили 40-градусные морозы, бушевали метели. Дорог как таковых в тайге не было, их приходилось прокладывать заново. Объект был строго засекречен.
В то время в качестве окислителя для ракет подобного типа вместо азотной кислоты стали использовать азотный тетраксид (четырехокись азота), которая при низкой температуре замерзала. Так получилось, что накануне вечером мы заправили ракету горючим (несимметричный диметилгидразин), а заправка окислителем началась ночью. Все были экипированы, как положено, в специальные костюмы, в противогазах (азотный тетраксид считается токсичным, опасным для человека). Надо было тщательно следить за показаниями приборов передвижной заправочной станции и других агрегатов, плотно стоящих вокруг шахты, в которой находилась ракета.
Особенность заправки состояла в том, чтобы горючее и окислитель были определенной температуры, от которой зависит плотность поступающих в ракету компонентов, а, следовательно, и расчетная дальность полета ракеты. Притом, разница температур горючего и окислителя, поступающих в баки ракеты, не должна была превышать двух градусов. При морозе 40 градусов и ниже поддерживать температурные параметры топлива было не так просто.
Как сейчас помню, неожиданно для нас, на стартовой площадке появилась какая-то группа людей. Она состояла из гражданских лиц в сопровождении военных. От начальства я узнал, что приехала комиссия проверить как идет работа по вводу первого стартового комплекса в эксплуатацию. Среди гражданских лиц я узнал только Владимира Павловича Бармина, который преподавал нам, когда я учился в МВТУ. Я знал, что он главный конструктор ракетных комплексов, соратник Королева. Остальные двое были мне не знакомы.
Когда мы завершили работу, от группы лиц, наблюдавших за нашими действиями, отделился человек, подошел к нам и сказал: «Я видел, как на моих глазах совершается настоящий подвиг. Вы все будете представлены к наградам!» Я поинтересовался у начальства кто этот человек, и узнал, что это был главный конструктор ракеты Владимир Николаевич Челомей. Так я впервые его увидел. Шел 1967 год.
Потом были аналогичные командировки на другие объекты, где строились ракетные базы, оснащенные челомеевской «соткой».
А вот личное знакомство с Челомеем произошло позднее, когда я вместе с группой специалистов стал работать над созданием энциклопедии «Космонавтика». К этой работе меня привлек известный в ракетных кругах главный конструктор двигательных систем академик Валентин Петрович Глушко, с которым мы познакомились еще в 1969 году, когда я начал работать в НИИ-88 (ЦНИИмаш). Тогда, параллельно с «Космонавтикой», по решению ЦК партии издавалась Большая Советская энциклопедия. В ней предполагалось дать биографическую статью о С. А. Косберге, жутко засекреченном главном конструкторе ракетных двигателей. Секретность была такова, что даже многие специалисты ракетной техники ничего не знали об этом человеке. Конечно, секреты надо держать за зубами, но в случае с Косбергом мне все было непонятно. Он погиб в автомобильной катастрофе в 1965 году. Годом позже умер С. П. Королев, и только после этого о нем узнала вся страна. А о Косберге, кто он такой, что сделал - никто не знал. В некрологе, опубликованном в «Правде», сообщалась неправда. В нем говорилось, что Косберг был главным конструктором не ракетных, а авиационных двигателей.
Я заинтересовался этой личностью и узнал, что Косберг, хоть и не был академиком, но по значимости в ракетной технике был не меньше, чем ставший уже известным В. П. Глушко. Двигатели Косберга стояли не только на всем знакомой королевской «семерке» (ракете-носителе «Восток»), но и на ракетах Челомея, в частности, на «сотке» (на 1-й и 2-й ступенях). Так я вновь столкнулся с этой фамилией. Моя небольшая статья о Косберге была опубликована в 13-м томе БСЭ в 1973 году. В ней впервые открыто было сказано о том, чем занимался Косберг и какой вклад он сделал в развитие советской ракетной техники.
Я сейчас не помню, как это получилось, но спустя шесть лет кто-то из руководства газеты «социалистическая индустрия» (главным редактором тогда был Голубев) попросил меня написать статью ко Дню Космонавтики. А так как этот день напрямую был связан с именем Королева, то естественным было написать статью и о его соратнике Косберге: от надежности разработанного им двигателя зависела жизнь космонавта.
Рассказывая о Косберге, нельзя было не сказать и о его сотрудничестве с Челомеем, о том, что у появившейся в середине 60-х годов более мощной ракеты-носителя «Протон» на 2-й и 3-й ступенях стояли двигатели конструктора Косберга. Имена Челомея и Косберга были тесно связаны друг с другом. Один делал двигатель, другой - ракету. Но Косберг был уже мной открыт, его имя было внесено в БСЭ, а Челомей оставался неизвестным, закрытым от широкой публики спецслужбами. Чтобы его «открыть» и сказать, что у нас в стране, кроме Королева, есть и другие главные конструкторы ракет, требовалось ни много, ни мало, а решение Секретариата ЦК партии.
Статья о Косберге под названием «Третья ступень» вышла в апреле 1979 года. Смешно было наблюдать, как цензоры снова требовали разрешение на публикацию статьи о Косберге. Но при этом у цензуры произошел «прокол» - она пропустила в печать имя одного из секретнейших главных конструкторов ракетной техники - Челомея, в ничего не значащей на взгляд цензора связке слов. Какой же был переполох! Начались звонки «сверху», искали виновного в «разглашении гостайны». А я и редакция газеты «Социалистическая индустрия» ликовали и радовались тому, как просто мы «обвели» цензуру с ее принципами запретить или разрешить, пущать или не пущать. Но во всем это цензура в общем-то была невиновна. Она «охотилась» на уже известные фамилии секретных конструкторов, боясь ошибиться, давая визу, а о неизвестных она просто не знала. Так она и «пропустила» Челомея. Сталкиваясь с цензурой, я увидел, что в ней, к сожалению, работали в основном ограниченные люди, в большинстве своем пенсионеры и отставники, действующие по инструкции.
На другой день после публикации, поздно вечером, где-то в половине двенадцатого, у меня в квартире раздался звонок. К телефону подошла жена, подняла трубку и говорит мне: «Какой-то Челомей тебя спрашивает». Откуда моей жене было знать, что этот «какой-то» дважды Герой Социалистического Труда, академик, генеральный конструктор...
В трубке раздался голос Челомея:
- Герман Алексеевич, я в восторге от Вашей статьи!.. Как Вам удалось обхитрить цензуру?..
Челомей горячо благодарил меня. Видимо, он мучился своей закрытостью и по-человечески хотел, как и другие главные конструкторы, чтобы о нем знали при жизни. В конце разговора он посетовал на то, что до меня ему было трудно дозвониться. Я рассказал, что мы с семьей недавно переехали в эту квартиру и сами мучаемся от того, что наш телефон запараллелен с соседями по этажу...
Заканчивая наш разговор, Челомей сказал:
- То, что Вы сделали для меня, - никогда не забуду!
Спустя несколько дней к нам на квартиру неожиданно приехала бригада телефонистов. Старший из них сообщил, что по указанию министерства связи им приказано установить мне отдельный телефон. Я тогда не сразу сообразил, что появление телефонистов связано с Челомеем. Позднее я узнал, что Челомей и министр связи СССР Талызин состояли в родстве: дочь Челомея была замужем за сыном министра.
Потом у нас были встречи с Челомеем у него в КБ, в Реутове, в Звездном городке. Тогда, после моей публикации, Челомею разрешили появляться на публике и присутствовать во время встречи с космонавтами после их возвращения из космоса. Появившиеся у нас в стране орбитальные станции, на которых стали летать космонавты, были спроектированы у него в КБ. Существовавшая в СССР секретность пользы не приносила и именно поэтому обыватели по-прежнему продолжали считать, что все летающие в космосе спутники разработаны Королевым. Смехотворно выглядят потуги нынешней «демократической» власти, разгромившей СССР. Выдавшей все наши секреты американцам и продолжающей сохранять режим секретности на оборонных предприятиях, которые регулярно посещаются американцами и находятся под их контролем.
Часто вспоминаю тот день, когда мне на работу позвонил Челомей. Его голос был необычным, ни с кем несравнимым, немного с баском. Владимир Николаевич сообщил мне, что в конце рабочего дня заедет за мной, и что его машина будет стоять напротив моих окон, на противоположной стороне Покровского бульвара. Я тогда работал в издательстве «советская энциклопедия» над энциклопедией «Космонавтика» и мне приходилось часто общаться с В. П. Глушко - ее главным редактором. Глушко всегда приезжал на черной «Чайке», а у Челомея был малинового цвета «Мерседес». Челомей любил красивые автомобили.
Челомей оказался точным и в назначенное время из окна я увидел подъехавшую машину. В пути зашел разговор о прошлом. Я вспомнил ту первую ракетную базу, те жуткие морозы, когда мы вели заправку челомеевской «сотки», и нашу первую встречу с ним в сибирской тайге. Невольно напомнил Владимиру Николаевичу его обещание представить всех заправщиков к наградам. Челомей улыбнулся, видимо, вспомнив тот эпизод, и спросил: «А Вы «трудовика» не получили?» Он имел ввиду орден Трудового Красного знамени, которым тогда были награждены специалисты. Мне рассказывали, что видели мою фамилию в списках. Я сказал, что нет. На что Челомей опять улыбнувшись, произнес: «Ну, Вы бы мне напомнили. Я тогда мог все. Мог выхлопотать и орден Ленина». Про себя я подумал и тут же сказал:
- Как я, Владимир Николаевич, в ту пору обычный рядовой инженер, мог до Вас тогда добраться? Да еще - только представьте, - клянчить орден. Вы для меня были недоступны.
Челомей, сделав паузу, задумчиво сказал:
- Тогда многие клянчили награды и все они их получали. Порой незаслуженно...
А я вспомнил курьезный случай, когда первый советский спутник в спешке «слепили» два до сих пор неизвестных инженера, а затем за «создание» этого спутника были награждены 72 человека. Я видел в архиве тот список.
В 70-х годах мы ничего не знали о Дейле Карнеги, о разработанной им теории, как завоевать друзей и оказывать воздействие на людей. Работая и общаясь со множеством специалистов из различных областей ракетной техники, учеными из академических институтов, я к тому времени многое знал и представлял. Но я мало знал о внутренних пружинах, движущих нашу космонавтику и не знал о тех, кто завел нашу космонавтику в тупик, который четко обозначился во второй половине 60-х годов. Даже когда из поступавшей информации было ясно, что американцы нас обходят и подготовка к высадке на Луну у них идет полным ходом, наша пропагандистская машина продолжала трезвонить о нашем превосходстве над американцами. Скрывая при этом от народа истинное положение дел.
Но вот мы подъехали к даче Челомея. Ворота автоматически открылись, мы вышли из машины и вошли в дом. К нашему приезду кем-то был накрыт стол с легкими закусками. На столе стояли бутылки с вином и коньяком, шоколадные конфеты, которые я никогда не видел (они напоминали шахматные фигуры). Челомей предложил выпить. Я отказался, сказав, что не пьют. Какая-то женщина (видимо служанка) принесла нам блинчики и мы перекусили. За чаем разговорились.
Как-то само собой получилось, что наша беседа перешла в разговор почти на равных. Я, познавая Челомея, задавал ему вопросы, а он, ничего не утаивая от меня, легко рассказывал. И рассказывал как раз о тех тайных пружинах в космонавтике, которые мне были неведомы. Я был внимательным слушателем, и это Челомею импонировало. Видно было, что он давно искал такого собеседника, которому можно было поведать свои мысли. Временами казалось, что я сижу на лекции. Все было как в студенческой аудитории. В комнате, где мы продолжили беседу, на небольшой черной доске Челомей, постукивая мелом, рисовал формулы и диаграммы, показывая весовые соотношения наших и американских ракет, килограммы полезных грузов, которые мы могли доставить на Луну и американцы и т. д. Он был так увлечен рассказом, что не заметил, что беседа уже длится более пяти часов. Про себя я подумал, как же я буду добираться до дома. Электрички уже не ходили. Челомей, заметив мое волнение, успокоил меня, сказав, что его машина доставит меня прямо до дома.
Разговор продолжился и плавно перешел от формул и обсуждения тактико-технических данных ракет-носителей на личности. Я спросил Челомея, кого он считает самым выдающимся ракетчиком. И он ответил сходу, не задумываясь - Вернера фон Брауна. Наши мысли совпали. Я тоже так же думал, многие годы наблюдая по доходившей до меня информации, как Вернер фон Браун шел к намеченной цели - доставке человека на Луну. Как бы его не называли наши пропагандисты - марксисты-ленинцы (фашистом и т. д.), этот человек действительно был великим конструктором. Невольно я задал Челомею вопрос:
- А как же Королев?
- Королев был хорошим организатором. Своей «семеркой» он сумел покорить тогдашних руководителей страны. Имел неограниченный доступ к Хрущеву, который принимал его первым, а министра Афанасьева заставлял ждать в приемной. В январе 1960 года ракету Р-7 поставили на вооружение. Сколько же с ней было волокиты! Подготовка ракеты к пуску занимала много времени, что было большим минусом для боевой ракеты. Но ничего другого у нас в то время не было. И, к сожалению, освоить производство крупных ракет, диаметр корпуса которых доходил до 10-15 метров, а высота до 100 метров и выше, было сложно. Не существовало у нас промышленных помещений и мощностей, где такую ракету можно было бы собрать и доставить к месту старта.
Ракета Н-1, за которую взялся Королев, была с очень низкой степенью надежности. Все попытки устранить недостатки при летно-конструкторских испытаниях ракеты заканчивались провалом.
- Проект любой ракеты должен обсуждаться. Как же так получилось, что проект ракеты Н-1 с таким количеством изъянов был утвержден, и началось ее изготовление? Притом такой наиважнейший элемент, как испытание связки двигателей первой ступени из 30 двигателей не проводилось. В то время американцы тщательно, поэтапно, провели испытания всех трех ступеней сначала в наземных условиях, затем в полете. Сделав при этом минимальное количество полетов, сэкономив время и средства.
Челомей, много повидавший на своем веку, не смог сразу ответить. Помолчав, он сказал:
- Сама идея Королева навешивать на ракету двигатели, как игрушки на елку, резко снижала надежность ракеты. Это - во-первых. А во-вторых, усложнялся вопрос создания стенда для испытания связки такого количества двигателей и контроль такого большого количества параметров. Валентин Петрович Глушко метко тогда заметил, что Н-1 это не ракета, а какой-то склад двигателей (всего на ракете было 42 двигателя). Все упиралось в то, что у нас не было таких мощных двигателей, как у американцев. А на создание подобных двигателей требовалось время...
Я прервал рассуждения Челомея и вставил:
- При Сталине такие непродуманные решения наказывались. Да их просто и не могло быть...
Владимир Николаевич продолжал:
- Да и сама идея Королева послать человека на Луну или даже на Марс с помощью такой несовершенной ракеты была откровенной авантюрой. Тогда, когда затевался этот проект к 1962 году, с Луной-то было не все ясно, не говоря уже о Марсе. На достижении Луны человеком решался вопрос о лидерстве в космосе. Притом психологическое значение и политические аспекты играли не менее важную роль. А вот зачем Марс понадобился Королеву, до сих пор не пойму. Мы втянулись в гонку за Луну и... проиграли.
- Почему никто не остановил Королева? Ведь попусту «съедались» огромные государственные средства! Или никто не видел, что проект Королева просто неосуществим? - спросил я.
- Да, все было так. Персонально за проект ракеты Н-1 никто не отвечал. Там, «наверху», шла борьба за власть, и Брежнев, сменив Хрущева, ни разу не поинтересовался ходом работ. А Устинов, курирующий все работы по космосу, оказался не на высоте. Но и он после четырех неудачных пусков не знал, что делать дальше. Он был главным виновником наших неудач, санкционировавшим строительство Н-1. Ракета делалась, как ответ на то, что делали американцы. Устинов боялся, что с него могут спросить: «А у нас что-то подобное создано?» Но его никто не спрашивал. Это и позволило многим уйти от ответственности за причиненный ущерб. Единственный человек, кто взял на себя ответственность и принял решение остановить летные испытания Н-1, был В. П. Глушко. Некоторые пытаются доказывать, что этого нельзя было делать, что ракета на каком-то... шестом-седьмом запуске все равно полетела бы. Но я могу твердо сказать - нет не полетела бы! Слишком много было в этой ракете изъянов, заложенных с самого начала проектирования. Ее летно-технические характеристики не шли ни в какое сравнение с американской ракетой «Сатури-5». Не было никакого смысла продолжать ее летные испытания.
Наша беседа подошла к концу. И мы стали прощаться. Тут Челомей подошел к книжному шкафу, взял какую-то книгу и сделал на титульном листе дарственную надпись: «Герману Алексеевичу Назарову на память добрую и долгую». Поставил число и расписался. Это была его авторская книга «Проблемы механики». Стоявший у подъезда челомеевский «Мерседес» быстро доставил меня до дома.
Я часто вспоминаю эту встречу с Челомеем - великим нашим конструктором ракет. В тот период. Когда с королевской ракетой Н-1 мы попросту опозорились, только с помощью челомеевской ракеты «Протон» нам удалось, хоть с опозданием повторить в какой-то степени американцев - дважды доставить на Землю образцы лунного грунта и забросить на Луну самоходные аппараты для исследования Луны.
Если бы Челомею не вставляли «палки в колеса» цековские чиновники (главным его врагом был член Политбюро Д. Ф. Устинов) и чиновники из ВПК (с безликим Л. В. Смирновым), то у нас было бы больше успехов. С горечью приходится констатировать, что в то время, когда американцы неудержимо шли вперед к намеченной цели, наше «космическое» руководство выбрасывало народные деньги на бессмысленные в полном смысле этого слова полеты «Союзов».
Да и сегодняшнее «демократическое» руководство России, в условиях, когда 90% населения еле сводит концы с концами, а 25 млн. человек живет за чертой бедности, продолжает идти по тому же пути. Советская космонавтика разгромлена, а наш президент, не зная положения дел в этой области, заявляет, что мы к 2015 году полетим на Марс. Откуда юристу знать, что для этой щели нужна ракета с ядерным двигателем. А создать такую ракету коррумпированная власть просто не в состоянии.
Г.А. НАЗАРОВ,
ветеран труда
(с сокращениями)
