Одним из основных вопросов культурной и политической жизни на Украине, безусловно, является вопрос о признании русского языка государственным. Политики, именующие себя демократами, с нелепым упорством противятся реализации международных норм, согласно которым «великий и могучий», как родной для более чем половины граждан, просто обязан иметь державный статус. Более того, идут повсеместные попытки дискредитировать русский язык, как «финно-татарское наречие», противопоставив ему якобы древний и подлинно славянский украинский язык, более известный как «мова». Поэтому, следует ещё раз обратиться к истории появления этого наречия.
Когда известный философ князь Евгений Трубецкой назвал «мову» «захолустным провинциальным диалектом», он был прав и не прав одновременно. Не прав, потому что определение это звучит обидно, и прав во всём остальном. Как и сама идея украинства, «мова» - искусственное, не органичное истории западной Руси явление, этакий филологический гомункул. Создавался украинский язык группой львовских (лембергских) учёных и литераторов на австрийские деньги, во второй половине XIX века. Власти Австро-Венгрии в принадлежавшей им тогда Галичине, активно фабриковали «украинскую» народность, дабы уменьшить польское и русское влияние. Таким образом, появление этого языка, прежде всего, факт политики, а не культуры. Новый язык создавался на основе западнорусского диалекта, в котором было множество полонизмов и латинизмов с расчётом на максимальное размежевание с русским языком. А ведь в 40-х годах того же XIX века известный славист Юрий Венелин, карпатский русин по происхождению, считал необходимым преодолеть языковые различия, которые он резонно считал следствием долгого владычества иноплеменников над большинством славянских земель.
Причём, новоизобретённый язык оказался недоступен украинскому простонародью, в чём честно признавались сами деятели украинства.
Так Н. Плешко вспоминал, как во время гражданской войны он попал на съезд мировых судей. Председатель «начал вести его на украинской «мове», члены суда делали доклады, защитники заговорили по-украински. Моё место находилось вблизи публики, состоявшей главным образом из крестьян, и они в недоумении стали переглядываться друг с другом, а один из них, нагибаясь к соседу, сказал: «Петро, а Петро, что это паны показились, чи шо?» Родившийся и проведший юность в Киеве певец и поэт Александр Вертинский в сталинское время, когда всё украинское якобы подвергалось гонениям, раздраженно писал жене: «Ломаю мозги над украинским текстом, смутно угадывая содержание, ибо таких слов раньше не было и это теперь они «создают» «украинский язык», засоряя его всякими «галицизмами», польско-закарпатскими вывертами, и никто в Киеве на этом языке говорить не может и не умеет»!
Ко всему прочему, это «чудесное» изобретение оторвало своих адептов от всего пласта древней русской литературы, в том числе созданной в Малороссии. Особенно трагикомическое положение складывалось при попытках совершать на «мове» богослужение в «украинской церкви». Вместо «Отче наш» надо было читать «Батько наш»! Как не вспомнить «Белую гвардию» Михаила Булгакова: «На каком языке служат, сынок? На божественном, бабка».
Авторы, объявленные классиками новоявленной украинской литературы, тоже с трудом укладывались в прокрустово ложе её инаковости в отношении большой русской культуры. Даже Тарас Шевченко, по происхождению украинский крестьянин, наиболее интимные свои записи, в том числе дневник, вёл на русском языке.
Нельзя обойти и прагматической составляющей в возникновении особой литературы малороссийского новояза. Утвердиться в большой русской литературе XIX века, после Пушкина, Лермонтова, Гоголя, конечно, было весьма непросто. Иное дело, писания на всевозможных диалектах, только обретавших письменность. Тем более, что московская и петербургская публика относилась к подобным опытам весьма сочувственно. Ведь только так смогли получить хоть какую-то известность Марко Вовчок или Леся Украинка.
Даже великий Гоголь, прибывший в столицу с «Гансом Кюхельгартеном», стал известен после своих украинских повестей. А сколько возились в Москве и Петербурге с Шевченко, лепя из него «регионального гения»!
Недаром, один из самых умных героев в тургеневском «Рудине» Пигасов утверждал, «если б у меня были лишние деньги, я бы сейчас сделался малороссийским поэтом. - Это что ещё? Хорош поэт! – возразила Дарья Михайловна, – разве вы знаете по–малороссийски? - Нимало; да оно и не нужно. Как не нужно? - Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать наверху: Дума; потом начать так: Гой, ты доля моя, доля! Или: Седе казачино Наливайко на кургане; а там: По–пид горою, по-пид зеленою, грае, грае воропае, гоп! гоп! или что-нибудь в этом роде. И дело в шляпе. Печатай и издавай». Императорское правительство, не без влияния известной записки М.В. Юзефовича, представившего всё украинофильство плодом «польской интриги», запретило употребление украинского языка (Эмский указ 18 мая 1876 г.). Кстати, тогда же были обнаружены переводы на украинский язык «Тараса Бульбы» Гоголя, где слово «русский» «переводилось» как «украинский», (обычная ложь). Императорский указ, впрочем, фактически не исполнялся, но придал «мове» вкус запретного плода. Зато большевики проводили активную политику украинизации, заставляя несчастных жителей Малороссии учить это самое «грае воропае». Впрочем, все усилия по созданию хоть сколько-нибудь серьёзной украиноязычной литературы провалились.
Даже странно, что не только Платонова или Шолохова, но даже и Евтушенко не состоялось на ниве (правда, скудной) малороссийской словесности.
Возможно, поэтому, нынешние борцы за украинскую культуру так любят отыскивать хохлацкие корни у Волошина, Ахматовой, Маяковского и других классиков. Остапом Вишней и Павло Тычиной обойтись не удаётся.
Я, собственно, вовсе не против украинского языка, хотя местами он и кажется пародией русского. В советское время он был усвоен значительной частью жителей Украинской ССР и вошёл в общий культурный космос огромной страны. Однако попытки его насильственного внедрения, с очевидной целью разрыва единого пространства большой русской цивилизации, не могут не вызывать возмущения. Правда, попытки эти, в конечном счёте, обречены на провал, потому что не только не принимаются населением, но и противоречат всемирной тенденции к глобализации (как к ней ни относись). По-моему, проще сделать государственным языком Украины английский.
Один из образованнейших малороссов, либеральный политик, юрист И.И. Петрункевич в начале прошлого века писал академику Вернадскому: «На Украйне моя родина… с Украйной я связан не только холодными идеями права, но и чувствами, коренящимися в крови, в воспоминаниях и впечатлениях природы, в звуках народного языка… Но все эти местные влияния не заслоняют во мне всей родины, и единство России для меня не только государственная идея или сожительство двух национальностей, а живое и неделимое целое, имеющее своё удивительно художественное и бесспорное отображение в таких одарённых людях, как Гоголь и Короленко, у которых украинское и русское, как частное и общее, отразилось с необыкновенной ясностью. Попробуйте выделить в них украинское от русского: не получится ни того, ни другого, живое будет превращено в мёртвое». Именно как подлинный патриот Украины, Петрункевич хорошо осознавал, что оторванное от корней большой русской культуры, слабое деревце украинского наречия обречено чахнуть и умирать.
http://www.stoletie.ru/kultura/kak_voznikla_mova_2010-03-03.htm
